— И ты тоже был мне хорошим сыном, мальчик мой. Присматривай за своим приемным братом и, прошу тебя, помолись за мою душу.
— Обещаю, матушка, — отозвался Балан и нагнулся было обнять ее, но больная тихонько вскрикнула от боли и страха, так что юноша ограничился тем, что осторожно пожал ее иссохшую руку.
— Лекарство для тебя готово, Присцилла, — промолвила Вивиана. — Пожелай всем доброй ночи и засыпай…
— Я так устала, — пожаловалась умирающая. — До чего отрадно будет заснуть… благословляю тебя, Владычица, и твою Богиню тоже…
— Во имя той, что дарует милосердие, — прошептала Вивиана, приподнимая Присцилле голову так, чтобы она могла проглотить снадобье.
— Я боюсь отпить… лекарство горькое, и, стоит мне что-нибудь проглотить, тут же возвращается боль… — выдохнула Присцилла.
— Клянусь тебе, сестра моя, как только ты это выпьешь, никакой боли больше не будет, — твердо заверила Вивиана, наклоняя чашу. Присцилла сделала глоток — и из последних сил погладила Вивиану по щеке.
— Поцелуй и ты меня на прощанье, Владычица, — промолвила она со страдальческой улыбкой, и Вивиана прикоснулась губами к морщинистому лбу.
«Я дарила жизнь, а теперь я прихожу в обличий Старухи Смерти… Матерь, я делаю для нее лишь то, чего однажды пожелаю для себя», — подумала Вивиана, вздрогнув, точно от холода, подняла глаза — и встретила хмурый взгляд Балина.
— Пойдем, — тихо проговорила она. — Пусть она отдыхает.
Все вышли за дверь. Остался только Гаван; рука его по-прежнему покоилась в жениных пальцах. Что ж, ему и должно остаться с нею, согласилась про себя Вивиана.
Служанки уже накрыли ужин. Вивиана уселась на отведенное ей место и принялась за еду: сказывалась усталость долгого пути.
— А вы, никак, за один день домчались от Артурова двора в Каэрлеоне, мальчики? — спросила она и не сдержала улыбки:» мальчики» давно превратились во взрослых мужей!
— Да уж, от самого Каэрлеона, — подтвердил Балан, — и скачка была — не приведи Господь, по дождю и холоду! — Он положил себе соленой рыбы, намазал на хлеб масло, пододвинул деревянное блюдо Балину. — Ты ничего не ешь, братец.
Балин содрогнулся.
— Мне кусок в горло нейдет, когда матери нашей так недужится. Но, благодарение Господу, теперь, когда приехала ты, Владычица, она вскорости поправится, ведь так? В прошлый раз твои снадобья ей очень помогли, просто чудо свершили; так что ей и теперь станет лучше, верно?
Вивиана уставилась на него во все глаза: неужто Балин так ничего и не понял?
— Лучший исход для нее — в том, что она наконец отправится к Господу и пребудет с ним отныне и навеки, Балин.
Юноша поднял глаза.
— Нет! Она не умрет, — воскликнул он. Его румяное лицо исказилось от ужаса. — Госпожа, скажи, что ты ей поможешь, ты не допустишь ее смерти…
— Я — не всесильный Господь, и жизнь и смерть — не в моей власти, — сурово ответствовала Вивиана. — Или ты предпочел бы, чтобы она мучилась подольше?
— Но ведь ты искушена во всяческой магии и чародействе, — яростно протестовал Балин. — Зачем же ты приехала, если не для того, чтобы исцелить ее? Я своими ушами слышал, как ты только что уверяла, будто можешь избавить ее от боли…
— От недуга, что истерзал твою матушку, есть лишь одно лекарство, — промолвила Вивиана, сочувственно кладя руку на плечо Балина, — а имя ему — милосердие.
— Балин, довольно, — прикрикнул Балан, накрывая широкой мозолистой ладонью руку приемного брата. — Ты в самом деле хотел бы, чтобы она страдала и дальше?
Но Балин, вскинув голову, пепелил гостью взглядом.
— Итак, ты пользовалась своими чародейскими фокусами, чтобы исцелять ее во славу своей злобной дьяволицы-Богини, — заорал он, — а теперь, когда выгоды в том более нет, ты позволишь ей умереть…
— Замолчи, брат, — оборвал его Балан. На сей раз голос его прозвучал хрипло и вымученно. — Или ты не заметил: наша матушка благословила ее и поцеловала на прощанье, ибо сама того желала…
Но Балин по-прежнему глядел на Вивиану во все глаза — и вдруг занес руку, словно собираясь ударить гостью.
— Иуда! — закричал он. — И ты тоже предала поцелуем… — Он стремительно развернулся и бегом бросился к внутренней комнате. — Что ты натворила? Убийца! Гнусная убийца! Отец! Отец, это убийство и злобное колдовство!..
