Не было у него такого опыта. Этот — первый.
Иванов не напоминал мусоров, потому что не утруждал себя составлением протоколов, допросами и представлением доказательств в суд. Он сам был суд и был исполнитель своего приговора. С ним было невозможно играть в молчанку и невозможно было надеяться на амнистию.
Иванов не был своим, потому что не знал законов своих и потому что вначале стрелял, а потом говорил.
Иванов не был ни тем, ни другим. Он был беспредельщиком. Но был необычным беспредельщиком. Он был беспределыциком, умевшим внушать к себе уважение.
После четырнадцати мертвяков и после стрельбы по живым мишеням Папа очень зауважал Иванова. Во-первых, потому что он самым непостижимым образом находил адреса его подручных и самих подручных. Вначале он нашел Шустрого. И убил его. Потом нашел Гнусавого и Шныря. И покалечил их...
Во-вторых, Иванов не был звонком! Он не бросал слов на ветер и строго исполнял то, что обещал. После Гнусавого и Шныря он обещал отстреливать каждый день по человеку и отстрелил уже двоих. Потому что со дня обещания прошло два дня. Завтра должен был наступить третий день...
Папе было наплевать на продырявленные уши, ноги, задницы или пусть даже головы своей блатной гвардии. Но каждый выстрел, попадавший в них, рикошетом попадал в него. Кому нужен князь, который не может защитить свою дворню? Такой князь очень быстро заменяется другим князем...
Надо было что-то делать. Обязательно что-то делать.
Глава 28
Так получилось, что на третий день Иванов никого не подстрелил. Хотя весь день исправно носил по городу «дипломат». Вообще-то он не знал, что, ходя по городу с «дипломатом», отстреливает людей. Он никак не мог связать свои прогулки и телефонные угрозы с реальными пулями, дырявящими живую плоть. Или не хотел связать, предпочитая считать все это какой-то забавной игрой.
Впрочем, это и была игра. Но игра со смертью, которую придумал генерал Трофимов, а озвучивал майор Проскурин. Согласно сценарию предложенной ими игры на третий день должен был пострадать еще один из приближенных Королькова-Папы. Очень сильно пострадать. Потому что не от слова, а от пули.
Но в третий, назначенный ультиматумом Иванова день жертвы не нашлось. Ну не было ни одной жертвы, ни по одному из намеченных адресов.
— Мак вызывает Фиалку.
— Фиалка слушает.
— Гвоздь отсутствует на месте.
— Где он находится?
— На этот вопрос ответить не могу. Гвоздь рано утром вышел из дому и больше не возвращался.
— Вы выяснили его местоположение?
— Это не входило в мою задачу. Я не располагаю необходимыми силами для ответа на этот вопрос.
— Маку отбой.
И с Гвоздем, похоже, отбой. Ну то есть полный отбой!
— Фиалка вызывает Гладиолус.
— Гладиолус слушает.
— Доложите по Дюбелю.
— Дюбель дома не появлялся со вчерашнего вечера. Но в квартире горит свет и играет музыка. Прикажете проверить квартиру? Или опросить соседей?
— Не надо проверять и не надо соседей. Продолжайте наблюдение. Докладывайте любые изменения.
— Вас понял, Фиалка.
— И с Дюбелем тоже, похоже, отбой... Да что они, повымирали, что ли, все? Раньше времени. То есть до Иванова.
— Роза сообщите о наличии Шурупа.
— Фиалка, говорит Роза. Шуруп на месте. Ну слава Богу. Хоть кто-то...
— Где он находится?
— Точно сказать не могу. Шурупа визуально не наблюдаю.
По всей видимости, он находится в ванной комнате. Уже пять часов находится.
— Почему вы так считаете?
— Из квартиры он не выходил. Никаких передвижений в квартире замечено не было. Мы предполагаем; что он находится в ванной.
Ну ты смотри, и этот туда же! Ни в бега, так хотя бы в ванную. В которой нет окон.
Майор Проскурин отложил радиостанцию и набрал по мобильному генерала, чтобы доложить текущую обстановку.
