Николос, исполняя роль переводчика, пояснил:
— Лорд Палл напоминает нашему юному послушнику, что мы, разумеется, не можем быть абсолютно уверены в неизлечимости данной болезни.
Лорд Цицерон добавил своим шелковым, неискренним голосом:
— Но мы можем подсчитать, во что обойдутся нашему Ордену поиски противочумного средства. Можем сравнить возможную пользу и шансы на успех — почти нулевые — с этими расходами.
— Подсчитать! — внезапно взревел Бардо, стукнув себя кулаком по колену. — Расходы! Польза! Разве мы торговцы, которые оценивают даже то, что цены не имеет?
— Молчать! — вскрикнул лорд Цицерон. — Предупреждаю вас в последний раз.
— Ну-ну… — Бардо опустил глаза к черному пилотскому кольцу у себя на пальце и умолк, мрачный и зловещий, как космос.
Лорд Цицерон обвел взглядом собрание.
— Цена таких исследований была бы непомерно велика. Нам следует учесть это, когда мы будем голосовать.
Вслед за этим он сразу поставил поднятый Данло вопрос на голосование. Данло не удивился, когда за поиск противочумного средства проголосовали только трое лордов. Все остальные были против.
— Мы сожалеем, что были вынуждены прийти к такому решению, — сказал Данло лорд Цицерон. — Но, возможно, твои алалои все-таки выживут. Может пройти много лет, прежде чем этот непредсказуемый вирус перейдет в активное состояние — и мы будем искренне молиться, чтобы этого не случилось никогда.
— Можно подумать, тебя это действительно волнует, — пробурчал Бардо себе под нос.
Лорд Цицерон, не обращая на него внимания, слегка улыбнулся Данло.
— А теперь мы должны уладить еще одно дело, прежде чем отпустить вас. Существуют вопросы относительно смерти послушника Педара Сади Санара, которые Мастер Наставник должен был задать по ходу следствия. Мы хотим задать тебе эти вопросы сейчас, молодой послушник. Если ответы удовлетворят нас, то акашикского расследования, возможно, проводить не придется. Тебя это устраивает?
Данло, метнув быстрый взгляд на Бардо, ответил:
— Да… устраивает.
— Очень хорошо. — Цицерон, понизив голос, посовещался с тремя другими лордами Тетрады. — В таком случае я задам тебе первый вопрос.
Пока он прочищал горло, лорд Палл внимательно посмотрел на Данло, и Данло вспомнил, что цефики будто бы способны определить по лицу и речи человека, правду он говорит или лжет. Вспомнил он и тот нескончаемый, незабываемый момент в библиотеке, когда воин-поэт сказал ему, что прочел правду на лице страдающего Ханумана.
— Я должен спросить молодого послушника, угрожал ли когда-либо Хануман ли Тош жизни послушника Педара.
Данло на миг прикрыл глаза и ответил:
— Нет.
— А ты сам угрожал убить Педара?
— Нет.
— Это ты убил Педара?
Данло набрал воздуха, чувствуя, что глаза лорда Палла прожигают его, как лазеры. Все остальные лорды тоже смотрели на него.
— Ты был причиной падения Педара Сади Санара с лестницы? — повторил Цицерон.
— Да… возможно.
По залу прошел тихий вздох, и лорды закачали головами.
Бардо с недоверием воззрился на Данло.
— Расскажи, как ты убил его.
— Я… представил его мертвым.
— Что?
— В воображении. Я увидел, как он падает с лестницы.
— Но ты не толкал его? Не подавал ему в тот день еды или питья? Ничего не подмешивал ему в вино?
— Нет.
— Ты совершил какие-нибудь физические действия, чтобы сбросить его с лестницы?
— Я желал ему зла. Хотел, чтобы он умер. Моя воля… привела к этому несчастью.
— Это все?
— А разве этого мало?
Лорд Цицерон посмотрел на лорда Палла и тот слегка приподнял указательный палец. Цицерон цыкнул больным зубом и сказал:
— Любой, кто подчинялся бы такому, как Педар, мог желать ему смерти. За мысли мы тебя не виним. Нам ясно теперь, что за случай с Педаром ты ответственности не несешь.
