Белый утренний туман растекся лишь недавно, и остатки влаги, которой набряк воздух, мелкими каплями конденсировались на поверхности стеклянной маски, под которой, строго говоря, мог скрываться кто угодно. Нашлась бы в Белом Дворце желающая заменить королеву здесь, учитывая, что из всех присутствующих совершенно некому распознать подмену? Кто клюнул бы на миг такой славы?
Палач в черном капюшоне-маске, получив прощение жертвы, с усилием поднялся с колен. Сегодня, сообразила Аранта, он делает это не впервые. Перед рассветом высокий служитель церкви Каменщика, оставшись с ним наедине в сводчатом полуподвальном помещении, наполненном сизой мутью короткой завершающейся ночи, отпустил ему грех цареубийства. Не простой священник. И палач скорее всего не из простых. Смерд не может своею рукой лишить жизни королеву — те, кто отвечал за оформление ритуала, были чрезвычайно внимательны к мелочам этого рода. Это, кстати, плохо. В подобном деле Аранта предпочла бы полагаться на профессионала. Власти, ответственные за исполнение наказаний, старались избегать превращения эшафота в кровавую бойню, если только это не входило в программу воспитательного устрашения. Удовлетворять кровавые инстинкты толпы следует с осторожностью, чтобы они не вышли из-под контроля, а также чтобы вид ужаса и страдания не приелся, не стал чем-то рядовым, повседневным, само собой разумеющимся, вроде вечерней кружки пива. Чем-то таким, чем впоследствии невозможно было бы влиять. Ведь кровавая казнь совершается не мести ради — возмездие в таких делах принадлежит Богу, — а чтоб другим неповадно было. Аранта, разумеется, не была невинна в отношении зрелищ этого рода. Казней она перевидала немало, правда, все больше по политическим мотивам. Палач-недоучка или неудобный, а паче того бракованный инвентарь грозили испортить весь пафос.
С инвентарем, впрочем, было все в порядке. Лиственничная плаха, новая, круглобокая, из комля без единого сучка, блестящая желтизной, будто — а может, и в самом деле — покрытая лаком, чуть выпуклая вверх. Ее не станут больше использовать, а поместят в какой-нибудь частный королевский музей. Рэндалл прикола ради когда-то водил ее в такой. Оба смеялись, и ей было трудно воспринимать его экспонаты всерьез.
Неужели он и сейчас не воспринимает всерьез то, что творится его словом?
Движение на краю людского моря Аранта заметила краем глаза. Два запыленных всадника в разлетающихся от скачки плащах в спешке врезались в пешую толпу, увязнув в ней и усугубив давку в задних рядах. Черные плащи. Служба короля. О чем они и кричали, требуя освободить им дорогу к галерее. На них уже оборачивались, соображая, что произошло что-то из ряда вон, если они осмеливаются вмешиваться в ход процедуры, затрагивающей интересы высоких персон. Рэндалл сделал знак приостановить исполнение ритуала, и служители послушно замерли. Еще один знак — и прибывшим пиками расчистили дорогу. Один остался на лестнице, переводя дыхание, другой, запыхавшийся так, словно это на нем всю дорогу скакали, да еще щедро пришпоривали, в тесноте королевской ложи поспешно преклонил колена.
— …нападение на Башню… — уловила Аранта. — …живых нет… комендант мертв, ключи брошены… отдыхавшая смена и смена, возвратившаяся с вечерней вахты… весь двор в телах… одна воротная кляча…
— Стало быть, все, что осталось от башенной стражи, здесь? — Рэндалл подбородком указал на редкое кольцо вокруг эшафота.
— Совершенно так, Ваше Величество.
— Уже известно, кто из узников пропал?
— К сожалению, нет, сир. Мы поспешили доложить о происшедшем, полагая, что расследование вы прикажете провести позже.
— Это вызовет некоторые затруднения, — задумчиво молвил Рэндалл. — Насколько мне известно, комендант не вел записей, а подведомственные ему узники помалу теряют узнаваемый вид. Тем не менее придется провести среди оставшихся тщательную инвентаризацию. Узнаем, кто пропал, — поймем, кто стоит за мятежом. Пока же я не исключаю возможности, что это провокация с целью ослабить нас, отвлечь наше внимание и сорвать главное сегодняшнее мероприятие. Что ты скажешь на это, дорогая?
