Снова пошли зеркальные рекреации, как старые чуланы, заваленные тряпьем, бутафорией, нерасставленной мебелью. Белый Дворец был местом вне пространства, и время здесь текло вне времени. И все-то здесь было не тем, чем казалось. И на пути ее подстерегали неожиданные находки.
Сейчас она, например, обнаружила ребенка. Спящего на полу, одного, зарывшись в груду разноцветных лохмотьев, в той части покоев, которые в это время суток шумные пансионерки обходили стороной. Ее растрогала большая голова на тонкой шее и завитки темных волос на смуглой коже, и то, как он спал, сложив ладошки под щекой, как будто засыпать в неприспособленных для того местах было для него самым привычным делом. Глядя на мальчика, Аранта боялась пошевелиться, чтобы не потревожить его. Она понятия не имела, насколько может быть чуток детский сон.
Ей нужно было бы иметь ребенка. Она уже вполне могла бы иметь ребенка такого возраста. Лет четырех на вид. Белый Дворец щедро одаривал ее искушениями.
Мальчик мог быть заблудившимся сыном кого-то из обслуги замка или одного из мастеров. Той же художницы, например. По возрасту она вполне годилась в молодые матери. Наверное, Аранта бы в конце концов все же ушла, тихо пятясь по каменным плитам пола, когда шуршание юбок позади, напомнившее ей звук, с каким змея шелестит в траве, не заставило ее, вздрогнув, обернуться.
Надо сказать, она не слишком ошиблась. Кариатиди сверлила ей затылок взглядом тигрицы, готовой броситься.
— Вас ждут в другом месте, — грубо сказала она, проходя мимо, чтобы взять ребенка на руки. Гораздо более умело, чем это в любом случае получилось бы у Аранты, так, что даже не изменилось выражение чумазой рожицы. Наблюдательный взгляд Красной Ведьмы отметил порванный чулок и курточку, измазанную в известке. А они, должно быть, потеряли его!
— Вы называете это подходящим доглядом за кронпринцем? — не обращая особого внимания на грубость, спросила она.
— Ее Величество, — надменно ответила Кариатиди, — полагает, что окруженному любовью ребенку этого возраста тем не менее должно быть интересно жить. И, между нами, опасности, подстерегающие его на чердаках и в бочках с известью, куда менее значительны, чем, скажем, дурной глаз или общество персоны, имеющей те или иные основания желать ему зла.
— Я не… — запротестовала Аранта, изумленная тем, что ее можно истолковать подобным образом, но Кариатиди уже победительницей покинула темнеющий зал, унося с собою принца, как трофей, добытый с боем.
«Никогда не пререкайся с чужими служанками, — сказала себе Аранта. — Ты не на уровне слуг. Даже если им до смерти хочется отквитать тебе оскорбления, якобы нанесенные их хозяевам. Для этого у тебя должны быть собственные слуги. Кеннет справляется прекрасно».
Вертикальные полосы кремовых роз на обоях голубой чайной комнаты в наступающей полутьме казались пепельными, и сама королева, сменившая дневное черное платье на вечернее голубое, сливалась в нем с обоями и буквально растворялась в дымке.
— Я должна поблагодарить вас за вашего спутника, — со смешком заявила она Аранте, едва та появилась на пороге чайной. — Это первый день, когда мои подопечные не рискуют носиться по коридорам обернутыми в одни лишь полотенца, с тюрбанами на мокрых головах, в разноцветных косметических масках, которых, я заметила, люди пугаются с непривычки, и босиком, с забинтованными пальцами ног. Даже его гипотетическое присутствие их дисциплинирует, хотя, как я понимаю, молодому человеку придется нелегко. Одна из них могла бы составить счастье жизни мужчины, но от их толпы лучше запереться на ключ.
Что он и сделал, про себя усмехнулась Аранта. Кеннет с необычайной кротостью попросил ее предоставить ему рыться в счетах Веноны Сарианы, а самой взвалить на себя груз светских обязанностей. Оставшись один, он, по всей видимости, первым делом забаррикадировал дверь тяжелым креслом.
Кстати, к вопросу о «моральном климате». С этой точки зрения позиции Веноны Сарианы были наиболее уязвимы. Хотя бы потому, что под идеальным моральным климатом каждый подразумевает что-то свое, а на каждый чих, как водится, не наздравствуешься. Присутствие же в ее палестинах привлекательного молодого офицера можно было сравнить только с испытаниями в поле, в условиях, максимально приближенных к боевым.
