«Боги, что же теперь?»
Он прорезал кинжалом поперечную черту у нее на предплечье. Боль была острой и резкой, но Серве закусила губу, стараясь не кричать.
– Свазонд, – сказал он с грубой скюльвендской интонацией. – Человек, которого ты убила, ушел из мира, Серве. Он остался только здесь, в этом шраме на твоей руке. Это знак его отсутствия, всех тех чувств, что он не испытает, всех тех поступков, которые он не совершит. Знак ноши, которую ты несешь отныне.
Он размазал ладонью кровь, выступившую из раны, потом сжал ей руку.
– Я не понимаю! – всхлипнула Серве, не менее ошеломленная, чем напуганная. Зачем он это сделал? Что это, наказание? Почему он назвал ее по имени?
«Ты должна его терпеть…»
– Ты моя добыча, Серве. Мое племя.
Когда они вернулись в лагерь и нашли там Келлхуса, Серве спрыгнула с седла – она ехала на лошади человека со шрамом, а та заупрямилась, не желая входить в воду, и помчалась вброд навстречу ему. И бросилась ему в объятия, отчаянно стиснув руками.
Сильные пальцы гладили ее по волосам. В ее ушах отзывался стук его сердца. От него пахло высохшей на солнце листвой и жирной землей. Сквозь слезы она услышала:
– Тише, детка. Тебе теперь ничто не угрожает. Ты со мной.
Его голос был так похож на голос отца!
Скюльвенд проехал через реку вброд, ведя в поводу оставленного ею коня. И громко фыркнул, глядя на них.
Серве ничего не сказала, только оглянулась на него, посмотрела убийственным взглядом. Келлхус здесь. Она снова могла позволить себе ненавидеть скюльвенда.
Келлхус сказал:
– Бренг’ато гингис, кутмулта тос фиура.
Серве не понимала по-скюльвендски, однако она была уверена, что он сказал: «Она больше не твоя, оставь ее в покое!»
Найюр только расхохотался и ответил по-шейски:
– Сейчас не до того. Дозоры кидрухилей обычно насчитывают не менее пятидесяти всадников. А мы перебили не больше десятка.
Келлхус отодвинул от себя Серве и крепко сжал ее плечи. Она только сейчас заметила, что его туника и борода веером забрызганы кровью.
– Он прав, Серве. Нам грозит серьезная опасность. Теперь они станут нас преследовать.
Серве кивнула, из ее глаз снова хлынули слезы.
– Это все я виновата, Келлхус! – выдавила она. – Извини, пожалуйста… Но ведь это был ребенок! Я не могла допустить, чтобы он погиб!
Найюр снова фыркнул.
– Не волнуйся, девушка. Этот щенок никого предупредить не успел. Разве может обыкновенный мальчишка удрать от дунианина?
Серве пронзил ужас.
– Что он имеет в виду? – спросила она у Келлхуса. Но у того и у самого на глаза навернулись слезы. «Не-ет!»
Она представила себе мальчика: он лежит где-то в лесу, ручки и ножки неловко раскинуты, незрячие глаза смотрят в небо… «И все это из-за меня!» Еще одна пустота там, где следовало быть чувствам и поступкам. Что мог бы совершить этот безымянный мальчик? Каким героем он мог бы стать?
Келлхус отвернулся от нее, охваченный скорбью. И словно ища утешения в действиях, принялся скатывать кошму, на которой спал под большой ивой. Потом приостановился и, не глядя на нее, сказал скорбным голосом:
– Тебе придется забыть об этом, Серве. У нас нет времени.
От стыда ее внутренности будто наполнились ледяной водой.
«Это я вынудила его пойти на преступление! – думала она, глядя, как Келлхус приторачивает к седлу их вещи. Она снова положила руку на живот. – Мой первый грех против твоего отца…»
– Кони кидрухилей, – сказал скюльвенд. – Сперва загоним насмерть их.
