— Никто, кроме тебя, не видит, что мне страшно, — возразила она и, помолчав, попросила: — Расскажи мне, что было в Антилле после моего отъезда.
За все время, прошедшее после моего возвращения, она впервые поинтересовалась подробностями моей жизни в Городе Солнца. Я описал ей, естественно, приукрасив, как мог, свои геройские подвиги по нападению на Кийю и спасению Гвидиона. Во всех красках расписал свое несчастное заключение в каменном колодце антильской тюрьмы. Она переживала, на ее ресницах блеснули слезы.
— Ты сможешь простить меня когда-нибудь, Блейдд? — спросила она.
Что я мог ей ответить? Что каждый раз, когда я вижу, как Бренн по вечерам обнимает ее за плечи и уводит в их дом, во мне все пылает от ревности и зависти? Что, когдаона выбегает на крыльцо его встречать, обдавая меня своим яблоневым ароматом, я снова умираю в который раз? Но я видел, что в ее глазах вновь плещется бирюза, что она снова стала похожа на прежнюю девочку, смутившую однажды зазевавшегося волка. Разве можно винить человека за то, что он счастлив? Конечно, я ответил ей:
— Как я могу не простить, ведь я люблю тебя.
Она посмотрела на меня сияющим взглядом из-под мокрых ресниц и сказала:
— Ну и хорошо, спасибо тебе.
И ушла. Как будто мое прощение было ей нужно.
Вскоре мы узнали о сражении, разыгравшемся за лесом у болот. Вождь вернулся с победой, но половина наших людей осталась на болотах. Бренн был ранен в плечо, Морейн плакала, как ребенок, спрятавшись в своей комнате. Ни Бренн, ни другие воины не одобрили бы такую слабость. После разгрома селгов они больше не угрожали нам массовым нашествием, а лишь досаждали редкими набегами и грабежами.
Гвидион появился только после Самайна, привез известия, что войско короля вернулось из Кельтики с неудачей, военный гений Рикка был не на высоте. Бренн злорадствовал и сказал Гвидиону:
— Следующим летом король попросит меня возглавить его войско, и ему придется очень долго меня уговаривать.
Гвидион провел у нас две недели, ездил с Бренном на охоту, осматривал новые постройки и рвался в Поэннин. Теперь он жил там один. Белин отстроил себе несколько крепостей на юге и наведывался в Хребтовину все реже. Братьев король держал при себе. Лишь Гвидион, как и раньше, проводил основное время в Поэннине, где все его оставили, наконец, в покое, и он смог погрузиться в свои исследования и изыскания. Бренн подумывал о возвращении в Поэннинскую крепость, но то ли привык к Каершеру, который практически отстроил заново, то ли имелись какие-то другие причины, но мы по-прежнему жили здесь.
Зима прошла в тишине и покое. Всю весну Бренн ждал вызова от короля. Он ни разу не обмолвился об этом, но я улавливал обрывки его мыслей и горечь обиды. Лето нахлынуло цветами, птичьим гомоном, солнцем, разгорячилось, расшумелось и облетело осенней листвой.
До нас доходили редкие слухи о том, что король вынужден посылать карательные отряды в Кельтику, де племена выходят из-под его контроля, отказываясь платить дань. Возглавляли эти походы Рикк или Гер.
А у нас на севере жизнь тихая, как местная река, текла величественно и неторопливо. Луга вокруг то пестрели цветами и свежей травой, то покрывались белыми сугробами. Прошло три года…
Морейн сидела на крыльце, поглаживая свой выросший живот, щурилась, глядя на солнце. Она была такая нежная и дивная, сотканная из осенних бликов, до бесконечности желанная и недоступная. Гвидион обещал приехать к родам в конце осени. Бессмысленно текли дни ожидания. Казалось, вся природа замерла и притихла в тревоге. Осень то засыпала нас желтыми листьями, одаривая последним теплом, то моросила затяжным дождем, обещая скорые холода. Золотой лес, черная земля и белые нити дождя сплелись в тоскливой картине, из которой явился, наконец, Гвидион.
Мальчик родился живым и здоровым, Гвидион торжественно засвидетельствовал его появление и передал уже найденным кормилице и няньке. Морейн после родов так и не поднялась. Бренн и Гвидион не выходили из ее спальни. Туда же собрались все местные знахари. Я сидел в конюшне, подле угаса, жалуясь ему на свою безрадостную жизнь. Мохх смотрел на меня желтыми драконьими зрачками, понимающе кивал головой. Вошел Харт, пряча глаза, сказал, что Морейн зовет меня.
