О да, он — ее дорогой супруг и лорд, она искренне его любит. Он взял ее как довесок к приданому, в глаза невесты не видя; однако же любил ее, холил? и лелеял, и почитал… не ее вина, что она не в силах исполнить первейший долг королевы и родить Артуру сына и наследника для королевства.
Ланселет… нет, она дала себе слово, когда тот в последний раз уезжал от двора, что больше не станет о нем думать. Она по-прежнему алкала его сердцем, телом и душою, однако поклялась быть Артуру верной и преданной женой; никогда больше не позволит она Ланселету даже тех игр и ласк, после которых оба они тосковали о большем… Это означает играть с грехом, даже если дальше они не идут.
Белтайн. Ну что ж, пожалуй, как христианке и королеве христианского двора, долг велит ей устроить в этот день забавы и пиршества, дабы все подданные ее повеселились, не подвергая опасности свои души. Гвиневера полагала, что Артур объявил по всей стране о том, что на Пятидесятницу затеваются турниры и игрища и победителей ждут награды; так король поступал всякий год с тех пор, как двор перебрался в Камелот; однако в замке наберется достаточно народу, чтобы устроить состязания и в этот день тоже; а в качестве трофея отлично сгодится серебряная чаша. Будут танцы, музыканты сыграют на арфе; а что до женщин, так она предложит ленту в награду той, что спрядет за час больше шерсти или выткет самый большой кусок гобелена; да-да, надо отвлечь народ невинными развлечениями, чтобы никто из ее подданных не жалел о запретных игрищах на Драконьем острове. Королева села на постели и принялась одеваться; нужно пойти поговорить с Кэем, не откладывая.
Но хотя королева хлопотала все утро, не покладая рук, и хотя Артур, когда она рассказала мужу о своей затее, пришел в полный восторг и в свою очередь все утро обсуждал с Кэем награды для лучших мечников и всадников; да, и надо бы еще какой-нибудь трофей подобрать для победителя среди отроков! — однако же Гвенвифар так и не смогла избавиться от грызущего беспокойства. «В этот день древние Боги велят нам чтить плодородие и плодовитость, а я… я по-прежнему бесплодна». И вот, за час до полудня, — когда герольды затрубят в трубы, созывая народ на ристалище к началу состязаний, — Гвенвифар отправилась к Моргейне, сама еще не зная, что ей скажет.
Моргейна взяла на себя надзор за красильней, где окрашивали спряденную шерсть, и приглядывала за королевиной пивоварней: она знала, как не дать скиснуть сваренному элю, как перегонять спирт для лекарственных снадобий, как изготовлять из цветочных лепестков духи более тонкие, нежели привозные из-за моря, те, что стоят дороже золота. Кое-кто из обитательниц замка всерьез считал это магией, однако Моргейна уверяла, что нет; просто она изучала свойства растений, цветов и злаков. Любая женщина, твердила Моргейна, способна делать то же самое, ежели не пожалеет сил и времени и ежели руки у нее не крюки.
Гвенвифар отыскала Моргейну в пивоварне: подобрав подол парадного платья и накрыв волосы куском ткани, она принюхивалась к испортившемуся содержимому корчаги.
— Вылейте это, — распорядилась она. — Надо думать, закваска остыла; вот пиво и скисло. Завтра сварим еще; а на сегодня пива хватит, и с избытком, даже на королевин пир, раз уж пришла ей в голову этакая блажь.
— А тебе, значит, пир не в радость, сестрица? — спросила королева.
Моргейна развернулась к вошедшей.
— Не то чтобы, — отвечала она, — однако дивлюсь я, что ты, Гвен, затеяла праздник: я-то полагала, что на Белтайн у нас будет сплошной пост да благочестивые моления, хотя бы того ради, чтобы все видели: ты — не из тех, кто станет веселиться в честь Богини полей и хлебов.
Гвенвифар покраснела; она понятия не имела, потешается ли над нею Моргейна или говорит серьезно.