— То-то же, — пробормотал Бардо.
Лорд Цицерон, очевидно, не расслышав его, наставил на Данло костлявый палец.
— Во всяком случае, мы не можем обвинить тебя в том, что ты был непосредственной причиной его смерти. Но, может быть, от твоего имени действовал кто-то другой? Ты слышишь меня, молодой послушник? Возможно ли, что Педара убил Хануман ли Тош?
— Нет. Я не могу в это поверить.
Данло поднял глаза к звездному куполу и произнес про себя: «Я не стану этому верить».
— Верить — одно, а знать — другое. Ты знаешь, что он убил Педара?
— Нет, — после секундного молчания ответил Данло.
— Но ты должен знать, был ли Хануман в своей постели, когда…
— Ей-богу, это уж слишком! — Бардо взгромоздился на ноги, побагровев от ярости, и погрозил своим кулачищем лорду Цицерону. — Вы перегибаете! Хватит его допрашивать — мало вам, что вы обрекли на смерть его народ? Что с вами такое? Это вы гнусный убийца — вы, а не он!
— Молчать! — Палец лорда Цицерона нацелился на Бардо. — На колени, пилот!
— Сам молчи, не то я заткну тебе рот оплеухой.
— Что вы сказали?
— Заткнись, пока цел.
— Что-о?
Бардо, пошатываясь на массивных ногах, рявкнул:
— Тебе торговые фрахты возить, а не служить пилотом в Ордене!
— Я Главный Пилот Ордена, а вы давали обет послушания!
— Ей-богу, это я должен был стать Главным Пилотом, а не ты! Тогда я напомнил бы тебе, что долг и слава пилота состоят в поиске невозможного — хотя бы лекарства от этого проклятого вируса.
— Если вы немедленно не преклоните колени…
— И еще напомнил бы о том, что Главный Пилот должен быть для послушников примером и наставником, а не инквизитором.
Указующий перст лорда Цицерона затрясся — то ли от страха, то ли от гнева, а голос сделался обманчиво спокойным.
Можно было подумать, что он нарочно провоцирует Бардо.
— Тем не менее Главный Пилот я, а не вы — Мастер Наставник. Я полагаю, что назначение — или смещение — Мастера Наставника относится к чисто административным действиям и потому входит в компетенцию Тетрады. — Он с улыбкой поклонился трем другим лордам, сидящим с ним за одним столом.
— Но это Мэллори Рингесс назначил меня, Бардо, Мастером Наставником, прежде чем покинуть Невернес. Сам Рингесс.
— А мы, четверо лордов, в силе отменить это самое неразумное из его распоряжений. Ваш друг оказал вам плохую услугу, дав вам пост, превышающий ваши способности. И оказал столь же плохую услугу Ордену, покинув Город и предоставив вам измываться над послушниками.
— Ей-богу, я все-таки дам тебе в морду!
Бардо двинулся было к лорду Цицерону, но Данло, не вставая с колен, сжал ему запястье, ощутив мощь его бугристых мускулов. С детства работая на холоде, Данло закалился и стал очень сильным, но все же Бардо легко мог бы вырваться.
Однако что-то, видимо, удержало Мастера Наставника. Он посмотрел на Данло сверху, рыгнул, улыбнулся и сказал тихо:
— Ладно, пусти.
Большинство лордов, очевидно, утвердилось в мнении, что багроволицый Бардо, ревущий, словно мускусный бык, представляет непосредственную физическую угрозу для их персон.
Главный Печатник отправил послушника за кадетским патрулем, а другие, в том числе и Ченот Чен Цицерон, съежились на своих стульях, стараясь не встречаться с Бардо взглядом.
Собственно говоря, им всем следовало бы встать, окружить Бардо, пристыдить его и призвать к порядку. Этого требовали каноны Ордена, те, которые главные специалисты, будучи кадетами, столь рьяно проводили в жизнь. Но теперь они состарились и уже много лет не прибегали к насильственным действиям. Из Тетрады только лорд Васкес и лорд Николос поднялись, чтобы усмирить Бардо.
