И задайте гусятнику хорошую трепку. Лорд Ланселет вполне мог погибнуть или повредить коня Верховного короля.
Подошедший Гавейн увел жеребца в конюшню. Едва не свершившаяся трагедия охладила всеобщее веселье, и один за другим гости разошлись по шатрам и жилищам. Моргейна перевязала Ланселету голову и сломанное запястье и наложила шину; к счастью, она успела закончить работу прежде, чем раненый зашевелился, застонал и, изнывая от боли, схватился за кисть; а затем, посоветовавшись с экономом, послала Кэя за усыпляющими травами и приказала отнести пострадавшего в постель. И осталась с ним; хотя Ланселет не узнавал ее, а только стонал и обводил комнату помутневшим взглядом.
Как-то раз он уставился во все глаза на свою сиделку, пробормотал: «Мама…» — и сердце у нее упало. Но после того раненый забылся тяжким, беспокойным сном, а когда пробудился, узнал-таки молодую женщину.
— Моргейна? Кузина? Что произошло?
— Ты упал с коня.
— С коня? С какого такого коня? — недоуменно осведомился он, а когда Моргейна пересказала ему события дня, решительно объявил:
— Чепуха какая. Я с коней не падаю, — и вновь погрузился в сон.
А Моргейна все сидела рядом с ним, позволяя Ланселету держаться за свою руку и чувствуя, что сердце ее вот-вот разорвется от боли. Губы у нее еще горели от его поцелуев, и сладко ныла грудь. Однако мгновение было упущено, и молодая женщина отлично это понимала. Даже если Ланселет все вспомнит, его к ней не потянет; да никогда и не тянуло — он всего лишь пытался заглушить мучительные мысли о Гвенвифар и о своей любви к кузену и королю.
Стемнело. Где-то в глубине замка снова послышались звуки музыки — это играл Кевин. Там царили веселье, и песни, и смех. Внезапно дверь открылась и в комнату вошел сам Артур с факелом в руке.
— Сестра, как Ланселет?
— Он выживет; такую твердолобую голову проломить непросто, — натянуто пошутила она.
— Мы хотели, чтобы ты была в числе свидетелей, когда новобрачную возведут на брачное ложе, — ведь ты подписывала брачный контракт, — промолвил Артур. — Но, наверное, лучше не оставлять раненого одного; а попечению сенешаля я его не доверю, даже если сенешаль этот — Кэй. Ланселету изрядно посчастливилось, что рядом с ним — ты. Ты ведь ему приемная сестра, нет?
— Нет, — возразила Моргейна, ни с того ни с сего задохнувшись от гнева.
Артур подошел к постели, взял безвольную руку Ланселета в свои. Раненый застонал, зашевелился, поднял глаза, заморгал.
— Артур?
— Я здесь, друг мой, — отозвался король. Моргейна в жизни не слышала, чтобы голос его звучал так ласково и мягко.
— Твой конь… в порядке?
— С конем все хорошо. Черт его задери, — вспылил Артур. — Если бы ты погиб, на что мне конь? — Он едва сдерживал слезы.
— Как все… вышло?
— Да гусь треклятый взлетел. Мальчишка-гусятник прячется. Знает небось, что с паршивца шкуру живьем спустят!
— Не надо, — выдохнул Ланселет. — Он же всего-навсего скудоумный бедолага, что он смыслит? Его ли вина, что гуси похитрее его будут и один отбился от стада? Обещай мне, Гвидион, — Моргейна потрясенно осознала, что Ланселет обращается к королю, называя прежнее его имя. Артур пожал ему руку, наклонился, поцеловал раненого в щеку, стараясь не задеть синяка.
— Обещаю, Галахад. А теперь спи.
Ланселет до боли стиснул его руку.
— Я едва не испортил тебе брачную ночь, так? — проговорил он, и в словах этих Моргейна распознала собственную жестокую иронию.
— Испортил, да еще как — моя молодая жена так рыдала над тобою, что уж и не знаю, что она содеет, если однажды я проломлю себе голову, — со смехом отозвался Артур.