— Возможно, Господь распорядился, чтобы весь народ веселился в честь прихода лета, а про Богиню и упоминать незачем… ох, сама не знаю, что и думать… а ты — ты веришь, что Богиня дарит жизнь полям и нивам, и утробам овец, телиц и женщин?
— Так учили меня на Авалоне, Гвен. А почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
Моргейна сдернула с головы лоскут, которым прикрывала волосы, и Гвенвифар внезапно осознала: да ведь она красива! Моргейна старше Гвенвифар, — ей, надо думать, уже за тридцать; а сама словно ни на день не состарилась с того самого дня, когда Гвен увидела ее в первый раз… не зря все считают ее колдуньей! На ней было платье из тонкой темно-синей шерсти, очень простое и строгое, однако темные волосы перевивали цветные ленты; подхваченные за ушами, шелковистые пряди скреплялись золотой шпилькой. Рядом с Моргейной Гвенвифар ощущала себя сущей наседкой, невзрачной домохозяйкой, даже при том, что она — Верховная королева Британии, а Моргейна — лишь герцогиня, да еще и язычница в придачу.
Моргейна столько всего знает, а сама она ужас до чего невежественна: только и умеет, что написать свое имя да с грехом пополам разбирать Евангелие. А вот Моргейна в книжной премудрости весьма преуспела, читает и пишет, да и в делах хозяйственных тоже сведуща: умеет прясть и ткать, и вышивать шелком, и пряжу красить, и пиво варить; а в придачу еще и в травах и в магии разбирается.
— Сестрица… об этом поминают в шутку… но… но правда ли, что ты знаешь… всевозможные заклинания и заговоры на зачатие? — запинаясь, выговорила Гвенвифар наконец. — Я… я не могу больше так жить: каждая придворная дама провожает взглядом каждый кусок, что я беру в рот, высматривая, не беременна ли я, или примечает, как туго я затягиваю пояс! Моргейна, если ты и в самом деле знаешь такие заговоры, если слухи не врут… сестра моя, заклинаю тебя… не поможешь ли мне своим искусством?
Растроганная, встревоженная, Моргейна коснулась рукою плеча Гвенвифар.
— Да, это правда; на Авалоне говорят, что амулеты могут поспособствовать, если женщина все никак не родит, а должна бы… но, Гвенвифар… — Она замялась, и лицо королевы заполыхало краской стыда. Наконец Моргейна продолжила:
— Но я — не Богиня. Может статься, такова ее воля, что у вас с Артуром не будет детей. Ты в самом деле хочешь попытаться изменить замысел Божий заклинаниями и амулетами?
— Даже Христос молился в саду: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…» — исступленно выкрикнула Гвенвифар.
— А еще Он прибавлял: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты», — напомнила ей Моргейна.
— Дивлюсь я, что ты знаешь такие вещи…
— Гвенвифар, я прожила при дворе Игрейны целых одиннадцать лет и проповедей наслушалась никак не меньше тебя.
— И все же не понимаю я, как может Господь желать того, чтобы по смерти Артура в королевстве вновь воцарился хаос, — воскликнула Гвенвифар, словно со стороны слыша собственный голос: пронзительный, резкий, озлобленный. — Все эти годы я была верна мужу… да, я знаю, что ты мне не веришь; ты небось думаешь так же, как все придворные дамы: дескать, я изменила лорду моему с Ланселетом… но это не так, Моргейна, клянусь тебе, это не так…
— Гвен, Гвен! Я не исповедник тебе! Я тебя ни в чем не обвиняла!
