Возможно, всего лишь на одну ночь.
Хануман слегка улыбнулся, но его лицо тут же стало замкнутым.
— Я боюсь, что Бардо захочет использовать тебя.
— Бардо всех использует. В противном случае он не был бы Бардо.
— Но ты — сын Мэллори Рингесса. Одно твое присутствие придаст вес его сборищам, сам знаешь.
— Да, я это сознаю. А вот сознаешь ли ты, что Бардо и тебя может использовать?
— Потому что я теперь цефик?
— Да.
— Ну что ж, мы, цефики, тоже кое-что умеем и не настолько испорчены, как тебе представляется. Возможно, небольшое количество цефической нейрологики убедит Бардо не возмущать своих сторонников и удержит его в пределах здравого смысла.
— Не могу забыть, как Бардо противился твоему намерению стать цефиком.
Хануман снова кашлянул и оглянулся через плечо на посетителей уличного кафе, сидевших за столиками. Двое мастер-эсхатологов, толстых, как тюлени, были, очевидно, полностью заняты своим вином и синтетическим мясом.
— Верно, противился, но незачем оповещать об этом всех и каждого.
— Извини.
— Теперь я, должно быть, представляю для него дилемму. Он и хочет воспользоваться мной, и боится. Я для него так же опасен, как его знаменитое пиво.
— Но он определенно знаком и с другими цефиками, кроме тебя.
— Надо тебе знать, — ответил Хануман вполголоса, — что лорд Палл уже издал указ, касающихся одних только цефиков и запрещающий нам посещать собрания в доме Бардо.
— Стало быть, ты нарушаешь приказ своего главного специалиста?
— И да, и нет. — Взгляд Ханумана затуманился — Данло всегда ненавидел его дьявольские глаза. — Лорд Палл должен служить нам примером в области этики и потому не мог не запретить контакты с Бардо. Но втайне — и ты смотри не говори никому, — втайне ему требуется быть в курсе того, что делает Бардо.
— Зачем? Ваш лорд Палл хочет записаться в искатели Старшей Эдды?
— Лорд Палл человек непростой.
— Говорят, что он хочет распустить Тетраду и стать единоличным главой Ордена.
— Возможно.
— Выходит, ты на него шпионишь?
— Данло!
— Извини. Чтоб у меня язык отсох — я не хотел тебя оскорблять.
— Ладно, прощаю.
Мимо их павильона проехали кадеты-горологи в ярко-красной форме, толкаясь и пересмеиваясь. Губы у них полиловели от тоалача, на лицах читались предвкушение, сознание вины и страх — они собирались провести ночь в одном из инопланетных борделей Квартала Пришельцев. Кивнувшего им Данло они не заметили. Он переглянулся с Хануманом.
— Развратники! — крикнули оба друга в унисон и покатились со смеху. Они любили эту игру, разоблачающую чужие секреты, мотивы и планы. Хануман обучил Данло цефическому искусству читать по лицам, и тот стал со знанием дела толковать подергивание мускулов, движение глаз, предательское напряжение голосовых связок — все знаки, выдающие состояние людского ума. Данло так поднаторел в этом, что иногда читал даже безупречно контролируемое лицо Ханумана.
— По-моему, — сказал он, — ты сам записался в искатели Старшей Эдды. Это правда?
Хануман уставился на него. Его глаза напоминали старый голубой лед, лицо — застывшее зимнее море. Но Данло помнил, что все эмоции выражаются мышечными волокнами и все мысли кодируются в электрохимических сигналах, которые нервы передают мышцам, побуждая их напрягаться. Немигающий взгляд Ханумана говорил о глубоком презрении ко многим вещам, но выдавал желание властвовать собой и любовь к своей судьбе.
— Это правда, — сказал Данло, — но не вся — так мне думается. Раз ты не веришь в благословенную Эдду, значит, тебя интересует сам поиск как таковой, да?
— Разве могу я сохранить что-то в секрете о тебя? — с тихим смехом ответил ему Хануман. — Не надо мне было учить тебя основам мимики. Я нарушил свою этику, сделав это.
— Но иначе я никогда не знал бы, что ты думаешь на самом деле. Ты стал очень скрытен за эти последние годы.
— "Молчаливый, как цефик", — процитировал Хануман старую поговорку.
— Да, молчаливый. И озабоченный, и… не от мира сего.