«Ферзен? — в панике подумала Аранта, потому что никто более не приходил ей на ум. — Помилуй бог, неужто я вовсе не разбираюсь в людях? Это же надо было спланировать, рассчитать и, что самое-то главное — воспользоваться промежуточным результатом для достижения результата основного!» Поскольку Рэндалл, очевидно, ждал от нее ответа, она вымученно пожала плечами.
— А мне кажется знакомым этот стиль, — почти ласково заметил он. — Холодная, однако совершенно рациональная жестокость. Они оставили в живых клячу, поскольку она не в состоянии на них донести. Следует посмотреть, на месте ли Константин Брогау.
— Клемент?
— Я не вижу никого, кто, кроме него, чисто физически способен был бы это сделать. Когда я был кронпринцем, я знал всех мальчиков Брогау. С Клементом мы ровесники. И то, что было сделано в Башне… как-то не вписывается в сохранившиеся у меня воспоминания.
«Нет, пусть лучше это будет Ферзен!»
— Что, Клемент по природе добр и мягок?
— О, ни в коем случае. Вспомни, чьи они сыновья. Клемент умен, осторожен и исключительно несентиментален. Для него нет более бесполезной вещи, чем его младший брат. Кто-то мог вытащить из темницы сына короля в качестве сального претендента на престол, но опять же, зачем это делать Клементу, которому в этом случае логичнее выставить себя. Если только это не сложная многоходовая комбинация, в результате которой он бы наследовал младшему брату. Во всяком случае, — он обезоруживающе улыбнулся, и сердце Аранты застыло, — мне есть кому задать вопрос относительно планов Клемента. Вечерком.
— Мне больше по душе версия с провокацией.
— Возможно, ты права. Если мы будем дольше ломать голову над этой загадкой, казнь никогда не свершится. Не следует деморализовывать бедняжку. Пусть продолжают.
На взгляд Аранты, Венона Сариана была деморализована куда меньше ее самой, всем своим видом заставляя забыть, что смерть, в сущности, омерзительная грязная штука, в числе прочего расслабляющая сфинктер. Кариатиди, прищурившись, надо думать, ради того, чтобы сузить поле своего зрения и не оскорблять его зрелищем возбужденной толпы, с губами, сжатыми в ниточку, опустилась на колени меж своей госпожой, застывшей в высокомерной неподвижности, и плахой, словно предлагала палачу свою голову. Гладко причесана, с волосами, убранными в хвост, в платье из черной тафты, в глубине которой вспыхивают багровые отсветы. Такова уж, видимо, специфика этих жертв: всем чрезвычайно важно, что на них надето. Королева подала депрессарио обе руки, и та поочередно коснулась их губами. На углу эшафота показался священник Каменщика, но королева, к всеобщему суеверному ужасу, сделала отстраняющий, почти брезгливый жест. Немудрено. «Человек есть кровь, и грязь, и слизь, и кровица под тонким, как иллюзия, покровом кожи. Гни-с пористое мясо, отваливаясь, обнажает костный остов, чи демонстрирует изначальную суть. Лишь камень чист перед лицом Творца». Кариатида встала и отошла, сжав руки под грудью.
— Это была провокация, — сказала вдруг Аранта. — Смотри!
Рэндалл бросил взгляд в направлении ее жеста.
— Похоже, ты права!
Еще одна конная группа, державшаяся между собой тесно, врезалась в толпу там, где одна из улочек выливалась на площадь. Зрители с руганью отпрянули, кто мог, кто не мог — истошно завопили, теснимые лошадьми, которых безжалостно направляли туда, где народ стоял еще гуще. Померещилось, или там в самом деле мелькнуло оружие? Толпа колыхнулась, приподнялась в тесных берегах, как каша в котле, и столь же вязкая, однако деваться с пути палашей ей было некуда. Свистнули из чердачных окошек арбалетные стрелы, нацеленные на охрану эшафота: тут уж точно не мерещилось. Окинув площадь взглядом, она определила три точки, откуда велась стрельба. Негусто, однако достаточно, чтобы посеять замешательство среди стражи, которую заставляли нести вторую вахту подряд. Кто-то присел, спасая голову, кто-то, наоборот, вытянул шею, пытаясь разглядеть, что творится вокруг, кто-то догадался использовать угол эшафота как укрытие. Солдаты были опытные, не кинулись, усугубляя давку, к нападавшим, ждали, покуда те сами до них доберутся. Не мечи стражи главная преграда тем, кто надумает умыкнуть узника из-под самого топора. Мечущаяся под копытами, обезумевшая масса простолюдинов, мастеровых, детей и баб, кто, может, и хотел бы в сторонку, да некуда, и приходится давить, хлестать плоской стороной меча, а иной раз и кровавить его. Кто осудит? Она, Аранта? А разве задумывалась она, в чью грудь вонзится стрела, которую силой своей заклятой крови она отводила от Рэндалла Баккара в битве при Констанце? Если ее оправдывала любовь, как она может обвинять Ферзена? Господи помилуй, впрямь на белом коне!
