— Ну, полно, полно, маленькая, не плачь, уже недолго осталось… совсем ты себя извела, до чего нужна тебе материнская забота, маленькая ты моя девочка…
— Просто… здесь так темно… до того солнышка хочется…
— Летом солнца нам достается в избытке; даже в полночь еще светло, вот почему зимой его так мало, — промолвила Моргауза. Моргейна по-прежнему сотрясалась от безудержных рыданий; Моргауза крепче прижала ее к груди и принялась мягко укачивать. — Полно, маленькая, полно, леннаван, полно; уж я-то знаю, каково тебе… Гавейна я родила в самый темный зимний месяц. Мгла стояла непроглядная, и буря ярилась, вроде как сегодня, а мне было только шестнадцать, и боялась я ужасно — о родах и детях я ровным счетом ничего не знала. Как я тогда жалела, что не осталась на Авалоне жрицей, или при дворе Утера, или где угодно, лишь бы не здесь. Лот вечно воевал где-то в дальних землях, я ненавидела свой огромный живот, меня все время тошнило, и спина ныла, и я была совсем одна-одинешенька среди чужих мне женщин. Хочешь верь, хочешь нет, но только на протяжении всей этой зимы я втихомолку брала к себе в постель свою старую куклу и обнимала ее, засыпая в слезах! Что я была за ребенок! Уж ты-то по крайней мере взрослая женщина, Моргейна.
— Я сама знаю, я слишком стара, чтобы вести себя так по-детски… — с трудом выговорила Моргейна, по-прежнему прижимаясь к Моргаузе, в то время как та ерошила и поглаживала ее волосы.
— А теперь тот самый младенчик, которого я родила, еще не повзрослев толком, уехал сражаться с саксами, — проговорила Моргауза, — а ты, кого я сажала на колени, словно куклу, вот-вот и сама родишь младенчика. Ах да, я ведь помню, что у меня для тебя была хорошая новость: жена повара, Марджед, только что разрешилась от бремени — то-то нынче утром в овсянке было полным-полно шелухи! — так что вот для твоего чада уже готовая кормилица. Хотя, поверь, как только ты малыша увидишь, ты, конечно же, захочешь кормить его сама.
Моргейна с отвращением поморщилась, и старшая из женщин улыбнулась:
— Вот и мне всякий раз с каждым из сыновей так казалось накануне родов, но стоило мне лишь раз увидеть их личики, и я чувствовала, что ни за что дитя из рук не выпущу. — Молодая женщина ощутимо вздрогнула. — Что такое, Моргейна?
— Спина заныла, слишком долго я сидела, вот и все. — Моргейна нетерпеливо вскочила и принялась расхаживать по комнате туда-сюда, сцепив руки за спиной. Моргауза задумчиво сощурилась: да, за последние дни выпяченный живот гостьи словно сместился ниже; теперь уже и впрямь недолго осталось. Надо бы распорядиться, чтобы в женском покое постелили свежей соломы и велеть повитухам готовиться принимать роды.
Лотовы люди затравили в холмах оленя; тушу разделали, выпотрошили, аромат поджаривающегося над огнем мяса заполнил весь замок, и даже Моргейна не отказалась от куска сырой, сочащейся кровью печенки: по обычаю это яство сберегали для женщин на сносях.
Моргейна передернулась от отвращения, как некогда сама Моргауза, когда, вынашивая каждого из четырех своих сыновей, имела дело с таким угощением, — однако, в точности как Моргауза, Моргейна жадно принялась высасывать кровь: в то время как разум бунтовал, тело требовало пищи. Позже, когда оленина прожарилось и слуги принялись нарезать мясо и разносить его по залу, Моргауза подцепила ломоть и положила его на блюдо племянницы.
— А ну-ка, ешь, — приказала она. — Нет, Моргейна, ослушания я не потерплю; еще не хватало, чтобы ты заморила голодом и себя, и дитя!
— Не могу, — тихо выдохнула молодая женщина. — Меня стошнит… отложи мой кусок в сторону, я попробую поесть позже.
— Что-то не так?
