Центуриям приходилось гораздо чаще покидать военные городки для их усмирения, только и всего. Но зато воины не теряли навыков, безвылазно просиживая в гарнизонах, среди борделей и кабаков. Что касается галлов, он изничтожит их под корень, если в том возникнет необходимость, нисколько не сожалея о том, что с лица земли исчезнет еще один народ.
…Очередное восстание в небольшой галльской деревушке, не отличалось от множества предшествовавших ему. Все происходило по давно опробованной дикарями, схеме. Они напали на сборщика налогов путешествующего по Галлии с десятком легионеров, взимающего с покоренного народа дань на содержание армии и империи. Заодно перебили и римский пост, охранявший ворота поселения и взимавший плату с желающих войти. Убив легионеров и разграбив собранное сборщиком золото, галлы и не думали разбегаться, рассчитывая отсидеться за стенами укрепления. Они были не менее наивны, чем их предшественники, дерзнувшие напасть на людей императора. Множество селений и городов Галлии лежало в руинах, уничтоженные и за менее тяжкие прегрешения, нежели посягательство на казну империи. Ничто, даже самая малая пакость, направленная против империи, не должна оставаться безнаказанной, любое нарушение, должно караться смертью.
Наученные горьки опытом сборщики налогов, предпочитали лишний раз не рисковать. Посетив два-три селения, нагрузив сундук золотом, заворачивали в ближайший военный городок, и сдавали его под расписку тамошнему центуриону. И не беда, что по возвращении, сборщик не досчитывался десятка-другого монет, в убытке он все равно не оставался. К налогу на армию и империю, хитрый сборщик добавлял налог и на содержание себя, любимого, а также на покрытие незапланированных издержек. Знали о дополнительных поборах и власти, призванные следить за соблюдением законности на вверенных территориях. Но никаких мер к сборщику налогов не применяли. Одернуть его, значит оттолкнуть собственную руку, тянущуюся за лишней пригоршней галльского золота. А то, что несчастные дикари, у которых отобрано это золото, скрежещут зубами в бессильной злобе, или обливаются слезами, до этого никому нет дела.
Пусть хоть все передохнут. В Римской империи найдутся тысячи желающих заселить пустующие земли, дикие и привольные, не испорченные пришествием цивилизации, как в метрополии. И налоги они, приученные к порядку и дисциплине, будут платить гораздо охотнее. Несколько десятилетий, в здешних землях не будет кровопролития. Пока они не перемешаются с остатками местных дикарей, не переймут их нравы и обычаи, не станут считать себя вольным народом, а не подданными империи. А когда такое случится, армия, пришедшая в эти края всерьез и надолго, быстро поставит их на место.
Очередной сборщик налогов, уже третий с тех пор, как наместник Галлии объявил о повышении налогов, был убит на территории, находящейся под патронажем центуриона Дубиния. Жалеть о смерти какого-то ничтожного сборщика налогов Дубиний не думал, как не переживал и о гибели десятка легионеров сопровождавших его. Легионеры из центурии наместника, напыщенные и самодовольные болваны, жирующие подле здешнего правителя. Но пост у ворот состоял из его легионеров. Он знал всех по имени, многое мог рассказать о них за кубком вина любому желающему послушать, особенно если слушатель не скуп, и успевает ставить на стол перед центурионом, все новые винные подношения, до которых командир большой охотник.
За своих он не мог не поквитаться с вонючими галлами, само существование которых ему претило. Если бы не строжайший наказ наместника поддерживать на вверенной территории закон и порядок, Дубиний со своей центурией, давно бы очистил окрестные земли от варваров, вывел бы под корень гнусное племя нелюдей. Но наместнику было виднее. И если он видит смысл в существовании варваров, так тому и быть. Пускай живут, но упаси их Господь нарушить законы установленные для них. Он будет скор на суд и расправу.
За время пребывания в этой дикой стране, он предал огню и мечу добрый десяток галльских деревень, за гораздо более мелкие провинности, нежели убийство имперского сборщика налогов и его солдат. Более мелких, нежели убийство легионеров, с которыми прошагал полмира вовсе не для того, чтобы их умертвили вонючие дикари, место которым в каменоломнях, или на галерах, прикованными к веслам.