— Артур, ты, конечно, король, но раненому необходим покой! — гневно оборвала его Моргейна.
— Ты права. — Артур выпрямился. — Завтра я пришлю к нему мерлина; однако ж на ночь оставлять его одного не стоит…
— Я с ним побуду, — яростно заверила Моргейна.
— Ну, если ты уверена…
— Да возвращайся же к Гвенвифар! Тебя новобрачная ждет!
Артур обреченно вздохнул. И, помолчав минуту, признался:
— Я не знаю, что ей сказать. И что делать, тоже не знаю.
«Что за нелепость — он, никак, ждет, я стану наставлять его — или, может, его жену?» Под взглядом Артура молодая женщина опустила глаза. И мягко проговорила:
— Артур, это очень просто. Делай то, что подскажет тебе Богиня.
Он все глядел на Моргейну, точно побитый ребенок. И, наконец, хрипло выговорил, с трудом подбирая слова:
— Она… она никакая не Богиня. Просто девушка, и она… она напугана. — И, помолчав мгновение, выпалил:
— Моргейна, неужто ты не видишь, что я до сих пор…
Молодая женщина поняла, что это выше ее сил.
— Нет! — исступленно воскликнула она и воздела руку, властно призывая к молчанию. — Артур, запомни одно. Для нее ты всегда будешь богом. Так приди к ней, как Увенчанный Рогами…
Артур вздрогнул и поспешно осенил себя крестом.
— Господь меня прости; это — моя кара… — прошептал он наконец и надолго умолк. Так стояли они, глядя друг на друга и не в силах выговорить ни слова. Наконец Артур произнес:
— Моргейна, я не имею права… ты поцелуешь меня? Один-единственный раз?
— Брат мой… — Вздохнув, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в лоб. И пальцем начертила на его челе знак Богини. — Будь благословлен, — прошептала она. — Артур, ступай к ней, ступай к своей жене. Обещаю тебе, обещаю от имени Богини все будет хорошо, я клянусь тебе.
Артур сглотнул; мышцы его шеи напряглись и задвигались. Наконец, он отвернулся, избегая ее взгляда, и прошептал:
— Благослови тебя Господь, сестра.
И исчез за дверью.
Моргейна рухнула на стул и застыла недвижно, глядя на спящего Ланселета, истерзанная встающими в сознании образами. Лицо Ланселета… он улыбается ей в солнечных лучах на Холме. Гвенвифар, насквозь промокшая, цепляется за руку Ланселета; юбки ее волочатся по воде. Увенчанный Рогами бог, с лицом, перепачканным оленьей кровью, отдергивает полог пещеры. Губы Ланселета исступленно ласкают ей грудь — неужто это было лишь несколько часов назад?
— По крайней мере, — яростно прошептала она вслух, — в брачную ночь Артура он не будет грезить о Гвенвифар. — Молодая женщина прилегла на край кровати, осторожно прижалась всем телом к раненому и замерла — молча, даже не плача, во власти беспросветного отчаяния, против которого не помогут даже слезы. В ту ночь она не сомкнула глаз, борясь со Зрением, борясь со снами, борясь за безмолвие и оцепенелую отрешенность мыслей, — этому ее учили на Авалоне.
А вдали от нее, в самом крайнем крыле замка, Гвенвифар лежала, не в силах заснуть, и во власти вины и нежности глядела на Артура: волосы его переливались и мерцали в лунном свете, грудь мерно вздымалась и опадала; дышал он почти беззвучно. По щекам молодой женщины медленно текли слезы.
«Мне так хочется полюбить его», — подумала она и принялась молиться:
— Ох, Господи, пресвятая Дева Мария, помоги мне полюбить его так, как велит долг, он — мой король и лорд мой, и он так добр, так великодушен, он заслуживает жены, что любила бы его больше, чем в силах полюбить я. — Повсюду вокруг нее ночь дышала печалью и отчаянием.
«Но отчего же? — гадала Гвенвифар. — Ведь Артур счастлив. Ему не в чем упрекнуть меня. Так отчего же самый воздух словно пропитан горем?»