— Для разнообразия я могу немного побыть в твоем мире. — Хануман откашлялся в оранжевую перчатку и с силой, неожиданной у столь хрупкого юноши, стряхнул на мокрый оранжевый лед комок раковых клеток. — Мне определенно хочется освоить технику вспоминания Эдды. Мнемоническую технику. Говорят, Бардо залучил к себе мастер-мнемоника, который выдает ему свои профессиональные секреты, как безумец, мечущий бисер перед свиньями.
Данло дерзко заглянул Хануману в глаза.
— Ты хочешь собрать немного этого бисера и унести к себе в башню?
— Ну, раз уж я шпионю на Главного Цефика, я ведь должен получить что-то взамен, как по-твоему?
На улице, где стало еще больше народу, витали запахи поджаренных кофейных зерен, смешанные с курмашом, чесноком и сладостями. Разговор перешел на старинное соперничество между цефиками и мнемониками. Хануман, знавший историю лучше Данло, рассказал ему, что пять тысяч лет назад на Самуме цефики составляли самостоятельный орден. А мнемоники, входившие в этот орден, так же интересовались тайнами сознания, как нейрологики, кибершаманы или йоги. Но когда цефики объединились с арситскими холистами и возник Орден Мистических Математиков, мнемоники, как и скраеры, предпочли выделиться в отдельную профессию. Еще задолго до перемещения в Невернес они оберегали секреты своего мастерства от цефиков, которых считали закосневшими ортодоксами, развращенными к тому же использованием компьютеров. А цефики оберегали свои секреты от кого бы то ни было — даже от своих лучших друзей.
— Мне всегда было интересно, чем вы таким занимаетесь у себя в башне, — сказал Данло. — Это всем интересно. Говорят, вы пользуетесь акашикскими компьютерами для восстановления потерянной памяти — это правда?
Хануман позволил себе улыбнуться, и его лицо стало совсем недоступным для прочтения. Данло редко заговаривал с ним о дисциплинах, которые изучали они оба. Он знал, конечно, что Хануман предназначался в кибершаманы, а потому должен был овладеть электронной телепатией, гештальтом, фенестрацией и другими видами компьютерного сознания. В глазах Ханумана всегда присутствовало затравленное выражение человека, проводящего слишком много времени в контакте с компьютером и совершающего глубокие погружения в пространство ши, мыслительное, мемориальное и мета-пространство — а может быть, даже в мифическое благопространство, которое почти с религиозным пылом ищут кибершаманы. Данло боялся даже, что изначальная религиозность Ханумана преобразовалась теперь в любовь к компьютерам. Возможно, скоро его посвятят в тайный внутренний круг кибершаманов, имплантируют ему в мозг биочипы, и Хануман будет поддерживать непрерывный контакт с компьютером, став нелегальным нейропевцом.
— Поговорим о компьютерах в другой раз, — сказала Хануман. — Если мы не поторопимся, то придем на праздник последними.
Он свернули с Серпантина на более узкие дорожки, закрытые для санного движения. По сторонам мелькали кафе, печатные мастерские, библиотеки и красивые старые жилые дома из черного и розового гранита. Здесь селились в основном богатые эмигранты и специалисты Ордена, каждый из которых имел свой персональный туалет и камин. В воздухе пахло дымком из труб и цветами, которые росли тут повсюду: снежные далии, лазурники, красные и золотистые огнецветы. Ящики с ними стояли на всех подоконниках, притягивая взгляд россыпью красок.
А благословенное Кольцо все растет, подумал Данло, посмотрев на небо. Над Невернесом стояла бледно-золотистая дымка, облако газов и неведомой новой жизни, через которое просвечивали только самые яркие звезды. Данло уже пять раз путешествовал к этим звездам, не видя их, и никогда не обсуждал свои путешествия с Хануманом. Никогда не рассказывал о псевдотороидах, пронизывающих мультиплекс, как черные черви, о красоте Великой Теоремы, о своем страхе попасть в бесконечную петлю, о радости преодоления цифрового шторма и вхождения в сон-время (в создаваемое компьютером сон-время пилотов). Он так и не поделился с Хануманом сделанным пилотами открытием, что Золотое Кольцо, разрастаясь в космическом пространстве над их планетой, искривляет само это пространство. Какая-то форма жизни внутри Кольца — возможно, могущественный бог, эволюционировавший из миллиардов вновь созданных организмов — преобразует сверхсветовую субстанцию мультиплекса, делая ее узловатой и более сложной.