— Но могла бы, кабы захотела; и, сдается мне, ты ревнуешь, — отпарировала Гвенвифар в бешенстве и тут же покаянно воскликнула:
— Ох, нет! Нет, не хочу я с тобой ссориться, Моргейна, сестра моя, — ох, нет, я же пришла умолять тебя о помощи… — Из глаз ее потоком хлынули слезы. — Я ничего дурного не делала, я всегда была хорошей и верной женой, я вела дом моего супруга и тщилась ни в коем случае не опозорить его двор, я молилась за него, я старалась исполнять волю Божию, ни малую толику не погрешила я против долга, и все же… и все же… за всю мою верность и преданность… ничего я с этой сделки не получила, ройным счетом ничего! Каждая уличная шлюха, каждая распутница из тех, что таскается с солдатскими обозами, они-то щеголяют своими огромными животами, своей плодовитостью, в то время как я… я… ничего у меня нет, ничего… — И Гвенвифар бурно разрыдалась, закрыв лицо руками.
Голос Моргейны звучал озадаченно, но ласково. Она обняла королеву за плечи и привлекла ее к себе.
— Не плачь, ну, не плачь же… Гвенвифар, посмотри же на меня: тебе и впрямь так горько, что ты бездетна?
— Я ни о чем другом и думать не могу, денно и нощно… — всхлипнула Гвенвифар, пытаясь сдержать рыдания.
— Да, вижу, тяжко тебе приходится, — промолвила Моргейна после долгой паузы. Ей казалось, она слышит мысли Гвенвифар так же ясно, как если бы та облекла их в слова:
«Будь у меня ребенок, я бы не думала денно и нощно о любви, что искушает меня и заставляет забыть о чести, ибо все свои мысли посвящала бы я Артурову сыну».
— Хотела бы я помочь тебе, сестра… но не лежит у меня душа к амулетам и магии. На Авалоне нас учат, что простецам такие вещи, может, и нужны, но мудрые с ними не связываются и мирятся с участью, что назначили им Боги… — Произнося эти слова, Моргейна чувствовала себя сущей лицемеркой; ей вспомнилось то утро, когда она отправилась искать корешки и травы для настоя, способного избавить ее от Артурова ребенка. И это называется — покорствовать воле Богини?
Но ведь в конце концов она отказалась от своего замысла…
И, во власти внезапно накатившей усталости, Моргейна подумала: «Я, не желавшая никакого ребенка, едва не умерла родами, но произвела-таки дитя на свет; Гвенвифар денно и нощно молится о ребенке, но пусто ее чрево и руки пусты. И в этом — благость воли Богов?»
Однако же Моргейна сочла своим долгом предостеречь королеву:
— Гвенвифар, пойми вот что: амулеты зачастую срабатывают не так, как тебе бы того желалось. С чего ты взяла, что Богиня, которой служу я, сможет послать тебе сына, в то время как твоему Господу, который в твоих глазах более всемогущ, чем все прочие Боги, вместе взятые, это не под силу?
Слова Моргейны прозвучали кощунством, и Гвенвифар сгорала со стыда. Однако же она поразмыслила — и сдавленно проговорила вслух:
— Думаю, это потому, что Господу дела нет до женщин: все его священники — мужчины, а в Священном Писании тут и там говорится, что женщины — искусительницы и порождение зла; может статься, поэтому Бог меня и не слышит. А о ребенке я воззову к Богине… Господу все равно… — И Гвенвифар вновь бурно зарыдала. — Моргейна, — восклицала она, — если и ты не в силах мне помочь, я клянусь, что сегодня же ночью отправлюсь на Драконий остров на лодке, я дам слуге золота, чтобы отвез меня туда, и когда заполыхают костры, я тоже стану умолять Богиню подарить мне дитя… Клянусь тебе, Моргейна, что я это сделаю… — И королева увидела себя в свете костров: вот она обходит пламя кругом, вот удаляется в ночь во власти безликого незнакомца, покоится в его объятиях… при этой мысли все тело ее оцепенело от боли и отдающего стыдом наслаждения.
Холодея от ужаса, Моргейна слушала ее излияния. «Никогда она этого не сделает, в последний момент она точно струсит… мне, даже мне было страшно, а ведь я всегда знала, что девственность моя предназначена Богу…» А в следующий миг, слыша в голосе невестки неподдельное отчаяние, подумала: «А ведь может и сделать; и тогда возненавидит себя до самой смерти».
