Я уже и место выбрал: крепость на холме, что стояла там задолго до римлян, глядя сверху вниз на Озеро; и при этом от нее до островного королевства твоего отца, Гвенвифар, рукой подать. Да ты этот холм знаешь: где река впадает в Озеро…
— Знаю, — кивнула королева. — Однажды, еще совсем маленькой девочкой, я отправилась туда собирать землянику. Там был старый разрушенный колодец, и еще мы нашли кремневые наконечники стрел — их еще называют эльфийскими молниями. Этот древний народ, что жил среди меловых холмов, оставил свои стрелы. «До чего странно, — подумала про себя Гвенвифар, — ведь были же времена, когда она любила гулять на свободе под необозримым высоким небом, даже не задумываясь ни о стенах, ни о безопасности оград; а теперь вот, стоит мне выйти за пределы стен, туда, где их не видно и прикоснуться к ним нельзя, как на меня накатывает тошнота и голова начинает кружиться. Почему-то теперь я ощущаю в животе сгусток страха, даже идя через двор, и убыстряю шаг, чтобы поскорее вновь дотронуться до надежной каменной кладки».
— Укрепить этот форт несложно, — промолвил Артур, — хотя надеюсь я, когда мы покончим с саксами, на острове воцарятся мир и благодать.
— Недостойное то пожелание для воина, брат, — возразил Кэй. — А чем же ты займешься во времена мира?
— Я призову к себе Кевина, дабы складывал он песни, и стану сам объезжать своих коней и скакать на них удовольствия ради, — отозвался Артур. — Мои соратники и я станем растить сыновей, и не придется нам вкладывать меч в крохотную ручонку прежде, чем отрок возмужает! И не надо будет мне страшиться, что они охромеют или погибнут, не успев повзрослеть. Кэй… ну разве не лучше оно было бы, если бы не пришлось посылать тебя на войну, когда ты еще не вошел в возраст и не научился защищать себя толком? Иногда меня мучает совесть, что это ты покалечен, а не я, — только потому, что Экторий берег меня для Утера! — Артур окинул приемного брата участливым, любящим взглядом, и Кэй широко усмехнулся в ответ.
— А военные искусства мы сохраним, устраивая забавы и игры, как оно водилось у древних, — подхватил Ланселет, — а победителя увенчаем лавровыми венками… кстати, Артур, что такое лавр и растет ли он на здешних островах? Или только в земле Ахилла и Александра?
— Об этом лучше спросить мерлина, — подсказала Моргейна, видя, что Артур затрудняется с ответом. — Я вот тоже не знаю, растет у нас лавр или нет, а только довольно и других растений на венки для победителей в этих ваших состязаниях!
— Найдутся у нас венки и для арфистов, — промолвил Ланселет. — Спой нам, Моргейна.
— Тогда, пожалуй, спою-ка я лучше прямо сейчас, — отозвалась Моргейна. — А то сомневаюсь я, что, когда вы, мужчины, начнете свои игрища, женщинам дозволят петь. — Она взяла арфу и заиграла. Сидела Моргейна неподалеку от того места, где не далее как нынче днем увидела кровь у королевского очага… неужто предсказание и впрямь сбудется или это лишь досужие домыслы? В конце концов, с чего она взяла, что до сих пор обладает Зрением? Ныне Зрение вообще не дает о себе знать, кроме как во время этих нежеланных трансов…
Моргейна запела древний плач, некогда слышанный в Тинтагеле, — плач рыбачки, на глазах у которой корабли унесло в море. Молодая женщина видела: все подпали под власть ее голоса; и вот в безмолвии зала зазвучали старинные песни островов, которых она наслушалась при дворе Лота: легенда о девушке-тюлене, что вышла из моря, дабы отыскать возлюбленного среди смертных, и напевы одиноких пастушек, и ткацкие песни, и те, что поют, расчесывая кудель. И даже когда голос ее сел, собравшиеся никак не желали ее отпускать. Моргейна протестующе воздела руки.