К ним присоединились Родриго Диас и еще несколько человек, но большинство осталось на местах.
— Подождите! — Ченот Чен Цицерон, набравшись наконец мужества, тоже встал и возглавил группу лордов, наступавших на Бардо.
— Не пошел бы ты, — пробурчал тот.
— Вы больше не Мастер Наставник! — вскричал Цицерон.
— Нассал я на тебя! — взревел Бардо. Вслед за этим он сделал нечто беспрецедентное за всю трехтысячелетнюю историю Ордена. Освободившись от Данло, он расстегнул «молнию» на брюках и вытащил член, самый длинный и толстый, который Данло видел между ног у человека, багровый и раздутый, как у шегшея. Придерживая свой внушительный орган пальцами, Бардо пустил струю на пол, а затем направил ее на Ченота Чен Цицерона и засмеялся, когда Главный Пилот отскочил назад, едва не запутавшись в собственных ногах. Струя хлестала туда-сюда, удерживая на расстоянии других лордов, и Бардо грохотал, содрогаясь от смеха. После выпитого ночью пива в нем плескался целый океан жидкости. Данло дивился его вместительности. Моча растекалась ручьями по черным плитам пола и впитывалась во фравашийский ковер. Темно-янтарная, почти оранжевая, она разила сахаром и козьим корнем. Данло понимал, что через несколько мгновений — или унций — ковер у него под коленями промокнет, однако сохранял свою учтивую позу.
— А ну назад! — гаркнул Бардо на лордов. — Все прочь!
Несмотря на всю нелепость момента, а может быть, именно из-за нее, Данло вспомнил о своих соплеменниках, страдавших недержанием перед смертью. Слезы обожгли ему глаза, и он, глядя, как Бардо виляет туда-сюда своим членом, начал вдруг смеяться. Он смеялся и плакал одновременно над изначальной абсурдностью жизни.
— Ей-богу, я уже почти кончил! — объявил Бардо. — Стойте на месте — вам больше незачем призывать меня к порядку. Вы слышали — это все! Я покончил с вами, старыми дураками, и с Орденом.
Эти слова как громом поразили собрание. Какой-то миг никто не шевелился. Бардо, не став отряхиваться, застегнул штаны и снял с мизинца черное кольцо, которое поднял вверх для всеобщего обозрения.
— Этим кольцом восемнадцать лет назад меня посвятили в пилоты. Теперь я отрекаюсь от своей присяги. Я нассал на Орден и на вас всех!
Он отвел руку назад и с ужасающей силой метнул кольцо в ближайшую колонну. Алмазное, пропитанное специальными добавками кольцо разбилось, издав страшный для слуха звук.
Данло уставился на алмазные осколки, усеявшие черный пол.
А он-то думал, что знаменитые пилотские кольца несокрушимы.
— Прощайте. — Бардо с улыбкой опустил руку на голову Данло, поклонился лордам и с грацией, поразительной при его тучности и хмельном состоянии, прошествовал к выходу из зала.
Ченот Чен Цицерон почти сразу же восстановил порядок.
Он вызвал послушников подтереть пахучую лужу Бардо, для Данло принесли новый ковер, и потрясенные лорды вернулись на свои места. Допрос Данло продлился еще некоторое время. Его спрашивали, не слышал ли он, как Хануман кощунствует против бога Архитекторов, Николоса Дару Эде, и не знает ли он, по какой причине Хануман явился в Невернес.
Спрашивали также, с довольно почтительными интонациями, почему и каким образом он заменил Ханумана в качестве жертвы воина-поэта. Выслушав его ответы, лорды посовещались.
Лорд Кутиков предложил изгнать всех воинов-поэтов из Города. Лорд Васкес заметила, что уходу Бардо из Ордена следует только радоваться: его добровольное изгнание умиротворит хариджанских старейшин и покончит с проблемами, вызванными прискорбным — и случайным — падением Педара. Что до Ханумана ли Тоша, Коллегия сняла с него все обвинения.
