проносясь по лагерю. Их копья летели в растерявшихся поэннинцев и думнонов.
И когда только они успели собрать разбитые отряды? Племя Копий не рассчитывало победить, их было слишком мало. Образовав группу воинов-мстителей, они хотели только умереть в бою с честью, унеся с собой как можно больше вражеских жизней.
Охмелевшие витязи Дунваллона не сразу оправились от неожиданного удара. Не понимая, что происходит, они искали впопыхах оружие, выбирались из палаток. Белин выскочил из своего шатра, бессмысленно затряс хмельной головой, пытаясь разглядеть происходящее. Глаза выхватывали отдельные эпизоды, которые никак не хотели складываться в общую картину. Белин видел надвигающийся на него бронзовый диск лошадиного нагрудника, летящие в разные стороны клочья пены, перекошенное гримасой ужаса детское лицо. Белин сосредоточенно пытался свести увиденное в единое целое, но не смог понять, что прямо на него мчится лошадь, неся на себе визжащего мальчишку. За мгновение до столкновения Рикк выдернул застывшего брата из-под копыт лошади.
В этот же момент маленький наездник спрыгнул с лошади и покатился кубарем под ноги Белину. Лошадь врезалась в шатер, смяла его. Братья услышали жалобный крик оставленной в шатре женщины. Мальчишка вскочил и вцепился в ногу Белина зубами. Тот отшвырнул его и пригвоздил к земле копьем.
Пока Белин расправлялся с мальчишкой, поэннинцы, поднятые Бренном, успели уничтожить врага. Растерянно озирались братья по сторонам, кругом лежали убитые и раненые думноны и поэннинцы. Перед королевским шатром беспомощно лежал старик с торчащим из живота копьем. Король уже не надевал защитных доспехов, слишком тяжелы казались они для его дряхлого тела. Гвидион осторожно осмотрел рану отца и безнадежно покачал головой:
— Поздно. Его пронзили копьем в самом начале нападения, он потерял слишком много крови, чтобы выжить.
Король хрипел от боли и умоляюще смотрел на сыновей, жестом руки упрашивая их остановить мучительную агонию. Говорить старик уже не мог, изо рта хлынула кровь. Белин выхватил кинжал милосердия, которым кельты добивали врагов, если желали избавить их от мучительной смерти, и перерезал горло отцу, прекратив таким образом его страдания. Самый младший брат Ллеил начал всхлипывать и размазывать по грязным щекам слезы. Но лица братьев оставались невозмутимыми, и, устыдившись своей слабости, Ллеил взял себя в руки. Пленники были заживо погребены в наскоро сооруженном кургане вместе с королем думнонов, чтобы служить ему на том свете.
Новый король Белин вводил новые порядки. Его разумная военная политика принесла мир и спокойствие в окрестные земли. Он не уничтожал другие племена, не сжигал их города, не убивал их детей. Понимая, что жестокость и убийства порождают только ответную ненависть, Белин ослабил военный напор своей армии, ограничиваясь взятием заложников, назначением дани и воинской повинности для других племен своего острова. Он хотел создать крепкое государство привлечь вождей на свою сторону, чтобы мощное королевство Медового Острова могло противостоять Кельтике — стране, лежащей по ту сторону моря Удд на огромном восточном континенте. Белин придерживался старого правила: король должен заниматься королевством и не покидать свои земли, а завоевания для него пусть делают другие, преданные ему вожди.
Войска возглавил Бренн, еще при жизни отца проявивший себя как хитрый и умный предводитель, способный управлять этой необузданной, вспыльчивой и дикой ордой, которая называется армией. Но теперь костяк армии составляли поэннинцы. Проницательный и рассудительный Белин не мог не признавать за принцем его необыкновенных способностей вести войны. Бренн приносил королевству новые земли, рабов, богатую добычу. И хотя думноны и смотрели на поэннинцев с некоторым презрением, как на более дикий народ, но и они с радостью служили под началом Поэннинского вождя.
Прежний король оказался прав в своих ожиданиях относительно взаимоотношений между братьями. Король Белин видел в Бренне постоянную угрозу своему трону. Военная мощь, которая стояла за Бренном, всеобщее почитание и уважение, смешанное со страхом, несокрушимая вера в отвагу своего предводителя делали Бренна в глазах воинов достойным любого места, которого тот пожелает. Гвидиону пришлось стать своеобразным громоотводом между двумя братьями.
