Я слышал, что она бормочет сквозь зубы, и ты можешь держать пари, девчонка воспринимает это не легче. Тем, что ты «свалял дурака» с нею, можно добиться того, что нас всех укоротят. – Он выразительно чиркнул пальцем поперек горла и коротко поклонился, прежде чем начал проталкиваться сквозь толпу вслед за Эгинин.
Наблюдая за его уходом, Мэт покачал головой. Туон жесткая? Верно, она была Дочерью этих Девяти Лун и была способна спустить с него кожу одним своим взглядом еще тогда, в Таразинском Дворце, когда он думал, что она была просто еще одной высокородной шончанкой, повсюду сующей свой нос. Но это только потому, что она внезапно появлялась там, где он совсем не ожидал. Не более того. Жесткая? Она напоминала куклу из черного фарфора. Насколько жесткой или твердой она может быть?
Это было все, что ты мог сделать, чтобы не позволить ей разбить тебе нос, а может, и что-то еще, – напомнил он себе.
Он был осторожен, чтобы не повторить то, что Домон назвал «диким разговором», но правда заключалась в том, что он собирался-таки жениться на Туон. Эта мысль заставила его вздохнуть. Он знал это твердо, как пророчество, которым оно и было, как ни крути. Он не представлял себе, как такой брак мог бы осуществиться; это казалось невозможным на первый взгляд, и он не заплакал бы, окажись, что это действительно неосуществимо. Но он знал, что это произойдет. И почему тем несчастным, на кого внезапно падали эти треклятые, совершенно ненужные ему женщины, которые так и норовили воткнуть в него нож, а то и вовсе лишить его головы, всегда оказывался он? Это было несправедливо.
Он намеревался пойти прямо к фургону, где разместились Туон и Селусия. В качестве надсмотрщика выступала Сеталль Анан – хозяйка гостиницы могла заставить и камень показаться мягким. Избалованная высокородная леди и ее горничная не смогли бы причинить никаких неприятностей, особенно с «краснорукими», дежурящими снаружи. По крайней мере, пока их не было, иначе он бы услышал – но оторвавшись от грустных мыслей, Мэт обнаружил себя блуждающим по петляющим улицам, пересекающим лагерь.
Суматоха заполнила их все – и широкие, и узкие. Мчались мужчины, ведущие на поводу лошадей, взбрыкивавших и шарахавшихся в стороны после слишком долгого простоя. Остальные снимали палатки и загружали грузовые фургоны, или волокли за собой обернутые тканью тюки и сундуки, бочки и коробки всех размеров из похожих на дома фургонов, простоявших здесь в течение многих месяцев, частично разгруженных, так что все это надо было снова упаковать для путешествия, пока запрягали лошадей. Шум не прерывался ни на секунду: ржали лошади, женщины звали детей, дети кричали из-за потерянных игрушек или вопили из чистого удовольствия ради большего шума; мужчины орали, выясняя, кто взял сбрую, или кто позаимствовал какой-то инструмент. Труппа акробаток, стройные, но мускулистые женщины, что работали на веревках, натянутых между высокими столбами, окружила одного из укротителей лошадей, каждая из них махала руками и кричала во всю силу своих легких и никто никого не слушал. Мэт приостановился на мгновение, пытаясь выяснить, что же они обсуждают, но в конечном счете решил, что они и сами этого не ведают. По земле катались двое мужчины без курток, сцепившихся, вероятно, из-за стоявшей неподалеку гибкой пылкой швеи по имени Джамейн, но появился Петра и раскидал их в стороны прежде, чем Мэт смог даже сделать ставку.
Снова увидеть Туон он не боялся. Конечно, нет. Но он держался подальше, после того, как засунул ее в этот фургон, чтобы дать ей время успокоиться и придти в себя. Вот и все. Только… Само спокойствие, как когда-то назвал ее Домон, и назвал точно. Похищенная посреди ночи, украденная в шторм людьми, которым, насколько ей известно, перерезать ей горло так же легко как и взглянуть на нее, и в то же время она была самой хладнокровней всех. О, Свет! Она вела себя так, как если бы все так и было запланировано! Тогда именно это заставило его почувствовать, как кончик воображаемого ножа щекочет спину между лопатками, и едва только он снова подумал о ней, как это ощущение вернулось. А тут еще кости, гремящие в его голове.
Едва ли женщина предложит обменяться клятвами здесь и сейчас, подумал он, хихикнув, но смешок прозвучал натянуто даже для него. И все же, под солнцем не существовало никакой разумной причины бояться ее. Он просто предельно осторожен, а вовсе не напуган.