Первые два дня им удавалось уходить от преследователей без особого труда. Они полагались на дремучие леса, росшие вокруг верховий реки Фай, и воинскую смекалку скюльвенда. Тем не менее бегство тяжело сказывалось на Серве. День и ночь проводить в седле, пробираться по глубоким оврагам, переправляться через бесчисленные притоки Фая – все это вымотало ее почти до полного изнеможения. К первой ночи она шаталась в седле, точно пьяная, борясь с онемевшими конечностями и глазами, которые закрывались сами собой, пока Найюр с Келлхусом шли впереди, пешком. Они казались неутомимыми, и Серве бесило, что она такая слабая.
К концу второго дня Найюр разрешил остановиться на ночлег, предположив, что если за ними и была погоня, то от нее удалось оторваться. Он сказал, что в их пользу работают две вещи. Во-первых, то, что они едут на восток, в то время как любой скюльвендский отряд, встретившись с кидрухилями, непременно повернул бы обратно к Хетантам. Во-вторых, то, что им с Келлхусом удалось перебить так много этих кидрухилей после того, как тем не повезло наткнуться на них в лесу, пока они гонялись за мальчишкой. Серве слишком устала, чтобы напомнить, что и она убила одного. Она только потерла запекшуюся кровь на предплечье, сама удивляясь вспыхнувшей в душе гордости.
– Кидрухили – надменные глупцы, – продолжал Найюр. – Одиннадцать трупов убедят их в том, что отряд был немалый. А это значит, что они будут осторожны во время погони и предпочтут послать за подкреплением. Это означает также, что если они наткнутся на наш след, ведущий на восток, то сочтут это уловкой и вместо этого поедут по нему на запад, в сторону гор, надеясь напасть на след основного отряда.
В ту ночь они ели сырую рыбу, которую Найюр набил копьем в ближайшем ручье. Несмотря на свою ненависть, Серве не могла не восхищаться тем, как свободно этот человек чувствует себя в глуши. Казалось, он здесь у себя дома. Он определял, какая местность ждет впереди, руководствуясь пением птиц, он подбадривал усталых коней, скармливая им растущие на пнях поганки. Она начала понимать, что скюльвенд способен не только на жестокости и убийства.
Пока Серве дивилась тому, что наслаждается пищей, от которой в прежней жизни ее бы стошнило, Найюр рассказывал эпизоды из своих прошлых набегов на империю. Он объяснил, что избавиться от преследования можно только в западных провинциях империи: они давно стоят заброшенными из-за нападений его сородичей. А вот когда они окажутся в густонаселенных землях у низовий Фая, там им будет грозить куда более серьезная опасность.
И Серве не впервые задалась вопросом: зачем эти люди вообще предприняли подобное путешествие?
Когда рассвело, они снова тронулись в путь, намереваясь ехать дотемна. Утром Найюр завалил молодого оленя, и Серве сочла это добрым знаком, хотя перспектива есть дичь сырой ее совсем не радовала. Ее постоянно терзал голод, однако теперь она предпочитала помалкивать об этом из-за гневного взгляда скюльвенда. Однако ближе к середине дня Келлхус поравнялся с ней и спросил:
– Ты снова хочешь есть, да, Серве?
– Откуда ты все знаешь? – спросила она.
Ее не переставало восхищать то, как Келлхус каждый раз угадывал ее мысли, и та часть ее души, которая питала к нему благоговение, обретала новую пищу.
– Давно ли это, Серве?
– Что – давно? – спросила она, внезапно испугавшись.
– Давно ли ты забеременела?
«Но ведь это твой ребенок, Келлхус! Твой!»
– Мы ведь еще ни разу не совокуплялись, – мягко сказал он.
Серве внезапно растерялась, не понимая, что он имеет в виду, и не зная, неужели она произнесла это вслух. Ну как же они не совокуплялись! Она ведь беременна, разве нет? Кто же еще мог быть отцом этого ребенка?
Ее глаза наполнились слезами.
«Келлхус… Ты что, пытаешься меня обидеть?»
– Нет-нет! – ответил он. – Извини, милая Серве! Скоро мы остановимся и поедим.
