Следующая часть была за Хранительницей, но Шириам стояла вытирая со щек слезы и шаря глазами по скамьям, словно подсчитывая, сколько Восседающих стояло, и надеясь отыскать ошибку в подсчетах. Эгвейн кашлянула громче, и зеленоглазая женщина опомнилась и повернулась, чтобы посмотреть на нее. Даже теперь, казалось, ей потребовалось время, чтобы вспомнить о своих обязанностях.
– Достигнуто Малое согласие, – возвестила она слабым голосом, – о заключении соглашения с… с Черной Башней. – Глубоко вдохнув, она выпрямилась в полный рост, и ее голос обрел твердость. Она вернулась на знакомую дорогу. – В интересах единства, я прошу объявить Большое согласие.
Это был призыв. Даже по тем вопросам, которые могли быть решены Малым Согласием, всегда предпочиталось единодушие, и к нему всегда стремились. Могли пройти часы обсуждения, дни, чтобы его достичь, но пока не будут определены взгляды каждой из Восседающих, эффект не мог быть достигнут. А было ясно как колодезная вода, что по этому вопросу не могло быть достигнуто полного согласия. Призыв, который влиял на каждую Сестру. Делана встала словно марионетка, поднятая против ее воли, бессмысленно глядя вокруг.
– Я не могу это сделать, – сказала Такима, наплевав на весь этикет. – Мне все равно, что вы все говорите, все равно, сколько мы здесь просидим. Я не могу и не буду! Я – против!
Больше никто не встал. О, Файзелле поерзала на своей скамье, чуточку сдвинулась, словно пытаясь встать, поправила шаль, дернулась снова, словно могла бы встать. Это было настолько близко, что любой бы встал. Саройя, с выражением ужаса на лице, прикусила губу, а Варилин выглядела так, словно ее между глаз ударили молотом. Магла вцепилась руками в сиденье, удерживая себя на месте, и тупо глядя на ковер перед собой. Она явно знала об угрюмом взгляде Романды, нацеленном ей в затылок, но единственная ее реакция проявилась в том, что ее плечи еще больше ссутулились…
Такима должна была положить этому конец. Не было смысла дожидаться Большого согласия, когда кто-то однозначно давал понять, что его не поддержат. Но Эгвейн решила сделать это сама, порвав с этикетом и протоколом.
– Есть ли кто-нибудь, кто чувствует, что она должна покинуть свой пост? – спросила она громким, ясным голосом.
Задыхаясь в переполненном павильоне, она постаралась сохранить свое дыхание ровным. Это должно было их пошатнуть, но если уж это должно было произойти, то лучше сделать это в открытую и сейчас. Саройя дико посмотрела в ее сторону, но никто не пошевелился.
– Тогда мы продолжаем, – сказала она. – Осторожно. Чтобы все спланировать поточнее потребуется время. Кто и как должен отправиться в Черную Башню, и что они должны сказать. – Передышка для нее, хотелось надеяться, чтобы поставить несколько оград. Свет, ей придется подраться, чтобы получить этот союз. – Итак, есть какие-нибудь кандидатуры для нашего… посольства?





Глава 20
В ночи



Задолго до окончания заседания, несмотря на плащ, подложенный под себя, зад Эгвейн сильно оцепенел от долгого сидения на твердой деревянной скамье. А от выслушивания бесконечных споров, ей стало жаль, что не оцепенели еще и уши. Шириам, которая была вынуждена стоять, начала переминаться с ноги на ногу, словно мечтала о стуле. Или, возможно, просто сесть прямо на ковер. Эгвейн могла бы уйти, освободив и себя и Шириам. Присутствие Амерлин не требовалось. В лучшем, ее комментарии вежливо выслушивали. После чего Совет продолжал заниматься своими делами. Это не имело никакого отношения к войне, а не вдев Совету в рот уздечку, она не могла никак его направлять. Поэтому она в любое время могла бы уйти, при этом ее уход вызвал бы лишь небольшой перерыв в дискуссии для принятых церемоний, но если она уйдет сейчас, то, как она боялась, первое что она увидит утром станет полностью готовый и уже исполняемый план. Подготовленный одними Восседающими, при чем без ее дополнений, и даже ею не прочитанный. По крайней мере, этого она опасалась в начале.
