Жупен быстро вернулся с кружкой воды, кружкой пива, большим куском
говядины и толстым ломтем хлеба на деревянном подносе. Одним взмахом руки
он скинул с маленького столика все, что на нем лежало, потом ногой
придвинул его к кровати. Он поставил на него поднос и велел мне угощаться.
Я не заставил себя упрашивать. Я набил себя до самого горла. Я
пожирал пищу. Я съел все, до чего мог дотянуться, а дотянулся я до всего,
что попалось мне на глаза, уж будьте покойны. Я выпил обе кружки.
Затем я почувствовал, что смертельно устал. Жупен кивнул головой,
когда увидел, что у меня слипаются глаза, и посоветовал мне вздремнуть.
Прежде чем я понял, что произошло, я уже провалился в сон.
Проснулся я уже ночью, и чувствовал себя значительно лучше, впервые
за много-много недель. Я встал, прошел по помещению и вышел наружу. Было
холодновато, на кристально-чистом небе горели миллионы звезд. Вспыхнул,
бросив отсветы мне на спину, огонь на вершине башни, потом потух, потом
опять полыхнул на мгновение. Вода была весьма прохладной, но я должен был
привести себя в порядок. Я тщательно вымылся, постирал и выжал одежду. Это
заняло примерно час. Затем я вернулся на маяк, повесил вещи на спинку
престарелого стула, забрался под одеяло и опять заснул.

Наутро, когда я проснулся, Жупен был уже на ногах. Он приготовил мне
весьма плотный завтрак, и расправился с ним так же легко, как и с
вчерашним ужином. Затем я одолжил у него бритву, зеркало и ножницы и как
сумел побрился и подстриг себе волосы. Потом я опять выкупался и когда
одел свою чистую просоленную морем одежду, я почти чувствовал себя
человеком.
Когда я вернулся с берега, Жупен пристально уставился на меня и
сказал:
- Что-то твоя физиономия кажется мне знакомой, парень.
Я пожал плечами.
- Расскажи-ка мне о своем кораблекрушении.
Я рассказал. Да, но как! С какими подробностями! Я не упустил даже
того трагического момента, когда с треском сломалась и рухнула на палубу
грот-мачта.
Он потрепал меня по плечу и налил мне виски. Потом дал сигарету и
держал огонек, пока она не разгорелась.
- Отдыхай здесь спокойно, - сказал он мне. - Я свезу тебя на берег,
когда захочешь, или посигналю проходящему кораблю, если он будет тебе
знаком.
Я воспользовался его гостеприимством. Пока я не мог поступить иначе.
Я ел его пищу и пил его виски, и взял у него чистую рубашку, которая была
ему слишком велика. Она принадлежала его погибшему в море другу.
Я оставался с ним три месяца, постепенно набираясь сил. Я, конечно,
помогал ему, чем мог - следил по ночам за маяком, когда он бывал слишком
пьян, убирал все комнаты в доме - даже выкрасил две из них и заменил
оконные переплеты - и вместе с ним смотрел на море, когда бывали шторма.
Как я выяснил, он совсем не интересовался политикой. Ему было
безразлично, кто правит в Амбере. По его мнению, все мы до единого были
недоросли и разгильдяи. Пока он мог обслуживать свой маяк, есть хорошую
пищу и пить вкусное вино, а также составлять в тишине и покое морские
карты, ему было просто наплевать, что при этом происходит на берегу. Он
нравился мне все больше и больше, а так как я тоже был не далеко не профан
в старых морских картах, мы провели много вечеров, внося в них
исправления. Много лет тому назад я отправился в путешествие на корабле
далеко на север, и я составил для него новую карту, основанную на личных
воспоминаниях. Это, казалось, доставило ему огромное наслаждение, так же,
как и мое описание тех вод.
- Кори - (так я ему представился) - мне бы хотелось отплыть с тобой
вдвоем когда-нибудь, - сказал он. - Я сначала даже не понял, что ты был
капитаном судна.
- Кто знает? - ответил я. - Ведь ты тоже когда-то был капитаном,
верно?
- Откуда ты знаешь?
- Все эти навигационные приборы, которые здесь собраны, - пояснил я,
- и еще твое пристрастие к составлению карт. К тому же ты ведешь себя как
человек, привыкший повелевать.
Он улыбнулся.
- Да. Это так. Когда-то я командовал кораблем, на протяжении лет ста.
Но это было так давно... Давай лучше выпьем.