Глупые они. Без кольчуг, без стальных шлемов, без поножей, подвижные, это правда, но вязкость собравшейся толпы сводила это достоинство ударной группы на нет. Они помалу двигались вперед, еще чуть-чуть, и останется перед ними только одна преграда — мечи тюремной стражи, а там хватай узницу на седло и давай бог ноги, пока не догнал их королевский приказ запереть городские ворота. Как это будет выглядеть: Венону-то Сариану да поперек седла?
Рэндалл поднялся, обманчиво неторопливый, поманил к себе капитана Черных Плащей и без слов указал ему на окошки, откуда стреляли. Тот кивнул, спустился вниз по лестничке галереи. Рэндалл после секундного размышления последовал за ним, чем вызвал изумленный ах у той части присутствующих, которая еще оглядывалась на королевскую ложу. Гамилькар Децибелл ринулся за королем, возвышаясь над ним бритой макушкой и надежно закрывая его сзади. Зря, впрочем. Было совершенно очевидно, что в короля никто не целился. Часть черных, как королевские птицы, солдат устремилась к домам, где засели стрелки, затрещали взламываемые двери, загрохотали под сапогами хлипкие чердачные лестницы, из одного, другого, третьего окна с коротким пронзительным криком вылетели еще извивающиеся в воздухе… люди. Кто ж еще. Другая, большая часть гвардии прокладывала себе путь в толпе, намереваясь настигнуть и окружить нападавших у самого эшафота, пока их там задержит тюремная стража. Путь их поневоле был извилист, и сверху, с галереи, они выглядели как плывущие гадюки. Непроизвольное сокращение мышц заставило Аранту стиснуть кулак и подтянуть его к плечу. Другая рука, чужая, легла поверх ее кисти и сжала, передав ей таким образом свою тайную солидарность и равное стремление увидеть успех партии, за которую болела ее душа. Не оборачиваясь, она согласно кивнула Кеннету аф Крейгу.
И было до сердечной боли обидно видеть, как тех, за кого они оба так страстно болели, по одному снимали с седел, и как они бились насмерть, справедливо полагая, что ничего лучше их все равно не ждет. Никто не сложил оружия по своей воле, и сам Валери Ферзен отмахивался своей нелепой шпажонкой, пока под ним не убили коня и не заломили ему локти к лопаткам, держа его брыкающимся на грани, где боль становится невыносимой. А он еще дергал щекой, пытаясь согнать с лица прилипшую к коже пушинку.
Площадь, хотя и с некоторым опозданием, оцепили. Число любопытствующих на ней поуменьшилось, кое-кто утек от греха: не ровен час зашибут, затопчут в неразберихе. Но все равно народ стоял плотно, а когда бунтарей повязали, вновь начал напирать, желая видеть воочию, кто это такие и чем с ними дело кончится.
Рэндалл в сопровождении Децибелла прошел туда, где у подножия эшафота Ферзена бросили ему в ноги.
— Кто-то сомневался в справедливости предъявленного обвинения? — процедил он, однако слова прозвучали достаточно громко, чтобы быть подхваченными и переданными дальше из уст в уста. — Кто-то полагал, будто государственная измена высосана из пальца? Вот вам доказательства преступного сговора. Достаточно?
— Нет, сир, — возразил ему Ферзен разбитыми в кровь губами. — В попытке спасти жизнь и честь вашей королевы измены нет. Я не умышлял ни против вашей жизни, ни против славы государства. Я кладу к вашим ногам свои любовь и верность и жизнь в придачу в обмен на жизнь и доброе имя дамы, осужденной безвинно.
Тут агнцу положено было опустить кудрявую голову и покорно ждать решения государя, но Ферзен почему-то продолжал смотреть королю в глаза. Его слова тоже повторили и понесли кругообразно, к напряженно внимавшим задним рядам. И только Аранте, знавшей на свою беду секрет, было ясно, что означает серая бледность, подступавшая к скулам короля. Потерпеть поражение — от этого! Какое болезненное унижение для человека, отобравшего королевство у лучшего врага, какого может пожелать себе мужчина.
