— Сделай милость, испытай меня и поведай, кто твои родители и с какой ты планеты.
— Я не уверен, стоит ли мне вам об этом говорить.
— Секретничаешь? Изволь. По крайней мере ты не с Триа и с воинами-поэтами дел не имел.
Данло было холодно в его хитоне и сандалиях, но далеко не так, как в те сутки на площади Лави. Стоять на голом камне, истертом тысячами послушнических коленей, было больно. Должно быть, эти камни очень старые, думал он, не зная, что их, как и все прочие камни для Святыни, доставили с Арсита во времена основания Ордена.
— Как вы узнали, что я не с Триа?
— А ты разве оттуда?
— Нет, — улыбнулся Данло. — Никогда даже не слышал о ней.
Что это за место?
— Бог мой, почему ты все время отвечаешь вопросом на вопрос? — прогремел Бардо. — Тебе надо усвоить кое-что прямо сейчас, дикий мальчик. Это невежливо, когда абитуриенты — и послушники тоже, и даже кадеты — задают вопросы своим мастерам. Сначала нужно попросить разрешения. Как это возможно, что ты никогда не слышал о Триа? О ее торговом флоте? Может, ты и о воинах-поэтах впервые слышишь?
Данло смотрел на север, где рядами стояли старые гранитные дома — общежития для мальчиков, — а за ними виднелась северная стена Академии.
— Да, впервые, — правдиво ответил он.
— Ах-х.
— Можно вас спросить?
— Спрашивай.
— Откуда вы узнали, что я не воин и не поэт?
— "Воин-поэт" надо говорить. Это наемные убийцы, делающие свою работу за деньги и по религиозным мотивам. Ты, само собой, к ним не принадлежишь. Ты слишком молод, притом они все похожи друг на друга. А о том, что ты не имел с ними контактов, мне сказала мастер Гуа.
Данло смотрел теперь на юг, на девичьи общежития, расположенные концентрическими кругами — маленькие белые купола среди белизны свежевыпавшего снега. Он боялся, что мастер Гуа, исследовав его мозг, узнала всю правду о нем.
— Она видела весь мой разум.
— Во всяком случае, некоторые сегменты твоей памяти.
— Тогда она должна была сказать вам, откуда я.
— Ошибаешься. — Теневая рука Бардо на ковре, изображающем множество обнаженных пляшущих женщин, потянулась к теневой бороде. — Ошибаешься, дикий мальчик. Мастер Гуа — акашик.
Знакомясь с твоей памятью, она обязана соблюдать профессиональную тайну — каноны Ордена требуют этого. Вопросы, которые я ей задавал, имели целью исключить определенные места, где ты мог родиться. Нужно было также удостовериться, что ты не слельмим воинов-поэтов, не трийский шпион, не Архитектор Старой Кибернетической Церкви и не имеешь отношения к любой другой секте или ордену из черного списка.
— Черного списка?
— Опять вопрос, дикий мальчик?
Данло уперся костяшками в пол, чтобы перенести на них часть веса с колен. Этот обычай преклонять колени возмущал его — неестественно и неприлично для мужчины стоять так перед другим.
— Если можно… с вашего разрешения.
— Хорошо, я разрешаю.
— Что такое «черный список»?
Бардо рыгнул и облизнул губы.
— Это список наших врагов. Орден живет три тысячи лет только потому, что не допускает врагов в свои аудитории.
— Я никому не враг. — Данло опустил глаза, вспомнив то, что сказал ему Педар на площади Лави. Неужели он, когда спас жизнь Хануману, действительно сделал друга врагом? — Я не совсем понимаю даже, о чем вы говорите.
— Это просто удивительно, до чего ты…
— Невежествен, да?
Бардо снова рыгнул и смущенно покашлял.
— Я не хотел употреблять это слово. И, пожалуйста, не перебивай меня. Но ты и в самом деле круглый невежда, верно?
Ты не такой, как другие абитуриенты. И волосы у тебя черные с рыжиной — как у Мэллори Рингесса. Лицо твердое, как кремень, и нос тоже рингессовский. А твои проклятые глаза — я даже и говорить о них не хочу. Скажи, ведь тебя вырезали? В последнее время это стало достаточно обычным делом. Мэллори Рингесс становится проклятущим богом, и люди переделывают свои лица и волосы под него.
Данло никто еще не говорил о его сходстве с Мэллори Рингессом. Слова Бардо порадовали Данло и прибавили веса его теории о собственном происхождении, но с Бардо он этой теорией делиться не хотел и поэтому сказал:
— Я таким родился. Это мои волосы, а лицо… мужчина сам делает себе лицо, правда?
— Ах-х — можешь держать свои секреты при себе, если хочешь, но должен предупредить, что твои шансы от этого не улучшатся.
