Даже тех, кто их видел. Работяги они и есть работяги. Все на одно лицо.
— Ты чё, начальник! Там же знак — столовая через пятьсот метров! Ты чё, в натуре!
— Столовая? Через пятьсот метров? Да ты что? Ну точно столовая. А я подумал... Извиняйте, ребята. Промашка вышла.
Отпущенные иномарки рванулись с места прочесывать дворы. Поздно прочесывать. И поздно хлебный фургон ловить. Который уже пять минут, как...
Впрочем, нет, уже шесть. Уже на минуту больше условленного срока. Почему на минуту больше? Может, они решили...
Может, они решили не останавливаться.
Иван Иванович спрятал часы и постучал кулаком в переднюю стенку фургона. Удара не получилось. Удар вышел еле слышный.
Иван Иванович зашарил глазами вокруг, чтобы найти какую-нибудь случайную железку. Чтобы постучать... Но вспомнил о пистолете. Который болтался в кобуре под мышкой.
Он вытащил пистолет и стал им, на манер молотка, колотить в стену.
Машина затормозила. И остановилась.
Остановилась! Значит, они просто забыли. Или приехали. Или приехали туда, где... Тогда сейчас...
Иван Иванович робко шагнул из-за стены в проем открывшейся двери.
Фиксатый и Плюгавый метнули взгляды на руку. И на зажатый в ней пистолет.
— Ты это... Чего? — настороженно спросили они.
— Вы ехали лишнюю минуту, — нервно сказал Иван Иванович, боясь, что Фиксатый и Плюгавый теперь что-нибудь такое выкинут. Может быть, даже убьют его. Может быть, даже по приказу Королькова.
— Ты что? Ты что?! — заискивающе заулыбались, кривя побелевшие губы, братаны, не отрывая глаз от пистолета. — Ведь всего ведь минута! Одна минута! Ну ты чего, в натуре! Мы же не специально. У нас просто часы...
— Отвернитесь! — потребовал Иван Иванович.
Фиксатый и Плюгавый с видимой неохотой развернулис! И потянули руки вверх. Хотя их никто об этом не просил.
— Все! — прошептал сведенным от страха ртом Плюгавый. — Счас он нас в затылок! Гад! — И зажмурился.
Иван Иванович, пятясь и боясь братанов не меньше, чем братаны его, зашел за машину и... что есть силы побежал.
Хоть куда. Лишь бы подальше!
Но Фиксатый и Плюгавый его панического бегства не видели, потому что бежали в противоположную сторону. И не остановились до самого порога Папы.
— Он! Он нас, гад, чуть не кончил! Он хотел мести следы, Папа. И потому решил нас кончать.
— С чего вы взяли?
— С того! Он хотел зашмалять нас из своего шпалера.
— Если бы хотел — зашмалял.
Братаны злобно ощерились, но спорить не стали.
— Что он?
— Он? Он дьявол, Папа! Он так мочит! Так мочит...
— Подробней!
— Мы подъехали, чтобы кончать Туза, а тот не вышел. Туз, он хитрый. Он собаку выпустил, а сам за дверью встал. Так, чтобы его не было видно. Его вообще не было видно, Папа! А тот мочила знаешь, что удумал? Он такое удумал!
— Ну!
— Он его псину шмальнул. Он ее в лапу шмальнул! Со ста шагов! У нее же лапа с пачку сигарет. А он в нее пулю засадил...
— Зачем собаку?
— Так в том-то и дело, Папа! Он же собаку шмальнул, чтобы Туз из-за двери высунулся. Потому что она такой визг сделала... Туз, конечно, высунулся, и он ему пулю промеж глаз впаял. Прямо вот сюда. Он ему все мозги по стене разбрызгал. Он так шмаляет, Папа! Он собаку в лапу, а через секунду — Туза в башку. Я тебе точно говорю! Секунды не прошло! Это каким же надо быть, чтобы в одну секунду и собаку, и Туза! Это надо быть козырным стрелком. Он козырной стрелок, Папа! Он козырной мочила! У него после того даже руки не тряслись. Он после того, как Туза зашмалял, вот так прихлопнул. И так сделал, — показал Фиксатый. — Это какой-то такой жест! Это они так показывают, когда кончают. Как раньше зарубки на прикладе резали. Он из тех, Папа. Из мочил!..