— Мне хотелось бы принести вам извинения за сцену на заседании Коллегии. Рэндалл обязан был очистить вас от подозрений и избавить от неприятностей по праву Королевского Слова. То, что он этого не сделал…
— …совершенно ни на что не повлияло, — перебила ее королева. Она взяла из коробочки на столе тонкую ароматную палочку, подожгла ее конец от свечи на холодном камине, поднесла к губам, вдохнула дым — все это со своим особенным, непередаваемым изяществом. — Меня ограждает от посягательств мой титул, тогда как вас не защищает ничего. Кроме высочайшего покровительства. Я располагаю позволением Рэндалла делать все, что мне заблагорассудится, тогда как вы — самая беспомощная мишень в стране.
— Почему, как мне кажется, вы пытаетесь добиться моего расположения?
Венона Сариана, только что рассматривавшая дым своей сигареты, перевела свой снаряженный линзами взгляд на лицо собеседницы. Аранте мельком подумалось, что если бы кто-нибудь снаружи увидел дым из ноздрей своей королевы, Рэндаллу не удалось бы прикрыться никакими комиссиями, и никакое Королевское Слово ее бы не спасло.
— Пожалуй, учитывая ваше положение при короле, едва ли я захотела бы иметь вас в качестве близкой подруги.
— Вам было бы трудно убедить меня в вашей искренности.
— Что ж, приятно по крайней мере знать, что вы не ждете любезностей. Несмотря на все то, что в глазах окружающих должно делать нас врагами, вы — то, что вы есть. Не стану говорить об этом странном внутреннем сродстве с королем, которое сделало вас близкими друг другу. Я в этом ничего не понимаю, я в это, в сущности, не верю, но совершенно очевидно, что вмешательство в эту сферу ничего мне не даст. Однако вы — женщина, и вы занимаете место, с которого ваш голос может быть услышан. В моем деле это немаловажно.
— Рэндалл упоминал о вашей угрозе изменить мир «по своему образу и подобию».
— О! Тогда это действительно была только угроза, порожденная отчаянием женщины… неспособной составить счастье избранного ею мужчины. Теперь все изменилось. В моих руках стоящее дело. Я чувствую его вес. Если я его выроню, все погибнет. Эти бедняги до меня не знали, что такое ванна с пеной в свое удовольствие. В двенадцать лет их выдают замуж, в тридцать — везут на кладбище, в промежутке они беспрерывно беременеют и рожают. И все это в условиях отвратительной антисанитарии, при полном отсутствии свободы воли и в совершенном неумении планировать личную жизнь и состав семьи. Вы сидите напротив меня, и я размышляю, не закованы ли вы там под своим платьем в эту жуткую пыточную корзину под названием «пояса целомудрия».
«Так оно и есть, — мелькнуло в голове у Аранты. — Примерно в этом смысле».
— И как же вы хотели бы изменить мир?
— О, действуя исключительно через женщин. Надобно, как я понимаю, дать им представление, чего им следует хотеть. Дать хотя бы начальное понятие о гигиене. Создать, начиная хотя бы со столицы, развитую сеть квалифицированной медицинской помощи. Увеличить процент выживающих новорожденных, что позволило бы снизить уровень рождаемости, а следовательно — нагрузку на женский организм. Прекратить только репродуктивное использование женщины. Разрешить контрацепцию, что бы ни болтала по этому поводу церковь. Начиная хотя бы с моих девочек. Пусть они несут свет в эти темные массы. Сперва они увидят, к чему им следует стремиться. Потом они это вырвут себе зубами.
— Вас сожрут живьем. Я не могу вообразить себе, чтобы кто-то не только отстаивал эти права, не только осмелился заикнуться о них вслух, но даже всерьез об этом задумался.
Венона Сариана беспомощно взглянула на нее.
— А когда? Я не могу медлить, сложа руки и наблюдая, как время поглощает мою жизнь. Это не то время, в каком мне хотелось бы раствориться. Кто-то же должен кончать С этим беспросветным мраком, с этим унылым средневековьем? Во Флоренции чума, в Лондоне — пожар. О да-да, знаю, времена не выбирают, в них живут и умирают. Но… если бы вы знали, как не хочется, не хочется, не хочется… Кто-то должен продолжить это дело, когда Рэндалл освободится от меня, как он этого, по-видимому, жаждет, и вы займете мое место.
— Поверьте, — вырвалось у Аранты, — я меньше всего на свете хочу занять это место. Вне зависимости, ваше оно или нет.