— Мы сожалеем, — сказал Данло лорд Цицерон, — что холодный луч подозрения упал на тебя и Ханумана. Ясно, что падение Педара было тем, чем оно представлялось с самого начала: трагическим несчастным случаем. Ни ты, ни Хануман убийцами, безусловно, не являетесь. Вы оба примерные молодые послушники, проявившие исключительное мужество при столкновении с воином-поэтом. Мы будем счастливы посвятить вас в пилоты, когда придет ваше время.
Так разрешилась «хариджанская проблема» и прочие, более мелкие заботы лордов Невернеса. Данло позволили уйти, и он покинул здание Коллегии. Выйдя на улицу, он сразу увидел Бардо — тот прислонился к световой колонне у подножия лестницы. Первый свет уже позолотил здания Академии, но световые шары еще горели, окутывая Бардо мягкими красками. На его лице лежали индиговые, фиолетовые и красные полосы; рука была поднята ко лбу, и полоска кожи на месте пилотского кольца отливала фосфоресцирующей белизной.
Спустившись, Данло услышал, как великан бормочет себе под нос:
— Ах, Бардо, что ты наделал? Ну, теперь уж все — горе, горе…
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил Данло, и Бардо поднял на него глаза. — Бардо, Бардо, какая жалость.
— Я тоже сожалею, паренек, Я подвел тебя. Но ты видел рожи этих старцев, видел? Они не забудут этого дня, даже если проживут еще три жизни.
— Я тоже не забуду.
— И я. Последний день, когда Бардо отведал пива.
— Что?
— С завтрашнего дня я, Бардо, больше не возьму пива в рот — обещаю тебе, паренек. В старости я вспомню этот день и скажу: «Вот черта, за которой началась моя новая жизнь. До нее Бардо был слабаком, трусом и пьяницей. За ней он стал человеком цели, истины и великой судьбы».
— Но что же вы будете делать теперь?
— Что буду делать? Чего я только не сделаю. Я совершу то, что когда-нибудь назовут великим. Ах, паренек, в этот самый миг, когда я смотрел в твои безгрешные глаза, в мой ожиревший мозг проникла одна светлая мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Лорд Палл напоминает нашему юному послушнику, что мы, разумеется, не можем быть абсолютно уверены в неизлечимости данной болезни.
Лорд Цицерон добавил своим шелковым, неискренним голосом:
— Но мы можем подсчитать, во что обойдутся нашему Ордену поиски противочумного средства. Можем сравнить возможную пользу и шансы на успех — почти нулевые — с этими расходами.
— Подсчитать! — внезапно взревел Бардо, стукнув себя кулаком по колену. — Расходы! Польза! Разве мы торговцы, которые оценивают даже то, что цены не имеет?
— Молчать! — вскрикнул лорд Цицерон. — Предупреждаю вас в последний раз.
— Ну-ну… — Бардо опустил глаза к черному пилотскому кольцу у себя на пальце и умолк, мрачный и зловещий, как космос.
Лорд Цицерон обвел взглядом собрание.
— Цена таких исследований была бы непомерно велика. Нам следует учесть это, когда мы будем голосовать.
Вслед за этим он сразу поставил поднятый Данло вопрос на голосование. Данло не удивился, когда за поиск противочумного средства проголосовали только трое лордов. Все остальные были против.
— Мы сожалеем, что были вынуждены прийти к такому решению, — сказал Данло лорд Цицерон. — Но, возможно, твои алалои все-таки выживут. Может пройти много лет, прежде чем этот непредсказуемый вирус перейдет в активное состояние — и мы будем искренне молиться, чтобы этого не случилось никогда.
— Можно подумать, тебя это действительно волнует, — пробурчал Бардо себе под нос.
Лорд Цицерон, не обращая на него внимания, слегка улыбнулся Данло.
— А теперь мы должны уладить еще одно дело, прежде чем отпустить вас. Существуют вопросы относительно смерти послушника Педара Сади Санара, которые Мастер Наставник должен был задать по ходу следствия. Мы хотим задать тебе эти вопросы сейчас, молодой послушник. Если ответы удовлетворят нас, то акашикского расследования, возможно, проводить не придется. Тебя это устраивает?