— Обстановка дрянь. Все «скобяные изделия» попрятались по щелям что твои тараканы. Никого нет. Играет музыка, работают телевизоры, горит свет, но никого нет. Тот, кто есть, моется в ванной. С самого утра.
— Я понял тебя, Степан Степанович. Очень хорошо, что попрятались. Значит, мы попали в точку! Значит, наши предупреждения они восприняли очень всерьез.
— Что делать дальше?
— Ничего не делать — ждать.
— Наблюдение за «изделиями» не снимать?
— Не снимай.
— А если они не появятся?
— Тогда ты их найдешь.
— Где?
— Есть одно место, где, я уверен, они обязательно появятся. У Королькова, который для них Папа...
* * *
— Где бабки?
— Но Папа!
— Где бабки, я спрашиваю?!
— Папа. Бабки есть. Вернее, будут... Завтра. Или чуть позже...
Денег не было второй день. Вернее сказать, деньги были, но пойти за ними было некому. Среди братвы случился мор. Почти все были увезены в больницу по поводу внезапно обострившихся аппендицитов. Кроме двух, которые угодили в инфекционное отделение горбольницы с подозрением на бубонную чуму. О чем была выписана соответствующая справка, подтверждающая, что они находятся в спецбоксе отделения особо опасных инфекций и что в связи с опасностью возникновения эпидемии в городе доступ к больным разрешен только в противочумных костюмах.
Папа переживал не за деньги. Папа переживал за шепоток, который пойдет по городу из-за отсутствия сборщиков дани. Свято место пусто не бывает. Если он не соберет деньги сегодня, завтра их начнет собирать кто-нибудь другой. А послезавтра с ним придется воевать за место под солнцем.
— Бабки нужны сегодня. До вечера! — сказал, как отрезал, Папа.
— Но...
— Предупредите, что кто не принесет бабки, будет иметь дело со мной! И вы будете иметь дело со мной!
Иметь дело с Папой было то же самое, что иметь дело с винтарем незнакомца. И даже еще безнадежней. Потому что не спрятаться.
— Мы, конечно, предупредим, Папа. Мы, наверное, соберем. Мы попробуем... — совсем не так, как должны были, ответили блатные Папины подручные. Потому что совсем недавно ответили бы по-другому. Ответили бы:
— Все сделаем в лучшем виде, Папа.
Подручные боялись. Уже, к сожалению, не только его. И его, возможно, уже меньше.
— Завтра! — повторил Папа и резко вышел из комнаты. Блатные помощники потянулись к двери.
— Если что не так, он порешит нас всех...
— Или тот порешит...
— Вернее, тот, чем этот...
— Скорее оба... — высказались они за дверью.
Лучше вытрясти душу из «быков», но бабки собрать.
Но лучше вытрясти так, чтобы не попасть на мушку тому стрелку.
Лучше заплатить кровью «быков», чем своей... — подумал каждый из них.
Братва сошла на первый этаж и вышла на улицу, где возле забора на заасфальтированной площадке были расставлены их иномарки.
* * *
— Внимание! Наблюдаю шесть объектов. На выходе из дома! — предупредил в микрофон Мак.
— Понял тебя. Мак. Объекты вижу, — подтвердил гладиолус. — Вызываю Фиалку.
— Фиалка слушает.
— Говорит Гладиолус. Прошу разрешения работать.
Вышедшие из дома мелкоуголовные братки столпились возле одной из машин и что-то горячо обсуждали.
— Папа сильнее.
— Почему сильнее?
— Потому что ближе.
— Папа только грозит. А этот за два дня чуть не угробил четверых наших.
— То-то и оно, что «чуть». А Папа — ни «чуть». Папа угробит по-настоящему. Лично я предпочитаю получить пулю в ногу, чем перо под ребра.
— Ну и что делать будем?
— Лучше бы — лечь на дно. Но придется то, что Папа сказал.
— А я думаю...
Думали подручные Папы, может быть, первый раз в жизни. Вернее сказать, обсуждали вслух то, что думали. Потому что раньше, даже если что поперек авторитета Папы и имели, то не возникали. А тут языки развязали. В таком неудобном во всех отношениях месте.