«Очень похоже, — подумал Папа. — Когда в секунду несколько целей, это на него похоже. Верно сказал Фиксатый — козырной стрелок! Который не промахивается. Тогда, на пустыре, не промахнулся. И теперь не промахнулся!»
В Туза не промахнулся!
Нет теперь Туза! Кончился Туз!
И значит... И значит — остался только он — Папа!
Только он! А все остальное... А со всем остальным можно потом разобраться. И со всеми разобраться...
Глава 37
— Где он? — спросил подполковник Громов.
— В карцере. Как ты просил.
— Не буянил?
— Нет.
— Просил о чем-нибудь?
— Тоже нет. С тех пор как привезли, слова не сказал.
— Тихий, значит?
— Тихий.
— Вещи при нем какие-нибудь были?
— Были.
— Где они теперь?
— У меня в кабинете.
— Так что же ты молчишь? Давай показывай. Вещи лежали на столе. Небольшая сумка и две десятилитровые канистры.
— И все?
— Все.
— Канистры... Канистры-то ему зачем?
Подполковник приподнял одну из канистр и отбросил крышку. Канистра была пуста.
— Мы, понимаешь, тоже заинтересовались, зачем канистры. Ну и открыли.
— Что там было?
— Там... — чуть засмущался начальник сизо. — Там, понимаешь, вино было. Красное.
— Вино?!
— Ну да.
— Куда вы его дели?
— Да тут ребята... Давай, говорят, сделаем экспертизу. Ну и... не удержались.
— Сколько было вина?
— По полканистры. А в этой даже меньше.
— Почему по пол?
— Ну так, ведь ему еще в милиции обыск делали... Подполковник поднял одну из канистр. Несмотря на то что она была пустая, она была тяжелая.
— У тебя зубило есть?
— Какое зубило?
— Обыкновенное зубило. Или ножовка по металлу.
— Нет. Топор есть.
— Ну тащи тогда топор.
Подполковник поставил одну из канистр набок, приподнял топор и ударил острием по шву. Посредине канистры пробежала трещина. Подполковник сунул в нее топор и, надавив, развалил канистру на две половинки.
В одной из них с помощью припаянных к металлу скоб был прикреплен сверток.
— Ото, — ахнул начальник сизо. — А мы оттуда пили. Подполковник вытащил и развернул сверток. В нем лежали запаянные в полиэтилен пистолет Стечкина, патроны и две гранаты «РГД».
— Давай вторую канистру.
Во второй канистре был тот же набор плюс деньги. Дискет не было!
— Вы его обыскивали?
— Конечно!
— Ну и что?
— Ничего. Паспорт, деньги, личные вещи.
— А дискет, дискет не видели?
— Нет. Ничего такого.
Куда же он дел дискеты? Должны же они были у него быть! Не могли не быть! Если даже оружие...
— Вспомни, что у него еще при себе было? Только точно вспомни!
— Больше? Больше ничего. Канистры и сумка. Подполковник набрал отделение милиции.
— Что было изъято сегодня утром при задержании гражданина Борца?
— Что? Только канистры и сумка. А в сумке что? Понятно. Может, еще что? Ну там еда в пакете, книги, газеты? Тоже нет? Тогда ладно. Ладно, говорю!
Подполковник набрал номер отделения на вокзале.
— Вы платформы не осматривали? Потерянные вещи пассажиры вам не приносили? Тогда осмотрите. И урны тоже. И вообще все скрытые места. И еще обязательно бомжей потрясите. Да. На предмет обнаружения вещдоков. Которые преступник мог при задержании... Что искать? Все ищите. И обо всем, что найдете, сообщайте мне.
Подполковник положил трубку.
— Давай сюда моего задержанного.
— Охрана нужна?
— Охрана? Здесь нет. Мне с ним с глазу на глаз потолковать надо. А за дверью — обязательно.
— А если он?
— На случай «если» ты ему наручники надень. Пожестче.
— Ну как хочешь.
— Да. И еще надзирателям скажи, чтобы они при оружии были. А то мало ли что...
В замочной скважине заскреб ключ. Потом загремел засов. Потом дверь открылась.
На пороге стояли три надзирателя. С кобурами на боку.