— Не могу есть… оленину… я ее ела на Белтайн, когда… теперь от одного запаха меня мутит, — опустив голову, пробормотала Моргейна.
«А ведь ребенок этот зачат в Белтайн, у ритуальных костров. Что ее так терзает ? Такие воспоминания вроде бы исполнены приятности», — подумала про себя Моргауза, улыбаясь при мысли о бесстыдной разнузданности Белтайна. Интересно, уж не досталась ли девочка какому-нибудь особенно грубому скоту и не стала ли жертвой чего-то весьма похожего на насилие: это вполне объясняло бы ее отчаяние и ярость при мысли о беременности. Однако сделанного не воротишь, и Моргейна достаточно взрослая, чтобы понимать: не все мужчины — скоты, даже если однажды она оказалась в руках того, кто неуклюж и неискушен в обращении с женщинами.
Моргауза взяла кусок овсяной лепешки и обмакнула его в растекшийся по блюду мясной сок.
— Тогда съешь вот это: так мясо и тебе пойдет на пользу, — предложила она, — а я заварила тебе чаю из ягод шиповника; он кисловатый, тебе понравится. Помню, когда я сама была на сносях, мне страх как хотелось кисленького.
Моргейна послушно съела лепешку, и, как отметила Моргауза, лицо ее слегка зарумянилось. Отхлебнув кислого напитка, она состроила гримаску, но, однако ж, жадно осушила чашу до дна.
— Мне этот чай не нравится, — промолвила Моргейна, — но вот странно: удержаться я не могу.
— Твой ребеночек до него охоч, — серьезно пояснила Моргауза. — Младенцы во чреве знают, что им на пользу, и требуют этого от нас.
Лот, вольготно развалившийся между двумя своими егерями, благодушно улыбнулся родственнице.
— Староват зверь, да и костист больно, однако для конца зимы ужин из него славный, — промолвил он, — и рад же я, что досталась нам не стельная олениха. Мы двух-трех видели, но я велел своим людям оставить их в покое и даже псов отозвал, — пусть себе спокойно разродятся, а уж я видел, что срок подходит: оленихи ходят тяжелые. — Лот зевнул и подхватил на руки малыша Гарета: щеки малыша лоснились от мясного сока. — Скоро и ты подрастешь и станешь с нами на охоту ездить. И ты, и маленький герцог Корнуольский.
— А кто такой герцог Корнуольский, отец? — полюбопытствовал Гарет.
— Да младенчик же, которого носит Моргейна, — с улыбкой ответствовал Лот, и Гарет уставился на гостью во все глаза.
— Не вижу никакого младенчика. Где твой младенчик, Моргейна?
— В следующем месяце, в это время, я тебе его непременно покажу, — сконфуженно усмехнулась Моргейна.
— Тебе его Весенняя Дева принесет?
— Можно сказать и так, — поневоле улыбнулась Моргейна.
— А разве младенчики бывают герцогами?
— Мой отец был герцогом Корнуольским. Я — его единственное дитя, рожденное в законном браке. Когда Артур стал королем, он отдал Тинтагель Игрейне; замок перейдет от нее ко мне и моим сыновьям, если, конечно, они у меня будут.
«А ведь ее сын стоит ближе к трону, чем мой Гавейн, — подумала про себя Моргауза, глядя на юную родственницу. — Я — родная сестра Игрейны, а Вивиана — лишь единоутробная, так что Гавейн приходится королю родичем более близким, чем Ланселет. Но сын Моргейны будет Артуру племянником. Интересно, подумала ли об этом Моргейна?»
— Тогда, Моргейна, конечно, твой сын — и впрямь герцог Корнуолла…
— Может, это герцогиня… — вновь улыбнулась Моргейна.
— Нет, я уж по животу твоему вижу, низкому и широкому, — носишь ты мальчика, — возразила Моргауза. — Я родила четверых, да и на прислужниц брюхатых насмотрелась… — Она одарила Лота ехидной усмешкой. — Мой супруг весьма серьезно воспринимает древнюю заповедь о том, что король — отец своего народа.