Он выехал вперед и присоединился к Найюру. Серве смотрела в его широкую спину. Она привыкла наблюдать за их короткими диалогами и получала злорадное удовольствие от тех моментов, когда обветренное лицо Найюра искажалось растерянностью и даже мукой.
Но на этот раз ей просто хотелось смотреть на Келлхуса, наблюдать, как вспыхивает солнце в его светлых волосах, изучать великолепный изгиб его губ, блеск его всезнающих глаз. И он казался почти болезненно красивым, словно нечто слишком яркое для этих холодных рек, голых скал и корявых стволов. Он казался…
Серве затаила дыхание. Она едва не упала в обморок.
«Я молчала, а он знал все, что я думаю!»
«Я – обещание», – сказал Келлхус тогда, у дороги со скюльвендскими черепами.
«Наше обещание! – шепнула она ребенку, которого носила в себе. – Наш бог».
Но может ли такое быть? Серве наслушалась бесчисленных историй о богах, имевших дело с людьми давным-давно, в далекие дни Бивня. Но ведь это было Писание. Это все правда! Однако чтобы бог бродил по земле в наши дни и чтобы он полюбил ее, Серве, дочку, проданную дому Гаунов, – это казалось невозможным. Но, быть может, в этом и есть смысл ее красоты. Именно за этим ей приходилось терпеть корыстные домогательства одного мужчины за другим. Она тоже слишком прекрасна для этого мира. Все эти годы она ждала пришествия своего суженого.
Анасуримбора Келлхуса.
Она улыбнулась сквозь слезы восторженной радости. Теперь она видела его таким, каков он на самом деле: сияющего неземным светом, с нимбами, подобными золотым дискам, над каждой из его рук. Она воистину видела его!
Позднее, когда они жевали полоски сырой оленины в продуваемой всеми ветрами тополиной рощице, он обернулся к ней и на ее родном нимбриканском сказал:
– Ты понимаешь.
Она улыбнулась, но совсем не удивилась, что он знает язык ее отца. Он не раз просил ее говорить с ним на этом языке – теперь она знала, не затем, чтобы учиться, но затем, чтобы услышать ее тайный голос, тот, что она скрывала от гнева скюльвенда.
– Да… я понимаю. Мне предназначено быть твоей супругой.
Она сморгнула слезы с глаз.
Он улыбнулся с богоподобным состраданием и нежно погладил ее по щеке.
– Скоро, Серве. Уже скоро.
В тот день они пересекли широкую долину и, переваливая через вершину ее дальнего склона, впервые увидели своих преследователей. Серве поначалу вообще не заметила их – только озаренные солнцем деревья вдоль каменистого обрыва. А потом разглядела: тени коней под деревьями, тонкие ноги движутся туда-сюда в тенистом сумраке, всадники пригибаются, уворачиваясь от невидимых ветвей. Внезапно один показался на краю долины. Его шлем и доспех сверкнули на солнце ослепительно-белым. Серве поспешно спряталась в тени.
– Они как будто растерялись, – предположила она.
– Потеряли наш след на каменистой почве, – угрюмо ответил Найюр. – Они ищут ту дорогу, которой мы спустились вниз.
После этого Найюр заставил их ехать быстрее. Держа в поводу запасных лошадей, они мчались по лесу. Скюльвенд вел их по холмам и склонам, пока они не наткнулись на мелкий ручеек с каменистым руслом. Тут они сменили направление и поехали вниз по течению вдоль илистых берегов, временами шлепая вброд по самому ручью, пока тот не влился в гораздо более крупную реку. Начинало холодать, открытые поляны почти терялись в серых вечерних тенях.
Несколько раз Серве казалось, будто она слышит позади, в лесу, голоса кидрухилей, однако из-за немолчного шума реки трудно было определить это наверняка. Тем не менее, как ни странно, страшно ей не было. Хотя возбуждение, которое она испытывала большую часть дня, улеглось, ощущение неизбежности осталось. Келлхус ехал рядом, и, стоило ее сердцу ослабеть, она неизменно встречала его ободряющий взгляд.