— Выходи! — скомандовал один из них. — Руки назад. Капитан соединил руки за спиной. Услышал, как щелкнули браслеты. Почувствовал, как холодное железо больно впилось в запястья.
— Пошел. Капитан пошел.
— Направо. Налево. Стой. Надзиратель постучал в дверь.
— Товарищ подполковник...
— Введите.
Капитана Борца бесцеремонно пихнули в комнату.
— Если что, мы за дверью, товарищ подполковник. Капитан Борец стоял там, докуда его дотолкали.
— Проходи, капитан. Садись, — предложил подполковник. — Меня Александром Владимировичем зовут. А тебя? Капитан прошел. И сел.
— Не хочешь говорить?
Капитан не ответил.
Капитан выполнял инструкции, назначенные для рядового, сержантского и офицерского состава, оказавшегося в плену противника. Капитан отказывался давать показания. В той форме, в какой его учили. В общевойсковом пехотном училище. На курсах переподготовки. На спецкурсах. Во время учебных рейдов в тылу врага. И во время боевых рейдов.
Его учили, что любое, самое нейтральное на первый взгляд слово, сказанное врагу, может быть использовано им в пользу себе и в ущерб боеспособности наших войск. Потому лучше молчать сразу и навсегда. И даже если будут пытать — все равно ничего не говорить. А если терпеть будет невмоготу, то говорить много, но одни только матерные слова, которые, не подкрепленные другими, не несут никакой стратегической информации. Главное — молчать.
— Ты хоть знаешь, зачем я вызвал тебя? Капитан молчал.
— Ты думаешь, что хочу спросить тебя об угробленном тобою личном составе? Который ты положил на известной тебе даче.
Капитан молчал.
— Или о твоем генерале? Который застрелился в собственном кабинете.
Капитан молчал.
— Нет. Я не буду тебя спрашивать о твоих бойцах. За них тебя спросит военная прокуратура. И не буду спрашивать о генерале. Я спрошу тебя совсем о другом. Я спрошу тебя о дискетах. На которых указаны номера счетов. Ты знаешь каких счетов?
На лице капитана не дрогнул ни один мускул.
— Ты знаешь каких счетов! Так вот мне надо знать, что ты знаешь о тех счетах и о тех дискетах. Больше, в отличие от военной прокуратуры, меня не интересует ничего. Если ты скажешь то, что ты знаешь, я отпущу тебя. Если нет... То не обессудь. У нас, как на войне. Скажешь?
Капитан покачал головой.
— А если бартером? Если услугой за услугу. Например, ты мне про дискеты, а я тебе... А я тебе обязуюсь достать Иванова. Который все ваши планы... И твоих ребят...
У капитана дернулся, метнулся в сторону подполковника взгляд.
— Знаешь Иванова? Вижу, знаешь! И вижу, что не любишь. И я не люблю. Потому что он мой конкурент. Такой же, как ты. И даже больше. И очень обидно будет, если ты здесь, в камере, сгниешь, а он золото твое получит. И будет жить припеваючи. Обидно?
Капитан Борец заиграл желваками.
— Вот и я говорю — обидно. А вот если бы мы вдвоем...
Мы бы того Иванова... И золото бы добыли. Хочешь ему отомстить?
— Допустим, — сказал первое свое слово капитан. Словно ржавый, сто лет не смазанный, ворот провернулся.
— Тогда скажи мне, кто этот... Иванов? И где искать этого Иванова?
— Не знаю.
— Но хоть что-то ты о нем знаешь?
— О нем никто ничего не знает.
— Плохо, что не знает... Ну ничего, вдвоем мы его найдем. Непременно найдем. Я по своим каналам. Ты по своим. Капитан ничего на это не ответил.
— Но только вначале... Вначале нам нужно закрепить с тобой союз.
— Каким образом?
— Демонстрацией взаимного доверия. С твоей стороны — демонстрацией дискет.
Теперь капитан все понял. Капитан попался на типичную для такого случая удочку. На надежду сохранить свою жизнь. На глупую надежду. Но все-таки надежду.
— Ну что? Договоримся мы или нет?
— Уймись, подполковник. О дискетах ты ничего не узнаешь, — сказал капитан. И замолк. Теперь уже окончательно.
— Значит, не хочешь по-доброму? — еще раз спросил подполковник.