Тишину в комнате нарушали лишь всхлипывания Гвенвифар. Моргейна подождала немного, чтобы королева слегка успокоилась, и сказала:
— Сестра, я сделаю для тебя, что смогу. Артур вполне может дать тебе ребенка; тебе незачем отправляться к кострам Белтайна или искать другого мужчину. Пообещай никогда не говорить вслух, что я тебе об этом сказала, и вопросов тоже не задавай. Но воистину одно дитя Артур зачал.
Гвенвифар уставилась на нее во все глаза.
— Он говорил мне, что детей у него нет…
— Может статься, он просто не знает. Но я видела ребенка своими глазами. Он воспитывается при дворе Моргаузы…
— Но тогда, раз у Артура сын уже есть и если я ему ребенка так и не рожу…
— Нет! — быстро возразила Моргейна, и голос ее прозвучал хрипло и резко. — Я же сказала: никому об этом не говори; этого ребенка он никогда не сможет признать. Если ты так и не родишь ему сына, тогда королевство перейдет к Гавейну. Гвенвифар, ни о чем меня не спрашивай; я ничего тебе более не скажу, одно лишь: если ты не в силах родить, виноват в этом не Артур.
— С прошлой осени я так ни разу и не понесла… и за все эти годы такое случалось только трижды… — Гвенвифар сглотнула, утирая лицо покрывалом. — Если я вручу себя Богине, она ведь смилостивится надо мною…
— Может, и так, — вздохнула Моргейна. — И ехать на Драконий остров тебе незачем. Ты можешь зачать, я знаю… пожалуй, амулет помог бы тебе доносить дитя до родов. Но предупреждаю тебя еще раз, Гвенвифар: чары и амулеты срабатывают не так, как хочется того мужам и женам, но по своим собственным законам, и законы эти столь же странны и непредсказуемы, как ход времени в волшебной стране. И не вини меня, Гвенвифар, если амулет подействует не так, как ты рассчитываешь.
— Если он даст мне хотя бы тень надежды забеременеть от моего лорда…
— Даст, — заверила Моргейна и направилась к дверям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Ланселет… нет, она дала себе слово, когда тот в последний раз уезжал от двора, что больше не станет о нем думать. Она по-прежнему алкала его сердцем, телом и душою, однако поклялась быть Артуру верной и преданной женой; никогда больше не позволит она Ланселету даже тех игр и ласк, после которых оба они тосковали о большем… Это означает играть с грехом, даже если дальше они не идут.
Белтайн. Ну что ж, пожалуй, как христианке и королеве христианского двора, долг велит ей устроить в этот день забавы и пиршества, дабы все подданные ее повеселились, не подвергая опасности свои души. Гвиневера полагала, что Артур объявил по всей стране о том, что на Пятидесятницу затеваются турниры и игрища и победителей ждут награды; так король поступал всякий год с тех пор, как двор перебрался в Камелот; однако в замке наберется достаточно народу, чтобы устроить состязания и в этот день тоже; а в качестве трофея отлично сгодится серебряная чаша. Будут танцы, музыканты сыграют на арфе; а что до женщин, так она предложит ленту в награду той, что спрядет за час больше шерсти или выткет самый большой кусок гобелена; да-да, надо отвлечь народ невинными развлечениями, чтобы никто из ее подданных не жалел о запретных игрищах на Драконьем острове. Королева села на постели и принялась одеваться; нужно пойти поговорить с Кэем, не откладывая.
Но хотя королева хлопотала все утро, не покладая рук, и хотя Артур, когда она рассказала мужу о своей затее, пришел в полный восторг и в свою очередь все утро обсуждал с Кэем награды для лучших мечников и всадников; да, и надо бы еще какой-нибудь трофей подобрать для победителя среди отроков! — однако же Гвенвифар так и не смогла избавиться от грызущего беспокойства. «В этот день древние Боги велят нам чтить плодородие и плодовитость, а я… я по-прежнему бесплодна». И вот, за час до полудня, — когда герольды затрубят в трубы, созывая народ на ристалище к началу состязаний, — Гвенвифар отправилась к Моргейне, сама еще не зная, что ей скажет.