Ей удалось вынудить собеседницу на паузу, в течение которой та, словно впервые, рассматривала ее лицо.
— Я вам сочувствую. Однако навряд ли у вас есть выбор. — Непонятно, иронизирует она или нет. — Оно вам так легко не достанется. Это королевский брак. Даже обоюдного желания сторон недостаточно, чтобы его расторгнуть. Не говоря уже о том, что я не дам Рэндаллу развода. Во-первых, потому, что иначе я потеряю статус, позволяющий мне содержать Белый Дворец. Хотя тут, как мне кажется, торг уместен. Ну а во-вторых, только потому, что ему этого, по-видимому, хочется. Мне уже неинтересно изображать ангела.
Чем измерить ненависть меж мужем и женой? Из окна чайной виден был сад, изрытый под фонтан, а дальше, сквозь кроны сада — Старый дворец из его древнего красного кирпича. Глыба из глыб. Два непроницаемых кристалла, два сердца, наглухо запертых друг для друга. Хватило бы ее шальной силы, чтобы примирить их, вернуть Венону Сариану в королевскую постель и на королевский трон, и пусть бы ее, без сомнения, благие начинания катились бы потихоньку при одобрении одних и попустительстве прочих? Нет. Ее сила не из тех, что творит добро. Не говоря о том, что она попросту не умеет это делать.
— Вы все еще его любите.
— Вы могли бы представить себе женщину, способную по своей воле выкинуть из головы и сердца Рэндалла Баккара? Вы способны представить себе мужчину, который выдержал бы это сравнение? Но подумайте, как было бы мне приятно, отойдя в сторону, знать, что та, кто заняла мое место, несет в себе что-то… от меня. Сознавать в глубине души эту маленькую пакостную радость.
— Хотите сказать, мадам, что я могла бы воспользоваться вашими советами?
— Я надеялась, что вы спросите, потому что думала на вашу тему. А думать и не поделиться мыслью для меня практически смерти подобно. Исходные параметры вашей фигуры вполне удовлетворительные: немного выше среднего. Перспективный тип. Это не лесть. Я никогда не льщу. Цвета вам пойдут тяжелые, сочные. Алый изумителен, превосходно подчеркивает ощущение вашей властности и внутренней силы. Потом, с возрастом, к седине пойдет бордовый и, возможно, фиолетовый. Вы не потеряетесь и в золотой парче, хотя злоупотреблять ею я бы вам не рекомендовала. Можете вызвать смех. Белый будет исключительно хорош, однако черное я решительно вам запрещаю, если вы не хотите раньше времени выглядеть старухой. И потом, вам придется отказаться от этих тяжелых поясов со свисающим концом на бедрах. В наступившем году акцент ставится на контрасте маленькой верхней части и удлиненной нижней, и я полагаю, тенденция продержится достаточно долго, чтобы закрепиться в сознании и сформировать устойчивый идеал. Пояс на бедрах в этом случае смогут себе позволить только сверхдлинноногие красотки. Или же вам придется носить такие zoccolies, что с непривычки вы непременно, к чьей-то ревнивой радости, сломаете себе шею. Вы же сложены пропорционально, а потому я советую вам подпоясываться под грудью и использовать прилегающий силуэт без этих дурацких складок и фижм на талии. У вас есть кое-что, чем вы можете хвастать от природы. А если бы не было, я научила бы вас обращать недостатки в достоинства.
Глаза Веноны Сарианы остановились на крепком кожаном «буржуазном» ботинке, носок которого показался из-под краешка юбки ее гостьи.
— Это — ваш потолок, — сказала она, указывая в направлении ботинка. — Символ того, чего вам следует держаться. Не прыгайте выше головы. Экстравагантность не про вас. Насмешка убивает нашего брата. Я имела в виду нашу сестру, конечно. Добротная, спокойная, солидная буржуазность высшего качества. Да, пожалуй. И не доверяйте никому, кто постарается взгромоздить вам на голову этот чудовищный бархатный берет с перьями поверх жемчужной волосяной сетки или разрезать рукава, чтобы выставить в дыры складки . нижней рубашки. Никогда не сочетайте клетку с полоской. Не изображайте умирающий цветок. Не позволяйте себе выглядеть жалко. А вообще-то, откровенно говоря, это все вторично, — сказала она, сделав паузу. — Где, по-вашему, в теле женщины живет красота? Вот здесь. — Насладившись недоумением собеседницы, королева положила руку себе на шею сзади. — От основания черепа и вниз, по позвоночному столбу, до лопаток. И более нигде. Втяните голову в плечи — и вы погибли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Сейчас она, например, обнаружила ребенка. Спящего на полу, одного, зарывшись в груду разноцветных лохмотьев, в той части покоев, которые в это время суток шумные пансионерки обходили стороной. Ее растрогала большая голова на тонкой шее и завитки темных волос на смуглой коже, и то, как он спал, сложив ладошки под щекой, как будто засыпать в неприспособленных для того местах было для него самым привычным делом. Глядя на мальчика, Аранта боялась пошевелиться, чтобы не потревожить его. Она понятия не имела, насколько может быть чуток детский сон.