«Тебе нечего бояться, – думала она. – С нами твой отец».
– Эти леса, – говорил скюльвенд, повысив голос, чтобы его было слышно за шумом реки, – тянутся вперед еще на некоторое расстояние, а потом редеют и сменяются пастбищами. Будем ехать вперед до ночи, пока не стемнеет настолько, что кони не смогут идти дальше. Эти люди, которые преследуют нас, – не такие, как прочие. Они упорны и решительны. Они проводят жизнь, преследуя мой народ и сражаясь со скюльвендами в этих лесах. Они не остановятся, пока не догонят нас. Но когда мы выберемся из леса, преимущество будет на нашей стороне, потому что у нас есть запасные кони. Будем гнать их, покуда не загоним. Наша единственная надежда – мчаться вдоль Фая и добраться до Священного воинства быстрее, чем распространятся какие-либо вести о нашем появлении.
Они скакали следом за ним вдоль реки до тех пор, пока лунный свет не превратил ее в ртутную ленту, скакали мимо синеспинных камней и угрюмой громады леса. Через некоторое время луна села, и кони начали спотыкаться. Скюльвенд выругался и объявил остановку. Он спешился, молча принялся снимать с коней вещи и швырять все это добро в реку.
Серве, слишком усталая, чтобы говорить, тоже спешилась, потянулась, поежилась от ночного холодка и ненадолго подняла взгляд к Гвоздю Небес, сверкающему среди россыпей менее ярких звезд. Потом оглянулась назад, туда, откуда они приехали, и содрогнулась, увидев совсем другое мерцание: бледную цепочку огней, медленно ползущую вдоль реки.
– Келлхус! – окликнула она. Голос ее был хриплым от долгого молчания.
– Я их уже видел, – отозвался Найюр, зашвыривая седло подальше в быстрые воды. – У наших преследователей тоже есть преимущество: факелы.
Серве заметила, что его тон переменился – в нем появилась какая-то легкость, которой не было прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Он прорезал кинжалом поперечную черту у нее на предплечье. Боль была острой и резкой, но Серве закусила губу, стараясь не кричать.
– Свазонд, – сказал он с грубой скюльвендской интонацией. – Человек, которого ты убила, ушел из мира, Серве. Он остался только здесь, в этом шраме на твоей руке. Это знак его отсутствия, всех тех чувств, что он не испытает, всех тех поступков, которые он не совершит. Знак ноши, которую ты несешь отныне.
Он размазал ладонью кровь, выступившую из раны, потом сжал ей руку.
– Я не понимаю! – всхлипнула Серве, не менее ошеломленная, чем напуганная. Зачем он это сделал? Что это, наказание? Почему он назвал ее по имени?
«Ты должна его терпеть…»
– Ты моя добыча, Серве. Мое племя.
Когда они вернулись в лагерь и нашли там Келлхуса, Серве спрыгнула с седла – она ехала на лошади человека со шрамом, а та заупрямилась, не желая входить в воду, и помчалась вброд навстречу ему. И бросилась ему в объятия, отчаянно стиснув руками.
Сильные пальцы гладили ее по волосам. В ее ушах отзывался стук его сердца. От него пахло высохшей на солнце листвой и жирной землей. Сквозь слезы она услышала:
– Тише, детка. Тебе теперь ничто не угрожает. Ты со мной.
Его голос был так похож на голос отца!
Скюльвенд проехал через реку вброд, ведя в поводу оставленного ею коня. И громко фыркнул, глядя на них.
Серве ничего не сказала, только оглянулась на него, посмотрела убийственным взглядом. Келлхус здесь. Она снова могла позволить себе ненавидеть скюльвенда.
Келлхус сказал:
– Бренг’ато гингис, кутмулта тос фиура.
Серве не понимала по-скюльвендски, однако она была уверена, что он сказал: «Она больше не твоя, оставь ее в покое!»