Белин и Бренн жили в относительном мире, поделив между собой функции в королевстве. Белин по совету Гвидиона старался найти Бренну какое-нибудь занятие, желательно подальше от собственных земель. И войско поэннинцев под предводительством Бренна наводило ужас по всему острову, а затем и на континенте. Так было в теплые месяцы. Когда же наступала зима, Белин, как и его отец, перебирался в Поэннин — надежное укрытие. Тогда Поэннинская крепость превращалась в источник необузданных и жестоких страстей. Там, где собиралась вместе вся семья, атмосфера накалялась. Гвидион старался не покидать братьев, загнанных морозами в свое горное логово.
Бренн недолюбливал всю эту свору незаконнорожденных братьев. В отличие от Белина, давшего им всем приют, ему еще предстояло стать королем и доказать другим претендентам, что у него прав на трон больше, чем у них. И то, что его мать была пленницей, хотя позже отец и женился на ней, сделав ее королевой, играло не в его пользу. Только с Гвидионом Бренна связывали нежные братские чувства, они были погодками и с детства дружили обособленно от остальных братьев. Бренн чувствовал искренность мага и отвечал ему тем же. Возможно, это было связано еще и с тем, что Гвидион был единственным из братьев, в ком Бренн не видел конкурента на престол.
Во время боя, когда братья вставали против врага плечом к плечу, они представляли собой единую, могучую, непобедимую силу. Но в своем зимнем убежище, расслабившись от обжорства, пьянства и лени, они плели интриги и затевали мелкие склоки и споры. Бездействие не шло им на пользу, так же, как воинам, остававшимся в Поэннине в мирное время. Люди Поэннинского вождя затевали бесконечные ссоры и драки с королевскими отрядами думнонов. Белин уже понял свою неуместность в этом диком логове и занялся строительством надежных гарнизонов по южному берегу острова, куда он собирался перебраться в будущем. К тому же, в отличие от отца, он не любил Поэннин — мрачную пещерную крепость среди гор и озер.
Гвидион же, напротив, старался все свое время проводить в Поэннине. Где-то поблизости в горах было святилище друидов куда он надолго удалялся. Гвидиону незнакомы были ни желание всесилия, терзавшее его отца, ни жадность и жестокость, свойственная Бренну, ни слабость Белива к плотским утехам. Лишь одна страсть горела в сердце Гвидиона — жажда знаний. Он стремился изучить и понять природу мироздания, постичь суть магии, узнать истину, стать равным богам. Ему открылись тайны Балора, Короля фоморов, сделавшие Гвидиона всемогущим, а его братьев непобедимыми.
Балор передал магу три дара. Первый — Камень Власти, открывающий проходы между странами и континентами, благодаря которым фоморы в прошлом держали в повиновении весь Мир. Древние каменные мегалиты, выстроенные особым образом и сориентированные по небесным светилам, искривляли пространство и позволяли перемещаться из одного места в другое за одно мгновение. Фоморы называли эти камни «Великий Путь». Они стояли на землях Племени Копий и думнонов, в горах Круитне и на многочисленных северных островах, на Эйре и в далекой Антилле, на восточном континенте и во многих других местах. Второй дар — кони фоморов, называемые угасами, значительно превосходившие обычных лошадей в скорости и выносливости. Их чешуя и когтистые широкие лапы наводили на мысль, что произошли они вовсе не от лошадей, а от более древних животных, в изобилии населявших наш мир в далеком прошлом, но ставших большой редкостью сегодня. Последним даром Балора был Меч Орну, одного из древних королей фоморов.
Гвидион, хотя и был неплохим воином, все же предпочитал оставаться в тылу и в бой вступал в исключительных случаях. Меч Орну Гвидион подарил любимому брату — Поэннинскому вождю Бренну.
Беззаботные братья упивались силой и властью, данной им фоморами, и только Гвидион слышал раскатистый смех каменного короля. Балор хохотал, когда смотрел на племена людей, пыжащихся и завоевывающих себе новые земли с помощью магии фоморов. Балору оставалось только ждать, когда Зверь, рожденный на земле с разрешения Дунваллона, вырастет и окрепнет, а затем победит того, кто дал ему жизнь, и, придя к власти, откроет фоморам дорогу в Верхний Мир. И тогда каменное изваяние оживет, облачась плотью, а Империя фоморов восстанет из мрака и снова будет править миром.