Глава 7
Как-то раз на исходе лета королева Гвенвифар с несколькими своими дамами расположились в зале Каэрлеона. День выдался жаркий; полдень уже миновал; большинство дам делали вид, что прядут или чешут остатки весенней шерсти, но веретенца вращались вяло, и даже королева, лучшая рукодельница из всех, уже давно не добавляла ни стежка к роскошному алтарному покрову, что вышивала для епископа.
Вздохнув, Моргейна отложила в сторону расчесанную для прядения шерсть. В это время года она всегда скучала по дому, тосковала по туманам, наползающим с моря на тинтагельские скалы… последний раз она любовалась ими совсем маленькой девочкой.
Артур и его соратники во главе Каэрлеонского легиона отправились на южное побережье осмотреть новую крепость, возведенную там союзными саксами. Этим летом набегов не случалось; очень может быть, что саксы, за исключением тех, что подписали с Артуром договор и мирно жили себе в области Кент, отказались от Британии навсегда. За два года существования Артурова конного легиона война против саксов свелась к случайным летним стычкам; однако Артур воспользовался предоставленной ему передышкой для того, чтобы укрепить береговую оборону.
— Опять пить хочется, — пожаловалась Элейна, дочь Пелинора. — Госпожа, можно, я схожу попрошу прислать еще кувшинов с водой?
— Позови Кэя, пусть он распорядится, — отвечала Гвенвифар.
«Как она повзрослела: из робкой, перепуганной девочки превратилась в настоящую королеву», — подумала про себя Моргейна.
— Надо было тебе послушаться короля и выйти замуж за Кэя, леди Моргейна, — заметила Элейна, возвращаясь и усаживаясь на скамейку рядом с молодой женщиной. — Он — единственный мужчина в замке, которому нет еще шестидесяти, и жене его никогда не придется спать одной по полгода.
— Так бери его себе, коли хочешь, — любезно ответствовала Моргейна.
— Я вот все дивлюсь твоему отказу, — промолвила Гвенвифар, точно былое разочарование не давало ей покоя и по сей день. — Вы так подходите друг другу: Кэй, приемный брат короля, взысканный его милостью, и ты, сестра Артура и герцогиня Корнуольская в своем праве, теперь, когда леди Игрейна обители уже не покидает!
Друзилла, дочка одного из герцогов восточных краев, прыснула себе под нос.
— Послушайте, если сестра короля выходит замуж за королевского брата, что это такое, как не кровосмешение?
— Сводная сестра и приемный брат, глупышка, — отозвалась Элейна. — Но признайся, леди Моргейна, уж не шрамы ли его и хромота тебя отпугивают? Кэй, конечно, не красавец, зато мужем станет хорошим.
— Вы меня не обманете, — отшутилась Моргейна с напускным благодушием, при том, что внутри у нее все кипело, — неужто все эти женщины ни о чем, кроме сватовства, думать просто не способны? — Мое семейное счастье с Кэем вас нисколько не заботит; вам лишь бы свадьбу сыграть, чтобы развеять летнюю скуку! Но нечего жадничать, нечего! Не далее как весной сэр Грифлет женился на Мелеас, вот и хватит вам свадеб до поры до времени! — Молодая женщина скользнула взглядом по Мелеас: у той под платьем уже обозначился округлившийся живот. — К следующему году, глядишь, и младенчик появится, будет вам над кем ворковать и суетиться!
— Но уж больно долго ты засиделась в девушках, леди Моргейна, — заметила Альенор Галльская. — И вряд ли ты можешь рассчитывать на партию более выгодную, нежели приемный брат самого короля!
— Замуж я не тороплюсь, а Кэй заглядывается на меня не больше, чем я на него.
— И верно, — хихикнула Гвенвифар. — Язык у него столь же ядовитый, как и у тебя, да и нрав не сахар — жене его терпения потребуется больше, чем святой Бригитте, а у тебя, Моргейна, колкий ответ всегда наготове!