Представление занимало площадь, что по размерам могла сравниться со средних размеров деревней, но можно было довольно долго бродить по разным укромным уголкам, прежде чем пойти по второму разу. Довольно быстро, даже слишком быстро он обнаружил, что уставился на выгоревший фургон без окон некогда фиолетового цвета, окруженный крытыми холстом грузовыми фургонами, рядом с самой южной привязью для лошадей. Телеги с навозом не выезжали этим утром, и душок был сильным. Ветер нес тяжелый запах от ближайших клеток с животными, резкий мускусный запах больших кошек и медведей, и Свет знает чего еще. За складскими фургонами и частоколом упала секция парусиновой стены, а другая начала шататься, как только мужчины ослабили растяжки, удерживающие столбы. Полускрытое теперь темными тучами солнце было уже на полпути к зениту или даже чуть выше, но было все еще слишком рано.
Двое из «красноруких», Гарнан и Метвин, уже впрягли первую пару лошадей в постромки фиолетового фургона и почти закончили со второй. В Отряде Красной Руки солдат отлично вымуштровали – они будут готовы выехать, в то время как циркачи все еще будут выяснять с какой стороны запрягать лошадей. Мэт приучил Отряд двигаться быстро, когда это необходимо. Но его собственные ноги заплетались, словно он с огромным трудом пробирался по грязи.
Гарнан, с этой дурацкой татуировкой ястреба на щеке, первым заметил его. Затянув постромки, молчаливый старшина этой пары обменялся взглядами с Метвином, кайриэнцем, чья наружность с мальчишеским лицом не соответствовала его возрасту и пристрастию к шумным ссорам в тавернах. Они вовсе не выглядели удивленными.
– Все идет гладко? Я хочу убраться отсюда как можно скорее. – Потирая руки от холода, Мэт беспокойно разглядывал фиолетовый фургон. Надо было принести ей что-то в подарок, драгоценности или цветы. И то, и другое отлично срабатывало с большинством женщин.
– Достаточно гладко, милорд, – ответил Гарнан осторожным тоном. – Ни криков, ни рыданий, ни плача. – Он мельком взглянул на фургон, словно не доверял ему сам.
– Тишина меня устраивает, – сказал Метвин, протягивая узду через кольцо в хомуте. – Если женщина начинает плакать, единственный выход – бежать, если есть место, где спрятаться, но едва ли мы сможем бросить их на обочине. – Он тоже взглянул на фургон, недоверчиво покачав головой.
Теперь Мэту ничего другого не оставалось, кроме как войти внутрь. Что он и сделал. Просто ему потребовались всего две попытки, чтобы – с застывшей на лице улыбкой – заставить себя подняться по коротенькому пролету из раскрашенных деревянных ступенек в задней части фургона. Он не боялся, но любой дурак, зная столько же, занервничал бы.
Несмотря на отсутствие окон, фургон внутри был хорошо освещен четырьмя масляными лампами, снабженные зеркалами и заправленные хорошим маслом, так что не было запаха гари. Но после вони снаружи было трудно сказать, так ли это. Ему следовало подыскать для стоянки фургона место получше. Маленькая кирпичная печь с железной дверцей и железным верхом для приготовления еды, создавала ощущение уюта, если сравнивать с тем, что было снаружи. Это был небольшой фургон, и каждый дюйм стены, что мог быть использован, был занят шкафчиками и полками, или вешалками для одежды и полотенец и тому подобного добра, но стол, который мог опускаться на веревках, был закреплен под потолком, и три женщины в фургоне находились в страшной тесноте.