Данло, метнув быстрый взгляд на Бардо, ответил:
— Да… устраивает.
— Очень хорошо. — Цицерон, понизив голос, посовещался с тремя другими лордами Тетрады. — В таком случае я задам тебе первый вопрос.
Пока он прочищал горло, лорд Палл внимательно посмотрел на Данло, и Данло вспомнил, что цефики будто бы способны определить по лицу и речи человека, правду он говорит или лжет. Вспомнил он и тот нескончаемый, незабываемый момент в библиотеке, когда воин-поэт сказал ему, что прочел правду на лице страдающего Ханумана.
— Я должен спросить молодого послушника, угрожал ли когда-либо Хануман ли Тош жизни послушника Педара.
Данло на миг прикрыл глаза и ответил:
— Нет.
— А ты сам угрожал убить Педара?
— Нет.
— Это ты убил Педара?
Данло набрал воздуха, чувствуя, что глаза лорда Палла прожигают его, как лазеры. Все остальные лорды тоже смотрели на него.
— Ты был причиной падения Педара Сади Санара с лестницы? — повторил Цицерон.
— Да… возможно.
По залу прошел тихий вздох, и лорды закачали головами.
Бардо с недоверием воззрился на Данло.
— Расскажи, как ты убил его.
— Я… представил его мертвым.
— Что?
— В воображении. Я увидел, как он падает с лестницы.
— Но ты не толкал его? Не подавал ему в тот день еды или питья? Ничего не подмешивал ему в вино?
— Нет.
— Ты совершил какие-нибудь физические действия, чтобы сбросить его с лестницы?
— Я желал ему зла. Хотел, чтобы он умер. Моя воля… привела к этому несчастью.
— Это все?
— А разве этого мало?
Лорд Цицерон посмотрел на лорда Палла и тот слегка приподнял указательный палец. Цицерон цыкнул больным зубом и сказал:
— Любой, кто подчинялся бы такому, как Педар, мог желать ему смерти. За мысли мы тебя не виним. Нам ясно теперь, что за случай с Педаром ты ответственности не несешь.
— То-то же, — пробормотал Бардо.
Лорд Цицерон, очевидно, не расслышав его, наставил на Данло костлявый палец.
— Во всяком случае, мы не можем обвинить тебя в том, что ты был непосредственной причиной его смерти. Но, может быть, от твоего имени действовал кто-то другой? Ты слышишь меня, молодой послушник? Возможно ли, что Педара убил Хануман ли Тош?
— Нет. Я не могу в это поверить.
Данло поднял глаза к звездному куполу и произнес про себя: «Я не стану этому верить».
— Верить — одно, а знать — другое. Ты знаешь, что он убил Педара?
— Нет, — после секундного молчания ответил Данло.
— Но ты должен знать, был ли Хануман в своей постели, когда…
— Ей-богу, это уж слишком! — Бардо взгромоздился на ноги, побагровев от ярости, и погрозил своим кулачищем лорду Цицерону. — Вы перегибаете! Хватит его допрашивать — мало вам, что вы обрекли на смерть его народ? Что с вами такое? Это вы гнусный убийца — вы, а не он!
— Молчать! — Палец лорда Цицерона нацелился на Бардо. — На колени, пилот!
— Сам молчи, не то я заткну тебе рот оплеухой.
— Что вы сказали?
— Заткнись, пока цел.
— Что-о?
Бардо, пошатываясь на массивных ногах, рявкнул:
— Тебе торговые фрахты возить, а не служить пилотом в Ордене!
— Я Главный Пилот Ордена, а вы давали обет послушания!
— Ей-богу, это я должен был стать Главным Пилотом, а не ты! Тогда я напомнил бы тебе, что долг и слава пилота состоят в поиске невозможного — хотя бы лекарства от этого проклятого вируса.
— Если вы немедленно не преклоните колени…
— И еще напомнил бы о том, что Главный Пилот должен быть для послушников примером и наставником, а не инквизитором.
Указующий перст лорда Цицерона затрясся — то ли от страха, то ли от гнева, а голос сделался обманчиво спокойным.