Ей нужно было бы иметь ребенка. Она уже вполне могла бы иметь ребенка такого возраста. Лет четырех на вид. Белый Дворец щедро одаривал ее искушениями.
Мальчик мог быть заблудившимся сыном кого-то из обслуги замка или одного из мастеров. Той же художницы, например. По возрасту она вполне годилась в молодые матери. Наверное, Аранта бы в конце концов все же ушла, тихо пятясь по каменным плитам пола, когда шуршание юбок позади, напомнившее ей звук, с каким змея шелестит в траве, не заставило ее, вздрогнув, обернуться.
Надо сказать, она не слишком ошиблась. Кариатиди сверлила ей затылок взглядом тигрицы, готовой броситься.
— Вас ждут в другом месте, — грубо сказала она, проходя мимо, чтобы взять ребенка на руки. Гораздо более умело, чем это в любом случае получилось бы у Аранты, так, что даже не изменилось выражение чумазой рожицы. Наблюдательный взгляд Красной Ведьмы отметил порванный чулок и курточку, измазанную в известке. А они, должно быть, потеряли его!
— Вы называете это подходящим доглядом за кронпринцем? — не обращая особого внимания на грубость, спросила она.
— Ее Величество, — надменно ответила Кариатиди, — полагает, что окруженному любовью ребенку этого возраста тем не менее должно быть интересно жить. И, между нами, опасности, подстерегающие его на чердаках и в бочках с известью, куда менее значительны, чем, скажем, дурной глаз или общество персоны, имеющей те или иные основания желать ему зла.
— Я не… — запротестовала Аранта, изумленная тем, что ее можно истолковать подобным образом, но Кариатиди уже победительницей покинула темнеющий зал, унося с собою принца, как трофей, добытый с боем.
«Никогда не пререкайся с чужими служанками, — сказала себе Аранта. — Ты не на уровне слуг. Даже если им до смерти хочется отквитать тебе оскорбления, якобы нанесенные их хозяевам. Для этого у тебя должны быть собственные слуги. Кеннет справляется прекрасно».
Вертикальные полосы кремовых роз на обоях голубой чайной комнаты в наступающей полутьме казались пепельными, и сама королева, сменившая дневное черное платье на вечернее голубое, сливалась в нем с обоями и буквально растворялась в дымке.
— Я должна поблагодарить вас за вашего спутника, — со смешком заявила она Аранте, едва та появилась на пороге чайной. — Это первый день, когда мои подопечные не рискуют носиться по коридорам обернутыми в одни лишь полотенца, с тюрбанами на мокрых головах, в разноцветных косметических масках, которых, я заметила, люди пугаются с непривычки, и босиком, с забинтованными пальцами ног. Даже его гипотетическое присутствие их дисциплинирует, хотя, как я понимаю, молодому человеку придется нелегко. Одна из них могла бы составить счастье жизни мужчины, но от их толпы лучше запереться на ключ.
Что он и сделал, про себя усмехнулась Аранта. Кеннет с необычайной кротостью попросил ее предоставить ему рыться в счетах Веноны Сарианы, а самой взвалить на себя груз светских обязанностей. Оставшись один, он, по всей видимости, первым делом забаррикадировал дверь тяжелым креслом.
Кстати, к вопросу о «моральном климате». С этой точки зрения позиции Веноны Сарианы были наиболее уязвимы. Хотя бы потому, что под идеальным моральным климатом каждый подразумевает что-то свое, а на каждый чих, как водится, не наздравствуешься. Присутствие же в ее палестинах привлекательного молодого офицера можно было сравнить только с испытаниями в поле, в условиях, максимально приближенных к боевым.