— Думается мне, законным сыновьям от моей королевы побольше сводных братьев не помешает, — добродушно отшутился Лот. — Спина открыта, если брата рядом нет, гласит присловье, а сыновей у меня много… А что, родственница, не возьмешь ли арфу и не сыграешь ли нам?
Моргейна отодвинула от себя остатки пропитанной мясным соком лепешки.
— Уж больно много я съела, чтобы петь, — нахмурилась она и вновь принялась мерить шагами зал, заложив руки за спину. Подошел Гарет и потянул ее за юбку.
— Спой мне, Моргейна, ну, пожалуйста. Спой ту песню про дракона.
— Не сегодня: она слишком длинная, а тебе уже спать пора, — отозвалась молодая женщина, однако послушно подхватила маленькую арфу, что до поры стояла в углу, и присела на скамью. Взяла наугад несколько нот, склонившись над инструментом, настроила одну из струн и заиграла разухабистую солдатскую застольную песню.
Лот и его люди подхватили припев. Эхо хриплых голосов прокатилось под закопченными балками:
Саксы нагрянули полночью,
Все спали, закрыв глаза.
И перебили всех женщин —
Ведь саксу милее коза!
— Готов поручиться, не на Авалоне ты эту песню выучила, родственница, — усмехнувшись, заметил Лот. Моргейна встала убрать арфу.
— Спой еще, — взмолился Гарет, но молодая женщина покачала головой.
— Сейчас не могу: дыхания не хватает. — Она поставила арфу в угол, взялась было за прялку, но спустя минуту-две вновь отложила ее в сторону и опять принялась ходить взад-вперед по залу.
— Да что с тобой, девочка? — осведомился Лот. — Ты сегодня вся издергалась, точно медведь в клетке!
— Спина ноет: видать, слишком долго я сидела, — отозвалась она. — Да и от мяса, что тетушка заставила меня проглотить, живот таки разболелся. — Моргейна вновь заложила руки за спину — и вдруг согнулась пополам, словно тело ее свела судорога. А в следующий миг молодая женщина потрясенно вскрикнула, и Моргауза, не спускающая с нее глаз, заметила, как непомерно длинная юбка разом потемнела и намокла до колен.
— Ох, Моргейна, да ты обмочилась! — закричал Гарет. — Ты ж уже взрослая, чтобы портить платья: моя нянька меня бы за такое прибила!
— Гарет, замолчи! — резко одернула сына Моргауза и подбежала к племяннице. Та стояла, согнувшись пополам; лицо ее полыхало от изумления и стыда.
— Все в порядке, Моргейна, не бойся, — проговорила она, поддерживая молодую женщину под руку. — Вот здесь больно и здесь тоже? Я так и подумала. У тебя схватки начались, вот и все, ты разве не знала?
Впрочем, откуда девочке знать? Это ее первые роды, а к женским сплетням и пересудам Моргейна никогда не прислушивалась, так что с какой бы стати ей разбираться в приметах и признаках? Похоже, ее сегодня весь день одолевали первые боли. Моргауза позвала Бет и приказала:
— Отведи герцогиню Корнуольскую в женский покой и кликни Меган и Бранвен. И распусти ей волосы: ни на ней самой, ни на ее одежде не должно остаться никаких узлов и завязок. — И, поглаживая волосы Моргейны, добавила:
— Что бы мне понять это раньше, когда я тебе косу заплетала… я сейчас тоже приду и посижу с тобой, моя Моргейна.
Моргейна, тяжело опираясь на руку прислужницы, побрела прочь. Королева проводила ее взглядом.
— Пойду побуду с ней, — сказала она мужу. — Это ее первые роды; бедная девочка испугается не на шутку.
— К чему такая спешка? — лениво возразил Лот. — Раз роды первые, стало быть, схватки продлятся всю ночь; успеешь еще подержать ее за руку. — Он благодушно улыбнулся жене. — Скора ты впускать в мир Гавейнова соперника!
— Что ты имеешь в виду? — понизив голос, переспросила Моргауза.
— Да всего лишь то, что Артур и Моргейна родились от одной матери, и ее сын ближе к трону, чем наш.