И оставляет в Мультиплексе прорехи, создавая новые окна, через которые пилоты на легких кораблях следуют от звезды к звезде. Когда-нибудь сгущение близ желтого солнца Невернеса может свернуться в тугой комок. Изобилующее фокусами, связывающими Невернес с каждой звездой галактики, оно может стянуться в узлы и стать непроходимым. Тогда Невернес перестанет быть топологическим центром галактики, и Город Света окажется отрезанным от звезд. Этого секрета Данло не мог открыть никому, даже лучшему другу.
— Гляди, — сказал Хануман, показав вперед рукой в оранжевой перчатке. Они только что пересекли Старгородскую глиссаду и свернули на пурпурную улицу с деревьями и помпезными особняками. — Вон он, дом Бардо. Кошмарный, правда?
— Кошмарный, — согласился Данло, — но великолепный Дом, самый большой в квартале, стоял на восточной стороне улицы.
Три тысячи лет назад Орден выстроил его в классическом стиле, из нарезанных лазером гранитных блоков, с высокими клариевыми окнами. Деревянные части из ценных пород джи, японской вишни и осколочника обрабатывались ароматическим воском.
В нем, как и в других домах по соседству, размещалось чье-то посольство, пока Орден не перевел эти учреждения на Посольскую улицу. Во времена Рикардо Лави к нему пристроили северное и южное крылья для кадетов, которым недоставало спальных мест в стенах Академии. То было начало Золотого века Ордена, когда люди из всех Цивилизованных Миров стекались в Невернес, время энтузиазма, фантазий и рискованных технологий.
Крылья дома вырастили органическим путем, из крошечных робо-бактерий. Алмаз и органический камень сложились в бесшовные стены. С улицы дом походил на огромное фантастическое насекомое: туловище из природного серого камня, крылья из блестящего вещества с ярко-красными, розовыми и аметистовыми прожилками, Протянувшиеся на пятьдесят ярдов в северный и южный концы улицы, они казались хрупкими, как пористый лед, как будто все эти шпицы, арки и башенки могли обвалиться при первом же порыве ветра. Однако пристройки были достаточно прочными, как все конструкции из органического камня. Первоначально фасад каждого крыла украшали двести пятьдесят шесть окон из алмазного волокна. Теперь их осталось мало — остальные за прошедшие века распродали или разворовали.
Глядя на уцелевшие красивые восьмиугольники, где гаснущий свет дня преломлялся разноцветными искрами, Данло внезапно пожалел о том, что Орден запретил технологию органической сборки. Теперь всего несколько домов в Старом Городе, построенные между 620 и 694 годами, представляли этот вид каменной кладки.
— Не думал, что Бардо когда-нибудь вернется, — сказал Хануман.
— А я всегда на это надеялся.
— Приглашение при тебе?
— Да. — Данло показал Хануману стальную карточку, зажатую в ладони.
— Пожалуйста, обещай мне подумать хорошенько, прежде чем поддаться соблазнам, которые предложит тебе Бардо.
— Хорошо, если ты сам пообещаешь забыть на эту ночь, что ты цефик, и повеселишься как следует.
— Хорошо, обещаю.
— Я тоже.
— Тогда пошли. Тут должен быть какой-нибудь привратник, проверяющий приглашения. — И друзья двинулись по аллее к новому дому Бардо.
Глава XVI
ПУТЬ ЗМЕЯ
… Это приводит нас к образу змея Кундалини как образу внутренней силы.
Символически он представляется в виде змея, свернувшегося кольцом (кундала) в нижней части позвоночного столба.
Но в результате одухотворяющих упражнений — например, хатха-йоги — змей распрямляется, проходя через различные сплетения тела, и достигает области лба, где помещается третий глаз Шивы.
И тогда, согласно доктрине индуизма, человек обретает чувство вечности.
Хуан Эдуарде Цирлот, «Словарь символов»
Участок вокруг дома был обнесен оградой — устрашающей конструкцией из железных пик, вставленных в каменное основание. Данло слышал, что Бардо иногда охраняет свой дом посредством еще одной, внутренней ограды, но поскольку использование лазеров грозило изгнанием из Города, не считал эти слухи достоверными. У открытых ворот они с Хануманом отдали свои приглашения привратнику, маленькому человечку со счастливым взором — явному аутисту, судя по его лохмотьям.
— Вы опаздываете, уважаемые кадеты, — сказал он, — однако прошу пожаловать — вспоминательство скоро начнется.
Они поклонились и проследовали дальше, мимо ледяных статуй, деревьев ши и лужаек со снежными цветами. Данло, несмотря на предупреждение привратника, катил не спеша, наслаждаясь ранним вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Хануман слегка улыбнулся, но его лицо тут же стало замкнутым.