— Довольно… нет, право же, не могу больше. Я охрипла, что твой ворон.
Вскорости после того Артур велел слугам погасить факелы в зале и проводить гостей спать. В обязанности Моргейны входило позаботиться о том, чтобы незамужние девушки из свиты королевы благополучно улеглись в длинной верхней комнате позади покоев самой Гвенвифар, в противоположной части дворца, как можно дальше от помещений солдат и воинов. Однако она помешкала мгновение, задержав взгляд на Артуре с Гвенвифар, что как раз желали Ланселету доброй ночи.
— Я велела служанкам приготовить тебе лучшую из свободных постелей, Ланселет, — промолвила Гвенвифар, но тот лишь рассмеялся и покачал головой.
— Я солдат — мой долг велит мне сперва разместить на ночь коней и дружину, прежде чем засыпать самому.
Артур фыркнул от смеха, одной рукою обнимая жену за талию.
— Надо бы тебя женить, Ланс, — небось не будешь тогда мерзнуть ночами. Я, конечно, назначил тебя своим конюшим, но это вовсе не повод, чтобы ночевать в стойле!
Гвенвифар встретила взгляд Ланселета — и у нее заныло в груди. Ей казалось, будто она почти читает его мысли, будто он того и гляди вслух повторит то, что как-то раз уже говорил: «Мое сердце настолько полно моей королевой, что для других дам места просто не осталось…» Гвенвифар затаила дыхание, но Ланселет лишь вздохнул, улыбнулся ей, и она сказала про себя: «Нет, я — верная жена, я — христианка; предаваться подобным думам — уже грех; должно мне исполнить епитимью». А в следующий миг горло у нее сдавило так, что невозможно стало глотать, и пришла непрошеная мысль: «Мне суждено жить в разлуке с любимым; то не достаточная ли епитимья?» Гвенвифар тяжко вздохнула, и Артур удивленно оглянулся на нее.
— Что такое, любимая, ты не поранилась?
— Я… булавкой укололась, — промолвила она, отворачиваясь, и сделала вид, что ищет булавку в складках платья. Поймала на себе неотрывный взгляд Моргейны — и закусила губу. «Вечно она за мной следит, просто-таки глаз не сводит… а ведь она обладает Зрением; неужто все мои грешные мысли ей ведомы? Вот поэтому она и смотрит на меня с таким презрением?»
И однако же Моргейна неизменно относилась к ней с сестринской добротой. А когда она, Гвенвифар, была беременна, на первый год их с Артуром брака, — тогда она заболела лихорадкой и на пятом месяце у нее случился выкидыш, — никого из придворных дам она просто видеть не могла, и Моргейна ухаживала за нею, точно мать родная. Ну не стыдно ли — быть такой неблагодарной?
Ланселет вновь пожелал им доброй ночи и удалился. Гвенвифар едва ли не болезненно ощущала руку Артура на своей талии и жадно-нетерпеливый взгляд. Ну что ж, они столько времени провели в разлуке… И тут на нее накатило острое чувство досады. «С тех пор я так ни разу и не забеременела… неужто он даже ребенка мне дать не в силах?»
Ох, но ведь здесь, конечно же, виновата она сама, и никто иной — одна повитуха как-то рассказывала ей, что это все равно как недуг у коров, когда они выкидывают телят нерожденными, снова и снова, а порою болезнь эта передается и женщинам, так, что они ребенка не могут проносить больше месяца или двух, от силы трех. Должно быть, однажды, по собственной беспечности, она подхватила этот недуг: скажем, не вовремя вошла в маслодельню, или выпила молока коровы, которая выкинула теленка; и теперь сын и наследник ее господина поплатился за это жизнью, и все это — ее рук дело, и только ее… Терзаясь угрызениями совести, она последовала за Артуром в супружеские покои.