— Фиалка вызывает Розу.
— Роза слушает.
— Как у вас?
— У нас все в порядке. Подходы чисты.
— Что Ромашка?
— Ромашка на месте.
— Фиалка вызывает Гладиолус.
— Гладиолус слушает.
— Гладиолусу работать. Два объекта работать... Два, потому что за вчерашний и сегодняшний день. Потому, что такой был уговор — один выстрел в один день.
— Вас понял, Фиалка. Приступаю к исполнению. Гладиолус дослал в ствол патрон, вжался плечом в приклад и припал к окуляру прицела. В перекрестье замелькали лица.
— Кого работать?
— Кого хочешь.
Это был очень непривычный приказ. Снайперы не пехотинцы, которым все равно, в кого палить. Снайперы всегда работают конкретный объект. А здесь — «кого хочешь»!
Гладиолус провел дулом винтовки по лицам, выбирая жертвы.
Пожалуй, тот и тот.
Не потому, что они хуже других. Потому что удобней других стоят.
Гладиолус остановил движение винтовки. Совместил крест прицела с жертвой. Задержал дыхание. Снял предохранитель. И плавно вдавил указательным пальцем курок.
Пуля, коротко взвизгнув в воздухе, ударила одного из стоящих в ногу, ломая и дробя кость. Раненый упал навзничь и дико закричал:
— А-а-а!
Братва разом дернулась в стороны в ожидании второго выстрела. И не ошиблась. Второй выстрел последовал.
Снайпер, мгновенно сместив дуло винтовки вправо, поймал в прицеле плечо второй жертвы и произвел выстрел. Чуть позже, чем следовало, произвел. На долю секунды позже.
Пытаясь спастись, мелькнувший в окуляре прицела человек присел, подставив под выстрел вместо плеча — голову. Пуля хрустко впечаталась в лоб и, пройдя сквозь мозг, вышибла затылочную стенку черепа. Отчего у всех создалоа впечатление, что голову разорвало в куски.
— Это он!
— Шухер!
— Спасайся кто может!
Братва бросилась в стороны, но по большей части в сторону недалекой, обещавшей спасение двери, из которой они совсем недавно вышли.
— Работу закончил, — сообщил Гладиолус.
— Гладиолусу разрешаю эвакуацию. Снайпер быстро, но аккуратно разобрал винтовку и сложил ее в чемоданчик.
— Фиалка вызывает Розу.
— Роза слушает.
— Ромашке — отбой.
— Сашка. Ты где? — привычно крикнул в подъезд сунувшийся в парадное «случайный прохожий».
Иван Иванович, подхватив «дипломат», начал спуск с пятого этажа к входной двери.
В другую дверь, больно пихаясь коленками и локтями, оттаскивая друг друга за руки и волосы, ломилась братва. Дверные косяки трещали от их напора.
Те, кто уже проник внутрь, тащили из карманов шпалеры и, передергивая затворы, вставали между проемов окон, где их нельзя было достать с помощью винтовки.
В доме стоял гул от топота ног, матерных криков и клацанья затворов.
— Что там происходит? — громко спросил со второго этажа Папа.
— Какая-то заваруха на улице, — доложила ничего еще не понимающая охрана.
— Какая, на хрен, заваруха! — возмутились уцелевшие братаны. — Он Серого завалил. Он ему башку из своего винта в куски разнес! Там мозги по всему двору...
— Кто стрелял? — перекрывая возмущенные голоса, крикнул Папа.
— Он стрелял. Он!
Папа быстрыми шагами подошел к окну и, прижавшись спиной к стене, выглянул наружу. Просто так выглянул. Следуя выработанной во время милицейских облав привычке.
Он выглянул и увидел улицу. Увидел машины и идущих по своим делам прохожих. Которые знать не знали, что вон за тем, недалеким забором только что убили одного и ранили еще одного человека.
Папа еще раз оглядел прохожих и увидел то, что не ожидал увидеть, но что хотел увидеть.