Данло молчал, глядя в окно.
— Может, скажешь хотя бы, как ты умудрился ускорить свой обмен веществ во время испытания? Ты разогрелся, точно шлюха в рабочее время. Это цефическая техника — ты прошел цефическую подготовку, что ли?
— Нет. — Данло прижал палец к хитону над пупком. — В животе есть место, где живет огонь жизни, и если представить его себе, то…
— Стоп! — Бардо замахал руками и встал, что далось ему нелегко, учитывая его толщину и недостаточную высоту стула.
Встав перед Данло, он воззрился на него с изумленным и озабоченным видом. — Есть в тебе что-то очень странное. Кто же ты, а? То, о чем ты рассказываешь, очень похоже на алалойскую лотсару!
Данло точно провалился под лед на море, так перехватило у него дыхание. Он смотрел снизу вверх на Бардо, и мускулы его живота сводило дрожью. Откуда этот тщеславный, безобразный человек знает, что такое лотсара? Неужели Хануман предал его, Данло, рассказав о его происхождении и его тайном поиске халлы? Если бы Данло знал получше недавнюю историю Ордена, он, конечно, слышал бы о путешествии Бардо к алалоям, но он не успел узнать об этом и даже не подозревал, что Бардо сопровождал Мэллори Рингесса в той гибельной экспедиции.
Данло боялся, что либо та женщина-акашик проникла в самую глубину его памяти, либо Бардо сам способен читать мысли.
Разве жители Небывалого Города не владеют самыми разными необъяснимыми искусствами?
Однако он не верил по-настоящему, что один человек способен читать мысли другого без помощи шайда-компьютера.
(Сколько бы Данло потом ни подключался к компьютерам — а он делал это много-много раз — и какой бы богатый опыт ни приобрел, он всегда думал о компьютерах как о самой большой шайде из всех изобретений человечества.) «Но если Бардо на самом деле может видеть мысли в моем черепе, — думал Данло, — то думать надо поосторожнее». Данло, словно охотник, пребывающий в состоянии ожидания, или аувании, очистил свой ум от всего, кроме сиюминутных ощущений: горячего солнца, льющегося в окно, сладкого цветочного запаха духов Бардо, заглушающих кислый пивной перегар, и углублений в камне под коленями. Его глаза, темно-синие, как вечернее небо, устремились вдаль, к мерцающим на западе шпилям Старого Города.
В этом взгляде был покой, глубокое терпение и ясность.
— Данло!
— Да?
— К чему эти тайны? — Бардо, поддерживая живот, нагнулся к самому лицу Данло. — Я уже видел когда-то глаза такие же, как у тебя. Скажи, дикий мальчик, отчего ты так спокоен? Что скрывается за этими глазами, такими красивыми?
Данло помолчал и наконец сознался, что боится, будто Бардо читает его мысли.
— Глупости! — вскричал тот. — Твои мысли? Я и свои-то с трудом читаю, ей-богу. Что же мне с тобой делать, дикий мальчик?
— Не знаю, — со всей искренностью ответил Данло.
— Тебя никто и не спрашивает.
— Я думал, что спрашиваете.
— Это риторический вопрос, не требующий ответа.
— Извините.
Бардо взъерошил усы и рыгнул, глядя сверху на Данло.
— Я знаю, что такое лотсара, потому что изучал обычаи алалоев и их язык, как многие у нас в Городе. А вот откуда ты о ней знаешь? Я хочу сказать, как ты научился этому — воспламенять свою кровь? Кто тебя научил? Фраваши, твой наставник? Да нет, быть не может — фравашийские Старые Отцы не занимаются физическим тренингом, так ведь?
Позднее солнце окружало нимбом массивную голову Бардо, и его курчавые черные волосы отливали золотом и бронзой. Яркий свет слепил Данло глаза — он заслонился рукой, прищурился и сказал:
— Почтенный, вы человек большого сердца. Разве я смог бы завоевать ваше доверие, предав кого-то другого?
Бардо подергал свою толстую нижнюю губу и улыбнулся.
— А ты совсем не такой уж невежа. У тебя есть какие-то манеры, хотя и странные. Мне это нравится. Называй меня «мастер Бардо». «Бардо» — это звучит, а?
— По-моему, не очень. — Данло это имя казалось неудачным, нелепым и даже зловещим. Слишком уж оно напоминало о барадо, смятении, в которое, по алалойским верованиям, впадает человеческий дух сразу после смерти.
— Вот как? Ты чересчур откровенен — не боишься, что я обижусь?
— Нет, мастер Бардо, — засмеялся Данло.
— Опять ты надо мной смеешься. В чем я таком провинился, если абитуриент смеется мне прямо в глаза?
