Наполнив кружку пенистым черным напитком, он сделал глоток и слизнул пену с усов.
— Их убила чума, — сказал Данло. — Вирус, созданный человеком. — Он потрогал шрам у себя над глазом и рассказал Бардо все, о чем узнал в библиотеке: об Архитекторах Вселенской Кибернетической Церкви и развязанной ими чуме.
— Горе, горе. — Капли пота проступали на мясистом лице Бардо и скатывались в бороду. — Горе.
— Мой отец заразил деваки этим вирусом.
— Грязное бактериальное оружие… — Бардо, глядя в окно на снежное небо, говорил тихо, как будто был в комнате один.
— Нет, это уж из рук вон. Ничего хуже я в жизни не слышал. Бог мой! Ты, мы все — переносчики чумы? И я тоже. Почему генетики не сказали нам, что у деваки нет иммунитета? Почему я сам об этом не подумал? Зачем мне дан столь великолепный мозг, если не для обдумывания всех вероятностей? А ты, Мэллори, мой друг? Но нет — ты всегда был бесшабашным. Шальным и бесшабашным — такова уж твоя проклятая судьба.
Глаза Бардо остекленели и подернулись поволокой слез, которая делала их еще ярче и усиливала их грустное выражение.
Бардо со своими мокрыми красными губами, влажными глазами, потным лицом и раздувшимся от пива туловищем, состоял, казалось, целиком из воды. По его огромному лицу катились волны эмоций: чувства вины, сострадания, жалости к себе и любви, то ли чувственной, то ли братской. Данло подумал, что такой человек должен быть слишком восприимчив к холоду мира: при первом же дыхании зимы он застынет, как лед галилка, и треснет на тысячу кусков.
— Я думаю, теперь все алалойские племена тоже заражены. — Данло зажал большими пальцами глаза, чувствуя влагу и там.
Не следовало забывать, что и он, как и все люди, большей частью состоит из воды.
— Да, возможно, — ответил Бардо. — Но мы не должны думать, что они обречены. Это было бы совсем плохо — я даже мысли такой допустить не могу!
— Но шайда-вирус убивает всех, к кому прикасается! Всех невинных, не имеющих иммунитета.
— Должен быть способ снабдить твоих алалоев иммунитетом.
— Правда?
Бардо, хлебнув еще пива, похлопал себя по рокочущему животу.
— Как пилот, я в этом не слишком хорошо разбираюсь. Но разве нельзя привить алалоям те гены-ингибиторы; которые защищают тебя, меня и всякого цивилизованного человека?
— Вы думаете, можно?
— Я надеюсь, ей-богу! По-моему, это очень просто. Даже если придется доставить всех алалоев до последнего к городским генетикам.
При этих словах Данло с внезапным беспокойством потер лоб. Он вспомнил все, что случилось с ним после прихода в Невернес, и сказал:
— Если привезти алалоев в Небывалый Город, они могут перестать существовать как народ.
— По-твоему, лучше, если у них мозги вытекут из ушей?
Данло уставился на огонь широко раскрытыми глазами. В его памяти горели смертные костры, зажженные в ночь гибели его народа.
— Нет, — ответил он.
— Пусть себе возвращаются обратно в свою глушь, когда мы избавим их от этой дурацкой чумы.
— Но их там двести племен!
— Так много? Да, трудновато придется, верно? Договор опять потребуется временно отменить.
— Договор?
Бардо снова приложился к пиву.
— Алалои первыми нашли эту планету. Когда Орден, перебравшись на нее с Арсита три тысячи лет назад, обнаружил, что она заселена ордами дикарей, он вынужден был заключить с ними договор. Разве ты не учил историю Ордена? Наша территория ограничена этим островом, и все контакты с алалоями находятся под запретом.
— Однако мой отец побывал у деваки?
— Да. Но только потому, что Хранитель Времени удовлетворил его просьбу и приостановил действие договора.
Данло потрогал белое перо у себя в волосах.
— Договор нарушили однажды, и деваки больше нет.
— Я сожалею, Данло.