Глава 5
Антильская царевна
За долгие недели пути Морейн успела так утомиться однообразным видом бескрайних вод, что уже полдня стояла на палубе, рассматривая медленно приближающийся остров. Корабль вынужден был делать сложные маневры, чтобы не застрять в иле, покрывающем все подводное пространство вокруг Антиллы. Пока корабль заходил в гавань и разворачивался, чтобы причалить к пристани, принцесса с замирающим сердцем вглядывалась в сверкающий вдали Город Солнца.
Наконец корабль пришвартовался, матросы спрыгнули на берег, рабы раскатали по трапу дорогой ковер. На пристани вокруг большого помоста с троном, на котором восседала царица в высоком венце, толпились придворные в золотых одеждах, сверкающих на солнце.
Дорен, привезший принцессу в Антиллу, указал ей на стоявшего возле трона златовласого юношу в длинном роскошном одеянии.
— Это Ахетон, царевич Антиллы, твой будущий супруг, — сказал Дорен, а затем торжественно добавил: — Теперь тебя будут звать царевной, а не принцессой. Смотри, моя царевна, перед тобой — твоя новая страна Великая Антилла, самое могущественное, богатое и сильное государство в мире.
Главный Советник спустился по трапу первым и, распростершись перед троном, приветствовал свою госпожу. «Ну и порядки», — подумала Морейн, привыкшая лишь к легким поклонам, принятым в Эринире. Она приблизилась к помосту и слегка поклонилась. Юноша подошел к ней и ответил на поклон. Его белое раскрашенное лицо под золотыми завитками парика показалось Морейн маской. Щемящее чувство разочарования заползало в ее душу. Его по детски пухлые губы, резкие юношеские движения и некоторая неуклюжесть не оставляли сомнений. Слезы отчаяния подступили к глазам.
«Не он! Не он!» — кричало ее сердце.
Царевич несмело взял ее за руку. Когда Морейн почувствовала его влажную от волнения ладонь, ей стало противно. Никто не сказал принцессе, что ее выдают замуж за юнца. Она-то воображала, что отдаст свою любовь сильному и зрелому воину. А этот юноша никогда не воцарится в ее сердце, навсегда отданному витязю из Видения. Принцессе пришлось справиться с подступившими слезами. Еще не хватало, чтобы эта надменная женщина, в чьей власти ей придется теперь жить, заметила ее недовольство.
А Гелиона тем временем с интересом рассматривала свою невестку. Необычная, запоминающаяся внешность принцессы несла в себе черты многих предков, но кровь Туатов, ради которой ее выбрали, угадывалась с трудом. Ни глаза, ни волосы, ни черты лица не выдали бы в ней потомка Дивного Народа, только что-то неуловимое в походке, в жестах, в дерзком взгляде вызывало в людях щемящее чувство утраты. Может быть, слишком тоненькая с узкими плечиками фигурка и была единственным напоминанием о Туата де Дананн. Морейн стояла, покорно позволив царице изучать себя, как рабыню на рынке.
Гелиона была несколько разочарована внешностью принцессы, не унаследовавшей от своих родителей редкой красоты. Но одновременно с этим она испытывала внутренне торжество: наконец-то выродилось это племя, больше не будут сходить с ума по ним мужчины, больше не будет опасных соперниц у женщин. Мать принцессы, выбирая Дар для дочери, отказала ей в красоте, принесшей ей самой много горя, и остановилась на другом. Даром Морейн был чудный голос, однажды услышав который Гелиона запретила ей петь навсегда.
Когда после всех приветствий Гелиона спросила сына, что он думает о своей невесте, тот взволнованно произнес:
— Что можно думать о горном ручье или листопаде? Если это не видение, сотканное из утренней росы и тумана, я хочу на ней жениться.
Гелиона поморщилась, глупость сына ее раздражала. Она-то видела принцессу насквозь. «Слишком горда, слишком независима, — думала Гелиона, — ну ничего, это можно исправить». Если бы Гелиона могла предвидеть будущее, она бы добавила: «Слишком обидчива, слишком злопамятна, слишком мстительна».
Морейн поместили в золоченую комнату, напоминающую ей шкатулку для драгоценностей. С тех пор ее больше никогда не оставляли одну. Даже по ночам в ее спальне оставались рабыни.