— Артур молод, — холодно отрезала Моргауза, — он еще дюжиной сыновей обзаведется, ты и глазом моргнуть не успеешь. С чего ты взял, что ему так уж необходим наследник?
— Судьба обманчива, — пожал плечами Лот. — В бою Артур неуязвим — не сомневаюсь, что Владычица Озера и тут руку приложила, чтоб ей пусто было, — а Гавейн беззаветно предан своему королю. Но может случиться и так, что удача от Артура отвернется, и ежели такой день и впрямь настанет, хотелось бы мне быть уверенным, что ближе всех к трону стоит наш Гавейн. Моргауза, подумай хорошенько; с младенцами никогда не знаешь наверняка, выживет он или нет. Пожалуй, тебе стоило бы помолиться Богине, чтобы новорожденный герцог Корнуольский так и не вдохнул ни разу.
— По-твоему, я могу так поступить с Моргейной? Она мне все равно что дочь!
Лот ласково ущипнул жену за подбородок.
— Ты, Моргауза, — любящая мать, и я тому весьма рад. Но очень сомневаюсь, что Моргейне так уж хочется качать на руках младенца. Сдается мне, я слышал, как она жалела о том, что не изгнала плод из чрева…
— Она больна и измучена, — гневно возразила Моргауза. — Думаешь, я не говорила того же, устав таскать неподъемный живот? Да любая женщина твердит то же самое в последние несколько месяцев перед родами!
— И все-таки, если ребенок Моргейны родится мертвым, не думаю, что она станет сильно о том сокрушаться. Да и тебе горевать будет не о чем, вот я к чему веду.
— Она добра к нашему Гарету: мастерит ему игрушки, кукол всяких, сказки рассказывает, — защищала племянницу Моргауза. — Я уверена, что и своему ребенку она станет хорошей матерью.
— Однако ж не в наших интересах и не в интересах нашего сына допустить, чтобы Моргейна видела в своем ребенке Артурова наследника. — Лот обнял жену за талию. — Послушай, радость моя, у нас с тобой четверо сыновей; вот вырастут они — и, того гляди, передерутся: Лотиан — королевство небольшое, в конце-то концов! Но если Гавейн станет Верховным королем, для них всех владения найдутся, и в избытке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Просто… здесь так темно… до того солнышка хочется…
— Летом солнца нам достается в избытке; даже в полночь еще светло, вот почему зимой его так мало, — промолвила Моргауза. Моргейна по-прежнему сотрясалась от безудержных рыданий; Моргауза крепче прижала ее к груди и принялась мягко укачивать. — Полно, маленькая, полно, леннаван, полно; уж я-то знаю, каково тебе… Гавейна я родила в самый темный зимний месяц. Мгла стояла непроглядная, и буря ярилась, вроде как сегодня, а мне было только шестнадцать, и боялась я ужасно — о родах и детях я ровным счетом ничего не знала. Как я тогда жалела, что не осталась на Авалоне жрицей, или при дворе Утера, или где угодно, лишь бы не здесь. Лот вечно воевал где-то в дальних землях, я ненавидела свой огромный живот, меня все время тошнило, и спина ныла, и я была совсем одна-одинешенька среди чужих мне женщин. Хочешь верь, хочешь нет, но только на протяжении всей этой зимы я втихомолку брала к себе в постель свою старую куклу и обнимала ее, засыпая в слезах! Что я была за ребенок! Уж ты-то по крайней мере взрослая женщина, Моргейна.
— Я сама знаю, я слишком стара, чтобы вести себя так по-детски… — с трудом выговорила Моргейна, по-прежнему прижимаясь к Моргаузе, в то время как та ерошила и поглаживала ее волосы.
— А теперь тот самый младенчик, которого я родила, еще не повзрослев толком, уехал сражаться с саксами, — проговорила Моргауза, — а ты, кого я сажала на колени, словно куклу, вот-вот и сама родишь младенчика. Ах да, я ведь помню, что у меня для тебя была хорошая новость: жена повара, Марджед, только что разрешилась от бремени — то-то нынче утром в овсянке было полным-полно шелухи! — так что вот для твоего чада уже готовая кормилица. Хотя, поверь, как только ты малыша увидишь, ты, конечно же, захочешь кормить его сама.