— Вы думаете, его следует нарушить… еще раз?
— Это единственный выход. Теперь, поскольку Хранителя Времени не стало, нам придется обратиться в Коллегию Главных Специалистов.
— Вы полагаете, они удовлетворят такую просьбу?
Бардо, встав, навис над Данло, вытер пот и рыгнул.
— Должны удовлетворить, клянусь Богом! Надо как-то исправлять то, что мы натворили. И в первую очередь это нужно мне, Бардо. У меня есть друзья среди главных. Они ко мне прислушаются. Если способ спасти алалоев существует, мы найдем его — обещаю тебе, паренек.
Данло улыбнулся. Бардо, понятно, умалчивал о том, что его влияние в Коллегии Главных Специалистов относилось скорее к области желаемого, чем действительного. После проникновения воина-поэта в библиотеку, что явилось прямым следствием смерти Педара Сади Саната (так по крайней мере утверждали враги Бардо), многие главные специалисты предлагали снять Бардо с поста Мастера Наставника. Но простить эту маленькую ложь так легко. Темные, глубоко посаженные глаза Данло, устремленные на него, были так серьезны и полны такой надежды, что Бардо наобещал бы все что угодно — скорее из сострадания, чем ради похвальбы, — и кто бы его за это упрекнул?
— Я и не догадывался, что наша разнесчастная библиотека может стать таким опасным для послушников местом, — продолжал Бардо. — Сначала ты обнаруживаешь источник этого смертоносного вируса, потом появляется воин-поэт. Бедняга библиотекарь — как, бишь, его звали? Мастер Смит. Он первый член Ордена, убитый таким образом с тех пор, как другой воин-поэт ворвался в башню Данлади и чуть не убил Леопольда Соли четырнадцать лет назад. Дурной это знак, когда воины-поэты активизируются — ох, горе, горе.
Цветочные духи Бардо и пивное дыхание так действовали на Данло, что он едва мог дышать.
— Я боюсь за Ханумана, — сказал он.
— Боишься, что другой воин-поэт попытается его убить? Теперь это маловероятно. По законам их ордена после выполнения контракта всякие действия прекращаются. В таких случаях, правда, и убивать обычно больше некого — просто не верится, что Хануман пережил воина-поэта. И ты тоже. Ты такой же храбрый, как твой отец. И вдвое бесшабашнее — будь осторожен, о тебе уж и так сплетничают почем зря.
Данло, смущенно улыбнувшись, встал и посмотрел в окно.
— Загадка в том, — пробасил Бардо у него над ухом, — зачем кому-то понадобилось заключать с воинами-поэтами контракт на убийство Ханумана? И кто этот заказчик?
— Так вы не знаете?
— А ты?
Данло, не желавший рассказывать о том, что услышал на библиотечной лестнице, повернулся к Бардо.
— Да нет… откуда?
— Ты все так же отвечаешь вопросом на вопрос, ей-богу!
Это у вас, чертовых Рингессов, в генах, что ли?
— Виноват.
— Я, как Мастер Наставник, должен кое о чем тебя расспросить. Коллегия Главных возложила на меня эту обязанность. Ты, конечно, вряд ли что-то знаешь, но, возможно, воин-поэт сказал что-то, дающее нам ключ к этой загадке. Это мало кому известно, но твой отец говорил мне, что воины-поэты любят побеседовать со своей жертвой, прежде чем убить ее.
— Я… не хочу вспоминать, что он говорил. — Данло вперил взгляд в свои ботинки, уже просохшие у жаркого огня.
— Не хочешь — или не можешь вспомнить? Странно!
— Я боялся за жизнь Ханумана.
— Но за свою, как видно, нет. — Данло поднял голову и посмотрел на Бардо. — Если бы боялся, не вспомнил бы эти проклятые стишки.
— Откуда вы знаете… что я их вспомнил?
Бардо надул щеки и всплеснул руками.