Капитан не ответил.
— Зря ты, капитан, героя изображаешь. Здесь тебе не фронт. Здесь орденов не дают. Закрою сейчас тебя в камеру к уголовникам, по-другому запоешь.
Капитан демонстративно отвернулся.
— Эй. В коридоре! — крикнул подполковник. Дверь открылась.
— Посмотрите за ним пока.
— Здесь посмотреть?
— Здесь.
Подполковник прошел к начальнику сизо.
— Слушай, у тебя камеры есть, где контингент побойчее?
— Разговорить хочешь?
— Хочу.
— Есть у меня такие камеры. Для особо упорствующих молчунов. Куда я их суток на двое...
— Помогает?
— Как аспирин. Который на все случаи жизни.
— Ну тогда и моего тоже.
Начальник сизо набрал номер на внутреннем телефоне.
— Кравчук! Приведи сюда Носатого. Сейчас приведи.
— Звал, гражданин начальник? — спросил, появившись в двери, уголовник в наколках.
— Как стоишь? — закричал сопровождавший его надзиратель.
Носатый лениво подобрал ноги. И, кривясь, посмотрел на начальника и на сидящего рядом с ним мента.
— Ну чево надо?
— Ты как разговариваешь! — опять заорал надзиратель. — Давно в карцере не был?
— Вы свободны, — отпустил начальник надзирателя.
Дверь закрылась.
Носатый сел на стоящий у стены стул.
— Закурить есть?
Начальник сизо бросил ему пачку сигарет. Которую тот, не спросясь, сунул в карман.
— Зачем я тебе?
— Затем, зачем обычно. Тут одного фраера воспитать надо.
— Из наших?
— Нет, не из ваших. Военный. Офицер.
— Бить можно?
— Можно, — кивнул начальник.
— Только не до смерти! — встрял подполковник. — Он мне живой нужен!
— Обижаешь, начальник, — ухмыльнулся уголовник. — Мы по-мокрому не работаем.
— Ну все, иди. Предупреди в камере.
— А когда он будет?
— Скоро будет. Через пять минут будет... Носатого увели.
— Вот такой контингент, — пожаловался начальник сизо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Ты чё, начальник! Там же знак — столовая через пятьсот метров! Ты чё, в натуре!
— Столовая? Через пятьсот метров? Да ты что? Ну точно столовая. А я подумал... Извиняйте, ребята. Промашка вышла.
Отпущенные иномарки рванулись с места прочесывать дворы. Поздно прочесывать. И поздно хлебный фургон ловить. Который уже пять минут, как...
Впрочем, нет, уже шесть. Уже на минуту больше условленного срока. Почему на минуту больше? Может, они решили...
Может, они решили не останавливаться.
Иван Иванович спрятал часы и постучал кулаком в переднюю стенку фургона. Удара не получилось. Удар вышел еле слышный.
Иван Иванович зашарил глазами вокруг, чтобы найти какую-нибудь случайную железку. Чтобы постучать... Но вспомнил о пистолете. Который болтался в кобуре под мышкой.
Он вытащил пистолет и стал им, на манер молотка, колотить в стену.
Машина затормозила. И остановилась.
Остановилась! Значит, они просто забыли. Или приехали. Или приехали туда, где... Тогда сейчас...
Иван Иванович робко шагнул из-за стены в проем открывшейся двери.
Фиксатый и Плюгавый метнули взгляды на руку. И на зажатый в ней пистолет.
— Ты это... Чего? — настороженно спросили они.
— Вы ехали лишнюю минуту, — нервно сказал Иван Иванович, боясь, что Фиксатый и Плюгавый теперь что-нибудь такое выкинут. Может быть, даже убьют его. Может быть, даже по приказу Королькова.
— Ты что? Ты что?! — заискивающе заулыбались, кривя побелевшие губы, братаны, не отрывая глаз от пистолета. — Ведь всего ведь минута! Одна минута! Ну ты чего, в натуре! Мы же не специально. У нас просто часы...
— Отвернитесь! — потребовал Иван Иванович.
Фиксатый и Плюгавый с видимой неохотой развернулис! И потянули руки вверх. Хотя их никто об этом не просил.
— Все! — прошептал сведенным от страха ртом Плюгавый. — Счас он нас в затылок! Гад! — И зажмурился.