В двенадцатый день последнего летнего месяца, тщательно выверенный астрологами и жрецами, в утренний час, пока Морейн еще способна была переносить жару, антильский царевич Ахетон ввел свою невесту в прекраснейший в мире храм Бога Солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
И когда только они успели собрать разбитые отряды? Племя Копий не рассчитывало победить, их было слишком мало. Образовав группу воинов-мстителей, они хотели только умереть в бою с честью, унеся с собой как можно больше вражеских жизней.
Охмелевшие витязи Дунваллона не сразу оправились от неожиданного удара. Не понимая, что происходит, они искали впопыхах оружие, выбирались из палаток. Белин выскочил из своего шатра, бессмысленно затряс хмельной головой, пытаясь разглядеть происходящее. Глаза выхватывали отдельные эпизоды, которые никак не хотели складываться в общую картину. Белин видел надвигающийся на него бронзовый диск лошадиного нагрудника, летящие в разные стороны клочья пены, перекошенное гримасой ужаса детское лицо. Белин сосредоточенно пытался свести увиденное в единое целое, но не смог понять, что прямо на него мчится лошадь, неся на себе визжащего мальчишку. За мгновение до столкновения Рикк выдернул застывшего брата из-под копыт лошади.
В этот же момент маленький наездник спрыгнул с лошади и покатился кубарем под ноги Белину. Лошадь врезалась в шатер, смяла его. Братья услышали жалобный крик оставленной в шатре женщины. Мальчишка вскочил и вцепился в ногу Белина зубами. Тот отшвырнул его и пригвоздил к земле копьем.
Пока Белин расправлялся с мальчишкой, поэннинцы, поднятые Бренном, успели уничтожить врага. Растерянно озирались братья по сторонам, кругом лежали убитые и раненые думноны и поэннинцы. Перед королевским шатром беспомощно лежал старик с торчащим из живота копьем. Король уже не надевал защитных доспехов, слишком тяжелы казались они для его дряхлого тела. Гвидион осторожно осмотрел рану отца и безнадежно покачал головой:
— Поздно. Его пронзили копьем в самом начале нападения, он потерял слишком много крови, чтобы выжить.
Король хрипел от боли и умоляюще смотрел на сыновей, жестом руки упрашивая их остановить мучительную агонию. Говорить старик уже не мог, изо рта хлынула кровь. Белин выхватил кинжал милосердия, которым кельты добивали врагов, если желали избавить их от мучительной смерти, и перерезал горло отцу, прекратив таким образом его страдания. Самый младший брат Ллеил начал всхлипывать и размазывать по грязным щекам слезы. Но лица братьев оставались невозмутимыми, и, устыдившись своей слабости, Ллеил взял себя в руки. Пленники были заживо погребены в наскоро сооруженном кургане вместе с королем думнонов, чтобы служить ему на том свете.
Новый король Белин вводил новые порядки. Его разумная военная политика принесла мир и спокойствие в окрестные земли. Он не уничтожал другие племена, не сжигал их города, не убивал их детей. Понимая, что жестокость и убийства порождают только ответную ненависть, Белин ослабил военный напор своей армии, ограничиваясь взятием заложников, назначением дани и воинской повинности для других племен своего острова. Он хотел создать крепкое государство привлечь вождей на свою сторону, чтобы мощное королевство Медового Острова могло противостоять Кельтике — стране, лежащей по ту сторону моря Удд на огромном восточном континенте. Белин придерживался старого правила: король должен заниматься королевством и не покидать свои земли, а завоевания для него пусть делают другие, преданные ему вожди.
Войска возглавил Бренн, еще при жизни отца проявивший себя как хитрый и умный предводитель, способный управлять этой необузданной, вспыльчивой и дикой ордой, которая называется армией. Но теперь костяк армии составляли поэннинцы. Проницательный и рассудительный Белин не мог не признавать за принцем его необыкновенных способностей вести войны. Бренн приносил королевству новые земли, рабов, богатую добычу. И хотя думноны и смотрели на поэннинцев с некоторым презрением, как на более дикий народ, но и они с радостью служили под началом Поэннинского вождя.
Прежний король оказался прав в своих ожиданиях относительно взаимоотношений между братьями. Король Белин видел в Бренне постоянную угрозу своему трону. Военная мощь, которая стояла за Бренном, всеобщее почитание и уважение, смешанное со страхом, несокрушимая вера в отвагу своего предводителя делали Бренна в глазах воинов достойным любого места, которого тот пожелает. Гвидиону пришлось стать своеобразным громоотводом между двумя братьями.