— Кроме того, если Моргейна выйдет замуж, придется ей прясть на весь дом, — отозвалась Мелеас. — А Моргейна, как обычно, прялки чурается! — Мелеас вновь крутнула веретено, и прясло медленно опустилось к полу.
— Это верно, мне больше нравится шерсть чесать, да только уже ни клочка не осталось, — пожала плечами Моргейна, неохотно берясь за веретено.
— А ведь ты — лучшая пряха среди нас всех, — заметила Гвенвифар. — Нитка у тебя получается безупречно ровная да крепкая. А на мою посмотришь, так она уже и рвется.
— Это верно, руки у меня ловкие. Может статься, я просто устала от веретена; ведь мать научила меня прясть еще совсем маленькой, — согласилась Моргейна и нехотя принялась скручивать нить в пальцах.
Это верно — прясть она терпеть не могла и от этого занятия по возможности уклонялась… крутишь-вертишь нить в пальцах, принуждаешь свое тело к полной неподвижности, одни только пальцы работают, прясло вращается, вращается, опускаясь все ниже и ниже, к самому полу, вниз, а потом вверх, сучится нить, скользит между ладоней… — так просто при этом впасть в транс. А дамы между тем со вкусом сплетничали о всяческих пустяках дня: о Мелеас и ее утренних недомоганиях, или вот еще от двора Лота приехала некая женщина и привезла целый ворох скандальных историй о Лотовом распутстве… «Да уж, я бы многое могла им порассказать, кабы захотела; даже племянница жены едва избежала его похотливых объятий… Мне потребовалась вся моя сообразительность и острый язык в придачу, чтобы не угодить к нему в постель; девица или замужняя женщина, герцогиня или скотница, Лоту все равно, он за каждой юбкой ухлестывает…» Сучится, скручивается нить, вертится, вращается веретено. А ведь Гвидион, надо думать, уже совсем большой мальчик, ему целых три года исполнилось, самое время перейти от ручных котят и бабок к игрушечному мечу и деревянным рыцарям, вроде тех, что она вырезала для Гарета. Моргейне отчего-то вспомнилось, как она качала на коленях Артура — еще совсем маленькой девочкой в Каэрлеоне, при дворе Утера;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Подошедший Гавейн увел жеребца в конюшню. Едва не свершившаяся трагедия охладила всеобщее веселье, и один за другим гости разошлись по шатрам и жилищам. Моргейна перевязала Ланселету голову и сломанное запястье и наложила шину; к счастью, она успела закончить работу прежде, чем раненый зашевелился, застонал и, изнывая от боли, схватился за кисть; а затем, посоветовавшись с экономом, послала Кэя за усыпляющими травами и приказала отнести пострадавшего в постель. И осталась с ним; хотя Ланселет не узнавал ее, а только стонал и обводил комнату помутневшим взглядом.
Как-то раз он уставился во все глаза на свою сиделку, пробормотал: «Мама…» — и сердце у нее упало. Но после того раненый забылся тяжким, беспокойным сном, а когда пробудился, узнал-таки молодую женщину.
— Моргейна? Кузина? Что произошло?
— Ты упал с коня.
— С коня? С какого такого коня? — недоуменно осведомился он, а когда Моргейна пересказала ему события дня, решительно объявил:
— Чепуха какая. Я с коней не падаю, — и вновь погрузился в сон.
А Моргейна все сидела рядом с ним, позволяя Ланселету держаться за свою руку и чувствуя, что сердце ее вот-вот разорвется от боли. Губы у нее еще горели от его поцелуев, и сладко ныла грудь. Однако мгновение было упущено, и молодая женщина отлично это понимала. Даже если Ланселет все вспомнит, его к ней не потянет; да никогда и не тянуло — он всего лишь пытался заглушить мучительные мысли о Гвенвифар и о своей любви к кузену и королю.
Стемнело. Где-то в глубине замка снова послышались звуки музыки — это играл Кевин. Там царили веселье, и песни, и смех. Внезапно дверь открылась и в комнату вошел сам Артур с факелом в руке.
— Сестра, как Ланселет?
— Он выживет; такую твердолобую голову проломить непросто, — натянуто пошутила она.