Моргейна с отвращением поморщилась, и старшая из женщин улыбнулась:
— Вот и мне всякий раз с каждым из сыновей так казалось накануне родов, но стоило мне лишь раз увидеть их личики, и я чувствовала, что ни за что дитя из рук не выпущу. — Молодая женщина ощутимо вздрогнула. — Что такое, Моргейна?
— Спина заныла, слишком долго я сидела, вот и все. — Моргейна нетерпеливо вскочила и принялась расхаживать по комнате туда-сюда, сцепив руки за спиной. Моргауза задумчиво сощурилась: да, за последние дни выпяченный живот гостьи словно сместился ниже; теперь уже и впрямь недолго осталось. Надо бы распорядиться, чтобы в женском покое постелили свежей соломы и велеть повитухам готовиться принимать роды.
Лотовы люди затравили в холмах оленя; тушу разделали, выпотрошили, аромат поджаривающегося над огнем мяса заполнил весь замок, и даже Моргейна не отказалась от куска сырой, сочащейся кровью печенки: по обычаю это яство сберегали для женщин на сносях.
Моргейна передернулась от отвращения, как некогда сама Моргауза, когда, вынашивая каждого из четырех своих сыновей, имела дело с таким угощением, — однако, в точности как Моргауза, Моргейна жадно принялась высасывать кровь: в то время как разум бунтовал, тело требовало пищи. Позже, когда оленина прожарилось и слуги принялись нарезать мясо и разносить его по залу, Моргауза подцепила ломоть и положила его на блюдо племянницы.
— А ну-ка, ешь, — приказала она. — Нет, Моргейна, ослушания я не потерплю; еще не хватало, чтобы ты заморила голодом и себя, и дитя!
— Не могу, — тихо выдохнула молодая женщина. — Меня стошнит… отложи мой кусок в сторону, я попробую поесть позже.
— Что-то не так?
— Не могу есть… оленину… я ее ела на Белтайн, когда… теперь от одного запаха меня мутит, — опустив голову, пробормотала Моргейна.
«А ведь ребенок этот зачат в Белтайн, у ритуальных костров. Что ее так терзает ? Такие воспоминания вроде бы исполнены приятности», — подумала про себя Моргауза, улыбаясь при мысли о бесстыдной разнузданности Белтайна. Интересно, уж не досталась ли девочка какому-нибудь особенно грубому скоту и не стала ли жертвой чего-то весьма похожего на насилие: это вполне объясняло бы ее отчаяние и ярость при мысли о беременности. Однако сделанного не воротишь, и Моргейна достаточно взрослая, чтобы понимать: не все мужчины — скоты, даже если однажды она оказалась в руках того, кто неуклюж и неискушен в обращении с женщинами.
Моргауза взяла кусок овсяной лепешки и обмакнула его в растекшийся по блюду мясной сок.
— Тогда съешь вот это: так мясо и тебе пойдет на пользу, — предложила она, — а я заварила тебе чаю из ягод шиповника; он кисловатый, тебе понравится. Помню, когда я сама была на сносях, мне страх как хотелось кисленького.
Моргейна послушно съела лепешку, и, как отметила Моргауза, лицо ее слегка зарумянилось. Отхлебнув кислого напитка, она состроила гримаску, но, однако ж, жадно осушила чашу до дна.
— Мне этот чай не нравится, — промолвила Моргейна, — но вот странно: удержаться я не могу.
— Твой ребеночек до него охоч, — серьезно пояснила Моргауза. — Младенцы во чреве знают, что им на пользу, и требуют этого от нас.
Лот, вольготно развалившийся между двумя своими егерями, благодушно улыбнулся родственнице.
— Староват зверь, да и костист больно, однако для конца зимы ужин из него славный, — промолвил он, — и рад же я, что досталась нам не стельная олениха. Мы двух-трех видели, но я велел своим людям оставить их в покое и даже псов отозвал, — пусть себе спокойно разродятся, а уж я видел, что срок подходит: оленихи ходят тяжелые. — Лот зевнул и подхватил на руки малыша Гарета: щеки малыша лоснились от мясного сока. — Скоро и ты подрастешь и станешь с нами на охоту ездить. И ты, и маленький герцог Корнуольский.