Из двора дома, что стоял напротив, не спеша вышел мужчина в длинном светлом плаще. И так же никуда не торопясь пошел по направлению к стоящей неподалеку машине. Он шел так, как будто не знал, куда шел и, главное, откуда шел! Как будто просто прогуливался. Но если он просто прогуливался, зачем он держал в правой руке большой, черный, тяжелый «дипломат»?
Нет, этот прохожий был не просто прохожий. Этот прохожий был Иванов Иван Иванович!
Который выходил из двора дома, откуда только что стреляли из винтовки с оптическим прицелом.
— Все на улицу! — громко закричал Папа, бросаясь к лестнице. — На улицу! — повторил он свой приказ на первом этаже. — Ну!
Но никто не двинулся с места. Все, прячась за стенами и пряча глаза от направленного на них злобного взгляда, остались стоять там, где стояли. Охрана и братва боялись открыть дверь, за которой, возможно, их ждала смерть. Они не желали расплескивать свои мозги по асфальту.
— Он там! Он идет по улице! Убейте его! И снова никто не шевельнулся.
— Коните, гниды!
Папа шагнул к двери и сильным пинком распахнул ее. Выстрела не последовало.
— Убейте его!
Охрана, испуганно озираясь и заступая друг за друга, потянулась на улицу.
Братва никак не отреагировала на прозвучавший приказ. Братва осталась на месте.
— Папа, он замочил Серого!
— Кто сказал?! — громко, беря на испуг, гаркнул Папа. — Кто? Ты? Ты?
Но на этот раз никто не стал прятаться за спины.
— Я сказал! — выступил вперед Бурый.
— Ты?!!
— Он сказал то, что думают все, — поддержали Бурого остальные.
— Тогда пусть говорит. Пусть говорит один.
Бурый слегка стушевался, но его подтолкнули сзади.
— Папа, он перестал пугать. Он стал мочить. Он перемочит всех.
— И что?
— Он перемочит всех! — повторил Бурый, потому больше не знал, что сказать.
— Перемочит! — согласился Папа. — Потому что вы боитесь замочить его. А он не боится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Иванов не напоминал мусоров, потому что не утруждал себя составлением протоколов, допросами и представлением доказательств в суд. Он сам был суд и был исполнитель своего приговора. С ним было невозможно играть в молчанку и невозможно было надеяться на амнистию.
Иванов не был своим, потому что не знал законов своих и потому что вначале стрелял, а потом говорил.
Иванов не был ни тем, ни другим. Он был беспредельщиком. Но был необычным беспредельщиком. Он был беспределыциком, умевшим внушать к себе уважение.
После четырнадцати мертвяков и после стрельбы по живым мишеням Папа очень зауважал Иванова. Во-первых, потому что он самым непостижимым образом находил адреса его подручных и самих подручных. Вначале он нашел Шустрого. И убил его. Потом нашел Гнусавого и Шныря. И покалечил их...
Во-вторых, Иванов не был звонком! Он не бросал слов на ветер и строго исполнял то, что обещал. После Гнусавого и Шныря он обещал отстреливать каждый день по человеку и отстрелил уже двоих. Потому что со дня обещания прошло два дня. Завтра должен был наступить третий день...
Папе было наплевать на продырявленные уши, ноги, задницы или пусть даже головы своей блатной гвардии. Но каждый выстрел, попадавший в них, рикошетом попадал в него. Кому нужен князь, который не может защитить свою дворню? Такой князь очень быстро заменяется другим князем...
Надо было что-то делать. Обязательно что-то делать.
Глава 28
Так получилось, что на третий день Иванов никого не подстрелил. Хотя весь день исправно носил по городу «дипломат». Вообще-то он не знал, что, ходя по городу с «дипломатом», отстреливает людей. Он никак не мог связать свои прогулки и телефонные угрозы с реальными пулями, дырявящими живую плоть. Или не хотел связать, предпочитая считать все это какой-то забавной игрой.
Впрочем, это и была игра. Но игра со смертью, которую придумал генерал Трофимов, а озвучивал майор Проскурин. Согласно сценарию предложенной ими игры на третий день должен был пострадать еще один из приближенных Королькова-Папы. Очень сильно пострадать. Потому что не от слова, а от пули.
