– И в самом деле мудрый глупец.
Видя, что их принц благополучно прибыл на берег, остальная часть конрийского войска тоже начала высадку. Оглянувшись на море, Пройас увидел множество шлюпок, несомых к берегу сильным прибоем. Скоро эти пляжи будут кишеть людьми – его людьми, – и вполне возможно, что все они уже обречены. «Почему, Господи? Зачем Ты терзаешь нас – ведь мы стремимся исполнить Твою волю!»
В течение некоторого времени он вытягивал из Ксинема подробности поражения Кальмемуниса. Да, Кальмемунис действительно погиб: фаним прислали в доказательство его отрубленную голову. Нет, как именно язычникам удалось их разгромить – этого никто доподлинно не знает. Ксинем сказал, что выжившие утверждали, будто язычникам не было числа, по меньшей мере двое на каждого из айнрити. Однако Пройас знал, что те, кто остался в живых после подобного поражения, всегда утверждают нечто в этом духе. Пройаса мучило множество вопросов, и все они были настолько неотложны, что порой он перебивал Ксинема на полуслове. А еще его мучило странное чувство, что его обманули, как будто время, проведенное в Конрии и в море, было потеряно в результате чьих-то махинаций.
Он даже не заметил приближающуюся процессию имперцев, пока те не подошли вплотную.
– Сам Конфас собственной персоной, – мрачно сказал Ксинем, кивнув в сторону берега. – Тоже явился обхаживать вас, мой принц.
Пройас никогда не встречался с Икуреем Конфасом, однако признал его с первого взгляда. Этот человек являл собой живое воплощение обычаев Нансурской империи: божественно-невозмутимое выражение лица, воинственная уверенность, с какой он держал под мышкой посеребренный шлем. Он даже по песку шагал с кошачьей легкостью и грацией.
Они встретились глазами, и Конфас улыбнулся: улыбка героев, которые до сих пор знали друг друга лишь по слухам и восторженным рассказам. И вот Пройас очутился лицом к лицу с легендарным человеком, который одержал победу над скюльвендами. Он невольно проникся к нему почтением, даже, пожалуй, легким благоговением.
Конфас слегка поклонился, протянул руку для солдатского рукопожатия и сказал:
– От имени Икурея Ксерия III, императора Нансурии, я приветствую вас, принц Нерсей Пройас, на наших берегах и в Священном воинстве.
«На ваших берегах… Можно подумать, будто Священное воинство тоже ваше».
Пройас не поклонился в ответ и не пожал протянутой руки.
Конфас не выказал ни возмущения, ни гнева – напротив, взгляд его сделался одновременно ироничным и оценивающим.
– Боюсь, – продолжал он небрежным тоном, – в результате недавних событий нам будет нелегко доверять друг другу.
– Где Готиан? – спросил Пройас.
– Великий магистр шрайских рыцарей ждет вас наверху. Он не любит, когда ему в сапоги набивается песок.
– А вы?
– А мне хватило ума надеть сандалии.
Раздался хохот. Пройас скрипнул зубами.
Когда Пройас снова ничего не ответил, Конфас продолжал:
– Насколько я понимаю, Кальмемунис был вашим человеком. Неудивительно, что вы стараетесь обвинить во всем кого-то другого. Но позвольте вас заверить: палатин Канампуреи погиб исключительно по собственной глупости.
– В этом я не сомневаюсь, главнокомандующий.
– Так значит, вы примете приглашение императора и посетите его в Андиаминских Высотах?
– Очевидно, чтобы обсудить договор.
– В том числе и для этого.
– Я хотел бы сперва поговорить с Готианом.
– Как вам угодно, принц. Но, возможно, я смогу избавить вас от лишних бесед и передать то, что скажет великий магистр. Готиан сообщит вам, что в катастрофе на равнине Менгедда святейший шрайя всецело винит вашего человека, Кальмемуниса. И еще он скажет, что шрайя глубоко огорчен случившимся несчастьем и теперь всерьез обдумывает единственное и вполне оправданное требование императора. Я вас уверяю, оно действительно абсолютно оправданное. В родословных любого мало-мальски значительного семейства империи вы найдете десятки имен тех, кто погиб, сражаясь за те самые земли, которые предстоит отвоевать Священному воинству.
– Быть может и так, Икурей, но на этот раз жертвовать жизнью предстоит нам.
– Император ценит и понимает это. Именно поэтому он предложил даровать право собственности на потерянные провинции – под протекторатом империи, разумеется.
– Этого недостаточно.