— Откуда знаю? Я скажу тебе, откуда. Ты думаешь, я не повидался с Хануманом? Так вот, я у него был. Он немного смог рассказать мне — он и говорил-то с трудом. Но вспомнил, как ты провел воина-поэта, вызвавшись занять его, Ханумана, место. Он восхищен твоим мужеством, как и я. А еще больше меня восхищает твоя хитрость. Ты использовал ахимсу как оружие, чтобы заставить поэта прочесть тебе стихи, и в результате поэт окочурился. Какая ирония! Ты победил воина-поэта, ей-богу! Как твой отец — ты должен знать, что он тоже однажды победил воина-поэта.
Данло, избегая смотреть Бардо в глаза, прикрылся рукой и потупился.
— Я не знал… что воин-поэт обернет свой нож против себя.
— Но он обернул. Ты загубил его миссию, и он только так мог выполнить свой контракт с проклятыми Архитекторами.
Данло отнял руку от лица и поднял голову.
— Что, заинтересовался? Да, воина-поэта, по всей вероятности, наняли Архитекторы, а не хариджаны, как думает кое-кто из наших дураков. Хотя не секрет, что хариджаны винят в смерти Педара вас с Хануманом. Тебя — из-за твоей преданности ахимсе. Ты противостоял его глумлениям так, что пристыдил его и поставил лицом к лицу с собственной низостью. Ты делал это сознательно, не так ли? Как же, как же — ангслан, эта фравашийская игра в священную боль. Вся сладость иронии в том, что в духовном смысле ты истязал Педара больше, чем он когда-либо истязал тебя. Вот он и лазал по лестнице после тушения огней, и было почти неизбежно, что в одну из ночей он выпьет лишнего и разобьется. Так по крайней мере говорят хариджаны.
Данло, снова опустив глаза, сосчитал до двадцати и спросил:
— Но почему они обвиняют Ханумана?
— Хануман — твой ближайший друг, разве нет? Всем известно, что он вел себя с Педаром вызывающе.
— Тогда главные специалисты должны подумать, что хариджаны наняли воина-поэта, чтобы убить и Ханумана, и меня?
— Так они и думают, но это в корне неверно. Хариджаны считают, что куда более тебя или Ханумана в смерти Педара виновен я. Если бы воину-поэту платили они, это я оказался бы под его проклятым ножом.
Эта мысль, очевидно, подействовала Бардо на нервы. Он потер затылок, рыгнул и тремя большими глотками осушил кружку до дна.
— Стало быть, это Архитекторы. Я знал, что Хануман сбежал с Катавы — он рассказал мне об этом в день, когда принес свой обет. Он сказал, что его семья рассорилась со старейшинами и отец будто бы погиб при загадочных обстоятельствах. Я подозревал заказное убийство — эти чокнутые Архитекторы вечно убивают друг друга. Не могу только понять, зачем им было так далеко и так беспощадно преследовать Ханумана. Что он такого мог им сделать? Впрочем, это не важно. Наш Орден стар и прогнил насквозь, как зубы лорда Цицерона, — но надо отдать нам справедливость, своих мы пока еще не выдаем. Если бы даже Хануман продал свою ДНК слеллеру или убил собственного отца — после того как он прошел в ворота Академии и принял обет, это больше не имеет никакого значения.
Последнюю фразу Бардо произнес без всякой задней мысли, но Данло затаил дыхание, как будто в лицо ему пахнуло холодом. Все, что, даже самым неумышленным образом, связывало Ханумана с идеей убийства, пугало его.
— Я не знаю, зачем воина-поэта послали в Невернес, — сказал он. Воин-поэт и в самом деле не назвал ему истинной причины, по которой Архитекторы заключили контракт на убийство Ханумана. Данло отчаянно хотелось знать, что это за причина, но не хотелось, чтобы Бардо знал об этом его желании. — Но он сказал одну вещь, которую я запомнил. Он сказал, что у воинов-поэтов теперь новое правило. Новое, оно же и старое. Они должны убивать всех потенциальных богов.
— Ах-х, — заволновался Бардо. — Так и сказал? Не соврал ли? Если это правда, с чего ему вздумалось говорить об этом тебе?
— Он спросил меня, сын ли я своего отца.