Трудно найти женщин, что отличались бы друг от друга больше, чем эти три женщины. Госпожа Анан сидела на одной из двух узких кроватей, встроенных в стены, – величественная женщина с проблесками седины в волосах – по-видимому, полностью поглощенная вышиванием, и не обращала внимания ни на что вокруг, как будто она и вовсе не была охранницей. В каждом ухе у нее висело по большому золотому кольцу, с плотно прилегающего серебряного ожерелья свисал брачный кинжал, чья рукоятка с красными и белыми камнями уютно располагалась в вырезе узкого декольте эбударского платья. Юбка с одной стороны была высоко подшита, выставляя напоказ желтые нижние юбки. Госпожа Анан носила и другой кинжал, с длинным, изогнутым лезвием, засунутый за пояс, но и это была всего лишь традиция Эбу Дар. Сеталль отказалась от всякой маскировки – эта одежда казалась ей вполне подходящей. Ни у кого не было причин разыскивать ее, а найти одежду для всех было слишком сложной проблемой. Селусия, симпатичная женщина с кожей кремового цвета, скрестив ноги сидела на полу между кроватями, темный шарф закрывал ее бритую голову и угрюмое выражение на лице, хотя обычно она выглядела настолько величественно, что госпожа Анан казалась на ее фоне взбалмошной. Ее глаза были столь же синими, но более проницательными, чем у Эгинин, но из-за необходимости лишиться остальной части ее волос она беспокоилась больше, чем Эгинин. Ей не нравилось темно-синее эбударское платье, которое ей дали, утверждая, что вырез неприлично глубокий, но оно отводило взгляд лучше, чем маска на лице. Немногие мужчины, бросив взгляд на внушительную грудь Селусии, смогут хотя бы на несколько мгновений сосредоточиться на ее лице. Мэт, возможно, и сам бы немного полюбовался этим зрелищем, но там была Туон, разместившаяся на единственном в фургоне табурете с открытой книгой в кожаном переплете на коленях, и он не мог заставить себя смотреть на что-нибудь еще. Та-Что-Станет-Его-Женой. О, Свет!
Туон была миниатюрной, невысокого роста, худенькая, почти как мальчишка, а в этом широком платье из коричневой шерсти, купленном у кого-то из артистов, она казалась маленькой девочкой, одетой в платье старшей сестры. Нет, совершенно не тот тип женщины, что ему обычно нравился, особенно, с этими едва отросшими за несколько дней очень короткими волосами на голове. Если не обращать на все это внимания, она была даже симпатичной, с лицом в форме сердечка и полными губками, с большими темными омутами безмятежно-спокойных глаз. Это спокойствие почти лишало его присутствия духа. Даже Айз Седай в ее обстоятельствах не были бы столь безмятежны. Проклятые кости в его голове вовсе не помогали.
– Сеталль держит меня в курсе событий, – сказала она холодным тоном, растягивая слова, пока он закрывал дверь. Теперь он мог уловить различия в акценте Шончан; Туон говорила как и все Шончан невнятно и медленно, но по сравнению с Эгинин ее слова звучали так, словно рот был набит вязкой кашей.
– Она поведала мне историю, которую ты рассказал обо мне, Игрушка, – Туон упорно продолжала называть его так же, как в Таразинском Дворце. Его это не беспокоило, пока. Ну хорошо, не очень.
– Мое имя – Мэт, – начал он. Он не заметил, откуда в ее руке появилась глиняная чашка, но ухитрился вовремя шлепнуться на пол, и горшок разлетелся вдребезги от удара о дверь, а не об его голову.
– Значит, я – служанка, Игрушка? – Если голос Туон был прежде холоден, то теперь это был холод середины зимы. Она чуть повысила голос, но это был все тот же холодный, безжалостный лед. Выражение ее лица заставило бы и судью, слишком часто выносящего смертные приговоры, почувствовать себя легкомысленным. – Служанка-воровка? – Книга соскользнула с ее колен, когда она встала и потянулась, чтобы схватить закрытый крышкой белый ночной горшок. – Вероломная служанка?
– Это нам еще пригодится, – сказала Селусия почтительно, осторожно извлекая из рук Туон круглобокий горшок. Бережно пристроив его с одной стороны, она присела в ногах Туон с таким видом, как будто была готова броситься на Мэта, насколько бы потешно все это ни выглядело. Хотя в тот момент в этом ничего смешного не было.
Госпожа Анан дотянулась до одной из полок над своей головой и вручила Туон другую чашку.
– А этого добра у нас полно, – шепнула она.
Мэт стрельнул в ее сторону негодующим взглядом, но ее светло-карие глаза лукаво поблескивали. Лукаво! А она, как предполагалось, присматривала за этими двумя!
В дверь стукнули кулаком.
– Эй, там, внутри, помощь не нужна? – с сомнением спросил Гарнан.
Мэта заинтересовало, к кому же из них он обращался.
– Мы все контролируем, – отозвалась Сеталль, спокойно продергивая иглу с ниткой сквозь ткань в пяльцах. Можно было подумать, что вышивание – наиважнейшая вещь. – Возвращайся к своим обязанностям. Не бездельничай. – На самом деле женщина была родом не из Эбу Дар, но определенно, она прекрасно усвоила местную манеру общения.
Через мгновение снаружи раздался звук удаляющихся по ступенькам шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121