Иван Иванович, пятясь и боясь братанов не меньше, чем братаны его, зашел за машину и... что есть силы побежал.
Хоть куда. Лишь бы подальше!
Но Фиксатый и Плюгавый его панического бегства не видели, потому что бежали в противоположную сторону. И не остановились до самого порога Папы.
— Он! Он нас, гад, чуть не кончил! Он хотел мести следы, Папа. И потому решил нас кончать.
— С чего вы взяли?
— С того! Он хотел зашмалять нас из своего шпалера.
— Если бы хотел — зашмалял.
Братаны злобно ощерились, но спорить не стали.
— Что он?
— Он? Он дьявол, Папа! Он так мочит! Так мочит...
— Подробней!
— Мы подъехали, чтобы кончать Туза, а тот не вышел. Туз, он хитрый. Он собаку выпустил, а сам за дверью встал. Так, чтобы его не было видно. Его вообще не было видно, Папа! А тот мочила знаешь, что удумал? Он такое удумал!
— Ну!
— Он его псину шмальнул. Он ее в лапу шмальнул! Со ста шагов! У нее же лапа с пачку сигарет. А он в нее пулю засадил...
— Зачем собаку?
— Так в том-то и дело, Папа! Он же собаку шмальнул, чтобы Туз из-за двери высунулся. Потому что она такой визг сделала... Туз, конечно, высунулся, и он ему пулю промеж глаз впаял. Прямо вот сюда. Он ему все мозги по стене разбрызгал. Он так шмаляет, Папа! Он собаку в лапу, а через секунду — Туза в башку. Я тебе точно говорю! Секунды не прошло! Это каким же надо быть, чтобы в одну секунду и собаку, и Туза! Это надо быть козырным стрелком. Он козырной стрелок, Папа! Он козырной мочила! У него после того даже руки не тряслись. Он после того, как Туза зашмалял, вот так прихлопнул. И так сделал, — показал Фиксатый. — Это какой-то такой жест! Это они так показывают, когда кончают. Как раньше зарубки на прикладе резали. Он из тех, Папа. Из мочил!..
«Очень похоже, — подумал Папа. — Когда в секунду несколько целей, это на него похоже. Верно сказал Фиксатый — козырной стрелок! Который не промахивается. Тогда, на пустыре, не промахнулся. И теперь не промахнулся!»
В Туза не промахнулся!
Нет теперь Туза! Кончился Туз!
И значит... И значит — остался только он — Папа!
Только он! А все остальное... А со всем остальным можно потом разобраться. И со всеми разобраться...
Глава 37
— Где он? — спросил подполковник Громов.
— В карцере. Как ты просил.
— Не буянил?
— Нет.
— Просил о чем-нибудь?
— Тоже нет. С тех пор как привезли, слова не сказал.
— Тихий, значит?
— Тихий.
— Вещи при нем какие-нибудь были?
— Были.
— Где они теперь?
— У меня в кабинете.
— Так что же ты молчишь? Давай показывай. Вещи лежали на столе. Небольшая сумка и две десятилитровые канистры.
— И все?
— Все.
— Канистры... Канистры-то ему зачем?
Подполковник приподнял одну из канистр и отбросил крышку. Канистра была пуста.
— Мы, понимаешь, тоже заинтересовались, зачем канистры. Ну и открыли.
— Что там было?
— Там... — чуть засмущался начальник сизо. — Там, понимаешь, вино было. Красное.
— Вино?!
— Ну да.
— Куда вы его дели?
— Да тут ребята... Давай, говорят, сделаем экспертизу. Ну и... не удержались.
— Сколько было вина?
— По полканистры. А в этой даже меньше.
— Почему по пол?
— Ну так, ведь ему еще в милиции обыск делали... Подполковник поднял одну из канистр. Несмотря на то что она была пустая, она была тяжелая.
— У тебя зубило есть?
— Какое зубило?
— Обыкновенное зубило. Или ножовка по металлу.
— Нет. Топор есть.
— Ну тащи тогда топор.
Подполковник поставил одну из канистр набок, приподнял топор и ударил острием по шву. Посредине канистры пробежала трещина. Подполковник сунул в нее топор и, надавив, развалил канистру на две половинки.