Я пришел по ее зову, стараясь сохранять невозмутимость. Она лежала в постели, бледная и выцветшая, как листья в конце лета. Я опустился на колени перед ее кроватью, прижался губами к тонкой руке. Я видел, как краска бросилась Бревну в лицо, он отпрянул, сжав губы, но промолчал. И я понял: он уже знает, иначе бы он просто разрубил меня на части, увидев такую вольность по отношению к его жене. Но мне было все равно, с уходом Морейн и моя жизнь теряла смысл.
— Блейдд, — прошептала она, — поклянись.
Мое сердце сжалось от боли и досады. Она позвала меня не попрощаться, а только для того, чтобы передать мою свободу другому. Умирая, она не позволила мне избавиться от рабства.
— Кто? — спросил я, хотя и так был уверен, что она заставит меня служить своему ребенку.
— Бренн!
Я удивленно взглянул на нее, но ее взор был устремлен на это бледное подобие человека, вжавшегося в стену. Волна ревности захлестнула меня. Даже умирал, она думает только о нем, даже прощаясь со мной, она не отрывает от него взгляда. Любая другая женщина на ее месте только и думала бы что о своем ребенке и о его судьбе, она же даже не спросила, какое имя дали ее сыну. Бренн, мой счастливый соперник, которого я скорее предпочел бы убить, чем отдать ему свою свободу, будет теперь моим хозяином. А я, предавший ради этой женщины своих погибших близких, отказавшийся от святой мести, буду теперь служить убийце моего племени, Я понял, что Морейн, зная о моем отношении к ее мужу, решила защитить его от моей мести таким образом.
— Не беспокойся, я не нарушу Гвир.
Ее рука ослабла, моя персона больше не интересовала ее.
Она умерла под вечер. Осень, не выдержав, разрыдалась дождем оплакивая Эринирскую принцессу. Я брел вдоль вала, окружающего город. У ворот сидел под дождем Гвидион. Вцепившись в его плащ, я заорал ему в лицо:
— Что теперь ты скажешь, проклятый колдун? Не ты ли обещал мне, что я буду счастлив? А теперь, теперь ее больше нет. Ты подарил мне напрасную надежду, подлый обманщик.
Уверенный в том, что маг незамедлительно поразит меня каким-нибудь своим колдовством, я покорно сжался перед ним, в надежде, что мои страдания, наконец, закончатся. Но Гвидион усадил меня на мокрую землю, и, опустившись напротив, как когда-то в каменном мешке Антиллы, сказал:
— Разве говорил я тебе, что ты будешь счастлив именно с ней? Разве произносил я ее имя, когда давал тебе надежду?
Я обхватил руками голову и завыл. У моего счастья могло быть только одно имя, я не хочу другого. Гвидион продолжил:
— Да, я обманул тебя. Просто почувствовал, что ты думаешь о смерти, и не знал, как тебя удержать, — он горестно вздохнул. — Прости, меня, Блейдд, я не хотел терять друга.
Я поднял на него глаза. Он впервые назвал меня другом, а ведь, если не считать того, что в Антилле мы спасли друг другу жизни да однажды вместе напились, между нами не было ничего, что позволило бы называть это дружбой. да и какая дружба могла быть между мной и Королевским друидом? Я и видел-то его всего несколько раз, даже сюда, в Каершер, он наведывался не чаще чем раз в два-три месяца. Теперь-то я знаю, что Гвидион предчувствовал, сколько нервных ниточек свяжут наши души в будущем. Мой добрый друг, дающий людям ложные надежды, какую плату с тебя потребуют боги за наши обманутые сердца?
— Разве не мог ты помочь ей, разве не видел, что она давно больна? — спросил я.
— Конечно, видел и уже давно делился с ней своей силой, поддерживая в ней жизнь. Она должна была умереть еще тогда, в Поэннине, когда лихорадила после падения в озеро. Я не смог ее вылечить и просто отдавал ей половину той жизненной силы, которая была у меня. Но беременность отняла у нее последнюю энергию, и я уже ничего не смог сделать, — он растерянно покачал головой.
Но мне нужен был виновный, кто-то, на кого можно было возложить ответственность за мои горести. И я зло процедил сквозь зубы:
— Наследник получен, Морейн больше не нужна, да?
Гвидион откинулся, прислонившись спиной к столбу, служившему подпоркой крепостной стене, и сказал:
— Горе лишило тебя рассудка, волк. Я заплатил за ее жизнь собственной силой и здоровьем. Я слаб и разбит. Я не стал бы платить такую цену за неизвестного мне ребенка, я это делал только ради нее самой.
Дождь не прекращался, отчаянно лил, надеясь смыть с земли горе, разлуку и печаль. Его холодные струи попадали мне за ворот и стекали по спине.