— Глупец, — сказал король. — Ты не можешь победить.
— Знаю, — согласился Валери. — Но я мог бы показать вам пример… рыцарства, простите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Палач в черном капюшоне-маске, получив прощение жертвы, с усилием поднялся с колен. Сегодня, сообразила Аранта, он делает это не впервые. Перед рассветом высокий служитель церкви Каменщика, оставшись с ним наедине в сводчатом полуподвальном помещении, наполненном сизой мутью короткой завершающейся ночи, отпустил ему грех цареубийства. Не простой священник. И палач скорее всего не из простых. Смерд не может своею рукой лишить жизни королеву — те, кто отвечал за оформление ритуала, были чрезвычайно внимательны к мелочам этого рода. Это, кстати, плохо. В подобном деле Аранта предпочла бы полагаться на профессионала. Власти, ответственные за исполнение наказаний, старались избегать превращения эшафота в кровавую бойню, если только это не входило в программу воспитательного устрашения. Удовлетворять кровавые инстинкты толпы следует с осторожностью, чтобы они не вышли из-под контроля, а также чтобы вид ужаса и страдания не приелся, не стал чем-то рядовым, повседневным, само собой разумеющимся, вроде вечерней кружки пива. Чем-то таким, чем впоследствии невозможно было бы влиять. Ведь кровавая казнь совершается не мести ради — возмездие в таких делах принадлежит Богу, — а чтоб другим неповадно было. Аранта, разумеется, не была невинна в отношении зрелищ этого рода. Казней она перевидала немало, правда, все больше по политическим мотивам. Палач-недоучка или неудобный, а паче того бракованный инвентарь грозили испортить весь пафос.
С инвентарем, впрочем, было все в порядке. Лиственничная плаха, новая, круглобокая, из комля без единого сучка, блестящая желтизной, будто — а может, и в самом деле — покрытая лаком, чуть выпуклая вверх. Ее не станут больше использовать, а поместят в какой-нибудь частный королевский музей. Рэндалл прикола ради когда-то водил ее в такой. Оба смеялись, и ей было трудно воспринимать его экспонаты всерьез.
Неужели он и сейчас не воспринимает всерьез то, что творится его словом?
Движение на краю людского моря Аранта заметила краем глаза. Два запыленных всадника в разлетающихся от скачки плащах в спешке врезались в пешую толпу, увязнув в ней и усугубив давку в задних рядах. Черные плащи. Служба короля. О чем они и кричали, требуя освободить им дорогу к галерее. На них уже оборачивались, соображая, что произошло что-то из ряда вон, если они осмеливаются вмешиваться в ход процедуры, затрагивающей интересы высоких персон. Рэндалл сделал знак приостановить исполнение ритуала, и служители послушно замерли. Еще один знак — и прибывшим пиками расчистили дорогу. Один остался на лестнице, переводя дыхание, другой, запыхавшийся так, словно это на нем всю дорогу скакали, да еще щедро пришпоривали, в тесноте королевской ложи поспешно преклонил колена.
— …нападение на Башню… — уловила Аранта. — …живых нет… комендант мертв, ключи брошены… отдыхавшая смена и смена, возвратившаяся с вечерней вахты… весь двор в телах… одна воротная кляча…
— Стало быть, все, что осталось от башенной стражи, здесь? — Рэндалл подбородком указал на редкое кольцо вокруг эшафота.
— Совершенно так, Ваше Величество.
— Уже известно, кто из узников пропал?
— К сожалению, нет, сир. Мы поспешили доложить о происшедшем, полагая, что расследование вы прикажете провести позже.
— Это вызовет некоторые затруднения, — задумчиво молвил Рэндалл. — Насколько мне известно, комендант не вел записей, а подведомственные ему узники помалу теряют узнаваемый вид. Тем не менее придется провести среди оставшихся тщательную инвентаризацию. Узнаем, кто пропал, — поймем, кто стоит за мятежом. Пока же я не исключаю возможности, что это провокация с целью ослабить нас, отвлечь наше внимание и сорвать главное сегодняшнее мероприятие. Что ты скажешь на это, дорогая?
«Ферзен? — в панике подумала Аранта, потому что никто более не приходил ей на ум. — Помилуй бог, неужто я вовсе не разбираюсь в людях? Это же надо было спланировать, рассчитать и, что самое-то главное — воспользоваться промежуточным результатом для достижения результата основного!» Поскольку Рэндалл, очевидно, ждал от нее ответа, она вымученно пожала плечами.