— А кто такой герцог Корнуольский, отец? — полюбопытствовал Гарет.
— Да младенчик же, которого носит Моргейна, — с улыбкой ответствовал Лот, и Гарет уставился на гостью во все глаза.
— Не вижу никакого младенчика. Где твой младенчик, Моргейна?
— В следующем месяце, в это время, я тебе его непременно покажу, — сконфуженно усмехнулась Моргейна.
— Тебе его Весенняя Дева принесет?
— Можно сказать и так, — поневоле улыбнулась Моргейна.
— А разве младенчики бывают герцогами?
— Мой отец был герцогом Корнуольским. Я — его единственное дитя, рожденное в законном браке. Когда Артур стал королем, он отдал Тинтагель Игрейне; замок перейдет от нее ко мне и моим сыновьям, если, конечно, они у меня будут.
«А ведь ее сын стоит ближе к трону, чем мой Гавейн, — подумала про себя Моргауза, глядя на юную родственницу. — Я — родная сестра Игрейны, а Вивиана — лишь единоутробная, так что Гавейн приходится королю родичем более близким, чем Ланселет. Но сын Моргейны будет Артуру племянником. Интересно, подумала ли об этом Моргейна?»
— Тогда, Моргейна, конечно, твой сын — и впрямь герцог Корнуолла…
— Может, это герцогиня… — вновь улыбнулась Моргейна.
— Нет, я уж по животу твоему вижу, низкому и широкому, — носишь ты мальчика, — возразила Моргауза. — Я родила четверых, да и на прислужниц брюхатых насмотрелась… — Она одарила Лота ехидной усмешкой. — Мой супруг весьма серьезно воспринимает древнюю заповедь о том, что король — отец своего народа.
— Думается мне, законным сыновьям от моей королевы побольше сводных братьев не помешает, — добродушно отшутился Лот. — Спина открыта, если брата рядом нет, гласит присловье, а сыновей у меня много… А что, родственница, не возьмешь ли арфу и не сыграешь ли нам?
Моргейна отодвинула от себя остатки пропитанной мясным соком лепешки.
— Уж больно много я съела, чтобы петь, — нахмурилась она и вновь принялась мерить шагами зал, заложив руки за спину. Подошел Гарет и потянул ее за юбку.
— Спой мне, Моргейна, ну, пожалуйста. Спой ту песню про дракона.
— Не сегодня: она слишком длинная, а тебе уже спать пора, — отозвалась молодая женщина, однако послушно подхватила маленькую арфу, что до поры стояла в углу, и присела на скамью. Взяла наугад несколько нот, склонившись над инструментом, настроила одну из струн и заиграла разухабистую солдатскую застольную песню.
Лот и его люди подхватили припев. Эхо хриплых голосов прокатилось под закопченными балками:
Саксы нагрянули полночью,
Все спали, закрыв глаза.
И перебили всех женщин —
Ведь саксу милее коза!
— Готов поручиться, не на Авалоне ты эту песню выучила, родственница, — усмехнувшись, заметил Лот. Моргейна встала убрать арфу.
— Спой еще, — взмолился Гарет, но молодая женщина покачала головой.
— Сейчас не могу: дыхания не хватает. — Она поставила арфу в угол, взялась было за прялку, но спустя минуту-две вновь отложила ее в сторону и опять принялась ходить взад-вперед по залу.
— Да что с тобой, девочка? — осведомился Лот. — Ты сегодня вся издергалась, точно медведь в клетке!
— Спина ноет: видать, слишком долго я сидела, — отозвалась она. — Да и от мяса, что тетушка заставила меня проглотить, живот таки разболелся. — Моргейна вновь заложила руки за спину — и вдруг согнулась пополам, словно тело ее свела судорога. А в следующий миг молодая женщина потрясенно вскрикнула, и Моргауза, не спускающая с нее глаз, заметила, как непомерно длинная юбка разом потемнела и намокла до колен.