Моргейна взяла на себя надзор за красильней, где окрашивали спряденную шерсть, и приглядывала за королевиной пивоварней: она знала, как не дать скиснуть сваренному элю, как перегонять спирт для лекарственных снадобий, как изготовлять из цветочных лепестков духи более тонкие, нежели привозные из-за моря, те, что стоят дороже золота. Кое-кто из обитательниц замка всерьез считал это магией, однако Моргейна уверяла, что нет; просто она изучала свойства растений, цветов и злаков. Любая женщина, твердила Моргейна, способна делать то же самое, ежели не пожалеет сил и времени и ежели руки у нее не крюки.
Гвенвифар отыскала Моргейну в пивоварне: подобрав подол парадного платья и накрыв волосы куском ткани, она принюхивалась к испортившемуся содержимому корчаги.
— Вылейте это, — распорядилась она. — Надо думать, закваска остыла; вот пиво и скисло. Завтра сварим еще; а на сегодня пива хватит, и с избытком, даже на королевин пир, раз уж пришла ей в голову этакая блажь.
— А тебе, значит, пир не в радость, сестрица? — спросила королева.
Моргейна развернулась к вошедшей.
— Не то чтобы, — отвечала она, — однако дивлюсь я, что ты, Гвен, затеяла праздник: я-то полагала, что на Белтайн у нас будет сплошной пост да благочестивые моления, хотя бы того ради, чтобы все видели: ты — не из тех, кто станет веселиться в честь Богини полей и хлебов.
Гвенвифар покраснела; она понятия не имела, потешается ли над нею Моргейна или говорит серьезно.
— Возможно, Господь распорядился, чтобы весь народ веселился в честь прихода лета, а про Богиню и упоминать незачем… ох, сама не знаю, что и думать… а ты — ты веришь, что Богиня дарит жизнь полям и нивам, и утробам овец, телиц и женщин?
— Так учили меня на Авалоне, Гвен. А почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
Моргейна сдернула с головы лоскут, которым прикрывала волосы, и Гвенвифар внезапно осознала: да ведь она красива! Моргейна старше Гвенвифар, — ей, надо думать, уже за тридцать; а сама словно ни на день не состарилась с того самого дня, когда Гвен увидела ее в первый раз… не зря все считают ее колдуньей! На ней было платье из тонкой темно-синей шерсти, очень простое и строгое, однако темные волосы перевивали цветные ленты; подхваченные за ушами, шелковистые пряди скреплялись золотой шпилькой. Рядом с Моргейной Гвенвифар ощущала себя сущей наседкой, невзрачной домохозяйкой, даже при том, что она — Верховная королева Британии, а Моргейна — лишь герцогиня, да еще и язычница в придачу.
Моргейна столько всего знает, а сама она ужас до чего невежественна: только и умеет, что написать свое имя да с грехом пополам разбирать Евангелие. А вот Моргейна в книжной премудрости весьма преуспела, читает и пишет, да и в делах хозяйственных тоже сведуща: умеет прясть и ткать, и вышивать шелком, и пряжу красить, и пиво варить; а в придачу еще и в травах и в магии разбирается.
— Сестрица… об этом поминают в шутку… но… но правда ли, что ты знаешь… всевозможные заклинания и заговоры на зачатие? — запинаясь, выговорила Гвенвифар наконец. — Я… я не могу больше так жить: каждая придворная дама провожает взглядом каждый кусок, что я беру в рот, высматривая, не беременна ли я, или примечает, как туго я затягиваю пояс! Моргейна, если ты и в самом деле знаешь такие заговоры, если слухи не врут… сестра моя, заклинаю тебя… не поможешь ли мне своим искусством?
Растроганная, встревоженная, Моргейна коснулась рукою плеча Гвенвифар.