Если бы центурион Дубиний был наместником, и в его власти было бы решение судьбы варваров, он бы легко решил их участь. Грубых и примитивных мужланов, обладающих недюжинной физической силой, отправил бы прямиком в каменоломни. Будет куда приложить силушку на благо империи. Детей обоего пола, отдал бы на услужение в богатые римские семьи. Воспитанные на римских законах, они станут примерными рабами и наложницами для своих хозяев. Женщин бы хорошенько отмыл, переодел из звериных шкур в наряды жриц платной любви и определил в бордели. И воинам приятно, и деньги бы потекли рекой не только в карманы алчных владельцев борделей, но и в казну императора, а заодно и в карман наместника. Стариков и старух, больных и калек, всех кто не пригоден на роль раба, или шлюхи, он бы перебил, и бросил на растерзание хищным зверям. Грязные деревушки и городки Галлии, сжег дотла, чтобы не осталось ничего, кроме выжженной земли. На их месте построил бы прекрасные римские города, поселиться в которых найдется масса желающих из числа жителей перенаселенной метрополии. И тогда, вместо диких галлов, он имел бы лояльных подданных, что будут самоотверженно трудиться на благо империи.
Но, центуриону Дубинию было также далеко до кресла наместника, как простому смертному до звезд. Он не мог претворить в жизнь свои планы относительно галлов, но он был в состоянии сделать их жизнь невыносимой. И он делал все, чтобы осложнить жизнь обитателям вверенной ему на попечение территории, прослыв среди галлов жестоким и бездушным врагом, посчитаться с которым они давно мечтали. Именно в его владениях, чаще всего вспыхивали восстания и мятежи. Именно центурион Дубиний, спалил больше всех галльских селений и перебил жителей, дерзнувших бросить вызов империи.
Поход на усмирение очередной галльской деревушки, был для Дубиния обыденным делом. Имевшаяся в наличии сотня легионеров, при поддержке конного десятка Лешего, легко решала подобные задания. Вряд ли мятежники смогут оказать им сколько-нибудь серьезное сопротивление. Разве только соберутся силами сразу нескольких деревень. Но это вряд ли. Они слишком напуганы. Еще свежи в их памяти события черного для Галлии дня, когда они бесславно лишились армии, а с нею и большинства мужчин. Шпионы Дубиния, шныряющие по галльских поселениям под видом нищих и бродяг, вынюхивая все, что может представлять ценность для центуриона, ничего не сообщали о готовящемся заговоре. Значит, силы варваров ограничены одним поселением. Его защитников он перебьет максимум за час, как это бывало уже не раз, если им на помощь не придет что-нибудь сверхъестественное, что смогло бы помешать Дубинию в стремлении превратить в груду пепла, очередную грязную деревушку. Чем больше он их спалит, тем ближе приблизится к своей мечте, - очистить Галлию от человеческих отбросов, заселив людьми, более достойными равнин, лугов и лесов, раскинувшихся за пределами военного городка.
Дубиний был не молод. Прослужив верой и правдой много лет, он дослужился до центуриона, пройдя путь от рядового легионера, понимая, что большего достичь, ему не удастся. Место наместника для него также недостижимо, как и двадцать лет назад, когда он, будучи еще совсем зеленым юнцом, вступил в легион, чтобы увидеть мир, и бросить его к своим ногам. За десятилетия службы, он прошагал половину мира. От знойной Африки, до суровой Галлии, крепя мечом величие и славу Римской империи, неся цивилизацию в мир варваров.
Он ненавидел варваров, какого бы цвета они не были, и какому бы богу не поклонялись. Черный, белый, продубленный ветрами до коричневого цвета абориген невиданной ранее страны, все равно оставался варваром. Полным ничтожеством перед величием Великой Римской империи и перед ним, Дубинием, грозным оружием империи. Даже если жители покоренных стран рядились в золото и парчу, для него они все равно оставались варварами, которых нужно безжалостно истреблять. И лишь немногим, как высшее благо, сохранить жизнь. Сделать рабами, бездушными вещами в руках избранного народа. Что касается шитой золотом парчи, сорвать ее прочь, чтобы не примазывались варвары к цивилизации, которую олицетворяет Дубиний и его товарищи по легиону.