— Ах-х-х! Не могу выразить, как меня это интересует. Воины-поэты имели вескую причину следить за достижениями твоего отца. Он положил начало. Человек или бог, он тряхнул вселенную так, что небеса заколебались и воины-поэты испугались, что звезды посыплются на них. Не из-за этого ли они вознамерились убивать всех потенциальных богов? И что они подразумевают под словом «потенциальные»? Не могут же они истребить всех хакра кибернетической церкви: еретики в среде Архитекторов кишат, как черви на трупе. Их там миллионы. Поэт явно собирался убить Ханумана за нечто большее, чем какая-то ересь. Может, я чего-то не разглядел в этом мальчике? И поэты полагают, что он способен пойти путем твоего отца? Это, знаешь ли, мысль — тут есть над чем подумать!
Бардо принялся расхаживать взад-вперед, поглаживая бороду и басовито рокоча что-то. Данло, стоя перед камином, тоже задумался. Он ясно помнил, что сказал воин-поэт, обвиняя Ханумана в убийстве Педара. И помнил, что отец шел путем гордыни и насилия: он убил человека по имени Лиам, и воина-поэта, и трех пилотов во время Пилотской Войны — а в конце концов, по воле рока, убил все племя деваки.
— Послушай, — сказал наконец Бардо. — Нам, пожалуй, не стоит распространяться о своих гипотезах относительного того, зачем воина-поэта послали разыскать Ханумана. Понимаешь? Лучше, если ты никому не будешь говорить об этом «новом правиле» воинов-поэтов.
— Я и не собирался.
— Вот и хорошо. Возможно, правды мы никогда не узнаем, но есть и другая гипотеза: может быть, никакого контракта с Архитекторами не было. Может быть, поэт явился в Невернес по приказу своих мастеров на Квалларе. Возможно, в библиотеке он все рассчитал до тонкостей — рассчитал, что ты покинешь свою ячейку и увидишь, как он готовится убить Ханумана. Этот фокус с экканой был задуман как испытание для тебя, и все инсценировано для проверки твоего потенциала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Их убила чума, — сказал Данло. — Вирус, созданный человеком. — Он потрогал шрам у себя над глазом и рассказал Бардо все, о чем узнал в библиотеке: об Архитекторах Вселенской Кибернетической Церкви и развязанной ими чуме.
— Горе, горе. — Капли пота проступали на мясистом лице Бардо и скатывались в бороду. — Горе.
— Мой отец заразил деваки этим вирусом.
— Грязное бактериальное оружие… — Бардо, глядя в окно на снежное небо, говорил тихо, как будто был в комнате один.
— Нет, это уж из рук вон. Ничего хуже я в жизни не слышал. Бог мой! Ты, мы все — переносчики чумы? И я тоже. Почему генетики не сказали нам, что у деваки нет иммунитета? Почему я сам об этом не подумал? Зачем мне дан столь великолепный мозг, если не для обдумывания всех вероятностей? А ты, Мэллори, мой друг? Но нет — ты всегда был бесшабашным. Шальным и бесшабашным — такова уж твоя проклятая судьба.
Глаза Бардо остекленели и подернулись поволокой слез, которая делала их еще ярче и усиливала их грустное выражение.
Бардо со своими мокрыми красными губами, влажными глазами, потным лицом и раздувшимся от пива туловищем, состоял, казалось, целиком из воды. По его огромному лицу катились волны эмоций: чувства вины, сострадания, жалости к себе и любви, то ли чувственной, то ли братской. Данло подумал, что такой человек должен быть слишком восприимчив к холоду мира: при первом же дыхании зимы он застынет, как лед галилка, и треснет на тысячу кусков.
— Я думаю, теперь все алалойские племена тоже заражены. — Данло зажал большими пальцами глаза, чувствуя влагу и там.
Не следовало забывать, что и он, как и все люди, большей частью состоит из воды.
— Да, возможно, — ответил Бардо. — Но мы не должны думать, что они обречены. Это было бы совсем плохо — я даже мысли такой допустить не могу!