— Я боюсь, что Бардо захочет использовать тебя.
— Бардо всех использует. В противном случае он не был бы Бардо.
— Но ты — сын Мэллори Рингесса. Одно твое присутствие придаст вес его сборищам, сам знаешь.
— Да, я это сознаю. А вот сознаешь ли ты, что Бардо и тебя может использовать?
— Потому что я теперь цефик?
— Да.
— Ну что ж, мы, цефики, тоже кое-что умеем и не настолько испорчены, как тебе представляется. Возможно, небольшое количество цефической нейрологики убедит Бардо не возмущать своих сторонников и удержит его в пределах здравого смысла.
— Не могу забыть, как Бардо противился твоему намерению стать цефиком.
Хануман снова кашлянул и оглянулся через плечо на посетителей уличного кафе, сидевших за столиками. Двое мастер-эсхатологов, толстых, как тюлени, были, очевидно, полностью заняты своим вином и синтетическим мясом.
— Верно, противился, но незачем оповещать об этом всех и каждого.
— Извини.
— Теперь я, должно быть, представляю для него дилемму. Он и хочет воспользоваться мной, и боится. Я для него так же опасен, как его знаменитое пиво.
— Но он определенно знаком и с другими цефиками, кроме тебя.
— Надо тебе знать, — ответил Хануман вполголоса, — что лорд Палл уже издал указ, касающихся одних только цефиков и запрещающий нам посещать собрания в доме Бардо.
— Стало быть, ты нарушаешь приказ своего главного специалиста?
— И да, и нет. — Взгляд Ханумана затуманился — Данло всегда ненавидел его дьявольские глаза. — Лорд Палл должен служить нам примером в области этики и потому не мог не запретить контакты с Бардо. Но втайне — и ты смотри не говори никому, — втайне ему требуется быть в курсе того, что делает Бардо.
— Зачем? Ваш лорд Палл хочет записаться в искатели Старшей Эдды?
— Лорд Палл человек непростой.
— Говорят, что он хочет распустить Тетраду и стать единоличным главой Ордена.
— Возможно.
— Выходит, ты на него шпионишь?
— Данло!
— Извини. Чтоб у меня язык отсох — я не хотел тебя оскорблять.
— Ладно, прощаю.
Мимо их павильона проехали кадеты-горологи в ярко-красной форме, толкаясь и пересмеиваясь. Губы у них полиловели от тоалача, на лицах читались предвкушение, сознание вины и страх — они собирались провести ночь в одном из инопланетных борделей Квартала Пришельцев. Кивнувшего им Данло они не заметили. Он переглянулся с Хануманом.
— Развратники! — крикнули оба друга в унисон и покатились со смеху. Они любили эту игру, разоблачающую чужие секреты, мотивы и планы. Хануман обучил Данло цефическому искусству читать по лицам, и тот стал со знанием дела толковать подергивание мускулов, движение глаз, предательское напряжение голосовых связок — все знаки, выдающие состояние людского ума. Данло так поднаторел в этом, что иногда читал даже безупречно контролируемое лицо Ханумана.
— По-моему, — сказал он, — ты сам записался в искатели Старшей Эдды. Это правда?
Хануман уставился на него. Его глаза напоминали старый голубой лед, лицо — застывшее зимнее море. Но Данло помнил, что все эмоции выражаются мышечными волокнами и все мысли кодируются в электрохимических сигналах, которые нервы передают мышцам, побуждая их напрягаться. Немигающий взгляд Ханумана говорил о глубоком презрении ко многим вещам, но выдавал желание властвовать собой и любовь к своей судьбе.
— Это правда, — сказал Данло, — но не вся — так мне думается. Раз ты не веришь в благословенную Эдду, значит, тебя интересует сам поиск как таковой, да?
— Разве могу я сохранить что-то в секрете о тебя? — с тихим смехом ответил ему Хануман. — Не надо мне было учить тебя основам мимики. Я нарушил свою этику, сделав это.
— Но иначе я никогда не знал бы, что ты думаешь на самом деле. Ты стал очень скрытен за эти последние годы.
— "Молчаливый, как цефик", — процитировал Хануман старую поговорку.
— Да, молчаливый. И озабоченный, и… не от мира сего.