Все отобрать и поделить между более того достойными людьми. Они найдут применение золоту и парче, и прочим драгоценным вещицам, изъятым у варваров. Золото осядет в трактире, а в парче станут щеголять путешествующие с легионом шлюхи. Они более достойны этого, нежели презренные варвары. И Дубиний не упускал случая облегчить варваров на золото, которое скрашивало жизнь легионерам, денно и нощно несущим службу на благо империи.
Для поощрения легионеров, императором был издан указ, отдавать захваченные в бою города на три дня в полное распоряжение воинов. Все, что смог добыть легионер за эти дни, его. Золото, драгоценности и даже рабыни, которыми можно попользоваться в свое удовольствие, а когда игрушка надоест, продать торговцам, сопровождающим легионы во время странствий. Или обменять на пару кувшинов мерзкого на вкус вина, которое подают в тавернах. Гнусное пойло, которое хозяин наверняка разбавляет ослиной мочой, для придания ему еще большей крепости и омерзительности. Проиграть в кости собрату по оружию, или просто подарить. На худой конец раба можно убить. Раб существо бездушное и безголосое, скорее вещь, нежели человек. Коврик, дышащий воздухом, об который можно вытирать ноги.
Дубиний люто ненавидел варваров всех мастей, откуда бы родом они не происходили. Злые языки, шептавшиеся за спиной центуриона, поговаривали, что неспроста в душе у Дубиния такая ненависть. Дубиний был гражданином Рима и всегда кичился своим происхождением среди легионеров, большая часть которых была наемниками, поступившими на службу империи за звонкую монету. Коей император щедро расплачивался с армией, берегущей власть и могущество империи, выдавливая все соки из бесправных рабов и преступников.
Любил Дубиний за кубком вина разглагольствовать о своей юности, когда он, будучи пацаном, бродил по улицам вечного города, еще не помышляя о службе в легионе. Подолгу и с упоением рассказывал о роскошном доме в центре Рима, не менее великолепном, чем особняки римской знати. О том, как он жил в роскоши, ни в чем, не испытывая нужды. И что в легион пришел не из желания заработать, а из высших побуждений, не имеющих ничего общего с презренным металлом. О своем детстве и юности, о квартале, в котором родился и рос, Дубиний мог разглагольствовать часами, но стоило разговору зайти о родителях, как он либо замолкал на полуслове, либо переводил его на другую тему, или же отделывался односложными фразами. Разговора о родителях он старательно избегал и на основании этого злые языки, шепчущиеся за спиной центуриона, решили, что Дубиний, незаконнорожденный сын знатной римской матроны, плод любовной связи с рабом. Либо рожден от богатого римлянина наложницей, его рабыней. Иначе, зачем Дубинию что-то скрывать, стесняться родителей, если его рождение законно и пристойно.
Если он что-то скрывает, значит один из его родителей, раб. Дубиний молиться на них должен, что избежал участи раба, став воином, а не вещью. Возможно, один из родителей был не рабом, а вольноотпущенником, с дарованной вольной от хозяина, или госпожи. Нередки были случаи, когда наложницы рожали детей бездетным супругам, и получали вольную, а также некоторую суму для возвращения домой. Ребенок оставался в римской семье, не догадываясь о своем истинном происхождении, искренне считая себя ребенком воспитывающих его родителей. Подобное процветало в семьях, в которых один из супругов по какой-либо причине не мог иметь детей, хотя и очень хотел. Когда ребенок рождался, надобность в биологическом родителе отпадала. Более того, настоящая мать ребенка, становилась лишней в доме господина, и ей надлежало уйти, получив за ребенка свободу.