— Да, это правда; на Авалоне говорят, что амулеты могут поспособствовать, если женщина все никак не родит, а должна бы… но, Гвенвифар… — Она замялась, и лицо королевы заполыхало краской стыда. Наконец Моргейна продолжила:
— Но я — не Богиня. Может статься, такова ее воля, что у вас с Артуром не будет детей. Ты в самом деле хочешь попытаться изменить замысел Божий заклинаниями и амулетами?
— Даже Христос молился в саду: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…» — исступленно выкрикнула Гвенвифар.
— А еще Он прибавлял: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты», — напомнила ей Моргейна.
— Дивлюсь я, что ты знаешь такие вещи…
— Гвенвифар, я прожила при дворе Игрейны целых одиннадцать лет и проповедей наслушалась никак не меньше тебя.
— И все же не понимаю я, как может Господь желать того, чтобы по смерти Артура в королевстве вновь воцарился хаос, — воскликнула Гвенвифар, словно со стороны слыша собственный голос: пронзительный, резкий, озлобленный. — Все эти годы я была верна мужу… да, я знаю, что ты мне не веришь; ты небось думаешь так же, как все придворные дамы: дескать, я изменила лорду моему с Ланселетом… но это не так, Моргейна, клянусь тебе, это не так…
— Гвен, Гвен! Я не исповедник тебе! Я тебя ни в чем не обвиняла!
— Но могла бы, кабы захотела; и, сдается мне, ты ревнуешь, — отпарировала Гвенвифар в бешенстве и тут же покаянно воскликнула:
— Ох, нет! Нет, не хочу я с тобой ссориться, Моргейна, сестра моя, — ох, нет, я же пришла умолять тебя о помощи… — Из глаз ее потоком хлынули слезы. — Я ничего дурного не делала, я всегда была хорошей и верной женой, я вела дом моего супруга и тщилась ни в коем случае не опозорить его двор, я молилась за него, я старалась исполнять волю Божию, ни малую толику не погрешила я против долга, и все же… и все же… за всю мою верность и преданность… ничего я с этой сделки не получила, ройным счетом ничего! Каждая уличная шлюха, каждая распутница из тех, что таскается с солдатскими обозами, они-то щеголяют своими огромными животами, своей плодовитостью, в то время как я… я… ничего у меня нет, ничего… — И Гвенвифар бурно разрыдалась, закрыв лицо руками.
Голос Моргейны звучал озадаченно, но ласково. Она обняла королеву за плечи и привлекла ее к себе.
— Не плачь, ну, не плачь же… Гвенвифар, посмотри же на меня: тебе и впрямь так горько, что ты бездетна?
— Я ни о чем другом и думать не могу, денно и нощно… — всхлипнула Гвенвифар, пытаясь сдержать рыдания.
— Да, вижу, тяжко тебе приходится, — промолвила Моргейна после долгой паузы. Ей казалось, она слышит мысли Гвенвифар так же ясно, как если бы та облекла их в слова:
«Будь у меня ребенок, я бы не думала денно и нощно о любви, что искушает меня и заставляет забыть о чести, ибо все свои мысли посвящала бы я Артурову сыну».
— Хотела бы я помочь тебе, сестра… но не лежит у меня душа к амулетам и магии. На Авалоне нас учат, что простецам такие вещи, может, и нужны, но мудрые с ними не связываются и мирятся с участью, что назначили им Боги… — Произнося эти слова, Моргейна чувствовала себя сущей лицемеркой; ей вспомнилось то утро, когда она отправилась искать корешки и травы для настоя, способного избавить ее от Артурова ребенка. И это называется — покорствовать воле Богини?
Но ведь в конце концов она отказалась от своего замысла…
И, во власти внезапно накатившей усталости, Моргейна подумала: «Я, не желавшая никакого ребенка, едва не умерла родами, но произвела-таки дитя на свет; Гвенвифар денно и нощно молится о ребенке, но пусто ее чрево и руки пусты. И в этом — благость воли Богов?»