– Ну разумеется. Всегда хочется большего, не правда ли? Должен признаться, принц, что мы оказались в весьма странном и затруднительном положении. В отличие от вас дом Икуреев никогда не славился своим благочестием, и теперь, когда мы наконец-то защищаем правое дело, нас зачастую упрекают за наши былые деяния. Однако личность спорящего, сколь бы одиозна она ни была, не имеет отношения к правоте или ложности его аргументов. Разве не так говорит нам сам Айенсис? Я прошу вас, принц, позабыть о наших недостатках и обдумать эти требования в свете чистой логики.
– А если чистая логика подскажет мне, что вы правы?
– Ну что ж, тогда вы можете последовать примеру Кальмемуниса, не так ли? Возможно, вам неприятно себе в этом признаваться, однако Священному воинству без нас не обойтись.
И снова Пройас ничего не ответил. Конфас усмехнулся, полуприкрыв глаза:
– Как видите, Нерсей Пройас, и логика, и обстоятельства на нашей стороне.
Видя, что Пройас по-прежнему молчит, главнокомандующий поклонился, небрежно развернулся и направился прочь. За ним потянулась его сверкающая свита. Валы накатывались на берег с удвоенной яростью, и ветер осыпал Пройаса и его людей мелкими брызгами. Становилось холодно.
Пройас из всех сил старался спрятать трясущиеся руки. В битве за Священную войну только что произошла первая стычка, и Икурей Конфас взял над ним верх на глазах у его собственных людей – и притом взял без малейшего груда! Пройас понял, что все его прежние проблемы были все равно что мелкие мошки по сравнению с главнокомандующим и его трижды проклятым дядюшкой.
– Идем, Ксинем, – отсутствующе сказал он, – надо проследить за тем, чтобы высадка прошла благополучно.
– И еще одно, мой принц… Я забыл об этом упомянуть.
Пройас тяжело вздохнул и встревожился: в этом вздохе отчетливо слышалась охватившая его дрожь.
– Ну, что еще, Ксин?
– Друз Ахкеймион здесь.
Ахкеймион сидел один у костра и ждал возвращения Ксинема. Если не считать горстки рабов и проходивших мимо Людей Бивня, конрийский лагерь был пуст. Ахкеймион знал, что люди маршала еще на берегу, встречают своего принца и соплеменников. Вид опустевших полотняных шатров тревожил Ахкеймиона. Темные, пустые палатки. Остывшие кострища…
Вот именно так все и будет, если маршал и его люди падут на поле брани. Оставленные вещи. Места, где некогда слова и взгляды согревали воздух. Отсутствие.
Ахкеймион содрогнулся.
В первые несколько дней после того, как Ахкеймион присоединился к Ксинему и Священному воинству, он занимался делами, связанными с Багряными Шпилями. Окружил свою палатку несколькими оберегающими заклинаниями – потихоньку, чтобы не оскорбить чувств айнрити. Нашел местного жителя, который проводил его к вилле, где поселили Багряных Шпилей. Составил схемы, карты, списки имен. Даже нанял трех братьев-подростков, сыновей раба из Шайгека, принадлежавшего тидонскому тану, чтобы те следили за дорогой, ведущей к вилле, и докладывали ему обо всех приходящих и уходящих, кто заслуживает внимания. Больше делать было особенно нечего. Он еще попытался снискать расположение местного купца, у которого Шпили закупали провизию, но потерпел сокрушительное поражение. Когда Ахкеймион начал настаивать, этот человек попытался заколоть его ложкой – в прямом смысле. Не потому, что питал такую верность Шпилям – просто очень испугался.
По всей видимости, нансурцы быстро учились: у Багряных адептов любой повод для подозрений, будь то лишняя капля пота на лбу или знакомство с чужестранцем, был равносилен предательству. А предательств Багряные Шпили не прощали.
Однако все эти дела были не более чем рутиной. Занимаясь ими, Ахкеймион не переставая думал: «Сейчас, Инрау. Покончу со всем этим и займусь тобой…»
И вот «сейчас» наступило. Расспрашивать было некого. Следить не за кем. И даже подозревать некого, если не считать Майтанета.
Делать нечего. Оставалось ждать.
Разумеется, в отчетах, которые он отправлял своему начальству в Завете, сообщалось, что он старательно проверяет такой-то намек или такой-то след. Но это являлось всего лишь частью спектакля, в котором участвовали все, даже такой энтузиаст, как Наутцера. Они походили на голодных людей, питающихся травой. Если ты смертельно голоден, отчего бы не создать иллюзию того, что ты все-таки ешь?