Но в третий, назначенный ультиматумом Иванова день жертвы не нашлось. Ну не было ни одной жертвы, ни по одному из намеченных адресов.
— Мак вызывает Фиалку.
— Фиалка слушает.
— Гвоздь отсутствует на месте.
— Где он находится?
— На этот вопрос ответить не могу. Гвоздь рано утром вышел из дому и больше не возвращался.
— Вы выяснили его местоположение?
— Это не входило в мою задачу. Я не располагаю необходимыми силами для ответа на этот вопрос.
— Маку отбой.
И с Гвоздем, похоже, отбой. Ну то есть полный отбой!
— Фиалка вызывает Гладиолус.
— Гладиолус слушает.
— Доложите по Дюбелю.
— Дюбель дома не появлялся со вчерашнего вечера. Но в квартире горит свет и играет музыка. Прикажете проверить квартиру? Или опросить соседей?
— Не надо проверять и не надо соседей. Продолжайте наблюдение. Докладывайте любые изменения.
— Вас понял, Фиалка.
— И с Дюбелем тоже, похоже, отбой... Да что они, повымирали, что ли, все? Раньше времени. То есть до Иванова.
— Роза сообщите о наличии Шурупа.
— Фиалка, говорит Роза. Шуруп на месте. Ну слава Богу. Хоть кто-то...
— Где он находится?
— Точно сказать не могу. Шурупа визуально не наблюдаю.
По всей видимости, он находится в ванной комнате. Уже пять часов находится.
— Почему вы так считаете?
— Из квартиры он не выходил. Никаких передвижений в квартире замечено не было. Мы предполагаем; что он находится в ванной.
Ну ты смотри, и этот туда же! Ни в бега, так хотя бы в ванную. В которой нет окон.
Майор Проскурин отложил радиостанцию и набрал по мобильному генерала, чтобы доложить текущую обстановку.
— Обстановка дрянь. Все «скобяные изделия» попрятались по щелям что твои тараканы. Никого нет. Играет музыка, работают телевизоры, горит свет, но никого нет. Тот, кто есть, моется в ванной. С самого утра.
— Я понял тебя, Степан Степанович. Очень хорошо, что попрятались. Значит, мы попали в точку! Значит, наши предупреждения они восприняли очень всерьез.
— Что делать дальше?
— Ничего не делать — ждать.
— Наблюдение за «изделиями» не снимать?
— Не снимай.
— А если они не появятся?
— Тогда ты их найдешь.
— Где?
— Есть одно место, где, я уверен, они обязательно появятся. У Королькова, который для них Папа...
* * *
— Где бабки?
— Но Папа!
— Где бабки, я спрашиваю?!
— Папа. Бабки есть. Вернее, будут... Завтра. Или чуть позже...
Денег не было второй день. Вернее сказать, деньги были, но пойти за ними было некому. Среди братвы случился мор. Почти все были увезены в больницу по поводу внезапно обострившихся аппендицитов. Кроме двух, которые угодили в инфекционное отделение горбольницы с подозрением на бубонную чуму. О чем была выписана соответствующая справка, подтверждающая, что они находятся в спецбоксе отделения особо опасных инфекций и что в связи с опасностью возникновения эпидемии в городе доступ к больным разрешен только в противочумных костюмах.
Папа переживал не за деньги. Папа переживал за шепоток, который пойдет по городу из-за отсутствия сборщиков дани. Свято место пусто не бывает. Если он не соберет деньги сегодня, завтра их начнет собирать кто-нибудь другой. А послезавтра с ним придется воевать за место под солнцем.
— Бабки нужны сегодня. До вечера! — сказал, как отрезал, Папа.
— Но...
— Предупредите, что кто не принесет бабки, будет иметь дело со мной! И вы будете иметь дело со мной!
Иметь дело с Папой было то же самое, что иметь дело с винтарем незнакомца. И даже еще безнадежней. Потому что не спрятаться.