Для нее не было неожиданностью то, кто говорил больше всех: Магла и Саройя, Такима и Файзелле и Варилин. И каждая явно раздражалась, когда брала слово другая Восседающая. О, они поддерживали решение Совета, по крайней мере, для вида. У них не было другого выбора, кроме как передать свои полномочия другим. Но как бы трудно Совет не боролся за согласие, если оно требовалось, то как только общее направление было выбрано, то, как ожидалось, каждая будет его придерживаться, или, по крайней мере, не препятствовать. Это было трудно. В чем именно была проблема? Конечно, никто из этих пяти не выступал против Восседающей из ее собственной Айя, но другие четверо остальных снова вскакивали на ноги каждый раз, когда другая Восседающая возвращалась на своё место. Или все пятеро, если Восседающая была из Голубой Айя. И кто бы ни брал слово, очень убедительно объяснял, почему предложения предыдущего оратора были абсолютно неправильны и, возможно, приведут к катастрофе. Не было ни каких признаков того, что они способны договориться, насколько могла видеть Эгвейн. Они настороженно следили друг за другом, мрачно взирая на противников, явно не доверяя остальным настолько, чтобы принять их аргументы.
В любом случае, обычно мало что из предложенного доходило до одобрения. Восседающие не сошлись на том, сколько сестер должно быть отправлено в Черную Башню и сколько от каждой Айя. На том, когда сестры должны отправиться, что они должны требовать, на что им нужно позволить согласиться, и от чего приказать отказаться полностью. В этом тонком вопросе, любая ошибка могла привести к беде. Помимо этого, каждая Айя, кроме Желтой считала именно себя уникальным специалистом, который должен возглавить посольство. Начитанная с Квамезы, которая настаивала, что целью является заключение соглашения, до Эскаральды, которая заявила, что тут необходимы знания исторических прецедентов. Берана же указала на то, что соглашение такого характера должно быть достигнуто с абсолютной рациональностью, так как переговоры с Аша'манами, без сомнения, подогреют страсти, и все, кроме холодной логики, непременно приведёт к беде. При этом она сама даже разгорячилась. Романда хотела, что бы группу возглавляли Желтые, поскольку потребуется Исцеление. Она так упрямо продолжала отстаивать интересы своей Айя перед остальными, что все позабыли, о чем они спорили до того.
Восседающие из одной Айя поддерживали только друг друга, вплоть до открытого противостояния, и никакие две Айя не желали поддерживать друг друга, кроме того, что они вместе решили отправить посольство в Черную Башню. Но должно ли это назваться посольством, осталось вопросом спорным, даже для тех, кто вначале настаивал именно на этом. А Морайя даже казалась ошеломленной самой идеей.
Эгвейн была не единственной, кто находил, что продолжительные споры утомительны, все аргументы были отметены так, что ничего не осталось, и все надо было начинать сначала. С дальних рядов Сестры постепенно исчезали. Их заменяли другие и затем тоже уходили в свою очередь спустя нескольких часов. Время от времени Шириам произносила ритуальное «Отбывают в Свете». Вскоре спустилась ночь, и оставшиеся несколько дюжин Сестер, кроме Эгвейн и Восседающих, были настолько выжаты, словно их протащили через пресс как влажные простыни. И решено вообще не было ничего, за исключением того, что прежде чем что-нибудь будет решено потребуется дополнительное совещание.
Снаружи, на бархотно-черном небе, усыпанном блестящими звездами, повис бледный месяц, и воздух были обжигающе холоден. В темноте ее дыхание, вилось бледным туманом. Эгвейн ушла с Совета улыбаясь, поскольку она услышала как Восседающие, идущие позади нее, все еще обсуждали вопросы заседания. Романда и Лилейн шли рядом, но чистый высокий голос Желтой приближался к крику, и Голубая от нее не отставала. Когда они находились в компанию друг друга, они обычно спорили, но это было впервые, на памяти Эгвейн, когда они при этом были не одни. Шириам равнодушно спросила насчет доклада о ремонте фургонов и фураже, который она принесла утром, но женщина и не пыталась скрыть свое облегчение, когда Эгвейн отослал ее спать. С поспешным реверансом, она быстро ушла в ночь, закутавшись в плащ. Большинство палаток стояло темными тенями в лунном свете. Немногие Сестры продолжали работать с наступлением ночи. Масло для ламп и свечи были дефицитом.