Однако на сей раз иллюзия не столько успокаивала, сколько вызывала тошноту. Причина казалась достаточно очевидной: Инрау. С тех пор как в дыру, которую представлял собой Консульт, провалился Инрау, она сделалась слишком широка, чтобы заклеивать ее бумагой.
И Ахкеймион принялся отыскивать способы заставить свое сердце умолкнуть или хотя бы вытеснить из своих мыслей часть терзавших его упреков. «Вот приедет Пройас… – говорил он своему мертвому ученику. – Я обязательно займусь тобой, когда приедет Пройас!»
Он принялся крепко выпивать, в основном неразбавленное вино. Попивал он и анпой, когда Ксинем был в особенно хорошем настроении; и юрсу, отвратительное пойло, которое галеоты гонят из гнилой картошки. Покуривал и опиум, и гашиш – впрочем, от первого Ахкеймиону пришлось отказаться после того, как он начал терять грань между галлюцинациями и Снами.
Ахкеймион принялся перечитывать тех немногих классиков, которых захватил с собой Ксинем. Он немало смеялся над третьей и четвертой «Аналитиками» Айенсиса, впервые оценив тонкий юмор знаменитого философа. Хмурился над стихами Протатиса – теперь они представлялись ему чрезмерно вычурными, хотя двадцать лет тому назад Ахкеймиону казалось, будто они говорят на языке его души. Взялся он и за «Саги», уже не в первый раз, почитал несколько часов – и отложил в сторону. Их цветистые неточности бесили его до дрожи в руках и потери сознания, а содержащиеся в них истины заставляли плакать. Похоже, это урок, который ему приходится заново проходить каждые несколько лет: человек, воочию видевший ужасы Армагеддона, не в состоянии читать рассказы о нем.
Порой, когда Ахкеймиону не сиделось на месте до такой степени, что читать уже было невозможно, он отправлялся бродить по лагерю. Иногда он забирался в такие закоулки, где норсирайцы открыто звали его «замарашкой». Один раз пятеро тидонцев прогнали его прочь из их мелкого удела, размахивая ножами и выкрикивая обвинения и оскорбления. А в другие дни Ахкеймион бродил по узким улочкам Момемна, ущельям со стенами из кирпича-сырца. Он выходил то к разным рыночным площадям, то к древнему храмовому комплексу Кмираль, а один раз забрел даже к воротам Дворцового района. Кончались эти прогулки всегда в компании шлюх, хотя потом он никак не мог вспомнить, каким образом их раздобыл. Ахкеймион не запоминал ни лиц, ни имен. Он упивался судорогами стонущих тел, сальностью кожи, скользящей по немытой коже. Потом возвращался домой, полностью опустошенный.
Он очень старался не думать об Эсми.
Обычно Ксинем возвращался к вечеру, и они выкраивали время, чтобы сделать несколько ходов в их вялотекущей партии в бенджуку. Потом сидели у костра маршала, передавали по кругу чашу с терпким напитком, который конрийцы называли «перрапта», – они утверждали, что это якобы очищает нёбо перед едой, но Ахкеймиону казалось, что потом любая пища воняет рыбой. Ужинали тем, что удавалось раздобыть рабам Ксинема. Иногда к ним присоединялись офицеры маршала – обычно Динхаз, Зенкаппа и Ирисс, – и они коротали время в непристойных шуточках и непочтительной болтовне. В другие дни они с Ксинемом сидели вдвоем, и тогда разговор шел о более серьезных и болезненных вещах. А порой, как сегодня, Ахкеймион оставался один.
Вести о прибытии конрийского флота пришли еще до рассвета. Вскоре Ксинем ушел, чтобы подготовить все для прибытия наследного принца. Ксинем был нервен и зол – видимо, не знал, как сообщить Пройасу о Кальмемунисе и судьбе Священного воинства простецов. Когда Ахкеймион предложил отправиться встречать Пройаса вместе с ним, Ксинем уставился на него, словно не поверил своим ушам, потом рявкнул:
– Да он тогда меня вообще повесит!
Однако перед тем, как отправиться на берег, подъехал к костру и пообещал Ахкеймиону, что сообщит Пройасу о его присутствии и о просьбе.
День прошел в страхе и надежде.
Пройас был другом и доверенным лицом Майтанета. Если кто-то и сумеет вытянуть из Святейшего Шрайи нужную информацию, то только он. И почему бы ему не сделать этого? Ведь так много из того, чем он является, из того, что заставляет людей звать его Солнечным Принцем, вложил в него бывший наставник, Друз Ахкеймион.
«Не тревожься, Инрау… Он мне обязан».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87