В дверях появился Гаван, бледный как полотно. Жестом он призвал сына к молчанию, но Балин, оттолкнув его, ворвался в спальню. Вивиана поспешила следом и увидела, что Гаван уже закрыл умершей глаза.
Балин тоже это заметил. Он развернулся к гостье и, захлебываясь словами, заорал:
— Убийство! Измена, колдовство!.. Гнусная, кровожадная ведьма!..
Гаван властно схватил сына за плечи.
— Ты не смеешь говорить так над телом матери о той, кому она доверяла и кого любила!
Но Балин продолжал бушевать и вопить, порываясь добраться до Вивианы. Она попыталась заговорить, образумить его словами, но тот ничего не желал слышать. Наконец Владычица ушла на кухню и присела там у огня.
Подоспевший Балан взял мать за руку.
— Мне страшно жаль, что он так все воспринял, госпожа моя. Он все понимает; и как только пройдет первое потрясение, он будет благодарен тебе, как и я: бедная матушка, как она страдала, а теперь все кончено, и я благословляю тебя в свой черед. — Балан потупился, пытаясь сдержать рыдания. — Она… она и мне была как мать…
— Знаю, сынок, знаю… — прошептала Вивиана, поглаживая его по голове: так успокаивала она маленького неуклюжего мальчугана более двадцати лет назад. — Как же тебе не плакать о приемной матери? Так оно и должно, сердце-то у тебя не камень… — И Балан, не выдержав, бурно разрыдался, опустился перед нею на колени и уткнулся лицом в ее подол.
Тут подоспел и Балин — и воззрился на них сверху вниз. Лицо его было искажено яростью.
— Ты ведь знаешь, Балан: она убила нашу мать, и все-таки идешь к ней за утешением?
Балан поднял голову, всхлипнул, сдерживая рыдания.
— Она лишь исполнила волю нашей матери. Или ты настолько глуп, что не видел — даже с Господней помощью матушка наша не прожила бы и двух недель? Или ты жалеешь, что от этих последних мук ее избавили?
Но Балин ничего не желал слушать.
— Матушка моя, моя матушка умерла! — в отчаянии восклицал он.
— Замолчи, она была мне приемной матерью, да что там — просто матерью, — яростно выкрикнул Балан, но тут же лицо его смягчилось. — Ах, брат мой, брат мой, и я тоже горюю; так зачем нам ссориться? Полно тебе, успокойся, выпей вина; страдания ее кончились, она ныне с Господом — так не лучше ли помолиться за ее душу, нежели браниться и вздорить? Полно, брат, полно: поешь, отдохни, ты ведь тоже устал.
— Нет! — заорал Балин. — Не знать мне отдыха под этим кровом, пока здесь находится гнусная чародейка, убившая мою мать!
Подоспевший Гаван, бледный и разъяренный, ударил сына по губам.
— Умолкни! — приказал он. — Владычица Авалона — наша гостья и наш друг! И да не осквернишь ты гостеприимство этого дома своими кощунственными речами! Присядь, сын мой, и поешь, или ненароком произнесешь слова, о которых все мы пожалеем!
Но Балин лишь озирался по сторонам, точно дикий зверь.
— Ни есть, ни отдыхать не стану я под этим кровом, пока здесь эта… эта женщина.
— Ты смеешь оскорблять мою мать? — промолвил Балан.
— Стало быть, все вы против меня! — воскликнул Балин. — Так я уйду прочь из дома, где обрела приют погубительница моей матери! — И, развернувшись, он выбежал за дверь. Вивиана рухнула в кресло, подоспевший Балан предложил ей руку, а Гаван налил вина.
— Выпей, госпожа, — промолвил он, — и прошу, позволь мне извиниться за сына. Он вне себя; но скоро рассудок вернется к нему.
— Не пойти ли мне за ним, отец, как бы он чем-нибудь не повредил себе? — спросил Балан, но Гаван покачал головой.
— Нет-нет, сынок, побудь здесь, со своей матерью. Уговорами ему сейчас не поможешь.
Дрожа всем телом, Вивиана пригубила вина. И она тоже всей душой скорбела о Присцилле и о том времени, когда обе они были молоды и каждая — с младенцем на руках… До чего прелестна была хохотушка Присцилла, вместе они смеялись и играли с малышами, а теперь вот Присцилла мертва, истерзана мучительным недугом, и Вивиана своей рукою поднесла ей чашу смерти. То, что она лишь исполнила волю самой Присциллы, облегчало ей совесть, однако горя ничуть не умеряло.