— Мне хотелось бы принести вам извинения за сцену на заседании Коллегии. Рэндалл обязан был очистить вас от подозрений и избавить от неприятностей по праву Королевского Слова. То, что он этого не сделал…
— …совершенно ни на что не повлияло, — перебила ее королева. Она взяла из коробочки на столе тонкую ароматную палочку, подожгла ее конец от свечи на холодном камине, поднесла к губам, вдохнула дым — все это со своим особенным, непередаваемым изяществом. — Меня ограждает от посягательств мой титул, тогда как вас не защищает ничего. Кроме высочайшего покровительства. Я располагаю позволением Рэндалла делать все, что мне заблагорассудится, тогда как вы — самая беспомощная мишень в стране.
— Почему, как мне кажется, вы пытаетесь добиться моего расположения?
Венона Сариана, только что рассматривавшая дым своей сигареты, перевела свой снаряженный линзами взгляд на лицо собеседницы. Аранте мельком подумалось, что если бы кто-нибудь снаружи увидел дым из ноздрей своей королевы, Рэндаллу не удалось бы прикрыться никакими комиссиями, и никакое Королевское Слово ее бы не спасло.
— Пожалуй, учитывая ваше положение при короле, едва ли я захотела бы иметь вас в качестве близкой подруги.
— Вам было бы трудно убедить меня в вашей искренности.
— Что ж, приятно по крайней мере знать, что вы не ждете любезностей. Несмотря на все то, что в глазах окружающих должно делать нас врагами, вы — то, что вы есть. Не стану говорить об этом странном внутреннем сродстве с королем, которое сделало вас близкими друг другу. Я в этом ничего не понимаю, я в это, в сущности, не верю, но совершенно очевидно, что вмешательство в эту сферу ничего мне не даст. Однако вы — женщина, и вы занимаете место, с которого ваш голос может быть услышан. В моем деле это немаловажно.
— Рэндалл упоминал о вашей угрозе изменить мир «по своему образу и подобию».
— О! Тогда это действительно была только угроза, порожденная отчаянием женщины… неспособной составить счастье избранного ею мужчины. Теперь все изменилось. В моих руках стоящее дело. Я чувствую его вес. Если я его выроню, все погибнет. Эти бедняги до меня не знали, что такое ванна с пеной в свое удовольствие. В двенадцать лет их выдают замуж, в тридцать — везут на кладбище, в промежутке они беспрерывно беременеют и рожают. И все это в условиях отвратительной антисанитарии, при полном отсутствии свободы воли и в совершенном неумении планировать личную жизнь и состав семьи. Вы сидите напротив меня, и я размышляю, не закованы ли вы там под своим платьем в эту жуткую пыточную корзину под названием «пояса целомудрия».
«Так оно и есть, — мелькнуло в голове у Аранты. — Примерно в этом смысле».
— И как же вы хотели бы изменить мир?
— О, действуя исключительно через женщин. Надобно, как я понимаю, дать им представление, чего им следует хотеть. Дать хотя бы начальное понятие о гигиене. Создать, начиная хотя бы со столицы, развитую сеть квалифицированной медицинской помощи. Увеличить процент выживающих новорожденных, что позволило бы снизить уровень рождаемости, а следовательно — нагрузку на женский организм. Прекратить только репродуктивное использование женщины. Разрешить контрацепцию, что бы ни болтала по этому поводу церковь. Начиная хотя бы с моих девочек. Пусть они несут свет в эти темные массы. Сперва они увидят, к чему им следует стремиться. Потом они это вырвут себе зубами.
— Вас сожрут живьем. Я не могу вообразить себе, чтобы кто-то не только отстаивал эти права, не только осмелился заикнуться о них вслух, но даже всерьез об этом задумался.
Венона Сариана беспомощно взглянула на нее.
— А когда? Я не могу медлить, сложа руки и наблюдая, как время поглощает мою жизнь. Это не то время, в каком мне хотелось бы раствориться. Кто-то же должен кончать С этим беспросветным мраком, с этим унылым средневековьем? Во Флоренции чума, в Лондоне — пожар. О да-да, знаю, времена не выбирают, в них живут и умирают. Но… если бы вы знали, как не хочется, не хочется, не хочется… Кто-то должен продолжить это дело, когда Рэндалл освободится от меня, как он этого, по-видимому, жаждет, и вы займете мое место.
— Поверьте, — вырвалось у Аранты, — я меньше всего на свете хочу занять это место. Вне зависимости, ваше оно или нет.
Ей удалось вынудить собеседницу на паузу, в течение которой та, словно впервые, рассматривала ее лицо.