— А я ведь не шутил, Гвен, — промолвил Артур, усаживаясь и стягивая кожаные штаны. — Нам и впрямь надо бы женить Ланселета. Ты ведь видела, все мальчишки так к нему и льнут, а уж он-то с ними как хорош! Должно ему обзавестись своими сыновьями. Гвен, я придумал! А женим-ка мы его на Моргейне!
— Нет! — выкрикнула Гвенвифар, не подумав, и Артур озадаченно поднял глаза.
— Да что с тобой такое? По-моему, лучше и не придумаешь: правильный выбор, что и говорить! Моя дорогая сестрица и мой лучший друг! А дети их, между прочим, в любом случае станут наследниками трона, ежели боги нам с тобою детей не пошлют… Нет-нет, не плачь, любовь моя, — взмолился Артур, и Гвенвифар, униженная и пристыженная, поняла, что лицо ее исказилось от рыданий. — Я и не думал тебя упрекать, любовь моя ненаглядная, дети приходят по воле Богини, но только ей одной ведомо, когда у нас родятся дети и родятся ли вообще. И хотя Гавейн мне дорог, нежелательно мне, чтобы в случае моей смерти на трон взошел Лотов сын. Моргейна — дитя моей матери, а Ланселет — кузен мне…
— Что Ланселету проку с того, есть у него сыновья или нет, — возразила Гвенвифар. — Он — пятый, если не шестой, сын короля Бана, и притом бастард…
— Вот уж не ждал услышать, чтобы ты — ты, не кто другой! — попрекала моего родича и лучшего друга его происхождением, — одернул ее Артур. — Кроме того, он не просто бастард, но дитя дубрав и Великого Брака…
— Языческие оргии! На месте короля Бана я бы давно очистила свое королевство от всей этой колдовской мерзости — да и тебе должно бы!
Артур неуютно поежился, забираясь под одеяло.
— То-то невзлюбил бы меня Ланселет, если бы я изгнал из королевства его мать! И я дал обет чтить Авалон, поклявшись на мече, что подарили мне в день коронования.
Гвенвифар подняла глаза на могучий Эскалибур, что висел на краю кровати в магических ножнах, покрытых таинственными символами: знаки переливались бледным серебром и словно потешались над нею. Королева погасила свет и прилегла рядом с Артуром.
— Господь наш Иисус сохранил бы тебя лучше всяких там нечестивых заклятий! Надеюсь, тебе-то, перед тем как стать королем, не пришлось иметь дела с этими их мерзкими богинями и чародейством, правда? Я знаю, во времена Утера такое бывало, но ныне это — христианская земля!
Артур беспокойно заворочался.
— В этой земле много жителей, — Древний народ жил здесь задолго до прихода римлян, — не можем же мы отобрать их богов! А что бы уж там ни случилось до моей коронации… это тебя никоим образом не касается, моя Гвенвифар.
— Нельзя служить двум господам, — настаивала королева, удивляясь собственной дерзости. — Хотелось бы мне, чтобы стал ты всецело христианским королем, лорд мой.
— Я присягнул на верность всем моим подданным, — возразил Артур, — а не только тем, что идут за Христом…
— Сдается мне, вот кто твои враги, а вовсе не саксы, — промолвила Гвенвифар, — христианскому королю должно воевать лишь с теми, кто не верует в Христа.
Артур делано рассмеялся:
— Вот теперь ты говоришь в точности как епископ Патриций. Он хочет, чтобы мы обращали саксов в христианство, дабы жить с ними в мире и согласии, а не рубили их мечами. Что до меня, так я вроде тех священников давних времен, к которым обратились с просьбой прислать к саксам миссионеров — и знаешь, что они ответили, жена моя?
— Нет, этого я не слышала…
— Они сказали, что, дескать, никаких миссионеров к саксам не пошлют, а то, чего доброго, придется встретиться с ними не только в бою, но еще и перед Господним троном. — Артур расхохотался от души, однако Гвенвифар даже не улыбнулась. Спустя какое-то время король тяжко вздохнул.