Если ребенок был всего лишь следствием плотской любви господина к симпатичным наложницам, его ожидала участь раба. Его матери строго-настрого запрещалось открывать ребенку тайну его происхождения. За ослушание рабыне грозила смерть, или продажа в другой дом, где все могло быть гораздо хуже. Нередко детей и матерей разлучали, не доверяя обету молчания. Их продавали на торгах поодиночке, или вместе, если находился желающий купить обоих. Помятуя об этом, наложницы предпочитали помалкивать, не напоминая господину о его ребенке, для которого он таковым не являлся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
…Очередное восстание в небольшой галльской деревушке, не отличалось от множества предшествовавших ему. Все происходило по давно опробованной дикарями, схеме. Они напали на сборщика налогов путешествующего по Галлии с десятком легионеров, взимающего с покоренного народа дань на содержание армии и империи. Заодно перебили и римский пост, охранявший ворота поселения и взимавший плату с желающих войти. Убив легионеров и разграбив собранное сборщиком золото, галлы и не думали разбегаться, рассчитывая отсидеться за стенами укрепления. Они были не менее наивны, чем их предшественники, дерзнувшие напасть на людей императора. Множество селений и городов Галлии лежало в руинах, уничтоженные и за менее тяжкие прегрешения, нежели посягательство на казну империи. Ничто, даже самая малая пакость, направленная против империи, не должна оставаться безнаказанной, любое нарушение, должно караться смертью.
Наученные горьки опытом сборщики налогов, предпочитали лишний раз не рисковать. Посетив два-три селения, нагрузив сундук золотом, заворачивали в ближайший военный городок, и сдавали его под расписку тамошнему центуриону. И не беда, что по возвращении, сборщик не досчитывался десятка-другого монет, в убытке он все равно не оставался. К налогу на армию и империю, хитрый сборщик добавлял налог и на содержание себя, любимого, а также на покрытие незапланированных издержек. Знали о дополнительных поборах и власти, призванные следить за соблюдением законности на вверенных территориях. Но никаких мер к сборщику налогов не применяли. Одернуть его, значит оттолкнуть собственную руку, тянущуюся за лишней пригоршней галльского золота. А то, что несчастные дикари, у которых отобрано это золото, скрежещут зубами в бессильной злобе, или обливаются слезами, до этого никому нет дела.
Пусть хоть все передохнут. В Римской империи найдутся тысячи желающих заселить пустующие земли, дикие и привольные, не испорченные пришествием цивилизации, как в метрополии. И налоги они, приученные к порядку и дисциплине, будут платить гораздо охотнее. Несколько десятилетий, в здешних землях не будет кровопролития. Пока они не перемешаются с остатками местных дикарей, не переймут их нравы и обычаи, не станут считать себя вольным народом, а не подданными империи. А когда такое случится, армия, пришедшая в эти края всерьез и надолго, быстро поставит их на место.
Очередной сборщик налогов, уже третий с тех пор, как наместник Галлии объявил о повышении налогов, был убит на территории, находящейся под патронажем центуриона Дубиния. Жалеть о смерти какого-то ничтожного сборщика налогов Дубиний не думал, как не переживал и о гибели десятка легионеров сопровождавших его. Легионеры из центурии наместника, напыщенные и самодовольные болваны, жирующие подле здешнего правителя. Но пост у ворот состоял из его легионеров. Он знал всех по имени, многое мог рассказать о них за кубком вина любому желающему послушать, особенно если слушатель не скуп, и успевает ставить на стол перед центурионом, все новые винные подношения, до которых командир большой охотник.
За своих он не мог не поквитаться с вонючими галлами, само существование которых ему претило. Если бы не строжайший наказ наместника поддерживать на вверенной территории закон и порядок, Дубиний со своей центурией, давно бы очистил окрестные земли от варваров, вывел бы под корень гнусное племя нелюдей. Но наместнику было виднее. И если он видит смысл в существовании варваров, так тому и быть. Пускай живут, но упаси их Господь нарушить законы установленные для них. Он будет скор на суд и расправу.
За время пребывания в этой дикой стране, он предал огню и мечу добрый десяток галльских деревень, за гораздо более мелкие провинности, нежели убийство имперского сборщика налогов и его солдат. Более мелких, нежели убийство легионеров, с которыми прошагал полмира вовсе не для того, чтобы их умертвили вонючие дикари, место которым в каменоломнях, или на галерах, прикованными к веслам.