Можно было подумать, что он нарочно провоцирует Бардо.
— Тем не менее Главный Пилот я, а не вы — Мастер Наставник. Я полагаю, что назначение — или смещение — Мастера Наставника относится к чисто административным действиям и потому входит в компетенцию Тетрады. — Он с улыбкой поклонился трем другим лордам, сидящим с ним за одним столом.
— Но это Мэллори Рингесс назначил меня, Бардо, Мастером Наставником, прежде чем покинуть Невернес. Сам Рингесс.
— А мы, четверо лордов, в силе отменить это самое неразумное из его распоряжений. Ваш друг оказал вам плохую услугу, дав вам пост, превышающий ваши способности. И оказал столь же плохую услугу Ордену, покинув Город и предоставив вам измываться над послушниками.
— Ей-богу, я все-таки дам тебе в морду!
Бардо двинулся было к лорду Цицерону, но Данло, не вставая с колен, сжал ему запястье, ощутив мощь его бугристых мускулов. С детства работая на холоде, Данло закалился и стал очень сильным, но все же Бардо легко мог бы вырваться.
Однако что-то, видимо, удержало Мастера Наставника. Он посмотрел на Данло сверху, рыгнул, улыбнулся и сказал тихо:
— Ладно, пусти.
Большинство лордов, очевидно, утвердилось в мнении, что багроволицый Бардо, ревущий, словно мускусный бык, представляет непосредственную физическую угрозу для их персон.
Главный Печатник отправил послушника за кадетским патрулем, а другие, в том числе и Ченот Чен Цицерон, съежились на своих стульях, стараясь не встречаться с Бардо взглядом.
Собственно говоря, им всем следовало бы встать, окружить Бардо, пристыдить его и призвать к порядку. Этого требовали каноны Ордена, те, которые главные специалисты, будучи кадетами, столь рьяно проводили в жизнь. Но теперь они состарились и уже много лет не прибегали к насильственным действиям. Из Тетрады только лорд Васкес и лорд Николос поднялись, чтобы усмирить Бардо.
К ним присоединились Родриго Диас и еще несколько человек, но большинство осталось на местах.
— Подождите! — Ченот Чен Цицерон, набравшись наконец мужества, тоже встал и возглавил группу лордов, наступавших на Бардо.
— Не пошел бы ты, — пробурчал тот.
— Вы больше не Мастер Наставник! — вскричал Цицерон.
— Нассал я на тебя! — взревел Бардо. Вслед за этим он сделал нечто беспрецедентное за всю трехтысячелетнюю историю Ордена. Освободившись от Данло, он расстегнул «молнию» на брюках и вытащил член, самый длинный и толстый, который Данло видел между ног у человека, багровый и раздутый, как у шегшея. Придерживая свой внушительный орган пальцами, Бардо пустил струю на пол, а затем направил ее на Ченота Чен Цицерона и засмеялся, когда Главный Пилот отскочил назад, едва не запутавшись в собственных ногах. Струя хлестала туда-сюда, удерживая на расстоянии других лордов, и Бардо грохотал, содрогаясь от смеха. После выпитого ночью пива в нем плескался целый океан жидкости. Данло дивился его вместительности. Моча растекалась ручьями по черным плитам пола и впитывалась во фравашийский ковер. Темно-янтарная, почти оранжевая, она разила сахаром и козьим корнем. Данло понимал, что через несколько мгновений — или унций — ковер у него под коленями промокнет, однако сохранял свою учтивую позу.
— А ну назад! — гаркнул Бардо на лордов. — Все прочь!
Несмотря на всю нелепость момента, а может быть, именно из-за нее, Данло вспомнил о своих соплеменниках, страдавших недержанием перед смертью. Слезы обожгли ему глаза, и он, глядя, как Бардо виляет туда-сюда своим членом, начал вдруг смеяться. Он смеялся и плакал одновременно над изначальной абсурдностью жизни.
— Ей-богу, я уже почти кончил! — объявил Бардо. — Стойте на месте — вам больше незачем призывать меня к порядку. Вы слышали — это все! Я покончил с вами, старыми дураками, и с Орденом.