Я сделал маленький глоток и отставил рюмку. Я прибавил в весе фунтов
сорок за те месяцы, что провел у него. И сейчас я каждый миг боялся, что
он узнает во мне члена королевской семьи. Может быть, он выдаст меня
Эрику, а может и нет. Теперь, когда мы так подружились, я склонен был
думать, что он меня не предаст. но мне не хотелось рисковать жизнью для
того, чтобы выяснить это.
Иногда, сидя у огня маяка, я размышлял: - надолго я еще останусь
здесь?
Ненадолго, - решил я, добавляя в лампу несколько капель жира. Нет,
совсем ненадолго. Я знал, что близится время, когда мне предстоит вновь
отправиться в путь, долгий путь по Отражениям.
Однажды я почувствовал давление, мягкое, вопросительное
прикосновение. Но я не знал, кто это мог быть.
В ту же секунду я остановился, как вкопанный, закрыл глаза и заставил
себя ни о чем не думать, пока безмолвный вопрос не исчез.
Тогда я принялся ходить и размышлять, и тут рассмеялся, глядя КАК я
хожу. Подсознательно я описывал тот небольшой периметр, который позволяла
мне моя камера там, в Амбере.
Кто-то только что попытался связаться со мной через Карту. Был ли это
Эрик? Стало ли ему, наконец, известно, что я бежал, и не он ли пытался
таким образом обнаружить меня? Я не был уверен. Я чувствовал, что теперь
он боится ментального контакта со мной. Тогда Джулиан? Или Жерар? Каин?
Кто бы это ни был, я закрылся от него полностью, уж это точно. И я
откажусь от такого контакта с любым членом моей семьи. Может быть, я и
потеряю на этом какие-нибудь важные новости или чью-нибудь дружескую, так
необходимую мне помощь, но я не мог рисковать.
Попытка контакта и моя блокировка оного оставили по себе странное
воздействие: я задрожал от холода. Меня просто трясло. Я думал об этом
весь оставшийся день и решил, что пришла пора пускаться в путь. Мало
хорошего, что я остаюсь так близко от Амбера - ведь я еще очень уязвим. Я
оправился вполне достаточно для того, чтобы идти по Отражениям, чтобы
найти то место, куда мне следовало попасть, если я хотел, чтобы Амбер
когда-либо стал моим. Пока я был с Жупеном, эта тихая размеренная жизнь
принесла моей душе покой и умиротворенность. Мне будет тяжело расставаться
с ним - за немногие месяцы, что мы провели вместе, я успел полюбить его. И
все же вечером, после традиционной партии в шахматы, я сказал ему о своем
намерении продолжить путь.
Он налил нам виски, поднял свою рюмку и сказал:
- Счастливого пути, Корвин. Надеюсь, что мы еще увидимся
когда-нибудь.
Я не стал спрашивать его ни о чем, когда он назвал мое настоящее имя,
и он улыбнулся, поняв, что я ничем не выдам своего удивления.
- Мне было хорошо здесь с тобой, Жупен, - сказал я ему. - Если мне
удастся то, что я задумал, я никогда не забуду, что ты сделал для меня.
Он покачал головой:
- Мне ничего не нужно. Я счастлив тем, что имею, делая то, что я
делаю. Я радуюсь, обслуживая этот дурацкий маяк. Это вся моя жизнь. И если
тебе удастся то, что ты задумал... нет, нет, не говори мне об этом,
пожалуйста! Я просто старая пивная бочка, и ничего не хочу знать - я
только буду надеяться, что ты иногда заглянешь ко мне на огонек, и мы
сыграем партию-другую в шахматы.
- Обязательно, - пообещал я.
- Если хочешь, можешь утром взять "Бабочку".
- Спасибо.
"Бабочка" - так называлось его парусное суденышко.
- Прежде, чем ты уйдешь, - сказал он, я хочу предложить тебе взять
мою подзорную трубу, взобраться на башню и посмотреть на Гарнатскую
Завесу.
- Что нового я там могу увидеть?
Он пожал плечами.
- Об этом тебе лучше судить самому, без подсказок и помощников.
Я кивнул.
- Хорошо. Я сделаю это. Затем мы изрядно выпили, пока не
почувствовали себя совершенно раскованно, а затем принялись устраиваться
на ночлег. Мне будет недоставать старика Жупена. За исключением Рейна, он
был единственным другом, которого я нашел по возвращении. Засыпая, я
подумал о той долине, которая стала простыней огня в тот день, когда мы
проходили ее с войском. Что необычного могло происходить там сейчас,
спустя четыре года?
Мне снились тревожные сны о шабашах и оборотнях. Я спал, а над
головой всходила полная луна.