— Что же будет теперь с ребенком? — спросил я.
— Король потребовал отдать младенца ему еще до его рождения, ведь это единственный наследник трона. Я отвезу малыша к Белину.
Волки очень чувствительны к детям. Я и сам был бы не прочь завладеть этим кружевным шевелящимся сверточком, смотреть, как тощий человеческий червячок превращается в пухленького детеныша, из которого потом вырастает маленький мальчик, Сын Морейн казался мне почти моим, хотя я и не имел к нему прямого отношения, но ребенок любимой женщины был бы мне роднее собственных детей. В общем, я даже надеялся, что его отдадут мне на воспитание, как это принято в волчьих стаях. Но Гвидион усмехнулся:
— Ты смешной, Блейдд. Ты же не волк, а только оборотень. Да и зачем тебе чужой ребенок? Что ты можешь дать маленькому принцу? Это будущий король, а не волчий щенок. Нет, его место во дворце, подле короля.
— Я мог бы сопровождать мальчика и быть его телохранителем, — сказал я с надеждой, — здесь я все равно не останусь, в Каершере мне больше нечего делать.
— Ну, нет, — уверенно произнес Гвидион, — у малыша и без тебя хватит телохранителей. А здесь у тебя как раз полно дел. Не забывай, твоя воля принадлежит теперь Бренну. Ты должен остаться с ним.
Я злобно оскалился. Бренн, удачливый соперник, любовник моей Морейн, будет теперь моим хозяином. Эта мысль казалась мне просто невыносимой. Но Гвидион был непримирим:
— Я должен увезти отсюда младенца, ты ведь это понимаешь. А кто-то должен остаться с Бренном, кто-то, кому я могу доверить его жизнь, на кого могу положиться.
— Похоже, ты боишься, что Бренн убьет ребенка, унесшего жизнь его жены, — сказал я.
Гвидион нахмурился и не ответил. Мне казалось, что мы бы отлично могли поменяться местами. Я легко смог бы доставить младенца к королю, а Гвидиону пристало остаться утешать брата. К тому же я был последним человеком, кому можно доверить жизнь Бренна. Если бы не Морейн, я давно бы перегрыз ему горло.
— А ты попробуй, — усмехнулся Гвидион, прочитав мои мысли, — и узнаешь, как действует Гвир.
Пробовать я не стал. Поплелся вслед за Гвидионом, который взял на себя обязанности по похоронам Морейн. Бренн был безучастен ко всему происходящему. Он тихо сидел в своем доме, сгорбившись у золоченых носилок, на которые положили тело его жены.
Волки хоронили своих умерших без сожаления и слез, как выброшенную одежду. Мы верили, что их души давно покинули свои тела и счастливы на Яблочном Острове. Люди тоже в это верили, но, видимо, не так искренне, как мое племя, потому что оплакивали близких, терзая себя горем и страданиями.
Для погребения Морейн был сооружен внушительный курган, куда сложили множество ценностей. Смотреть на все эти приготовления я не мог и отправился домой. На меня нашло бессмысленное отупение. Я потерял принцессу гораздо раньше и еще в Антилле знал о ее болезни. И живя с ней рядом, чувствовал, как ее покидает жизнь. Это помогло мне уменьшить страдания, растянув их на длительный срок. Бренну пришлось пережить острую и внезапную боль утраты.
Гвидион уехал сразу же после похорон, оставив мне кучу наставлений, трав и готовых отваров на все возможные варианты развития болезни Бренна. Вождь не выходил к нам, целыми днями, не шевелясь, лежал в потемках. Я приносил ему еду и питье и забирал почти нетронутую пищу, оставленную мною прежде. В питье я всегда добавлял настойку трав, сделанную Гвидионом. Она должна была действовать успокаивающе. Я проверил ее на себе, потому что тоже нуждался в покое. Настойка вызывала отстранение и равнодушие. Мир казался чужим и далеким. Боль притуплялась, застыв где-то в районе левой лопатки. Бренн не отвечал на мои вопросы, и нам с Хартом приходилось принимать на себя все решения по управлению его маленьким королевством.
Спустя две недели Бренн впервые вышел в общее помещение, где мы с Хартом завтракали. Слуги мгновенно засуетились, накрывал стол для своего господина. Вид у Бренна был ужасный, он похудел, его щеки ввалились, под глазами появились черные круги, губы превратились в две узкие полоски. Но я все равно был рад, решив, что самый тяжелый момент позади. Увидев Бренна, мы хотели уйти, поскольку ели за хозяйским столом, но он нас задержал:
— Нет, нет, останьтесь, составьте мне компанию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65