Белин и Бренн жили в относительном мире, поделив между собой функции в королевстве. Белин по совету Гвидиона старался найти Бренну какое-нибудь занятие, желательно подальше от собственных земель. И войско поэннинцев под предводительством Бренна наводило ужас по всему острову, а затем и на континенте. Так было в теплые месяцы. Когда же наступала зима, Белин, как и его отец, перебирался в Поэннин — надежное укрытие. Тогда Поэннинская крепость превращалась в источник необузданных и жестоких страстей. Там, где собиралась вместе вся семья, атмосфера накалялась. Гвидион старался не покидать братьев, загнанных морозами в свое горное логово.
Бренн недолюбливал всю эту свору незаконнорожденных братьев. В отличие от Белина, давшего им всем приют, ему еще предстояло стать королем и доказать другим претендентам, что у него прав на трон больше, чем у них. И то, что его мать была пленницей, хотя позже отец и женился на ней, сделав ее королевой, играло не в его пользу. Только с Гвидионом Бренна связывали нежные братские чувства, они были погодками и с детства дружили обособленно от остальных братьев. Бренн чувствовал искренность мага и отвечал ему тем же. Возможно, это было связано еще и с тем, что Гвидион был единственным из братьев, в ком Бренн не видел конкурента на престол.
Во время боя, когда братья вставали против врага плечом к плечу, они представляли собой единую, могучую, непобедимую силу. Но в своем зимнем убежище, расслабившись от обжорства, пьянства и лени, они плели интриги и затевали мелкие склоки и споры. Бездействие не шло им на пользу, так же, как воинам, остававшимся в Поэннине в мирное время. Люди Поэннинского вождя затевали бесконечные ссоры и драки с королевскими отрядами думнонов. Белин уже понял свою неуместность в этом диком логове и занялся строительством надежных гарнизонов по южному берегу острова, куда он собирался перебраться в будущем. К тому же, в отличие от отца, он не любил Поэннин — мрачную пещерную крепость среди гор и озер.
Гвидион же, напротив, старался все свое время проводить в Поэннине. Где-то поблизости в горах было святилище друидов куда он надолго удалялся. Гвидиону незнакомы были ни желание всесилия, терзавшее его отца, ни жадность и жестокость, свойственная Бренну, ни слабость Белива к плотским утехам. Лишь одна страсть горела в сердце Гвидиона — жажда знаний. Он стремился изучить и понять природу мироздания, постичь суть магии, узнать истину, стать равным богам. Ему открылись тайны Балора, Короля фоморов, сделавшие Гвидиона всемогущим, а его братьев непобедимыми.
Балор передал магу три дара. Первый — Камень Власти, открывающий проходы между странами и континентами, благодаря которым фоморы в прошлом держали в повиновении весь Мир. Древние каменные мегалиты, выстроенные особым образом и сориентированные по небесным светилам, искривляли пространство и позволяли перемещаться из одного места в другое за одно мгновение. Фоморы называли эти камни «Великий Путь». Они стояли на землях Племени Копий и думнонов, в горах Круитне и на многочисленных северных островах, на Эйре и в далекой Антилле, на восточном континенте и во многих других местах. Второй дар — кони фоморов, называемые угасами, значительно превосходившие обычных лошадей в скорости и выносливости. Их чешуя и когтистые широкие лапы наводили на мысль, что произошли они вовсе не от лошадей, а от более древних животных, в изобилии населявших наш мир в далеком прошлом, но ставших большой редкостью сегодня. Последним даром Балора был Меч Орну, одного из древних королей фоморов.
Гвидион, хотя и был неплохим воином, все же предпочитал оставаться в тылу и в бой вступал в исключительных случаях. Меч Орну Гвидион подарил любимому брату — Поэннинскому вождю Бренну.
Беззаботные братья упивались силой и властью, данной им фоморами, и только Гвидион слышал раскатистый смех каменного короля. Балор хохотал, когда смотрел на племена людей, пыжащихся и завоевывающих себе новые земли с помощью магии фоморов. Балору оставалось только ждать, когда Зверь, рожденный на земле с разрешения Дунваллона, вырастет и окрепнет, а затем победит того, кто дал ему жизнь, и, придя к власти, откроет фоморам дорогу в Верхний Мир. И тогда каменное изваяние оживет, облачась плотью, а Империя фоморов восстанет из мрака и снова будет править миром.