— Ну что ж, подумай об этом, моя Гвенвифар. По мне, так брака более удачного и не придумаешь: мой лучший друг и моя сестра. Вот тогда Ланселет станет мне братом, а его сыновья — моими наследниками… — И добавил, обнимая жену в темноте:
— Но теперь мы с тобою, ты и я, любовь моя, попытаемся сделать так, чтобы никакие другие наследники нам не понадобились, кроме тех, которых подаришь мне ты.
— Дай-то Бог, — прошептала Гвенвифар, прижимаясь к мужу, и попыталась выбросить из головы все и думать лишь об Артуре.
Моргейна проследила, чтобы все ее подопечные легли, а сама задержалась у окна, во власти смутного беспокойства.
— Ложись спать, Моргейна; поздно уже, и ты, надо думать, устала, — шепнула Элейна, спавшая с нею на одной постели. Молодая женщина покачала головой.
— Кажется, это луна будоражит мне кровь нынче ночью… спать совсем не хочется. — Моргейне отчаянно не хотелось ложиться и закрывать глаза; даже если не даст о себе знать Зрение, воображение истерзает ее и измучает. Повсюду вокруг только что возвратившиеся из похода мужчины воссоединились с женами… все равно как в праздник Белтайн на Авалоне, подумала она, криво улыбаясь в темноте… даже те, кто не женат, наверняка нашли себе женщин на эту ночь. Все, начиная от короля и его супруги вплоть до последнего конюха, заснут нынче в чьих-то объятиях, кроме девиц из свиты королевы; Гвенвифар почитает своим долгом беречь их целомудрие, в точности как говорил Балан: «А меня стерегут заодно с королевиными прислужницами».
Ланселет, день Артуровой свадьбы… все это закончилось ничем, причем не по их вине. «И Ланселет при дворе почти не бывает… потому, верно, чтобы не видеть Гвенвифар в объятиях Артура! Но сегодня он здесь…»..И, подобно ей, Моргейне, тоже проведет эту ночь в одиночестве среди воинов и всадников, надо думать, мечтая о королеве, о единственной женщине во всем королевстве, что для него недоступна. Ибо воистину любая другая придворная дама, замужняя либо девица, столь же охотно распахнет ему объятия, как и она, Моргейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Знаю, — кивнула королева. — Однажды, еще совсем маленькой девочкой, я отправилась туда собирать землянику. Там был старый разрушенный колодец, и еще мы нашли кремневые наконечники стрел — их еще называют эльфийскими молниями. Этот древний народ, что жил среди меловых холмов, оставил свои стрелы. «До чего странно, — подумала про себя Гвенвифар, — ведь были же времена, когда она любила гулять на свободе под необозримым высоким небом, даже не задумываясь ни о стенах, ни о безопасности оград; а теперь вот, стоит мне выйти за пределы стен, туда, где их не видно и прикоснуться к ним нельзя, как на меня накатывает тошнота и голова начинает кружиться. Почему-то теперь я ощущаю в животе сгусток страха, даже идя через двор, и убыстряю шаг, чтобы поскорее вновь дотронуться до надежной каменной кладки».
— Укрепить этот форт несложно, — промолвил Артур, — хотя надеюсь я, когда мы покончим с саксами, на острове воцарятся мир и благодать.
— Недостойное то пожелание для воина, брат, — возразил Кэй. — А чем же ты займешься во времена мира?
— Я призову к себе Кевина, дабы складывал он песни, и стану сам объезжать своих коней и скакать на них удовольствия ради, — отозвался Артур. — Мои соратники и я станем растить сыновей, и не придется нам вкладывать меч в крохотную ручонку прежде, чем отрок возмужает! И не надо будет мне страшиться, что они охромеют или погибнут, не успев повзрослеть. Кэй… ну разве не лучше оно было бы, если бы не пришлось посылать тебя на войну, когда ты еще не вошел в возраст и не научился защищать себя толком? Иногда меня мучает совесть, что это ты покалечен, а не я, — только потому, что Экторий берег меня для Утера! — Артур окинул приемного брата участливым, любящим взглядом, и Кэй широко усмехнулся в ответ.