Найюр только расхохотался и ответил по-шейски:
– Сейчас не до того. Дозоры кидрухилей обычно насчитывают не менее пятидесяти всадников. А мы перебили не больше десятка.
Келлхус отодвинул от себя Серве и крепко сжал ее плечи. Она только сейчас заметила, что его туника и борода веером забрызганы кровью.
– Он прав, Серве. Нам грозит серьезная опасность. Теперь они станут нас преследовать.
Серве кивнула, из ее глаз снова хлынули слезы.
– Это все я виновата, Келлхус! – выдавила она. – Извини, пожалуйста… Но ведь это был ребенок! Я не могла допустить, чтобы он погиб!
Найюр снова фыркнул.
– Не волнуйся, девушка. Этот щенок никого предупредить не успел. Разве может обыкновенный мальчишка удрать от дунианина?
Серве пронзил ужас.
– Что он имеет в виду? – спросила она у Келлхуса. Но у того и у самого на глаза навернулись слезы. «Не-ет!»
Она представила себе мальчика: он лежит где-то в лесу, ручки и ножки неловко раскинуты, незрячие глаза смотрят в небо… «И все это из-за меня!» Еще одна пустота там, где следовало быть чувствам и поступкам. Что мог бы совершить этот безымянный мальчик? Каким героем он мог бы стать?
Келлхус отвернулся от нее, охваченный скорбью. И словно ища утешения в действиях, принялся скатывать кошму, на которой спал под большой ивой. Потом приостановился и, не глядя на нее, сказал скорбным голосом:
– Тебе придется забыть об этом, Серве. У нас нет времени.
От стыда ее внутренности будто наполнились ледяной водой.
«Это я вынудила его пойти на преступление! – думала она, глядя, как Келлхус приторачивает к седлу их вещи. Она снова положила руку на живот. – Мой первый грех против твоего отца…»
– Кони кидрухилей, – сказал скюльвенд. – Сперва загоним насмерть их.
Первые два дня им удавалось уходить от преследователей без особого труда. Они полагались на дремучие леса, росшие вокруг верховий реки Фай, и воинскую смекалку скюльвенда. Тем не менее бегство тяжело сказывалось на Серве. День и ночь проводить в седле, пробираться по глубоким оврагам, переправляться через бесчисленные притоки Фая – все это вымотало ее почти до полного изнеможения. К первой ночи она шаталась в седле, точно пьяная, борясь с онемевшими конечностями и глазами, которые закрывались сами собой, пока Найюр с Келлхусом шли впереди, пешком. Они казались неутомимыми, и Серве бесило, что она такая слабая.
К концу второго дня Найюр разрешил остановиться на ночлег, предположив, что если за ними и была погоня, то от нее удалось оторваться. Он сказал, что в их пользу работают две вещи. Во-первых, то, что они едут на восток, в то время как любой скюльвендский отряд, встретившись с кидрухилями, непременно повернул бы обратно к Хетантам. Во-вторых, то, что им с Келлхусом удалось перебить так много этих кидрухилей после того, как тем не повезло наткнуться на них в лесу, пока они гонялись за мальчишкой. Серве слишком устала, чтобы напомнить, что и она убила одного. Она только потерла запекшуюся кровь на предплечье, сама удивляясь вспыхнувшей в душе гордости.
– Кидрухили – надменные глупцы, – продолжал Найюр. – Одиннадцать трупов убедят их в том, что отряд был немалый. А это значит, что они будут осторожны во время погони и предпочтут послать за подкреплением. Это означает также, что если они наткнутся на наш след, ведущий на восток, то сочтут это уловкой и вместо этого поедут по нему на запад, в сторону гор, надеясь напасть на след основного отряда.
В ту ночь они ели сырую рыбу, которую Найюр набил копьем в ближайшем ручье. Несмотря на свою ненависть, Серве не могла не восхищаться тем, как свободно этот человек чувствует себя в глуши. Казалось, он здесь у себя дома. Он определял, какая местность ждет впереди, руководствуясь пением птиц, он подбадривал усталых коней, скармливая им растущие на пнях поганки. Она начала понимать, что скюльвенд способен не только на жестокости и убийства.