«В юности мы были подругами, а теперь она мертва, а я стара, стара, как сама Старуха Смерть, а те чудесные малыши, что резвились у наших ног, — у одного в волосах пробивается седина, а второй зарубил бы меня, кабы мог, как гнусную колдунью и убийцу…» Вивиане казалось, будто самые кости ее обратились в лед от горя и теперь глухо постукивают друг о друга. Она стояла у огня и все равно никак не могла согреться; все ее тело била холодная дрожь. Она поплотнее закуталась в покрывало; подоспевший Балан отвел ее к лучшему месту, подложил ей под спину подушку, вложил в руки чашу с подогретым вином.
— Ты ведь тоже ее любила, — произнес он. — Не тревожься о Балине, Владычица, со временем к нему вернется способность рассуждать здраво. Когда в голове у него прояснится, он поймет: то, что ты сделала, было для нашей матери деянием великого милосердия… — Он прервался на полуслове; массивные его щеки медленно наливались багрянцем. — Ты сердишься на меня, Владычица, что я по-прежнему почитаю матерью ту, что нынче умерла?
— Это более чем понятно, — отозвалась Вивиана, отхлебывая горячего вина и поглаживая заскорузлую руку сына. Когда-то эта рука была такой крохотной и нежной, что она могла спрятать ее в своей, точно тугой розовый бутончик, а теперь вот ее собственная кисть теряется в его ладони. — Богине ведомо, она была тебе больше матерью, нежели когда-либо я.
— Да, я мог бы знать заранее, что ты все поймешь, — проговорил Балан. — Вот и Моргейна мне так же сказала, когда я в последний раз видел ее при Артуровом дворе.
— Моргейна? Так она сейчас при дворе Артура, сын мой? Она была там, когда ты уезжал?
Балан удрученно покачал головой.
— Нет, госпожа, с тех пор, как я в последний раз ее видел, прошло вот уже несколько лет. Она уехала от двора, дай-ка подумать… до того, как Артур получил свою тяжкую рану… да ведь на летнее солнцестояние три года исполнится! Я думал, она при тебе, на Авалоне.
Вивиана покачала головой и облокотилась о поручень высокого кресла.
— Я Моргейну не видела со времен Артуровой свадьбы. — И тут ей пришло в голову, что Моргейна вполне могла уехать за море. — А как твой брат Ланселет? — полюбопытствовала она у сына. — Он по-прежнему при дворе или вернулся в Малую Британию?
— Думаю, этого он не сделает, пока жив Артур, — отвечал Балан, — хотя и при дворе он теперь нечасто появляется… — И Вивиана, при помощи обрывка Зрения, расслышала те слова, что Балан предпочел не произносить вслух, не желая повторять скандальную сплетню: «Когда Ланселет при дворе, люди примечают, что он не сводит глаз с королевы Гвенвифар; и дважды отвечал он отказом на предложение Артура женить его».
— Ланселет объявил, что намерен привести в порядок Артурово королевство, так что он вечно в разъездах, — поспешно продолжил Балан. — Он убил больше грабителей и бандитов и уничтожил больше разбойничьих банд, нежели все прочие соратники. Про него говорят, будто он один стоит целого легиона, Владычица… — Балан поднял голову и удрученно поглядел на Вивиану. — Твой младший сын, матушка, великий рыцарь, рыцарь под стать Александру из древней легенды. Находятся даже такие, что уверяют, будто как рыцарь он превзошел самого Артура. Я-то такой славы для тебя не снискал, госпожа моя.
— Все мы совершаем лишь то, что назначили нам боги, сын мой, — мягко отозвалась Вивиана. — И отрадно мне видеть, что не держишь ты зла на своего брата за то, что он — лучший рыцарь, чем ты.
Балан покачал головой.
— Да это ж все равно что держать зло на Артура за то, что король — он, а не я, матушка, — отозвался он. — А Ланселет скромен и добр ко всем и притом набожен, точно девица, — он тут христианство принял, ты не слыхала, Владычица?
Вивиана покачала головой.
— Вот уж не удивляюсь, — промолвила она с легким оттенком презрения, она и не ждала от себя подобных интонаций, пока не заговорила вслух. — Твой брат всегда боялся того, чего не понимал, а Христова вера в самый раз для рабов, почитающих себя смиренными грешниками… — Вивиана оборвала себя на полуслове. — Прости, сынок. Я не хотела тебя унизить. Я знаю, это и твоя вера тоже.
Балан, поморгав, улыбнулся:
— Вот уж воистину чудо, госпожа: ты впервые просишь прощения за произнесенные слова!
Вивиана закусила губу:
— Вот, значит, какой ты меня видишь, сын мой?
Балан кивнул:
— О да, ты всегда мне казалась самой гордой из женщин — и сдается мне, так оно тебе и подобает. — И Вивиана не могла не поиздеваться над собою: вот, значит, до чего она дошла: вымаливает слово одобрения у собственного сына! И она поспешила сменить тему.
— Ты говоришь, Ланселет дважды отказался от брака?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49