— Для разнообразия я могу немного побыть в твоем мире. — Хануман откашлялся в оранжевую перчатку и с силой, неожиданной у столь хрупкого юноши, стряхнул на мокрый оранжевый лед комок раковых клеток. — Мне определенно хочется освоить технику вспоминания Эдды. Мнемоническую технику. Говорят, Бардо залучил к себе мастер-мнемоника, который выдает ему свои профессиональные секреты, как безумец, мечущий бисер перед свиньями.
Данло дерзко заглянул Хануману в глаза.
— Ты хочешь собрать немного этого бисера и унести к себе в башню?
— Ну, раз уж я шпионю на Главного Цефика, я ведь должен получить что-то взамен, как по-твоему?
На улице, где стало еще больше народу, витали запахи поджаренных кофейных зерен, смешанные с курмашом, чесноком и сладостями. Разговор перешел на старинное соперничество между цефиками и мнемониками. Хануман, знавший историю лучше Данло, рассказал ему, что пять тысяч лет назад на Самуме цефики составляли самостоятельный орден. А мнемоники, входившие в этот орден, так же интересовались тайнами сознания, как нейрологики, кибершаманы или йоги. Но когда цефики объединились с арситскими холистами и возник Орден Мистических Математиков, мнемоники, как и скраеры, предпочли выделиться в отдельную профессию. Еще задолго до перемещения в Невернес они оберегали секреты своего мастерства от цефиков, которых считали закосневшими ортодоксами, развращенными к тому же использованием компьютеров. А цефики оберегали свои секреты от кого бы то ни было — даже от своих лучших друзей.
— Мне всегда было интересно, чем вы таким занимаетесь у себя в башне, — сказал Данло. — Это всем интересно. Говорят, вы пользуетесь акашикскими компьютерами для восстановления потерянной памяти — это правда?
Хануман позволил себе улыбнуться, и его лицо стало совсем недоступным для прочтения. Данло редко заговаривал с ним о дисциплинах, которые изучали они оба. Он знал, конечно, что Хануман предназначался в кибершаманы, а потому должен был овладеть электронной телепатией, гештальтом, фенестрацией и другими видами компьютерного сознания. В глазах Ханумана всегда присутствовало затравленное выражение человека, проводящего слишком много времени в контакте с компьютером и совершающего глубокие погружения в пространство ши, мыслительное, мемориальное и мета-пространство — а может быть, даже в мифическое благопространство, которое почти с религиозным пылом ищут кибершаманы. Данло боялся даже, что изначальная религиозность Ханумана преобразовалась теперь в любовь к компьютерам. Возможно, скоро его посвятят в тайный внутренний круг кибершаманов, имплантируют ему в мозг биочипы, и Хануман будет поддерживать непрерывный контакт с компьютером, став нелегальным нейропевцом.
— Поговорим о компьютерах в другой раз, — сказала Хануман. — Если мы не поторопимся, то придем на праздник последними.
Он свернули с Серпантина на более узкие дорожки, закрытые для санного движения. По сторонам мелькали кафе, печатные мастерские, библиотеки и красивые старые жилые дома из черного и розового гранита. Здесь селились в основном богатые эмигранты и специалисты Ордена, каждый из которых имел свой персональный туалет и камин. В воздухе пахло дымком из труб и цветами, которые росли тут повсюду: снежные далии, лазурники, красные и золотистые огнецветы. Ящики с ними стояли на всех подоконниках, притягивая взгляд россыпью красок.
А благословенное Кольцо все растет, подумал Данло, посмотрев на небо. Над Невернесом стояла бледно-золотистая дымка, облако газов и неведомой новой жизни, через которое просвечивали только самые яркие звезды. Данло уже пять раз путешествовал к этим звездам, не видя их, и никогда не обсуждал свои путешествия с Хануманом. Никогда не рассказывал о псевдотороидах, пронизывающих мультиплекс, как черные черви, о красоте Великой Теоремы, о своем страхе попасть в бесконечную петлю, о радости преодоления цифрового шторма и вхождения в сон-время (в создаваемое компьютером сон-время пилотов). Он так и не поделился с Хануманом сделанным пилотами открытием, что Золотое Кольцо, разрастаясь в космическом пространстве над их планетой, искривляет само это пространство. Какая-то форма жизни внутри Кольца — возможно, могущественный бог, эволюционировавший из миллиардов вновь созданных организмов — преобразует сверхсветовую субстанцию мультиплекса, делая ее узловатой и более сложной.