Если бы центурион Дубиний был наместником, и в его власти было бы решение судьбы варваров, он бы легко решил их участь. Грубых и примитивных мужланов, обладающих недюжинной физической силой, отправил бы прямиком в каменоломни. Будет куда приложить силушку на благо империи. Детей обоего пола, отдал бы на услужение в богатые римские семьи. Воспитанные на римских законах, они станут примерными рабами и наложницами для своих хозяев. Женщин бы хорошенько отмыл, переодел из звериных шкур в наряды жриц платной любви и определил в бордели. И воинам приятно, и деньги бы потекли рекой не только в карманы алчных владельцев борделей, но и в казну императора, а заодно и в карман наместника. Стариков и старух, больных и калек, всех кто не пригоден на роль раба, или шлюхи, он бы перебил, и бросил на растерзание хищным зверям. Грязные деревушки и городки Галлии, сжег дотла, чтобы не осталось ничего, кроме выжженной земли. На их месте построил бы прекрасные римские города, поселиться в которых найдется масса желающих из числа жителей перенаселенной метрополии. И тогда, вместо диких галлов, он имел бы лояльных подданных, что будут самоотверженно трудиться на благо империи.
Но, центуриону Дубинию было также далеко до кресла наместника, как простому смертному до звезд. Он не мог претворить в жизнь свои планы относительно галлов, но он был в состоянии сделать их жизнь невыносимой. И он делал все, чтобы осложнить жизнь обитателям вверенной ему на попечение территории, прослыв среди галлов жестоким и бездушным врагом, посчитаться с которым они давно мечтали. Именно в его владениях, чаще всего вспыхивали восстания и мятежи. Именно центурион Дубиний, спалил больше всех галльских селений и перебил жителей, дерзнувших бросить вызов империи.
Поход на усмирение очередной галльской деревушки, был для Дубиния обыденным делом. Имевшаяся в наличии сотня легионеров, при поддержке конного десятка Лешего, легко решала подобные задания. Вряд ли мятежники смогут оказать им сколько-нибудь серьезное сопротивление. Разве только соберутся силами сразу нескольких деревень. Но это вряд ли. Они слишком напуганы. Еще свежи в их памяти события черного для Галлии дня, когда они бесславно лишились армии, а с нею и большинства мужчин. Шпионы Дубиния, шныряющие по галльских поселениям под видом нищих и бродяг, вынюхивая все, что может представлять ценность для центуриона, ничего не сообщали о готовящемся заговоре. Значит, силы варваров ограничены одним поселением. Его защитников он перебьет максимум за час, как это бывало уже не раз, если им на помощь не придет что-нибудь сверхъестественное, что смогло бы помешать Дубинию в стремлении превратить в груду пепла, очередную грязную деревушку. Чем больше он их спалит, тем ближе приблизится к своей мечте, - очистить Галлию от человеческих отбросов, заселив людьми, более достойными равнин, лугов и лесов, раскинувшихся за пределами военного городка.
Дубиний был не молод. Прослужив верой и правдой много лет, он дослужился до центуриона, пройдя путь от рядового легионера, понимая, что большего достичь, ему не удастся. Место наместника для него также недостижимо, как и двадцать лет назад, когда он, будучи еще совсем зеленым юнцом, вступил в легион, чтобы увидеть мир, и бросить его к своим ногам. За десятилетия службы, он прошагал половину мира. От знойной Африки, до суровой Галлии, крепя мечом величие и славу Римской империи, неся цивилизацию в мир варваров.
Он ненавидел варваров, какого бы цвета они не были, и какому бы богу не поклонялись. Черный, белый, продубленный ветрами до коричневого цвета абориген невиданной ранее страны, все равно оставался варваром. Полным ничтожеством перед величием Великой Римской империи и перед ним, Дубинием, грозным оружием империи. Даже если жители покоренных стран рядились в золото и парчу, для него они все равно оставались варварами, которых нужно безжалостно истреблять. И лишь немногим, как высшее благо, сохранить жизнь. Сделать рабами, бездушными вещами в руках избранного народа. Что касается шитой золотом парчи, сорвать ее прочь, чтобы не примазывались варвары к цивилизации, которую олицетворяет Дубиний и его товарищи по легиону.