— Этот вопрос тоже риторический?
— Я ведь тебе говорил, что нельзя отвечать на вопрос вопросом.
— Да, мастер Бардо. Я просто хотел сказать, что вы очень смешной… такой добрый и внимательный, и забавный, поэтому я и смеюсь.
Бардо побагровел, как от хорошей порции пива, и потер свой смахивающий на снежное яблоко нос.
— Добрый? Внимательный? Что ж, может, оно и так. У тебя талант видеть правду. Остроумие Бардо всем известно, но мальчикам не подобает смеяться над ним самим, понимаешь? Хорошо. Если ты так откровенен, я задам тебе вопрос, ради которого тебя и вызвал: для чего ты хочешь вступить в Орден? Я задаю его всем абитуриентам. Твой ответ может решить, станешь ты послушником или нет, так что подумай как следует.
Данло потупился, ковыряя цемент между серыми плитами пола. Где-то в глубине дома слышались голоса, скрипели двери и звенели колокольчики. Святыня, величественная, но полная скрытой жизни, напоминала Данло дом Старого Отца.
— Я пришел в Невернес, чтобы стать пилотом. Пилотом легкого корабля. Чтобы отправиться к центру великого звездного круга. Я должен найти способ перейти на ту сторону, не умирая при этом, способ взглянуть на вселенную как бы с другой стороны. А может быть, изнутри. Помимо времени, помимо звездной ночи… я выражаюсь непонятно, да? Есть одно фравашийское слово, замечательное слово: асария. Вы его знаете, правда? Я должен увидеть гармонию и разлад вселенной, прежде чем согласиться со всем этим. А согласиться я должен, даже если правда… холодна и жестока. Без этого я никогда не стану мужчиной. Никогда не буду истинно живым.
Данло добавил к этому, что он видел знаки и решил, что быть пилотом — его судьба. А потом присел на пятки, поморщившись от резкой боли в коленях.
— Ах-х, — промолвил Бардо. Стоя спиной к окну, он вглядывался в Данло. — Вот это, я понимаю, ответ! Замечательный в своем роде. Знаешь, что обычно отвечают абитуриенты, когда их спрашивают, зачем они хотят вступить в Орден?
— Нет, мастер Бардо.
— Обычно они говорят следующее: «Хочу посвятить себя науке и умножению знаний Ордена». Или — в таких случаях у меня рука чешется залепить оплеуху — выдают такое: «Хочу послужить человечеству». Вранье! Они отвечают так, полагая, что именно это я хочу услышать, и думают при этом, что если я приму их в Орден, карьера им обеспечена. То, чего они действительно хотят, — это власть и слава. Уж мне ли, Бардо, не знать этого! Но ты не такой, клянусь Богом! Ты не боишься говорить голую, фантастическую, опасную правду. Ты хочешь стать асарией! Мне нравится это. И ты мне нравишься. Я помогу тебе, Данло Дикий. Сделаю для тебя все возможное.
Данло, держась за колени, спросил:
— Не можете ли вы сказать мне, выдержал я экзамены или нет?
— Дела у тебя шли не слишком хорошо, но ты справился. Ты почему-то неважно владеешь синтаксисом, но твое чувство ши перевесило. А что касается математики…
— Мне очень жаль, но я сумел доказать только пять теорем.
— На две больше, чем кто-либо другой. Похоже, у тебя талант к математике. Люблю людей с математическим складом ума.
— Я тоже всегда любил… математику.
— Прекрасно, но отставание по универсальному синтаксису придется наверстать, иначе ты выставишь Бардо дураком.
— Почему, почтенный?
— Почему? — Бардо смахнул каплю пота со лба. — Потому что комиссия рекомендовала принять тебя в Орден, и окончательное решение зависит от меня. Так вот, я решил взять тебя в послушники — разве я не говорил, что помогу тебе?
Данло, не раздумывая, вскочил на ноги, раскинул руки и подпрыгнул, крича:
— Агира, Агира! — Слезы выступили у него на глазах, и он дышал так часто, что даже в пальцах закололо. Забыв об этикете, он бросился к Бардо, будто к отцу, припал лбом к его груди и попытался обхватить руками его необъятную талию.
— Ну, тихо, тихо! — Бардо мягко высвободился из объятий Данло и отстранил его от себя, держа за плечо вытянутой рукой. — Успокойся.
— О благословенный Бардо! — чуть дыша, пролепетал Данло.
— Мастер Бардо, — поправил тот. — Никогда не забывай о вежливости.
— В-виноват. — Данло, обуреваемый радостью, заплясал по комнате, как малый ребенок, и вдруг замер. Высокий для своих лет, он все-таки был Бардо только по грудь, и ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть мастеру в глаза. — Можно спросить, почтенный?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107