— Мы хотели, чтобы ты была в числе свидетелей, когда новобрачную возведут на брачное ложе, — ведь ты подписывала брачный контракт, — промолвил Артур. — Но, наверное, лучше не оставлять раненого одного; а попечению сенешаля я его не доверю, даже если сенешаль этот — Кэй. Ланселету изрядно посчастливилось, что рядом с ним — ты. Ты ведь ему приемная сестра, нет?
— Нет, — возразила Моргейна, ни с того ни с сего задохнувшись от гнева.
Артур подошел к постели, взял безвольную руку Ланселета в свои. Раненый застонал, зашевелился, поднял глаза, заморгал.
— Артур?
— Я здесь, друг мой, — отозвался король. Моргейна в жизни не слышала, чтобы голос его звучал так ласково и мягко.
— Твой конь… в порядке?
— С конем все хорошо. Черт его задери, — вспылил Артур. — Если бы ты погиб, на что мне конь? — Он едва сдерживал слезы.
— Как все… вышло?
— Да гусь треклятый взлетел. Мальчишка-гусятник прячется. Знает небось, что с паршивца шкуру живьем спустят!
— Не надо, — выдохнул Ланселет. — Он же всего-навсего скудоумный бедолага, что он смыслит? Его ли вина, что гуси похитрее его будут и один отбился от стада? Обещай мне, Гвидион, — Моргейна потрясенно осознала, что Ланселет обращается к королю, называя прежнее его имя. Артур пожал ему руку, наклонился, поцеловал раненого в щеку, стараясь не задеть синяка.
— Обещаю, Галахад. А теперь спи.
Ланселет до боли стиснул его руку.
— Я едва не испортил тебе брачную ночь, так? — проговорил он, и в словах этих Моргейна распознала собственную жестокую иронию.
— Испортил, да еще как — моя молодая жена так рыдала над тобою, что уж и не знаю, что она содеет, если однажды я проломлю себе голову, — со смехом отозвался Артур.
— Артур, ты, конечно, король, но раненому необходим покой! — гневно оборвала его Моргейна.
— Ты права. — Артур выпрямился. — Завтра я пришлю к нему мерлина; однако ж на ночь оставлять его одного не стоит…
— Я с ним побуду, — яростно заверила Моргейна.
— Ну, если ты уверена…
— Да возвращайся же к Гвенвифар! Тебя новобрачная ждет!
Артур обреченно вздохнул. И, помолчав минуту, признался:
— Я не знаю, что ей сказать. И что делать, тоже не знаю.
«Что за нелепость — он, никак, ждет, я стану наставлять его — или, может, его жену?» Под взглядом Артура молодая женщина опустила глаза. И мягко проговорила:
— Артур, это очень просто. Делай то, что подскажет тебе Богиня.
Он все глядел на Моргейну, точно побитый ребенок. И, наконец, хрипло выговорил, с трудом подбирая слова:
— Она… она никакая не Богиня. Просто девушка, и она… она напугана. — И, помолчав мгновение, выпалил:
— Моргейна, неужто ты не видишь, что я до сих пор…
Молодая женщина поняла, что это выше ее сил.
— Нет! — исступленно воскликнула она и воздела руку, властно призывая к молчанию. — Артур, запомни одно. Для нее ты всегда будешь богом. Так приди к ней, как Увенчанный Рогами…
Артур вздрогнул и поспешно осенил себя крестом.
— Господь меня прости; это — моя кара… — прошептал он наконец и надолго умолк. Так стояли они, глядя друг на друга и не в силах выговорить ни слова. Наконец Артур произнес:
— Моргейна, я не имею права… ты поцелуешь меня? Один-единственный раз?
— Брат мой… — Вздохнув, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в лоб. И пальцем начертила на его челе знак Богини. — Будь благословлен, — прошептала она. — Артур, ступай к ней, ступай к своей жене. Обещаю тебе, обещаю от имени Богини все будет хорошо, я клянусь тебе.
Артур сглотнул; мышцы его шеи напряглись и задвигались. Наконец, он отвернулся, избегая ее взгляда, и прошептал:
— Благослови тебя Господь, сестра.