На данный момент эта отсрочка вполне удовлетворяла Эгвейн, но это была не единственная причина для ее улыбки. Где-то во время спора, ее головная боль полностью прошла. У неё не будет никаких проблем в эту ночь с хождение по снам. Халима всегда это лечила, но все же после массажа Халимы ее сны всегда были беспокойными. Хорошо, некоторые из ее снов были легкими, но другие были куда мрачнее чем все остальные, и что странно, каждый раз она не могла вспомнить ничего за исключением того, что они были мрачными и беспокойными. Несомненно и то и другое происходило от остатка боли, которые пропустили пальцы Халимы, но все же последнее было тревожным знаком само по себе. Ее учили помнить каждый сон. Она должна была помнить каждый сон. Однако, сегодня без головной боли у неё не должно быть никаких проблем, и посмотреть сон было самым меньшим из того, что она должна была сделать ночью.
Подобно Залу Совета и кабинету Эгвейн, ее палатка с небольшим собственным тротуаром стояла на небольшом удалении в дюжину спанов от ближайших палаток, чтобы предоставить Амерлин немного уединения. По крайней мере, именно так это объяснялось. Это могло бы даже быть правдой. Эгвейн ал'Вир конечно не требовалось ничего большего. Палатка была не большая, всего четыре шага в длину, и внутри была заставлена четырьмя сундуками, набитыми одеждой, составленными у одной из стен, двух кроватей, крошечного круглого стола, бронзовой жаровни, умывальника, зеркала и одного из немногих в лагере стульев. Совершенно простой, слегка украшенный резьбой он занимал слишком много места, но это было удобно, и почти роскошно, когда ей хотелось сесть, поджав ноги, и почитать. Когда у неё было время, чтобы почитать что-нибудь в свое удовольствие. Вторая кровать была для Халимы, и она была удивлена, когда увидела, что женщины еще нет. Но палатка не была пустой.
– У Вас на завтрак был только хлеб, Мать, – мягко сказала Чеза обвиняющим тоном, едва Эгвейн прошла сквозь откидной полог входа. Горничная Эгвейн была слегка тучной женщиной в простом сером платье. Она сидела на табурете, зашивая чулки при свете лампы. Она была симпатичной, без седины в волосах, но все же Эгвейн иногда казалось, что Чеза была с ней всегда, появившись в ее жизни гораздо раньше Салидара. И, конечно же, у неё имелись все привилегии старой служанки, включая право поругать хозяйку. – Насколько я знаю, Вы ничего не ели с полудня, – продолжила она, расправив снежно-белый шелк, чтобы получше разглядеть заплату, которую она сделала на пятке, – и Ваш обед на столе остыл уже час назад. Моего мнения никто не спрашивал, но если бы спросили, я бы сказала, что Ваши головные боли от недоедания. Вы слишком худенькая.
С этими словами она, наконец, сняла с коленок корзину с нитками и поднялась, чтобы принять у Эгвейн плащ. И моментально воскликнула, что Эгвейн холодная как лед. В её списке это было еще одной причиной головной боли Эгвейн. Айз Седай могли совершенно не замечать холод и жару, но тело все равно все чувствует. Лучше всего носить теплую вязанную одежду красного цвета. Все знают, что красное всегда теплее. Еда тоже помогает. Пустой живот всегда заставляет дрожать. Ах, вы никогда не замечали, что дрожите. А сейчас?
– Спасибо, мамочка, – тихо сказала Эгвейн, чем заслужила легкий смешок. И потрясенный взгляд. Имея все свои привилегии, Чеза была такой сторонницей соблюдения норм приличия, что могла заставить Аледрин показаться просто душкой. При чем, она подходила к этому не формально, а верила в то, что делала. – Сегодня вечером, благодаря твоему чаю, у меня голова не болит, – возможно, чай помог. Он был мерзкий на вкус, как лекарство, и ничуть не лучше заседания Совета, затянувшееся больше, чем на полдня. – И я правда не очень хочу есть. Булочки будет достаточно.
Конечно, все было не так просто. Отношения между хозяином и слугой никогда не бывают простыми. Вы живете руку об руку друг с другом, и он или она видит вас в ваши худшие дни, знает про все ваши ошибки и недостатки. От горничной ничто не скроется. Чеза, бормоча и ворча себе под нос, помогла Эгвейн раздеться, затем накинула на нее шелковое платье – можете быть уверенны, красного цвета – украшенное пенистым мурандийским кружевом и расшитую летними цветами. Подарок Анайи. Эгвейн позволила ей снять льняную ткань, закрывающую поднос на небольшом круглом столе.
Тушеная чечевица в тарелке оказалась шарообразной смерзшейся массой, но немного направив, Эгвейн это исправила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121