— Но шайда-вирус убивает всех, к кому прикасается! Всех невинных, не имеющих иммунитета.
— Должен быть способ снабдить твоих алалоев иммунитетом.
— Правда?
Бардо, хлебнув еще пива, похлопал себя по рокочущему животу.
— Как пилот, я в этом не слишком хорошо разбираюсь. Но разве нельзя привить алалоям те гены-ингибиторы; которые защищают тебя, меня и всякого цивилизованного человека?
— Вы думаете, можно?
— Я надеюсь, ей-богу! По-моему, это очень просто. Даже если придется доставить всех алалоев до последнего к городским генетикам.
При этих словах Данло с внезапным беспокойством потер лоб. Он вспомнил все, что случилось с ним после прихода в Невернес, и сказал:
— Если привезти алалоев в Небывалый Город, они могут перестать существовать как народ.
— По-твоему, лучше, если у них мозги вытекут из ушей?
Данло уставился на огонь широко раскрытыми глазами. В его памяти горели смертные костры, зажженные в ночь гибели его народа.
— Нет, — ответил он.
— Пусть себе возвращаются обратно в свою глушь, когда мы избавим их от этой дурацкой чумы.
— Но их там двести племен!
— Так много? Да, трудновато придется, верно? Договор опять потребуется временно отменить.
— Договор?
Бардо снова приложился к пиву.
— Алалои первыми нашли эту планету. Когда Орден, перебравшись на нее с Арсита три тысячи лет назад, обнаружил, что она заселена ордами дикарей, он вынужден был заключить с ними договор. Разве ты не учил историю Ордена? Наша территория ограничена этим островом, и все контакты с алалоями находятся под запретом.
— Однако мой отец побывал у деваки?
— Да. Но только потому, что Хранитель Времени удовлетворил его просьбу и приостановил действие договора.
Данло потрогал белое перо у себя в волосах.
— Договор нарушили однажды, и деваки больше нет.
— Я сожалею, Данло.
— Вы думаете, его следует нарушить… еще раз?
— Это единственный выход. Теперь, поскольку Хранителя Времени не стало, нам придется обратиться в Коллегию Главных Специалистов.
— Вы полагаете, они удовлетворят такую просьбу?
Бардо, встав, навис над Данло, вытер пот и рыгнул.
— Должны удовлетворить, клянусь Богом! Надо как-то исправлять то, что мы натворили. И в первую очередь это нужно мне, Бардо. У меня есть друзья среди главных. Они ко мне прислушаются. Если способ спасти алалоев существует, мы найдем его — обещаю тебе, паренек.
Данло улыбнулся. Бардо, понятно, умалчивал о том, что его влияние в Коллегии Главных Специалистов относилось скорее к области желаемого, чем действительного. После проникновения воина-поэта в библиотеку, что явилось прямым следствием смерти Педара Сади Саната (так по крайней мере утверждали враги Бардо), многие главные специалисты предлагали снять Бардо с поста Мастера Наставника. Но простить эту маленькую ложь так легко. Темные, глубоко посаженные глаза Данло, устремленные на него, были так серьезны и полны такой надежды, что Бардо наобещал бы все что угодно — скорее из сострадания, чем ради похвальбы, — и кто бы его за это упрекнул?
— Я и не догадывался, что наша разнесчастная библиотека может стать таким опасным для послушников местом, — продолжал Бардо. — Сначала ты обнаруживаешь источник этого смертоносного вируса, потом появляется воин-поэт. Бедняга библиотекарь — как, бишь, его звали? Мастер Смит. Он первый член Ордена, убитый таким образом с тех пор, как другой воин-поэт ворвался в башню Данлади и чуть не убил Леопольда Соли четырнадцать лет назад. Дурной это знак, когда воины-поэты активизируются — ох, горе, горе.
Цветочные духи Бардо и пивное дыхание так действовали на Данло, что он едва мог дышать.
— Я боюсь за Ханумана, — сказал он.