И исчез за дверью.
Моргейна рухнула на стул и застыла недвижно, глядя на спящего Ланселета, истерзанная встающими в сознании образами. Лицо Ланселета… он улыбается ей в солнечных лучах на Холме. Гвенвифар, насквозь промокшая, цепляется за руку Ланселета; юбки ее волочатся по воде. Увенчанный Рогами бог, с лицом, перепачканным оленьей кровью, отдергивает полог пещеры. Губы Ланселета исступленно ласкают ей грудь — неужто это было лишь несколько часов назад?
— По крайней мере, — яростно прошептала она вслух, — в брачную ночь Артура он не будет грезить о Гвенвифар. — Молодая женщина прилегла на край кровати, осторожно прижалась всем телом к раненому и замерла — молча, даже не плача, во власти беспросветного отчаяния, против которого не помогут даже слезы. В ту ночь она не сомкнула глаз, борясь со Зрением, борясь со снами, борясь за безмолвие и оцепенелую отрешенность мыслей, — этому ее учили на Авалоне.
А вдали от нее, в самом крайнем крыле замка, Гвенвифар лежала, не в силах заснуть, и во власти вины и нежности глядела на Артура: волосы его переливались и мерцали в лунном свете, грудь мерно вздымалась и опадала; дышал он почти беззвучно. По щекам молодой женщины медленно текли слезы.
«Мне так хочется полюбить его», — подумала она и принялась молиться:
— Ох, Господи, пресвятая Дева Мария, помоги мне полюбить его так, как велит долг, он — мой король и лорд мой, и он так добр, так великодушен, он заслуживает жены, что любила бы его больше, чем в силах полюбить я. — Повсюду вокруг нее ночь дышала печалью и отчаянием.
«Но отчего же? — гадала Гвенвифар. — Ведь Артур счастлив. Ему не в чем упрекнуть меня. Так отчего же самый воздух словно пропитан горем?»
Глава 7
Как-то раз на исходе лета королева Гвенвифар с несколькими своими дамами расположились в зале Каэрлеона. День выдался жаркий; полдень уже миновал; большинство дам делали вид, что прядут или чешут остатки весенней шерсти, но веретенца вращались вяло, и даже королева, лучшая рукодельница из всех, уже давно не добавляла ни стежка к роскошному алтарному покрову, что вышивала для епископа.
Вздохнув, Моргейна отложила в сторону расчесанную для прядения шерсть. В это время года она всегда скучала по дому, тосковала по туманам, наползающим с моря на тинтагельские скалы… последний раз она любовалась ими совсем маленькой девочкой.
Артур и его соратники во главе Каэрлеонского легиона отправились на южное побережье осмотреть новую крепость, возведенную там союзными саксами. Этим летом набегов не случалось; очень может быть, что саксы, за исключением тех, что подписали с Артуром договор и мирно жили себе в области Кент, отказались от Британии навсегда. За два года существования Артурова конного легиона война против саксов свелась к случайным летним стычкам; однако Артур воспользовался предоставленной ему передышкой для того, чтобы укрепить береговую оборону.
— Опять пить хочется, — пожаловалась Элейна, дочь Пелинора. — Госпожа, можно, я схожу попрошу прислать еще кувшинов с водой?
— Позови Кэя, пусть он распорядится, — отвечала Гвенвифар.
«Как она повзрослела: из робкой, перепуганной девочки превратилась в настоящую королеву», — подумала про себя Моргейна.
— Надо было тебе послушаться короля и выйти замуж за Кэя, леди Моргейна, — заметила Элейна, возвращаясь и усаживаясь на скамейку рядом с молодой женщиной. — Он — единственный мужчина в замке, которому нет еще шестидесяти, и жене его никогда не придется спать одной по полгода.
— Так бери его себе, коли хочешь, — любезно ответствовала Моргейна.