Все отобрать и поделить между более того достойными людьми. Они найдут применение золоту и парче, и прочим драгоценным вещицам, изъятым у варваров. Золото осядет в трактире, а в парче станут щеголять путешествующие с легионом шлюхи. Они более достойны этого, нежели презренные варвары. И Дубиний не упускал случая облегчить варваров на золото, которое скрашивало жизнь легионерам, денно и нощно несущим службу на благо империи.
Для поощрения легионеров, императором был издан указ, отдавать захваченные в бою города на три дня в полное распоряжение воинов. Все, что смог добыть легионер за эти дни, его. Золото, драгоценности и даже рабыни, которыми можно попользоваться в свое удовольствие, а когда игрушка надоест, продать торговцам, сопровождающим легионы во время странствий. Или обменять на пару кувшинов мерзкого на вкус вина, которое подают в тавернах. Гнусное пойло, которое хозяин наверняка разбавляет ослиной мочой, для придания ему еще большей крепости и омерзительности. Проиграть в кости собрату по оружию, или просто подарить. На худой конец раба можно убить. Раб существо бездушное и безголосое, скорее вещь, нежели человек. Коврик, дышащий воздухом, об который можно вытирать ноги.
Дубиний люто ненавидел варваров всех мастей, откуда бы родом они не происходили. Злые языки, шептавшиеся за спиной центуриона, поговаривали, что неспроста в душе у Дубиния такая ненависть. Дубиний был гражданином Рима и всегда кичился своим происхождением среди легионеров, большая часть которых была наемниками, поступившими на службу империи за звонкую монету. Коей император щедро расплачивался с армией, берегущей власть и могущество империи, выдавливая все соки из бесправных рабов и преступников.
Любил Дубиний за кубком вина разглагольствовать о своей юности, когда он, будучи пацаном, бродил по улицам вечного города, еще не помышляя о службе в легионе. Подолгу и с упоением рассказывал о роскошном доме в центре Рима, не менее великолепном, чем особняки римской знати. О том, как он жил в роскоши, ни в чем, не испытывая нужды. И что в легион пришел не из желания заработать, а из высших побуждений, не имеющих ничего общего с презренным металлом. О своем детстве и юности, о квартале, в котором родился и рос, Дубиний мог разглагольствовать часами, но стоило разговору зайти о родителях, как он либо замолкал на полуслове, либо переводил его на другую тему, или же отделывался односложными фразами. Разговора о родителях он старательно избегал и на основании этого злые языки, шепчущиеся за спиной центуриона, решили, что Дубиний, незаконнорожденный сын знатной римской матроны, плод любовной связи с рабом. Либо рожден от богатого римлянина наложницей, его рабыней. Иначе, зачем Дубинию что-то скрывать, стесняться родителей, если его рождение законно и пристойно.
Если он что-то скрывает, значит один из его родителей, раб. Дубиний молиться на них должен, что избежал участи раба, став воином, а не вещью. Возможно, один из родителей был не рабом, а вольноотпущенником, с дарованной вольной от хозяина, или госпожи. Нередки были случаи, когда наложницы рожали детей бездетным супругам, и получали вольную, а также некоторую суму для возвращения домой. Ребенок оставался в римской семье, не догадываясь о своем истинном происхождении, искренне считая себя ребенком воспитывающих его родителей. Подобное процветало в семьях, в которых один из супругов по какой-либо причине не мог иметь детей, хотя и очень хотел. Когда ребенок рождался, надобность в биологическом родителе отпадала. Более того, настоящая мать ребенка, становилась лишней в доме господина, и ей надлежало уйти, получив за ребенка свободу.
Если ребенок был всего лишь следствием плотской любви господина к симпатичным наложницам, его ожидала участь раба. Его матери строго-настрого запрещалось открывать ребенку тайну его происхождения. За ослушание рабыне грозила смерть, или продажа в другой дом, где все могло быть гораздо хуже. Нередко детей и матерей разлучали, не доверяя обету молчания. Их продавали на торгах поодиночке, или вместе, если находился желающий купить обоих. Помятуя об этом, наложницы предпочитали помалкивать, не напоминая господину о его ребенке, для которого он таковым не являлся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186