— А мне кажется знакомым этот стиль, — почти ласково заметил он. — Холодная, однако совершенно рациональная жестокость. Они оставили в живых клячу, поскольку она не в состоянии на них донести. Следует посмотреть, на месте ли Константин Брогау.
— Клемент?
— Я не вижу никого, кто, кроме него, чисто физически способен был бы это сделать. Когда я был кронпринцем, я знал всех мальчиков Брогау. С Клементом мы ровесники. И то, что было сделано в Башне… как-то не вписывается в сохранившиеся у меня воспоминания.
«Нет, пусть лучше это будет Ферзен!»
— Что, Клемент по природе добр и мягок?
— О, ни в коем случае. Вспомни, чьи они сыновья. Клемент умен, осторожен и исключительно несентиментален. Для него нет более бесполезной вещи, чем его младший брат. Кто-то мог вытащить из темницы сына короля в качестве сального претендента на престол, но опять же, зачем это делать Клементу, которому в этом случае логичнее выставить себя. Если только это не сложная многоходовая комбинация, в результате которой он бы наследовал младшему брату. Во всяком случае, — он обезоруживающе улыбнулся, и сердце Аранты застыло, — мне есть кому задать вопрос относительно планов Клемента. Вечерком.
— Мне больше по душе версия с провокацией.
— Возможно, ты права. Если мы будем дольше ломать голову над этой загадкой, казнь никогда не свершится. Не следует деморализовывать бедняжку. Пусть продолжают.
На взгляд Аранты, Венона Сариана была деморализована куда меньше ее самой, всем своим видом заставляя забыть, что смерть, в сущности, омерзительная грязная штука, в числе прочего расслабляющая сфинктер. Кариатиди, прищурившись, надо думать, ради того, чтобы сузить поле своего зрения и не оскорблять его зрелищем возбужденной толпы, с губами, сжатыми в ниточку, опустилась на колени меж своей госпожой, застывшей в высокомерной неподвижности, и плахой, словно предлагала палачу свою голову. Гладко причесана, с волосами, убранными в хвост, в платье из черной тафты, в глубине которой вспыхивают багровые отсветы. Такова уж, видимо, специфика этих жертв: всем чрезвычайно важно, что на них надето. Королева подала депрессарио обе руки, и та поочередно коснулась их губами. На углу эшафота показался священник Каменщика, но королева, к всеобщему суеверному ужасу, сделала отстраняющий, почти брезгливый жест. Немудрено. «Человек есть кровь, и грязь, и слизь, и кровица под тонким, как иллюзия, покровом кожи. Гни-с пористое мясо, отваливаясь, обнажает костный остов, чи демонстрирует изначальную суть. Лишь камень чист перед лицом Творца». Кариатида встала и отошла, сжав руки под грудью.
— Это была провокация, — сказала вдруг Аранта. — Смотри!
Рэндалл бросил взгляд в направлении ее жеста.
— Похоже, ты права!
Еще одна конная группа, державшаяся между собой тесно, врезалась в толпу там, где одна из улочек выливалась на площадь. Зрители с руганью отпрянули, кто мог, кто не мог — истошно завопили, теснимые лошадьми, которых безжалостно направляли туда, где народ стоял еще гуще. Померещилось, или там в самом деле мелькнуло оружие? Толпа колыхнулась, приподнялась в тесных берегах, как каша в котле, и столь же вязкая, однако деваться с пути палашей ей было некуда. Свистнули из чердачных окошек арбалетные стрелы, нацеленные на охрану эшафота: тут уж точно не мерещилось. Окинув площадь взглядом, она определила три точки, откуда велась стрельба. Негусто, однако достаточно, чтобы посеять замешательство среди стражи, которую заставляли нести вторую вахту подряд. Кто-то присел, спасая голову, кто-то, наоборот, вытянул шею, пытаясь разглядеть, что творится вокруг, кто-то догадался использовать угол эшафота как укрытие. Солдаты были опытные, не кинулись, усугубляя давку, к нападавшим, ждали, покуда те сами до них доберутся. Не мечи стражи главная преграда тем, кто надумает умыкнуть узника из-под самого топора. Мечущаяся под копытами, обезумевшая масса простолюдинов, мастеровых, детей и баб, кто, может, и хотел бы в сторонку, да некуда, и приходится давить, хлестать плоской стороной меча, а иной раз и кровавить его. Кто осудит? Она, Аранта? А разве задумывалась она, в чью грудь вонзится стрела, которую силой своей заклятой крови она отводила от Рэндалла Баккара в битве при Констанце? Если ее оправдывала любовь, как она может обвинять Ферзена? Господи помилуй, впрямь на белом коне!