В одной из них с помощью припаянных к металлу скоб был прикреплен сверток.
— Ото, — ахнул начальник сизо. — А мы оттуда пили. Подполковник вытащил и развернул сверток. В нем лежали запаянные в полиэтилен пистолет Стечкина, патроны и две гранаты «РГД».
— Давай вторую канистру.
Во второй канистре был тот же набор плюс деньги. Дискет не было!
— Вы его обыскивали?
— Конечно!
— Ну и что?
— Ничего. Паспорт, деньги, личные вещи.
— А дискет, дискет не видели?
— Нет. Ничего такого.
Куда же он дел дискеты? Должны же они были у него быть! Не могли не быть! Если даже оружие...
— Вспомни, что у него еще при себе было? Только точно вспомни!
— Больше? Больше ничего. Канистры и сумка. Подполковник набрал отделение милиции.
— Что было изъято сегодня утром при задержании гражданина Борца?
— Что? Только канистры и сумка. А в сумке что? Понятно. Может, еще что? Ну там еда в пакете, книги, газеты? Тоже нет? Тогда ладно. Ладно, говорю!
Подполковник набрал номер отделения на вокзале.
— Вы платформы не осматривали? Потерянные вещи пассажиры вам не приносили? Тогда осмотрите. И урны тоже. И вообще все скрытые места. И еще обязательно бомжей потрясите. Да. На предмет обнаружения вещдоков. Которые преступник мог при задержании... Что искать? Все ищите. И обо всем, что найдете, сообщайте мне.
Подполковник положил трубку.
— Давай сюда моего задержанного.
— Охрана нужна?
— Охрана? Здесь нет. Мне с ним с глазу на глаз потолковать надо. А за дверью — обязательно.
— А если он?
— На случай «если» ты ему наручники надень. Пожестче.
— Ну как хочешь.
— Да. И еще надзирателям скажи, чтобы они при оружии были. А то мало ли что...
В замочной скважине заскреб ключ. Потом загремел засов. Потом дверь открылась.
На пороге стояли три надзирателя. С кобурами на боку.
— Выходи! — скомандовал один из них. — Руки назад. Капитан соединил руки за спиной. Услышал, как щелкнули браслеты. Почувствовал, как холодное железо больно впилось в запястья.
— Пошел. Капитан пошел.
— Направо. Налево. Стой. Надзиратель постучал в дверь.
— Товарищ подполковник...
— Введите.
Капитана Борца бесцеремонно пихнули в комнату.
— Если что, мы за дверью, товарищ подполковник. Капитан Борец стоял там, докуда его дотолкали.
— Проходи, капитан. Садись, — предложил подполковник. — Меня Александром Владимировичем зовут. А тебя? Капитан прошел. И сел.
— Не хочешь говорить?
Капитан не ответил.
Капитан выполнял инструкции, назначенные для рядового, сержантского и офицерского состава, оказавшегося в плену противника. Капитан отказывался давать показания. В той форме, в какой его учили. В общевойсковом пехотном училище. На курсах переподготовки. На спецкурсах. Во время учебных рейдов в тылу врага. И во время боевых рейдов.
Его учили, что любое, самое нейтральное на первый взгляд слово, сказанное врагу, может быть использовано им в пользу себе и в ущерб боеспособности наших войск. Потому лучше молчать сразу и навсегда. И даже если будут пытать — все равно ничего не говорить. А если терпеть будет невмоготу, то говорить много, но одни только матерные слова, которые, не подкрепленные другими, не несут никакой стратегической информации. Главное — молчать.
— Ты хоть знаешь, зачем я вызвал тебя? Капитан молчал.
— Ты думаешь, что хочу спросить тебя об угробленном тобою личном составе? Который ты положил на известной тебе даче.
Капитан молчал.
— Или о твоем генерале? Который застрелился в собственном кабинете.
Капитан молчал.
— Нет. Я не буду тебя спрашивать о твоих бойцах. За них тебя спросит военная прокуратура. И не буду спрашивать о генерале. Я спрошу тебя совсем о другом. Я спрошу тебя о дискетах. На которых указаны номера счетов. Ты знаешь каких счетов?
На лице капитана не дрогнул ни один мускул.