— Мы, конечно, предупредим, Папа. Мы, наверное, соберем. Мы попробуем... — совсем не так, как должны были, ответили блатные Папины подручные. Потому что совсем недавно ответили бы по-другому. Ответили бы:
— Все сделаем в лучшем виде, Папа.
Подручные боялись. Уже, к сожалению, не только его. И его, возможно, уже меньше.
— Завтра! — повторил Папа и резко вышел из комнаты. Блатные помощники потянулись к двери.
— Если что не так, он порешит нас всех...
— Или тот порешит...
— Вернее, тот, чем этот...
— Скорее оба... — высказались они за дверью.
Лучше вытрясти душу из «быков», но бабки собрать.
Но лучше вытрясти так, чтобы не попасть на мушку тому стрелку.
Лучше заплатить кровью «быков», чем своей... — подумал каждый из них.
Братва сошла на первый этаж и вышла на улицу, где возле забора на заасфальтированной площадке были расставлены их иномарки.
* * *
— Внимание! Наблюдаю шесть объектов. На выходе из дома! — предупредил в микрофон Мак.
— Понял тебя. Мак. Объекты вижу, — подтвердил гладиолус. — Вызываю Фиалку.
— Фиалка слушает.
— Говорит Гладиолус. Прошу разрешения работать.
Вышедшие из дома мелкоуголовные братки столпились возле одной из машин и что-то горячо обсуждали.
— Папа сильнее.
— Почему сильнее?
— Потому что ближе.
— Папа только грозит. А этот за два дня чуть не угробил четверых наших.
— То-то и оно, что «чуть». А Папа — ни «чуть». Папа угробит по-настоящему. Лично я предпочитаю получить пулю в ногу, чем перо под ребра.
— Ну и что делать будем?
— Лучше бы — лечь на дно. Но придется то, что Папа сказал.
— А я думаю...
Думали подручные Папы, может быть, первый раз в жизни. Вернее сказать, обсуждали вслух то, что думали. Потому что раньше, даже если что поперек авторитета Папы и имели, то не возникали. А тут языки развязали. В таком неудобном во всех отношениях месте.
— Фиалка вызывает Розу.
— Роза слушает.
— Как у вас?
— У нас все в порядке. Подходы чисты.
— Что Ромашка?
— Ромашка на месте.
— Фиалка вызывает Гладиолус.
— Гладиолус слушает.
— Гладиолусу работать. Два объекта работать... Два, потому что за вчерашний и сегодняшний день. Потому, что такой был уговор — один выстрел в один день.
— Вас понял, Фиалка. Приступаю к исполнению. Гладиолус дослал в ствол патрон, вжался плечом в приклад и припал к окуляру прицела. В перекрестье замелькали лица.
— Кого работать?
— Кого хочешь.
Это был очень непривычный приказ. Снайперы не пехотинцы, которым все равно, в кого палить. Снайперы всегда работают конкретный объект. А здесь — «кого хочешь»!
Гладиолус провел дулом винтовки по лицам, выбирая жертвы.
Пожалуй, тот и тот.
Не потому, что они хуже других. Потому что удобней других стоят.
Гладиолус остановил движение винтовки. Совместил крест прицела с жертвой. Задержал дыхание. Снял предохранитель. И плавно вдавил указательным пальцем курок.
Пуля, коротко взвизгнув в воздухе, ударила одного из стоящих в ногу, ломая и дробя кость. Раненый упал навзничь и дико закричал:
— А-а-а!
Братва разом дернулась в стороны в ожидании второго выстрела. И не ошиблась. Второй выстрел последовал.
Снайпер, мгновенно сместив дуло винтовки вправо, поймал в прицеле плечо второй жертвы и произвел выстрел. Чуть позже, чем следовало, произвел. На долю секунды позже.
Пытаясь спастись, мелькнувший в окуляре прицела человек присел, подставив под выстрел вместо плеча — голову. Пуля хрустко впечаталась в лоб и, пройдя сквозь мозг, вышибла затылочную стенку черепа. Отчего у всех создалоа впечатление, что голову разорвало в куски.
— Это он!