Пока Серве дивилась тому, что наслаждается пищей, от которой в прежней жизни ее бы стошнило, Найюр рассказывал эпизоды из своих прошлых набегов на империю. Он объяснил, что избавиться от преследования можно только в западных провинциях империи: они давно стоят заброшенными из-за нападений его сородичей. А вот когда они окажутся в густонаселенных землях у низовий Фая, там им будет грозить куда более серьезная опасность.
И Серве не впервые задалась вопросом: зачем эти люди вообще предприняли подобное путешествие?
Когда рассвело, они снова тронулись в путь, намереваясь ехать дотемна. Утром Найюр завалил молодого оленя, и Серве сочла это добрым знаком, хотя перспектива есть дичь сырой ее совсем не радовала. Ее постоянно терзал голод, однако теперь она предпочитала помалкивать об этом из-за гневного взгляда скюльвенда. Однако ближе к середине дня Келлхус поравнялся с ней и спросил:
– Ты снова хочешь есть, да, Серве?
– Откуда ты все знаешь? – спросила она.
Ее не переставало восхищать то, как Келлхус каждый раз угадывал ее мысли, и та часть ее души, которая питала к нему благоговение, обретала новую пищу.
– Давно ли это, Серве?
– Что – давно? – спросила она, внезапно испугавшись.
– Давно ли ты забеременела?
«Но ведь это твой ребенок, Келлхус! Твой!»
– Мы ведь еще ни разу не совокуплялись, – мягко сказал он.
Серве внезапно растерялась, не понимая, что он имеет в виду, и не зная, неужели она произнесла это вслух. Ну как же они не совокуплялись! Она ведь беременна, разве нет? Кто же еще мог быть отцом этого ребенка?
Ее глаза наполнились слезами.
«Келлхус… Ты что, пытаешься меня обидеть?»
– Нет-нет! – ответил он. – Извини, милая Серве! Скоро мы остановимся и поедим.
Он выехал вперед и присоединился к Найюру. Серве смотрела в его широкую спину. Она привыкла наблюдать за их короткими диалогами и получала злорадное удовольствие от тех моментов, когда обветренное лицо Найюра искажалось растерянностью и даже мукой.
Но на этот раз ей просто хотелось смотреть на Келлхуса, наблюдать, как вспыхивает солнце в его светлых волосах, изучать великолепный изгиб его губ, блеск его всезнающих глаз. И он казался почти болезненно красивым, словно нечто слишком яркое для этих холодных рек, голых скал и корявых стволов. Он казался…
Серве затаила дыхание. Она едва не упала в обморок.
«Я молчала, а он знал все, что я думаю!»
«Я – обещание», – сказал Келлхус тогда, у дороги со скюльвендскими черепами.
«Наше обещание! – шепнула она ребенку, которого носила в себе. – Наш бог».
Но может ли такое быть? Серве наслушалась бесчисленных историй о богах, имевших дело с людьми давным-давно, в далекие дни Бивня. Но ведь это было Писание. Это все правда! Однако чтобы бог бродил по земле в наши дни и чтобы он полюбил ее, Серве, дочку, проданную дому Гаунов, – это казалось невозможным. Но, быть может, в этом и есть смысл ее красоты. Именно за этим ей приходилось терпеть корыстные домогательства одного мужчины за другим. Она тоже слишком прекрасна для этого мира. Все эти годы она ждала пришествия своего суженого.
Анасуримбора Келлхуса.
Она улыбнулась сквозь слезы восторженной радости. Теперь она видела его таким, каков он на самом деле: сияющего неземным светом, с нимбами, подобными золотым дискам, над каждой из его рук. Она воистину видела его!
Позднее, когда они жевали полоски сырой оленины в продуваемой всеми ветрами тополиной рощице, он обернулся к ней и на ее родном нимбриканском сказал:
– Ты понимаешь.