— А военные искусства мы сохраним, устраивая забавы и игры, как оно водилось у древних, — подхватил Ланселет, — а победителя увенчаем лавровыми венками… кстати, Артур, что такое лавр и растет ли он на здешних островах? Или только в земле Ахилла и Александра?
— Об этом лучше спросить мерлина, — подсказала Моргейна, видя, что Артур затрудняется с ответом. — Я вот тоже не знаю, растет у нас лавр или нет, а только довольно и других растений на венки для победителей в этих ваших состязаниях!
— Найдутся у нас венки и для арфистов, — промолвил Ланселет. — Спой нам, Моргейна.
— Тогда, пожалуй, спою-ка я лучше прямо сейчас, — отозвалась Моргейна. — А то сомневаюсь я, что, когда вы, мужчины, начнете свои игрища, женщинам дозволят петь. — Она взяла арфу и заиграла. Сидела Моргейна неподалеку от того места, где не далее как нынче днем увидела кровь у королевского очага… неужто предсказание и впрямь сбудется или это лишь досужие домыслы? В конце концов, с чего она взяла, что до сих пор обладает Зрением? Ныне Зрение вообще не дает о себе знать, кроме как во время этих нежеланных трансов…
Моргейна запела древний плач, некогда слышанный в Тинтагеле, — плач рыбачки, на глазах у которой корабли унесло в море. Молодая женщина видела: все подпали под власть ее голоса; и вот в безмолвии зала зазвучали старинные песни островов, которых она наслушалась при дворе Лота: легенда о девушке-тюлене, что вышла из моря, дабы отыскать возлюбленного среди смертных, и напевы одиноких пастушек, и ткацкие песни, и те, что поют, расчесывая кудель. И даже когда голос ее сел, собравшиеся никак не желали ее отпускать. Моргейна протестующе воздела руки.
— Довольно… нет, право же, не могу больше. Я охрипла, что твой ворон.
Вскорости после того Артур велел слугам погасить факелы в зале и проводить гостей спать. В обязанности Моргейны входило позаботиться о том, чтобы незамужние девушки из свиты королевы благополучно улеглись в длинной верхней комнате позади покоев самой Гвенвифар, в противоположной части дворца, как можно дальше от помещений солдат и воинов. Однако она помешкала мгновение, задержав взгляд на Артуре с Гвенвифар, что как раз желали Ланселету доброй ночи.
— Я велела служанкам приготовить тебе лучшую из свободных постелей, Ланселет, — промолвила Гвенвифар, но тот лишь рассмеялся и покачал головой.
— Я солдат — мой долг велит мне сперва разместить на ночь коней и дружину, прежде чем засыпать самому.
Артур фыркнул от смеха, одной рукою обнимая жену за талию.
— Надо бы тебя женить, Ланс, — небось не будешь тогда мерзнуть ночами. Я, конечно, назначил тебя своим конюшим, но это вовсе не повод, чтобы ночевать в стойле!
Гвенвифар встретила взгляд Ланселета — и у нее заныло в груди. Ей казалось, будто она почти читает его мысли, будто он того и гляди вслух повторит то, что как-то раз уже говорил: «Мое сердце настолько полно моей королевой, что для других дам места просто не осталось…» Гвенвифар затаила дыхание, но Ланселет лишь вздохнул, улыбнулся ей, и она сказала про себя: «Нет, я — верная жена, я — христианка; предаваться подобным думам — уже грех; должно мне исполнить епитимью». А в следующий миг горло у нее сдавило так, что невозможно стало глотать, и пришла непрошеная мысль: «Мне суждено жить в разлуке с любимым; то не достаточная ли епитимья?» Гвенвифар тяжко вздохнула, и Артур удивленно оглянулся на нее.
— Что такое, любимая, ты не поранилась?