— Ох, Моргейна, да ты обмочилась! — закричал Гарет. — Ты ж уже взрослая, чтобы портить платья: моя нянька меня бы за такое прибила!
— Гарет, замолчи! — резко одернула сына Моргауза и подбежала к племяннице. Та стояла, согнувшись пополам; лицо ее полыхало от изумления и стыда.
— Все в порядке, Моргейна, не бойся, — проговорила она, поддерживая молодую женщину под руку. — Вот здесь больно и здесь тоже? Я так и подумала. У тебя схватки начались, вот и все, ты разве не знала?
Впрочем, откуда девочке знать? Это ее первые роды, а к женским сплетням и пересудам Моргейна никогда не прислушивалась, так что с какой бы стати ей разбираться в приметах и признаках? Похоже, ее сегодня весь день одолевали первые боли. Моргауза позвала Бет и приказала:
— Отведи герцогиню Корнуольскую в женский покой и кликни Меган и Бранвен. И распусти ей волосы: ни на ней самой, ни на ее одежде не должно остаться никаких узлов и завязок. — И, поглаживая волосы Моргейны, добавила:
— Что бы мне понять это раньше, когда я тебе косу заплетала… я сейчас тоже приду и посижу с тобой, моя Моргейна.
Моргейна, тяжело опираясь на руку прислужницы, побрела прочь. Королева проводила ее взглядом.
— Пойду побуду с ней, — сказала она мужу. — Это ее первые роды; бедная девочка испугается не на шутку.
— К чему такая спешка? — лениво возразил Лот. — Раз роды первые, стало быть, схватки продлятся всю ночь; успеешь еще подержать ее за руку. — Он благодушно улыбнулся жене. — Скора ты впускать в мир Гавейнова соперника!
— Что ты имеешь в виду? — понизив голос, переспросила Моргауза.
— Да всего лишь то, что Артур и Моргейна родились от одной матери, и ее сын ближе к трону, чем наш.
— Артур молод, — холодно отрезала Моргауза, — он еще дюжиной сыновей обзаведется, ты и глазом моргнуть не успеешь. С чего ты взял, что ему так уж необходим наследник?
— Судьба обманчива, — пожал плечами Лот. — В бою Артур неуязвим — не сомневаюсь, что Владычица Озера и тут руку приложила, чтоб ей пусто было, — а Гавейн беззаветно предан своему королю. Но может случиться и так, что удача от Артура отвернется, и ежели такой день и впрямь настанет, хотелось бы мне быть уверенным, что ближе всех к трону стоит наш Гавейн. Моргауза, подумай хорошенько; с младенцами никогда не знаешь наверняка, выживет он или нет. Пожалуй, тебе стоило бы помолиться Богине, чтобы новорожденный герцог Корнуольский так и не вдохнул ни разу.
— По-твоему, я могу так поступить с Моргейной? Она мне все равно что дочь!
Лот ласково ущипнул жену за подбородок.
— Ты, Моргауза, — любящая мать, и я тому весьма рад. Но очень сомневаюсь, что Моргейне так уж хочется качать на руках младенца. Сдается мне, я слышал, как она жалела о том, что не изгнала плод из чрева…
— Она больна и измучена, — гневно возразила Моргауза. — Думаешь, я не говорила того же, устав таскать неподъемный живот? Да любая женщина твердит то же самое в последние несколько месяцев перед родами!
— И все-таки, если ребенок Моргейны родится мертвым, не думаю, что она станет сильно о том сокрушаться. Да и тебе горевать будет не о чем, вот я к чему веду.
— Она добра к нашему Гарету: мастерит ему игрушки, кукол всяких, сказки рассказывает, — защищала племянницу Моргауза. — Я уверена, что и своему ребенку она станет хорошей матерью.
— Однако ж не в наших интересах и не в интересах нашего сына допустить, чтобы Моргейна видела в своем ребенке Артурова наследника. — Лот обнял жену за талию. — Послушай, радость моя, у нас с тобой четверо сыновей; вот вырастут они — и, того гляди, передерутся: Лотиан — королевство небольшое, в конце-то концов! Но если Гавейн станет Верховным королем, для них всех владения найдутся, и в избытке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49