Я поднялся вместе с солнцем. Жупен еще спал, и я был этому рад,
потому что мне не хотелось устраивать никаких особых прощаний, и у меня
было странно тревожное ощущение, что вижу его в последний раз.
Я взобрался на башню, в комнату, где горел маяк, захватив с собой
подзорную трубу. Я подошел к окну, выходящему на берег, и стал смотреть на
долину.
Над лесом висел туман. Холодный, серый, мокрый туман, который,
казалось, прилипал к вершинам низкорослых деревьев. Черных деревьев, ветви
которых скрючились и переплелись, как пальцы паралитика. Среди них
мелькали странные черные животные, и по их внешнему виду я понял, что это
были не птицы. Может быть, летучие мыши. Какое-то недоброе присутствие
ощущалось в этом великом лесу, чья-то злая воля, и неожиданно я понял, что
это. Я сам.
Все это создал я сам, своим проклятьем я переродил мирную Гарнатскую
Долину в то, что она сейчас собой представляла: это был символ моей
ненависти, зла на Эрика и всех тех, кто сражался за него, позволил ему
захватить власть, выжечь мне глаза каленым железом. Мне не нравилось, как
выглядит этот лес, и когда я смотрел на него, я понял, как воплощается в
жизнь моя ненависть, как выглядит исполнившееся смертное проклятье Принца.
Я знал, потому что все это было частью меня.
Я создал новый путь в реальный мир. Гарнат сейчас стал тропинкой
сквозь Отражения. Отражения мрачные и суровые. только злое, темное и
дурное могло идти по этой тропе. Это и был источник тех чудовищ, о которых
говорил Рейн, чудовищ, не дававших покоя Эрику. Хорошо - в определенном
смысле, конечно - если эта борьба отвлечет его от всего остального. Но
когда я опустил подзорную трубу, я никак не мог избавиться от чувства, что
сделал что-то очень плохое. Ведь тогда я еще не знал, что когда-нибудь
снова увижу солнечный свет. Но сейчас, когда зрение вернулось ко мне, и я
вновь был на свободе, я понял, что выпустил из бутылки такого джинна,
которого очень тяжело будет загнать обратно. Даже без трубы я видел, как
странные формы ворочались в выжженном лесу. Я сделал то, чего никто и
никогда не решался сделать со времен правления Оберона: открыл новый путь
в Амбер. И открыл его только для плохого. Придет день, когда король Амбера
кто бы он ни был - встанет лицом к лицу с проблемой, как закрыть этот
путь. Я предчувствовал все это, глядя туда, вдаль, все понимая, потому что
это было моим созданием, творением моей боли, гнева и ненависти. Если
когда-нибудь я выиграю битву за Амбер, то мне придется разбираться с делом
рук своих, а это всегда нелегко. Я вздохнул.
Ну что ж, пусть будет так. А тем временем Эрику будет чем развеять
скуку.
Я быстро перекусил, снарядил "Бабочку", поднял парус, оттолкнулся от
берега и сел за руль. Жупен обычно вставал в этот час, но может быть, он
тоже не любитель долгих прощаний.
Я направил лодку к ближайшей земле, такой же сияющей, как Амбер,
месту почти бессмертному, но которое больше практически не существует. Его
пожрал Хаос много веков назад, но где-то от него должно было остаться
Отражение. Мне оставалось только найти его, узнать и опять сделать своим,
как это было в давние-давние времена. Затем, когда за мной будут стоять
преданные мне войска, я сделаю еще одну вещь, которой не знал Амбер. Я еще
не знал, как это будет, но я обещал себе, что в день моего возвращения в
бессмертный город повсюду будут громыхать пушки.
Когда я отплыл в Отражение, на самой границе реальности, белая птица
моей судьбы прилетела и опустилась мне на плечо. Я написал записку,
привязал ее к ноге птицы и послал в путь.
В записке было написано:
- Я иду!
И стояла моя подпись.
Я не успокоюсь, пока не отомщу, пока троне не станет моим, и тогда,
милый принц, прощайте все те, кто встал между мной и моей целью.
Солнце висело низко над левым плечом, ветры надували паруса и несли
меня вперед.
Я был свободен! Я бежал. Пока что мне удалось все! И у меня появился
шанс, тот шанс, о котором я мечтал всегда.
Черная птица моей судьбы прилетела и уселась мне на плечо. Я написал
записку, привязал ее к ноге птицы. В путь, на запад!
В записке было написано:
- Эрик, я вернусь!
И стояла моя подпись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27