И оставляет в Мультиплексе прорехи, создавая новые окна, через которые пилоты на легких кораблях следуют от звезды к звезде. Когда-нибудь сгущение близ желтого солнца Невернеса может свернуться в тугой комок. Изобилующее фокусами, связывающими Невернес с каждой звездой галактики, оно может стянуться в узлы и стать непроходимым. Тогда Невернес перестанет быть топологическим центром галактики, и Город Света окажется отрезанным от звезд. Этого секрета Данло не мог открыть никому, даже лучшему другу.
— Гляди, — сказал Хануман, показав вперед рукой в оранжевой перчатке. Они только что пересекли Старгородскую глиссаду и свернули на пурпурную улицу с деревьями и помпезными особняками. — Вон он, дом Бардо. Кошмарный, правда?
— Кошмарный, — согласился Данло, — но великолепный Дом, самый большой в квартале, стоял на восточной стороне улицы.
Три тысячи лет назад Орден выстроил его в классическом стиле, из нарезанных лазером гранитных блоков, с высокими клариевыми окнами. Деревянные части из ценных пород джи, японской вишни и осколочника обрабатывались ароматическим воском.
В нем, как и в других домах по соседству, размещалось чье-то посольство, пока Орден не перевел эти учреждения на Посольскую улицу. Во времена Рикардо Лави к нему пристроили северное и южное крылья для кадетов, которым недоставало спальных мест в стенах Академии. То было начало Золотого века Ордена, когда люди из всех Цивилизованных Миров стекались в Невернес, время энтузиазма, фантазий и рискованных технологий.
Крылья дома вырастили органическим путем, из крошечных робо-бактерий. Алмаз и органический камень сложились в бесшовные стены. С улицы дом походил на огромное фантастическое насекомое: туловище из природного серого камня, крылья из блестящего вещества с ярко-красными, розовыми и аметистовыми прожилками, Протянувшиеся на пятьдесят ярдов в северный и южный концы улицы, они казались хрупкими, как пористый лед, как будто все эти шпицы, арки и башенки могли обвалиться при первом же порыве ветра. Однако пристройки были достаточно прочными, как все конструкции из органического камня. Первоначально фасад каждого крыла украшали двести пятьдесят шесть окон из алмазного волокна. Теперь их осталось мало — остальные за прошедшие века распродали или разворовали.
Глядя на уцелевшие красивые восьмиугольники, где гаснущий свет дня преломлялся разноцветными искрами, Данло внезапно пожалел о том, что Орден запретил технологию органической сборки. Теперь всего несколько домов в Старом Городе, построенные между 620 и 694 годами, представляли этот вид каменной кладки.
— Не думал, что Бардо когда-нибудь вернется, — сказал Хануман.
— А я всегда на это надеялся.
— Приглашение при тебе?
— Да. — Данло показал Хануману стальную карточку, зажатую в ладони.
— Пожалуйста, обещай мне подумать хорошенько, прежде чем поддаться соблазнам, которые предложит тебе Бардо.
— Хорошо, если ты сам пообещаешь забыть на эту ночь, что ты цефик, и повеселишься как следует.
— Хорошо, обещаю.
— Я тоже.
— Тогда пошли. Тут должен быть какой-нибудь привратник, проверяющий приглашения. — И друзья двинулись по аллее к новому дому Бардо.
Глава XVI
ПУТЬ ЗМЕЯ
… Это приводит нас к образу змея Кундалини как образу внутренней силы.
Символически он представляется в виде змея, свернувшегося кольцом (кундала) в нижней части позвоночного столба.
Но в результате одухотворяющих упражнений — например, хатха-йоги — змей распрямляется, проходя через различные сплетения тела, и достигает области лба, где помещается третий глаз Шивы.
И тогда, согласно доктрине индуизма, человек обретает чувство вечности.
Хуан Эдуарде Цирлот, «Словарь символов»
Участок вокруг дома был обнесен оградой — устрашающей конструкцией из железных пик, вставленных в каменное основание. Данло слышал, что Бардо иногда охраняет свой дом посредством еще одной, внутренней ограды, но поскольку использование лазеров грозило изгнанием из Города, не считал эти слухи достоверными. У открытых ворот они с Хануманом отдали свои приглашения привратнику, маленькому человечку со счастливым взором — явному аутисту, судя по его лохмотьям.
— Вы опаздываете, уважаемые кадеты, — сказал он, — однако прошу пожаловать — вспоминательство скоро начнется.
Они поклонились и проследовали дальше, мимо ледяных статуй, деревьев ши и лужаек со снежными цветами. Данло, несмотря на предупреждение привратника, катил не спеша, наслаждаясь ранним вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107