— Боишься, что другой воин-поэт попытается его убить? Теперь это маловероятно. По законам их ордена после выполнения контракта всякие действия прекращаются. В таких случаях, правда, и убивать обычно больше некого — просто не верится, что Хануман пережил воина-поэта. И ты тоже. Ты такой же храбрый, как твой отец. И вдвое бесшабашнее — будь осторожен, о тебе уж и так сплетничают почем зря.
Данло, смущенно улыбнувшись, встал и посмотрел в окно.
— Загадка в том, — пробасил Бардо у него над ухом, — зачем кому-то понадобилось заключать с воинами-поэтами контракт на убийство Ханумана? И кто этот заказчик?
— Так вы не знаете?
— А ты?
Данло, не желавший рассказывать о том, что услышал на библиотечной лестнице, повернулся к Бардо.
— Да нет… откуда?
— Ты все так же отвечаешь вопросом на вопрос, ей-богу!
Это у вас, чертовых Рингессов, в генах, что ли?
— Виноват.
— Я, как Мастер Наставник, должен кое о чем тебя расспросить. Коллегия Главных возложила на меня эту обязанность. Ты, конечно, вряд ли что-то знаешь, но, возможно, воин-поэт сказал что-то, дающее нам ключ к этой загадке. Это мало кому известно, но твой отец говорил мне, что воины-поэты любят побеседовать со своей жертвой, прежде чем убить ее.
— Я… не хочу вспоминать, что он говорил. — Данло вперил взгляд в свои ботинки, уже просохшие у жаркого огня.
— Не хочешь — или не можешь вспомнить? Странно!
— Я боялся за жизнь Ханумана.
— Но за свою, как видно, нет. — Данло поднял голову и посмотрел на Бардо. — Если бы боялся, не вспомнил бы эти проклятые стишки.
— Откуда вы знаете… что я их вспомнил?
Бардо надул щеки и всплеснул руками.
— Откуда знаю? Я скажу тебе, откуда. Ты думаешь, я не повидался с Хануманом? Так вот, я у него был. Он немного смог рассказать мне — он и говорил-то с трудом. Но вспомнил, как ты провел воина-поэта, вызвавшись занять его, Ханумана, место. Он восхищен твоим мужеством, как и я. А еще больше меня восхищает твоя хитрость. Ты использовал ахимсу как оружие, чтобы заставить поэта прочесть тебе стихи, и в результате поэт окочурился. Какая ирония! Ты победил воина-поэта, ей-богу! Как твой отец — ты должен знать, что он тоже однажды победил воина-поэта.
Данло, избегая смотреть Бардо в глаза, прикрылся рукой и потупился.
— Я не знал… что воин-поэт обернет свой нож против себя.
— Но он обернул. Ты загубил его миссию, и он только так мог выполнить свой контракт с проклятыми Архитекторами.
Данло отнял руку от лица и поднял голову.
— Что, заинтересовался? Да, воина-поэта, по всей вероятности, наняли Архитекторы, а не хариджаны, как думает кое-кто из наших дураков. Хотя не секрет, что хариджаны винят в смерти Педара вас с Хануманом. Тебя — из-за твоей преданности ахимсе. Ты противостоял его глумлениям так, что пристыдил его и поставил лицом к лицу с собственной низостью. Ты делал это сознательно, не так ли? Как же, как же — ангслан, эта фравашийская игра в священную боль. Вся сладость иронии в том, что в духовном смысле ты истязал Педара больше, чем он когда-либо истязал тебя. Вот он и лазал по лестнице после тушения огней, и было почти неизбежно, что в одну из ночей он выпьет лишнего и разобьется. Так по крайней мере говорят хариджаны.
Данло, снова опустив глаза, сосчитал до двадцати и спросил:
— Но почему они обвиняют Ханумана?
— Хануман — твой ближайший друг, разве нет? Всем известно, что он вел себя с Педаром вызывающе.
— Тогда главные специалисты должны подумать, что хариджаны наняли воина-поэта, чтобы убить и Ханумана, и меня?
— Так они и думают, но это в корне неверно. Хариджаны считают, что куда более тебя или Ханумана в смерти Педара виновен я. Если бы воину-поэту платили они, это я оказался бы под его проклятым ножом.