Эти слова как громом поразили собрание. Какой-то миг никто не шевелился. Бардо, не став отряхиваться, застегнул штаны и снял с мизинца черное кольцо, которое поднял вверх для всеобщего обозрения.
— Этим кольцом восемнадцать лет назад меня посвятили в пилоты. Теперь я отрекаюсь от своей присяги. Я нассал на Орден и на вас всех!
Он отвел руку назад и с ужасающей силой метнул кольцо в ближайшую колонну. Алмазное, пропитанное специальными добавками кольцо разбилось, издав страшный для слуха звук.
Данло уставился на алмазные осколки, усеявшие черный пол.
А он-то думал, что знаменитые пилотские кольца несокрушимы.
— Прощайте. — Бардо с улыбкой опустил руку на голову Данло, поклонился лордам и с грацией, поразительной при его тучности и хмельном состоянии, прошествовал к выходу из зала.
Ченот Чен Цицерон почти сразу же восстановил порядок.
Он вызвал послушников подтереть пахучую лужу Бардо, для Данло принесли новый ковер, и потрясенные лорды вернулись на свои места. Допрос Данло продлился еще некоторое время. Его спрашивали, не слышал ли он, как Хануман кощунствует против бога Архитекторов, Николоса Дару Эде, и не знает ли он, по какой причине Хануман явился в Невернес.
Спрашивали также, с довольно почтительными интонациями, почему и каким образом он заменил Ханумана в качестве жертвы воина-поэта. Выслушав его ответы, лорды посовещались.
Лорд Кутиков предложил изгнать всех воинов-поэтов из Города. Лорд Васкес заметила, что уходу Бардо из Ордена следует только радоваться: его добровольное изгнание умиротворит хариджанских старейшин и покончит с проблемами, вызванными прискорбным — и случайным — падением Педара. Что до Ханумана ли Тоша, Коллегия сняла с него все обвинения.
— Мы сожалеем, — сказал Данло лорд Цицерон, — что холодный луч подозрения упал на тебя и Ханумана. Ясно, что падение Педара было тем, чем оно представлялось с самого начала: трагическим несчастным случаем. Ни ты, ни Хануман убийцами, безусловно, не являетесь. Вы оба примерные молодые послушники, проявившие исключительное мужество при столкновении с воином-поэтом. Мы будем счастливы посвятить вас в пилоты, когда придет ваше время.
Так разрешилась «хариджанская проблема» и прочие, более мелкие заботы лордов Невернеса. Данло позволили уйти, и он покинул здание Коллегии. Выйдя на улицу, он сразу увидел Бардо — тот прислонился к световой колонне у подножия лестницы. Первый свет уже позолотил здания Академии, но световые шары еще горели, окутывая Бардо мягкими красками. На его лице лежали индиговые, фиолетовые и красные полосы; рука была поднята ко лбу, и полоска кожи на месте пилотского кольца отливала фосфоресцирующей белизной.
Спустившись, Данло услышал, как великан бормочет себе под нос:
— Ах, Бардо, что ты наделал? Ну, теперь уж все — горе, горе…
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил Данло, и Бардо поднял на него глаза. — Бардо, Бардо, какая жалость.
— Я тоже сожалею, паренек, Я подвел тебя. Но ты видел рожи этих старцев, видел? Они не забудут этого дня, даже если проживут еще три жизни.
— Я тоже не забуду.
— И я. Последний день, когда Бардо отведал пива.
— Что?
— С завтрашнего дня я, Бардо, больше не возьму пива в рот — обещаю тебе, паренек. В старости я вспомню этот день и скажу: «Вот черта, за которой началась моя новая жизнь. До нее Бардо был слабаком, трусом и пьяницей. За ней он стал человеком цели, истины и великой судьбы».
— Но что же вы будете делать теперь?
— Что буду делать? Чего я только не сделаю. Я совершу то, что когда-нибудь назовут великим. Ах, паренек, в этот самый миг, когда я смотрел в твои безгрешные глаза, в мой ожиревший мозг проникла одна светлая мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107