— Шухер!
— Спасайся кто может!
Братва бросилась в стороны, но по большей части в сторону недалекой, обещавшей спасение двери, из которой они совсем недавно вышли.
— Работу закончил, — сообщил Гладиолус.
— Гладиолусу разрешаю эвакуацию. Снайпер быстро, но аккуратно разобрал винтовку и сложил ее в чемоданчик.
— Фиалка вызывает Розу.
— Роза слушает.
— Ромашке — отбой.
— Сашка. Ты где? — привычно крикнул в подъезд сунувшийся в парадное «случайный прохожий».
Иван Иванович, подхватив «дипломат», начал спуск с пятого этажа к входной двери.
В другую дверь, больно пихаясь коленками и локтями, оттаскивая друг друга за руки и волосы, ломилась братва. Дверные косяки трещали от их напора.
Те, кто уже проник внутрь, тащили из карманов шпалеры и, передергивая затворы, вставали между проемов окон, где их нельзя было достать с помощью винтовки.
В доме стоял гул от топота ног, матерных криков и клацанья затворов.
— Что там происходит? — громко спросил со второго этажа Папа.
— Какая-то заваруха на улице, — доложила ничего еще не понимающая охрана.
— Какая, на хрен, заваруха! — возмутились уцелевшие братаны. — Он Серого завалил. Он ему башку из своего винта в куски разнес! Там мозги по всему двору...
— Кто стрелял? — перекрывая возмущенные голоса, крикнул Папа.
— Он стрелял. Он!
Папа быстрыми шагами подошел к окну и, прижавшись спиной к стене, выглянул наружу. Просто так выглянул. Следуя выработанной во время милицейских облав привычке.
Он выглянул и увидел улицу. Увидел машины и идущих по своим делам прохожих. Которые знать не знали, что вон за тем, недалеким забором только что убили одного и ранили еще одного человека.
Папа еще раз оглядел прохожих и увидел то, что не ожидал увидеть, но что хотел увидеть.
Из двора дома, что стоял напротив, не спеша вышел мужчина в длинном светлом плаще. И так же никуда не торопясь пошел по направлению к стоящей неподалеку машине. Он шел так, как будто не знал, куда шел и, главное, откуда шел! Как будто просто прогуливался. Но если он просто прогуливался, зачем он держал в правой руке большой, черный, тяжелый «дипломат»?
Нет, этот прохожий был не просто прохожий. Этот прохожий был Иванов Иван Иванович!
Который выходил из двора дома, откуда только что стреляли из винтовки с оптическим прицелом.
— Все на улицу! — громко закричал Папа, бросаясь к лестнице. — На улицу! — повторил он свой приказ на первом этаже. — Ну!
Но никто не двинулся с места. Все, прячась за стенами и пряча глаза от направленного на них злобного взгляда, остались стоять там, где стояли. Охрана и братва боялись открыть дверь, за которой, возможно, их ждала смерть. Они не желали расплескивать свои мозги по асфальту.
— Он там! Он идет по улице! Убейте его! И снова никто не шевельнулся.
— Коните, гниды!
Папа шагнул к двери и сильным пинком распахнул ее. Выстрела не последовало.
— Убейте его!
Охрана, испуганно озираясь и заступая друг за друга, потянулась на улицу.
Братва никак не отреагировала на прозвучавший приказ. Братва осталась на месте.
— Папа, он замочил Серого!
— Кто сказал?! — громко, беря на испуг, гаркнул Папа. — Кто? Ты? Ты?
Но на этот раз никто не стал прятаться за спины.
— Я сказал! — выступил вперед Бурый.
— Ты?!!
— Он сказал то, что думают все, — поддержали Бурого остальные.
— Тогда пусть говорит. Пусть говорит один.
Бурый слегка стушевался, но его подтолкнули сзади.
— Папа, он перестал пугать. Он стал мочить. Он перемочит всех.
— И что?
— Он перемочит всех! — повторил Бурый, потому больше не знал, что сказать.
— Перемочит! — согласился Папа. — Потому что вы боитесь замочить его. А он не боится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59