Глава 5
Антильская царевна
За долгие недели пути Морейн успела так утомиться однообразным видом бескрайних вод, что уже полдня стояла на палубе, рассматривая медленно приближающийся остров. Корабль вынужден был делать сложные маневры, чтобы не застрять в иле, покрывающем все подводное пространство вокруг Антиллы. Пока корабль заходил в гавань и разворачивался, чтобы причалить к пристани, принцесса с замирающим сердцем вглядывалась в сверкающий вдали Город Солнца.
Наконец корабль пришвартовался, матросы спрыгнули на берег, рабы раскатали по трапу дорогой ковер. На пристани вокруг большого помоста с троном, на котором восседала царица в высоком венце, толпились придворные в золотых одеждах, сверкающих на солнце.
Дорен, привезший принцессу в Антиллу, указал ей на стоявшего возле трона златовласого юношу в длинном роскошном одеянии.
— Это Ахетон, царевич Антиллы, твой будущий супруг, — сказал Дорен, а затем торжественно добавил: — Теперь тебя будут звать царевной, а не принцессой. Смотри, моя царевна, перед тобой — твоя новая страна Великая Антилла, самое могущественное, богатое и сильное государство в мире.
Главный Советник спустился по трапу первым и, распростершись перед троном, приветствовал свою госпожу. «Ну и порядки», — подумала Морейн, привыкшая лишь к легким поклонам, принятым в Эринире. Она приблизилась к помосту и слегка поклонилась. Юноша подошел к ней и ответил на поклон. Его белое раскрашенное лицо под золотыми завитками парика показалось Морейн маской. Щемящее чувство разочарования заползало в ее душу. Его по детски пухлые губы, резкие юношеские движения и некоторая неуклюжесть не оставляли сомнений. Слезы отчаяния подступили к глазам.
«Не он! Не он!» — кричало ее сердце.
Царевич несмело взял ее за руку. Когда Морейн почувствовала его влажную от волнения ладонь, ей стало противно. Никто не сказал принцессе, что ее выдают замуж за юнца. Она-то воображала, что отдаст свою любовь сильному и зрелому воину. А этот юноша никогда не воцарится в ее сердце, навсегда отданному витязю из Видения. Принцессе пришлось справиться с подступившими слезами. Еще не хватало, чтобы эта надменная женщина, в чьей власти ей придется теперь жить, заметила ее недовольство.
А Гелиона тем временем с интересом рассматривала свою невестку. Необычная, запоминающаяся внешность принцессы несла в себе черты многих предков, но кровь Туатов, ради которой ее выбрали, угадывалась с трудом. Ни глаза, ни волосы, ни черты лица не выдали бы в ней потомка Дивного Народа, только что-то неуловимое в походке, в жестах, в дерзком взгляде вызывало в людях щемящее чувство утраты. Может быть, слишком тоненькая с узкими плечиками фигурка и была единственным напоминанием о Туата де Дананн. Морейн стояла, покорно позволив царице изучать себя, как рабыню на рынке.
Гелиона была несколько разочарована внешностью принцессы, не унаследовавшей от своих родителей редкой красоты. Но одновременно с этим она испытывала внутренне торжество: наконец-то выродилось это племя, больше не будут сходить с ума по ним мужчины, больше не будет опасных соперниц у женщин. Мать принцессы, выбирая Дар для дочери, отказала ей в красоте, принесшей ей самой много горя, и остановилась на другом. Даром Морейн был чудный голос, однажды услышав который Гелиона запретила ей петь навсегда.
Когда после всех приветствий Гелиона спросила сына, что он думает о своей невесте, тот взволнованно произнес:
— Что можно думать о горном ручье или листопаде? Если это не видение, сотканное из утренней росы и тумана, я хочу на ней жениться.
Гелиона поморщилась, глупость сына ее раздражала. Она-то видела принцессу насквозь. «Слишком горда, слишком независима, — думала Гелиона, — ну ничего, это можно исправить». Если бы Гелиона могла предвидеть будущее, она бы добавила: «Слишком обидчива, слишком злопамятна, слишком мстительна».
Морейн поместили в золоченую комнату, напоминающую ей шкатулку для драгоценностей. С тех пор ее больше никогда не оставляли одну. Даже по ночам в ее спальне оставались рабыни.
В двенадцатый день последнего летнего месяца, тщательно выверенный астрологами и жрецами, в утренний час, пока Морейн еще способна была переносить жару, антильский царевич Ахетон ввел свою невесту в прекраснейший в мире храм Бога Солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65