— Я вам сочувствую. Однако навряд ли у вас есть выбор. — Непонятно, иронизирует она или нет. — Оно вам так легко не достанется. Это королевский брак. Даже обоюдного желания сторон недостаточно, чтобы его расторгнуть. Не говоря уже о том, что я не дам Рэндаллу развода. Во-первых, потому, что иначе я потеряю статус, позволяющий мне содержать Белый Дворец. Хотя тут, как мне кажется, торг уместен. Ну а во-вторых, только потому, что ему этого, по-видимому, хочется. Мне уже неинтересно изображать ангела.
Чем измерить ненависть меж мужем и женой? Из окна чайной виден был сад, изрытый под фонтан, а дальше, сквозь кроны сада — Старый дворец из его древнего красного кирпича. Глыба из глыб. Два непроницаемых кристалла, два сердца, наглухо запертых друг для друга. Хватило бы ее шальной силы, чтобы примирить их, вернуть Венону Сариану в королевскую постель и на королевский трон, и пусть бы ее, без сомнения, благие начинания катились бы потихоньку при одобрении одних и попустительстве прочих? Нет. Ее сила не из тех, что творит добро. Не говоря о том, что она попросту не умеет это делать.
— Вы все еще его любите.
— Вы могли бы представить себе женщину, способную по своей воле выкинуть из головы и сердца Рэндалла Баккара? Вы способны представить себе мужчину, который выдержал бы это сравнение? Но подумайте, как было бы мне приятно, отойдя в сторону, знать, что та, кто заняла мое место, несет в себе что-то… от меня. Сознавать в глубине души эту маленькую пакостную радость.
— Хотите сказать, мадам, что я могла бы воспользоваться вашими советами?
— Я надеялась, что вы спросите, потому что думала на вашу тему. А думать и не поделиться мыслью для меня практически смерти подобно. Исходные параметры вашей фигуры вполне удовлетворительные: немного выше среднего. Перспективный тип. Это не лесть. Я никогда не льщу. Цвета вам пойдут тяжелые, сочные. Алый изумителен, превосходно подчеркивает ощущение вашей властности и внутренней силы. Потом, с возрастом, к седине пойдет бордовый и, возможно, фиолетовый. Вы не потеряетесь и в золотой парче, хотя злоупотреблять ею я бы вам не рекомендовала. Можете вызвать смех. Белый будет исключительно хорош, однако черное я решительно вам запрещаю, если вы не хотите раньше времени выглядеть старухой. И потом, вам придется отказаться от этих тяжелых поясов со свисающим концом на бедрах. В наступившем году акцент ставится на контрасте маленькой верхней части и удлиненной нижней, и я полагаю, тенденция продержится достаточно долго, чтобы закрепиться в сознании и сформировать устойчивый идеал. Пояс на бедрах в этом случае смогут себе позволить только сверхдлинноногие красотки. Или же вам придется носить такие zoccolies, что с непривычки вы непременно, к чьей-то ревнивой радости, сломаете себе шею. Вы же сложены пропорционально, а потому я советую вам подпоясываться под грудью и использовать прилегающий силуэт без этих дурацких складок и фижм на талии. У вас есть кое-что, чем вы можете хвастать от природы. А если бы не было, я научила бы вас обращать недостатки в достоинства.
Глаза Веноны Сарианы остановились на крепком кожаном «буржуазном» ботинке, носок которого показался из-под краешка юбки ее гостьи.
— Это — ваш потолок, — сказала она, указывая в направлении ботинка. — Символ того, чего вам следует держаться. Не прыгайте выше головы. Экстравагантность не про вас. Насмешка убивает нашего брата. Я имела в виду нашу сестру, конечно. Добротная, спокойная, солидная буржуазность высшего качества. Да, пожалуй. И не доверяйте никому, кто постарается взгромоздить вам на голову этот чудовищный бархатный берет с перьями поверх жемчужной волосяной сетки или разрезать рукава, чтобы выставить в дыры складки . нижней рубашки. Никогда не сочетайте клетку с полоской. Не изображайте умирающий цветок. Не позволяйте себе выглядеть жалко. А вообще-то, откровенно говоря, это все вторично, — сказала она, сделав паузу. — Где, по-вашему, в теле женщины живет красота? Вот здесь. — Насладившись недоумением собеседницы, королева положила руку себе на шею сзади. — От основания черепа и вниз, по позвоночному столбу, до лопаток. И более нигде. Втяните голову в плечи — и вы погибли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42