— Я… булавкой укололась, — промолвила она, отворачиваясь, и сделала вид, что ищет булавку в складках платья. Поймала на себе неотрывный взгляд Моргейны — и закусила губу. «Вечно она за мной следит, просто-таки глаз не сводит… а ведь она обладает Зрением; неужто все мои грешные мысли ей ведомы? Вот поэтому она и смотрит на меня с таким презрением?»
И однако же Моргейна неизменно относилась к ней с сестринской добротой. А когда она, Гвенвифар, была беременна, на первый год их с Артуром брака, — тогда она заболела лихорадкой и на пятом месяце у нее случился выкидыш, — никого из придворных дам она просто видеть не могла, и Моргейна ухаживала за нею, точно мать родная. Ну не стыдно ли — быть такой неблагодарной?
Ланселет вновь пожелал им доброй ночи и удалился. Гвенвифар едва ли не болезненно ощущала руку Артура на своей талии и жадно-нетерпеливый взгляд. Ну что ж, они столько времени провели в разлуке… И тут на нее накатило острое чувство досады. «С тех пор я так ни разу и не забеременела… неужто он даже ребенка мне дать не в силах?»
Ох, но ведь здесь, конечно же, виновата она сама, и никто иной — одна повитуха как-то рассказывала ей, что это все равно как недуг у коров, когда они выкидывают телят нерожденными, снова и снова, а порою болезнь эта передается и женщинам, так, что они ребенка не могут проносить больше месяца или двух, от силы трех. Должно быть, однажды, по собственной беспечности, она подхватила этот недуг: скажем, не вовремя вошла в маслодельню, или выпила молока коровы, которая выкинула теленка; и теперь сын и наследник ее господина поплатился за это жизнью, и все это — ее рук дело, и только ее… Терзаясь угрызениями совести, она последовала за Артуром в супружеские покои.
— А я ведь не шутил, Гвен, — промолвил Артур, усаживаясь и стягивая кожаные штаны. — Нам и впрямь надо бы женить Ланселета. Ты ведь видела, все мальчишки так к нему и льнут, а уж он-то с ними как хорош! Должно ему обзавестись своими сыновьями. Гвен, я придумал! А женим-ка мы его на Моргейне!
— Нет! — выкрикнула Гвенвифар, не подумав, и Артур озадаченно поднял глаза.
— Да что с тобой такое? По-моему, лучше и не придумаешь: правильный выбор, что и говорить! Моя дорогая сестрица и мой лучший друг! А дети их, между прочим, в любом случае станут наследниками трона, ежели боги нам с тобою детей не пошлют… Нет-нет, не плачь, любовь моя, — взмолился Артур, и Гвенвифар, униженная и пристыженная, поняла, что лицо ее исказилось от рыданий. — Я и не думал тебя упрекать, любовь моя ненаглядная, дети приходят по воле Богини, но только ей одной ведомо, когда у нас родятся дети и родятся ли вообще. И хотя Гавейн мне дорог, нежелательно мне, чтобы в случае моей смерти на трон взошел Лотов сын. Моргейна — дитя моей матери, а Ланселет — кузен мне…
— Что Ланселету проку с того, есть у него сыновья или нет, — возразила Гвенвифар. — Он — пятый, если не шестой, сын короля Бана, и притом бастард…
— Вот уж не ждал услышать, чтобы ты — ты, не кто другой! — попрекала моего родича и лучшего друга его происхождением, — одернул ее Артур. — Кроме того, он не просто бастард, но дитя дубрав и Великого Брака…
— Языческие оргии! На месте короля Бана я бы давно очистила свое королевство от всей этой колдовской мерзости — да и тебе должно бы!
Артур неуютно поежился, забираясь под одеяло.
— То-то невзлюбил бы меня Ланселет, если бы я изгнал из королевства его мать! И я дал обет чтить Авалон, поклявшись на мече, что подарили мне в день коронования.
Гвенвифар подняла глаза на могучий Эскалибур, что висел на краю кровати в магических ножнах, покрытых таинственными символами: знаки переливались бледным серебром и словно потешались над нею. Королева погасила свет и прилегла рядом с Артуром.