Эта мысль, очевидно, подействовала Бардо на нервы. Он потер затылок, рыгнул и тремя большими глотками осушил кружку до дна.
— Стало быть, это Архитекторы. Я знал, что Хануман сбежал с Катавы — он рассказал мне об этом в день, когда принес свой обет. Он сказал, что его семья рассорилась со старейшинами и отец будто бы погиб при загадочных обстоятельствах. Я подозревал заказное убийство — эти чокнутые Архитекторы вечно убивают друг друга. Не могу только понять, зачем им было так далеко и так беспощадно преследовать Ханумана. Что он такого мог им сделать? Впрочем, это не важно. Наш Орден стар и прогнил насквозь, как зубы лорда Цицерона, — но надо отдать нам справедливость, своих мы пока еще не выдаем. Если бы даже Хануман продал свою ДНК слеллеру или убил собственного отца — после того как он прошел в ворота Академии и принял обет, это больше не имеет никакого значения.
Последнюю фразу Бардо произнес без всякой задней мысли, но Данло затаил дыхание, как будто в лицо ему пахнуло холодом. Все, что, даже самым неумышленным образом, связывало Ханумана с идеей убийства, пугало его.
— Я не знаю, зачем воина-поэта послали в Невернес, — сказал он. Воин-поэт и в самом деле не назвал ему истинной причины, по которой Архитекторы заключили контракт на убийство Ханумана. Данло отчаянно хотелось знать, что это за причина, но не хотелось, чтобы Бардо знал об этом его желании. — Но он сказал одну вещь, которую я запомнил. Он сказал, что у воинов-поэтов теперь новое правило. Новое, оно же и старое. Они должны убивать всех потенциальных богов.
— Ах-х, — заволновался Бардо. — Так и сказал? Не соврал ли? Если это правда, с чего ему вздумалось говорить об этом тебе?
— Он спросил меня, сын ли я своего отца.
— Ах-х-х! Не могу выразить, как меня это интересует. Воины-поэты имели вескую причину следить за достижениями твоего отца. Он положил начало. Человек или бог, он тряхнул вселенную так, что небеса заколебались и воины-поэты испугались, что звезды посыплются на них. Не из-за этого ли они вознамерились убивать всех потенциальных богов? И что они подразумевают под словом «потенциальные»? Не могут же они истребить всех хакра кибернетической церкви: еретики в среде Архитекторов кишат, как черви на трупе. Их там миллионы. Поэт явно собирался убить Ханумана за нечто большее, чем какая-то ересь. Может, я чего-то не разглядел в этом мальчике? И поэты полагают, что он способен пойти путем твоего отца? Это, знаешь ли, мысль — тут есть над чем подумать!
Бардо принялся расхаживать взад-вперед, поглаживая бороду и басовито рокоча что-то. Данло, стоя перед камином, тоже задумался. Он ясно помнил, что сказал воин-поэт, обвиняя Ханумана в убийстве Педара. И помнил, что отец шел путем гордыни и насилия: он убил человека по имени Лиам, и воина-поэта, и трех пилотов во время Пилотской Войны — а в конце концов, по воле рока, убил все племя деваки.
— Послушай, — сказал наконец Бардо. — Нам, пожалуй, не стоит распространяться о своих гипотезах относительного того, зачем воина-поэта послали разыскать Ханумана. Понимаешь? Лучше, если ты никому не будешь говорить об этом «новом правиле» воинов-поэтов.
— Я и не собирался.
— Вот и хорошо. Возможно, правды мы никогда не узнаем, но есть и другая гипотеза: может быть, никакого контракта с Архитекторами не было. Может быть, поэт явился в Невернес по приказу своих мастеров на Квалларе. Возможно, в библиотеке он все рассчитал до тонкостей — рассчитал, что ты покинешь свою ячейку и увидишь, как он готовится убить Ханумана. Этот фокус с экканой был задуман как испытание для тебя, и все инсценировано для проверки твоего потенциала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107