— Я вот все дивлюсь твоему отказу, — промолвила Гвенвифар, точно былое разочарование не давало ей покоя и по сей день. — Вы так подходите друг другу: Кэй, приемный брат короля, взысканный его милостью, и ты, сестра Артура и герцогиня Корнуольская в своем праве, теперь, когда леди Игрейна обители уже не покидает!
Друзилла, дочка одного из герцогов восточных краев, прыснула себе под нос.
— Послушайте, если сестра короля выходит замуж за королевского брата, что это такое, как не кровосмешение?
— Сводная сестра и приемный брат, глупышка, — отозвалась Элейна. — Но признайся, леди Моргейна, уж не шрамы ли его и хромота тебя отпугивают? Кэй, конечно, не красавец, зато мужем станет хорошим.
— Вы меня не обманете, — отшутилась Моргейна с напускным благодушием, при том, что внутри у нее все кипело, — неужто все эти женщины ни о чем, кроме сватовства, думать просто не способны? — Мое семейное счастье с Кэем вас нисколько не заботит; вам лишь бы свадьбу сыграть, чтобы развеять летнюю скуку! Но нечего жадничать, нечего! Не далее как весной сэр Грифлет женился на Мелеас, вот и хватит вам свадеб до поры до времени! — Молодая женщина скользнула взглядом по Мелеас: у той под платьем уже обозначился округлившийся живот. — К следующему году, глядишь, и младенчик появится, будет вам над кем ворковать и суетиться!
— Но уж больно долго ты засиделась в девушках, леди Моргейна, — заметила Альенор Галльская. — И вряд ли ты можешь рассчитывать на партию более выгодную, нежели приемный брат самого короля!
— Замуж я не тороплюсь, а Кэй заглядывается на меня не больше, чем я на него.
— И верно, — хихикнула Гвенвифар. — Язык у него столь же ядовитый, как и у тебя, да и нрав не сахар — жене его терпения потребуется больше, чем святой Бригитте, а у тебя, Моргейна, колкий ответ всегда наготове!
— Кроме того, если Моргейна выйдет замуж, придется ей прясть на весь дом, — отозвалась Мелеас. — А Моргейна, как обычно, прялки чурается! — Мелеас вновь крутнула веретено, и прясло медленно опустилось к полу.
— Это верно, мне больше нравится шерсть чесать, да только уже ни клочка не осталось, — пожала плечами Моргейна, неохотно берясь за веретено.
— А ведь ты — лучшая пряха среди нас всех, — заметила Гвенвифар. — Нитка у тебя получается безупречно ровная да крепкая. А на мою посмотришь, так она уже и рвется.
— Это верно, руки у меня ловкие. Может статься, я просто устала от веретена; ведь мать научила меня прясть еще совсем маленькой, — согласилась Моргейна и нехотя принялась скручивать нить в пальцах.
Это верно — прясть она терпеть не могла и от этого занятия по возможности уклонялась… крутишь-вертишь нить в пальцах, принуждаешь свое тело к полной неподвижности, одни только пальцы работают, прясло вращается, вращается, опускаясь все ниже и ниже, к самому полу, вниз, а потом вверх, сучится нить, скользит между ладоней… — так просто при этом впасть в транс. А дамы между тем со вкусом сплетничали о всяческих пустяках дня: о Мелеас и ее утренних недомоганиях, или вот еще от двора Лота приехала некая женщина и привезла целый ворох скандальных историй о Лотовом распутстве… «Да уж, я бы многое могла им порассказать, кабы захотела; даже племянница жены едва избежала его похотливых объятий… Мне потребовалась вся моя сообразительность и острый язык в придачу, чтобы не угодить к нему в постель; девица или замужняя женщина, герцогиня или скотница, Лоту все равно, он за каждой юбкой ухлестывает…» Сучится, скручивается нить, вертится, вращается веретено. А ведь Гвидион, надо думать, уже совсем большой мальчик, ему целых три года исполнилось, самое время перейти от ручных котят и бабок к игрушечному мечу и деревянным рыцарям, вроде тех, что она вырезала для Гарета. Моргейне отчего-то вспомнилось, как она качала на коленях Артура — еще совсем маленькой девочкой в Каэрлеоне, при дворе Утера;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49