Глупые они. Без кольчуг, без стальных шлемов, без поножей, подвижные, это правда, но вязкость собравшейся толпы сводила это достоинство ударной группы на нет. Они помалу двигались вперед, еще чуть-чуть, и останется перед ними только одна преграда — мечи тюремной стражи, а там хватай узницу на седло и давай бог ноги, пока не догнал их королевский приказ запереть городские ворота. Как это будет выглядеть: Венону-то Сариану да поперек седла?
Рэндалл поднялся, обманчиво неторопливый, поманил к себе капитана Черных Плащей и без слов указал ему на окошки, откуда стреляли. Тот кивнул, спустился вниз по лестничке галереи. Рэндалл после секундного размышления последовал за ним, чем вызвал изумленный ах у той части присутствующих, которая еще оглядывалась на королевскую ложу. Гамилькар Децибелл ринулся за королем, возвышаясь над ним бритой макушкой и надежно закрывая его сзади. Зря, впрочем. Было совершенно очевидно, что в короля никто не целился. Часть черных, как королевские птицы, солдат устремилась к домам, где засели стрелки, затрещали взламываемые двери, загрохотали под сапогами хлипкие чердачные лестницы, из одного, другого, третьего окна с коротким пронзительным криком вылетели еще извивающиеся в воздухе… люди. Кто ж еще. Другая, большая часть гвардии прокладывала себе путь в толпе, намереваясь настигнуть и окружить нападавших у самого эшафота, пока их там задержит тюремная стража. Путь их поневоле был извилист, и сверху, с галереи, они выглядели как плывущие гадюки. Непроизвольное сокращение мышц заставило Аранту стиснуть кулак и подтянуть его к плечу. Другая рука, чужая, легла поверх ее кисти и сжала, передав ей таким образом свою тайную солидарность и равное стремление увидеть успех партии, за которую болела ее душа. Не оборачиваясь, она согласно кивнула Кеннету аф Крейгу.
И было до сердечной боли обидно видеть, как тех, за кого они оба так страстно болели, по одному снимали с седел, и как они бились насмерть, справедливо полагая, что ничего лучше их все равно не ждет. Никто не сложил оружия по своей воле, и сам Валери Ферзен отмахивался своей нелепой шпажонкой, пока под ним не убили коня и не заломили ему локти к лопаткам, держа его брыкающимся на грани, где боль становится невыносимой. А он еще дергал щекой, пытаясь согнать с лица прилипшую к коже пушинку.
Площадь, хотя и с некоторым опозданием, оцепили. Число любопытствующих на ней поуменьшилось, кое-кто утек от греха: не ровен час зашибут, затопчут в неразберихе. Но все равно народ стоял плотно, а когда бунтарей повязали, вновь начал напирать, желая видеть воочию, кто это такие и чем с ними дело кончится.
Рэндалл в сопровождении Децибелла прошел туда, где у подножия эшафота Ферзена бросили ему в ноги.
— Кто-то сомневался в справедливости предъявленного обвинения? — процедил он, однако слова прозвучали достаточно громко, чтобы быть подхваченными и переданными дальше из уст в уста. — Кто-то полагал, будто государственная измена высосана из пальца? Вот вам доказательства преступного сговора. Достаточно?
— Нет, сир, — возразил ему Ферзен разбитыми в кровь губами. — В попытке спасти жизнь и честь вашей королевы измены нет. Я не умышлял ни против вашей жизни, ни против славы государства. Я кладу к вашим ногам свои любовь и верность и жизнь в придачу в обмен на жизнь и доброе имя дамы, осужденной безвинно.
Тут агнцу положено было опустить кудрявую голову и покорно ждать решения государя, но Ферзен почему-то продолжал смотреть королю в глаза. Его слова тоже повторили и понесли кругообразно, к напряженно внимавшим задним рядам. И только Аранте, знавшей на свою беду секрет, было ясно, что означает серая бледность, подступавшая к скулам короля. Потерпеть поражение — от этого! Какое болезненное унижение для человека, отобравшего королевство у лучшего врага, какого может пожелать себе мужчина.
— Глупец, — сказал король. — Ты не можешь победить.
— Знаю, — согласился Валери. — Но я мог бы показать вам пример… рыцарства, простите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42