Однако же Моргейна сочла своим долгом предостеречь королеву:
— Гвенвифар, пойми вот что: амулеты зачастую срабатывают не так, как тебе бы того желалось. С чего ты взяла, что Богиня, которой служу я, сможет послать тебе сына, в то время как твоему Господу, который в твоих глазах более всемогущ, чем все прочие Боги, вместе взятые, это не под силу?
Слова Моргейны прозвучали кощунством, и Гвенвифар сгорала со стыда. Однако же она поразмыслила — и сдавленно проговорила вслух:
— Думаю, это потому, что Господу дела нет до женщин: все его священники — мужчины, а в Священном Писании тут и там говорится, что женщины — искусительницы и порождение зла; может статься, поэтому Бог меня и не слышит. А о ребенке я воззову к Богине… Господу все равно… — И Гвенвифар вновь бурно зарыдала. — Моргейна, — восклицала она, — если и ты не в силах мне помочь, я клянусь, что сегодня же ночью отправлюсь на Драконий остров на лодке, я дам слуге золота, чтобы отвез меня туда, и когда заполыхают костры, я тоже стану умолять Богиню подарить мне дитя… Клянусь тебе, Моргейна, что я это сделаю… — И королева увидела себя в свете костров: вот она обходит пламя кругом, вот удаляется в ночь во власти безликого незнакомца, покоится в его объятиях… при этой мысли все тело ее оцепенело от боли и отдающего стыдом наслаждения.
Холодея от ужаса, Моргейна слушала ее излияния. «Никогда она этого не сделает, в последний момент она точно струсит… мне, даже мне было страшно, а ведь я всегда знала, что девственность моя предназначена Богу…» А в следующий миг, слыша в голосе невестки неподдельное отчаяние, подумала: «А ведь может и сделать; и тогда возненавидит себя до самой смерти».
Тишину в комнате нарушали лишь всхлипывания Гвенвифар. Моргейна подождала немного, чтобы королева слегка успокоилась, и сказала:
— Сестра, я сделаю для тебя, что смогу. Артур вполне может дать тебе ребенка; тебе незачем отправляться к кострам Белтайна или искать другого мужчину. Пообещай никогда не говорить вслух, что я тебе об этом сказала, и вопросов тоже не задавай. Но воистину одно дитя Артур зачал.
Гвенвифар уставилась на нее во все глаза.
— Он говорил мне, что детей у него нет…
— Может статься, он просто не знает. Но я видела ребенка своими глазами. Он воспитывается при дворе Моргаузы…
— Но тогда, раз у Артура сын уже есть и если я ему ребенка так и не рожу…
— Нет! — быстро возразила Моргейна, и голос ее прозвучал хрипло и резко. — Я же сказала: никому об этом не говори; этого ребенка он никогда не сможет признать. Если ты так и не родишь ему сына, тогда королевство перейдет к Гавейну. Гвенвифар, ни о чем меня не спрашивай; я ничего тебе более не скажу, одно лишь: если ты не в силах родить, виноват в этом не Артур.
— С прошлой осени я так ни разу и не понесла… и за все эти годы такое случалось только трижды… — Гвенвифар сглотнула, утирая лицо покрывалом. — Если я вручу себя Богине, она ведь смилостивится надо мною…
— Может, и так, — вздохнула Моргейна. — И ехать на Драконий остров тебе незачем. Ты можешь зачать, я знаю… пожалуй, амулет помог бы тебе доносить дитя до родов. Но предупреждаю тебя еще раз, Гвенвифар: чары и амулеты срабатывают не так, как хочется того мужам и женам, но по своим собственным законам, и законы эти столь же странны и непредсказуемы, как ход времени в волшебной стране. И не вини меня, Гвенвифар, если амулет подействует не так, как ты рассчитываешь.
— Если он даст мне хотя бы тень надежды забеременеть от моего лорда…
— Даст, — заверила Моргейна и направилась к дверям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49