Она улыбнулась, но совсем не удивилась, что он знает язык ее отца. Он не раз просил ее говорить с ним на этом языке – теперь она знала, не затем, чтобы учиться, но затем, чтобы услышать ее тайный голос, тот, что она скрывала от гнева скюльвенда.
– Да… я понимаю. Мне предназначено быть твоей супругой.
Она сморгнула слезы с глаз.
Он улыбнулся с богоподобным состраданием и нежно погладил ее по щеке.
– Скоро, Серве. Уже скоро.
В тот день они пересекли широкую долину и, переваливая через вершину ее дальнего склона, впервые увидели своих преследователей. Серве поначалу вообще не заметила их – только озаренные солнцем деревья вдоль каменистого обрыва. А потом разглядела: тени коней под деревьями, тонкие ноги движутся туда-сюда в тенистом сумраке, всадники пригибаются, уворачиваясь от невидимых ветвей. Внезапно один показался на краю долины. Его шлем и доспех сверкнули на солнце ослепительно-белым. Серве поспешно спряталась в тени.
– Они как будто растерялись, – предположила она.
– Потеряли наш след на каменистой почве, – угрюмо ответил Найюр. – Они ищут ту дорогу, которой мы спустились вниз.
После этого Найюр заставил их ехать быстрее. Держа в поводу запасных лошадей, они мчались по лесу. Скюльвенд вел их по холмам и склонам, пока они не наткнулись на мелкий ручеек с каменистым руслом. Тут они сменили направление и поехали вниз по течению вдоль илистых берегов, временами шлепая вброд по самому ручью, пока тот не влился в гораздо более крупную реку. Начинало холодать, открытые поляны почти терялись в серых вечерних тенях.
Несколько раз Серве казалось, будто она слышит позади, в лесу, голоса кидрухилей, однако из-за немолчного шума реки трудно было определить это наверняка. Тем не менее, как ни странно, страшно ей не было. Хотя возбуждение, которое она испытывала большую часть дня, улеглось, ощущение неизбежности осталось. Келлхус ехал рядом, и, стоило ее сердцу ослабеть, она неизменно встречала его ободряющий взгляд.
«Тебе нечего бояться, – думала она. – С нами твой отец».
– Эти леса, – говорил скюльвенд, повысив голос, чтобы его было слышно за шумом реки, – тянутся вперед еще на некоторое расстояние, а потом редеют и сменяются пастбищами. Будем ехать вперед до ночи, пока не стемнеет настолько, что кони не смогут идти дальше. Эти люди, которые преследуют нас, – не такие, как прочие. Они упорны и решительны. Они проводят жизнь, преследуя мой народ и сражаясь со скюльвендами в этих лесах. Они не остановятся, пока не догонят нас. Но когда мы выберемся из леса, преимущество будет на нашей стороне, потому что у нас есть запасные кони. Будем гнать их, покуда не загоним. Наша единственная надежда – мчаться вдоль Фая и добраться до Священного воинства быстрее, чем распространятся какие-либо вести о нашем появлении.
Они скакали следом за ним вдоль реки до тех пор, пока лунный свет не превратил ее в ртутную ленту, скакали мимо синеспинных камней и угрюмой громады леса. Через некоторое время луна села, и кони начали спотыкаться. Скюльвенд выругался и объявил остановку. Он спешился, молча принялся снимать с коней вещи и швырять все это добро в реку.
Серве, слишком усталая, чтобы говорить, тоже спешилась, потянулась, поежилась от ночного холодка и ненадолго подняла взгляд к Гвоздю Небес, сверкающему среди россыпей менее ярких звезд. Потом оглянулась назад, туда, откуда они приехали, и содрогнулась, увидев совсем другое мерцание: бледную цепочку огней, медленно ползущую вдоль реки.
– Келлхус! – окликнула она. Голос ее был хриплым от долгого молчания.
– Я их уже видел, – отозвался Найюр, зашвыривая седло подальше в быстрые воды. – У наших преследователей тоже есть преимущество: факелы.
Серве заметила, что его тон переменился – в нем появилась какая-то легкость, которой не было прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87