— Ты знаешь каких счетов! Так вот мне надо знать, что ты знаешь о тех счетах и о тех дискетах. Больше, в отличие от военной прокуратуры, меня не интересует ничего. Если ты скажешь то, что ты знаешь, я отпущу тебя. Если нет... То не обессудь. У нас, как на войне. Скажешь?
Капитан покачал головой.
— А если бартером? Если услугой за услугу. Например, ты мне про дискеты, а я тебе... А я тебе обязуюсь достать Иванова. Который все ваши планы... И твоих ребят...
У капитана дернулся, метнулся в сторону подполковника взгляд.
— Знаешь Иванова? Вижу, знаешь! И вижу, что не любишь. И я не люблю. Потому что он мой конкурент. Такой же, как ты. И даже больше. И очень обидно будет, если ты здесь, в камере, сгниешь, а он золото твое получит. И будет жить припеваючи. Обидно?
Капитан Борец заиграл желваками.
— Вот и я говорю — обидно. А вот если бы мы вдвоем...
Мы бы того Иванова... И золото бы добыли. Хочешь ему отомстить?
— Допустим, — сказал первое свое слово капитан. Словно ржавый, сто лет не смазанный, ворот провернулся.
— Тогда скажи мне, кто этот... Иванов? И где искать этого Иванова?
— Не знаю.
— Но хоть что-то ты о нем знаешь?
— О нем никто ничего не знает.
— Плохо, что не знает... Ну ничего, вдвоем мы его найдем. Непременно найдем. Я по своим каналам. Ты по своим. Капитан ничего на это не ответил.
— Но только вначале... Вначале нам нужно закрепить с тобой союз.
— Каким образом?
— Демонстрацией взаимного доверия. С твоей стороны — демонстрацией дискет.
Теперь капитан все понял. Капитан попался на типичную для такого случая удочку. На надежду сохранить свою жизнь. На глупую надежду. Но все-таки надежду.
— Ну что? Договоримся мы или нет?
— Уймись, подполковник. О дискетах ты ничего не узнаешь, — сказал капитан. И замолк. Теперь уже окончательно.
— Значит, не хочешь по-доброму? — еще раз спросил подполковник.
Капитан не ответил.
— Зря ты, капитан, героя изображаешь. Здесь тебе не фронт. Здесь орденов не дают. Закрою сейчас тебя в камеру к уголовникам, по-другому запоешь.
Капитан демонстративно отвернулся.
— Эй. В коридоре! — крикнул подполковник. Дверь открылась.
— Посмотрите за ним пока.
— Здесь посмотреть?
— Здесь.
Подполковник прошел к начальнику сизо.
— Слушай, у тебя камеры есть, где контингент побойчее?
— Разговорить хочешь?
— Хочу.
— Есть у меня такие камеры. Для особо упорствующих молчунов. Куда я их суток на двое...
— Помогает?
— Как аспирин. Который на все случаи жизни.
— Ну тогда и моего тоже.
Начальник сизо набрал номер на внутреннем телефоне.
— Кравчук! Приведи сюда Носатого. Сейчас приведи.
— Звал, гражданин начальник? — спросил, появившись в двери, уголовник в наколках.
— Как стоишь? — закричал сопровождавший его надзиратель.
Носатый лениво подобрал ноги. И, кривясь, посмотрел на начальника и на сидящего рядом с ним мента.
— Ну чево надо?
— Ты как разговариваешь! — опять заорал надзиратель. — Давно в карцере не был?
— Вы свободны, — отпустил начальник надзирателя.
Дверь закрылась.
Носатый сел на стоящий у стены стул.
— Закурить есть?
Начальник сизо бросил ему пачку сигарет. Которую тот, не спросясь, сунул в карман.
— Зачем я тебе?
— Затем, зачем обычно. Тут одного фраера воспитать надо.
— Из наших?
— Нет, не из ваших. Военный. Офицер.
— Бить можно?
— Можно, — кивнул начальник.
— Только не до смерти! — встрял подполковник. — Он мне живой нужен!
— Обижаешь, начальник, — ухмыльнулся уголовник. — Мы по-мокрому не работаем.
— Ну все, иди. Предупреди в камере.
— А когда он будет?
— Скоро будет. Через пять минут будет... Носатого увели.
— Вот такой контингент, — пожаловался начальник сизо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59