— Господь наш Иисус сохранил бы тебя лучше всяких там нечестивых заклятий! Надеюсь, тебе-то, перед тем как стать королем, не пришлось иметь дела с этими их мерзкими богинями и чародейством, правда? Я знаю, во времена Утера такое бывало, но ныне это — христианская земля!
Артур беспокойно заворочался.
— В этой земле много жителей, — Древний народ жил здесь задолго до прихода римлян, — не можем же мы отобрать их богов! А что бы уж там ни случилось до моей коронации… это тебя никоим образом не касается, моя Гвенвифар.
— Нельзя служить двум господам, — настаивала королева, удивляясь собственной дерзости. — Хотелось бы мне, чтобы стал ты всецело христианским королем, лорд мой.
— Я присягнул на верность всем моим подданным, — возразил Артур, — а не только тем, что идут за Христом…
— Сдается мне, вот кто твои враги, а вовсе не саксы, — промолвила Гвенвифар, — христианскому королю должно воевать лишь с теми, кто не верует в Христа.
Артур делано рассмеялся:
— Вот теперь ты говоришь в точности как епископ Патриций. Он хочет, чтобы мы обращали саксов в христианство, дабы жить с ними в мире и согласии, а не рубили их мечами. Что до меня, так я вроде тех священников давних времен, к которым обратились с просьбой прислать к саксам миссионеров — и знаешь, что они ответили, жена моя?
— Нет, этого я не слышала…
— Они сказали, что, дескать, никаких миссионеров к саксам не пошлют, а то, чего доброго, придется встретиться с ними не только в бою, но еще и перед Господним троном. — Артур расхохотался от души, однако Гвенвифар даже не улыбнулась. Спустя какое-то время король тяжко вздохнул.
— Ну что ж, подумай об этом, моя Гвенвифар. По мне, так брака более удачного и не придумаешь: мой лучший друг и моя сестра. Вот тогда Ланселет станет мне братом, а его сыновья — моими наследниками… — И добавил, обнимая жену в темноте:
— Но теперь мы с тобою, ты и я, любовь моя, попытаемся сделать так, чтобы никакие другие наследники нам не понадобились, кроме тех, которых подаришь мне ты.
— Дай-то Бог, — прошептала Гвенвифар, прижимаясь к мужу, и попыталась выбросить из головы все и думать лишь об Артуре.
Моргейна проследила, чтобы все ее подопечные легли, а сама задержалась у окна, во власти смутного беспокойства.
— Ложись спать, Моргейна; поздно уже, и ты, надо думать, устала, — шепнула Элейна, спавшая с нею на одной постели. Молодая женщина покачала головой.
— Кажется, это луна будоражит мне кровь нынче ночью… спать совсем не хочется. — Моргейне отчаянно не хотелось ложиться и закрывать глаза; даже если не даст о себе знать Зрение, воображение истерзает ее и измучает. Повсюду вокруг только что возвратившиеся из похода мужчины воссоединились с женами… все равно как в праздник Белтайн на Авалоне, подумала она, криво улыбаясь в темноте… даже те, кто не женат, наверняка нашли себе женщин на эту ночь. Все, начиная от короля и его супруги вплоть до последнего конюха, заснут нынче в чьих-то объятиях, кроме девиц из свиты королевы; Гвенвифар почитает своим долгом беречь их целомудрие, в точности как говорил Балан: «А меня стерегут заодно с королевиными прислужницами».
Ланселет, день Артуровой свадьбы… все это закончилось ничем, причем не по их вине. «И Ланселет при дворе почти не бывает… потому, верно, чтобы не видеть Гвенвифар в объятиях Артура! Но сегодня он здесь…»..И, подобно ей, Моргейне, тоже проведет эту ночь в одиночестве среди воинов и всадников, надо думать, мечтая о королеве, о единственной женщине во всем королевстве, что для него недоступна. Ибо воистину любая другая придворная дама, замужняя либо девица, столь же охотно распахнет ему объятия, как и она, Моргейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49