Сало! Его он мог, есть и днем, и ночью, и даже без хлеба.
Засиживались на кухне далеко за полночь. Сперва ночной повар помогал им бороться с картошкой, затем они, помогали ему управляться с тестом, замешанным в начале дежурства. Заполняли тестом многочисленные формы и ставили в печь, где им надлежало превратиться в хлеб, которого должно хватить на ближайшие сутки. На следующую ночь все повторялось. В этом заключалась важнейшая часть работы ночного повара. Еще на утро он должен приготовить завтрак для офицеров, которые питались здесь же, в отдельном кабинете. Завтрак на 5 офицеров, побольше чаю и хлеба с маслом бойцам, кто заглянет на кухню с утра, чтобы перекусить.
Как такового завтрака на заставе не было, как и специального времени для него. Не было общего подъема, солдаты вставали и ложились в соответствии с полученными нарядами. Кто-то приходил за завтраком ночью, кто-то утром, а кто-то вообще не заглядывал на кухню. Единственные, кто обязательно посещал столовую утром, это дежурная смена. Дежурный по заставе, связист, связист - секретчик, дизелист, кочегар, конюх.
Что касается последнего, он посещал кухню с черного входа, а на заставе появлялся только на вечернем построении. Хотя, по мнению большинства, его отсутствие было предпочтительнее присутствия. Слишком товарищ был вонюч. Он не был грязнулей и замарашкой. Его мундир, надеваемый раз в сутки на15 минут, что длился боевой расчет, был просто идеальным, даже для придирчивого взгляда прапорщика Ревы. Дело в другом. Уж слишком специфичен был контингент тех, с кем по долгу службы приходилось общаться Сайко, здоровенному, добродушному, не очень умному, но исполнительному казаху. «Глуп, но предан», - не раз говорил о нем капитан Бурдин, начальник заставы. И Сайко оправдывал эти слова, содержа свое непростое, а для городского человека и вовсе непосильное хозяйство, в идеальном состоянии.
У него во всем был порядок. Конюшня подметена, у свиней убрано. Лошадиные кормушки заполнены овсом, не привлеченные в наряд лошади, неторопливо жевали в стойлах, предложенное угощение. Пришедшим с наряда лошадям, полагалась двойная порция, которую они в полной мере и незамедлительно получали. Даже свинтусы, ненасытные хрюкающие и постоянно гадящие создания, были накормлены и напоены, и полеживали, похрюкивали в тепле.
В пристрое к конюшне, где располагался свинарник, отопления не было. Чтобы свиньи не замерзли зимой, в отведенных им помещениях были установлены печки-буржуйки, которые не требовали большого количества дров, чтобы в помещении было тепло. Главное вовремя растопить печурки и не забывать время от времени подбрасывать очередную порцию дров. У Сайко с этим был полный порядок. Живность, вверенная на его попечение, находилась в тепле, чистоте и сытости, благодаря неустанным стараниям конюха.
Каждый день он вывозил из конюшни и свинарника полную телегу навоза и свинячьего дерьма, что щедро выделяли за ночь его питомцы. Впрягшись в телегу, словно конь, затаскивал ее на середину моста, в десятке метров от парадного входа на заставу. Затем опрокидывал телегу набок, вываливая ее содержимое в бурные воды горной реки, несшей свои воды в сопредельное государство Китай. Вода вскипала, желтела дерьмом, но спустя считанные секунды, вновь была девственно чиста. Звериное дерьмо уносилось вдаль, растворяясь в тысячах кубометров воды. В паре десятков километров ниже по течению, китайский пограничник зачерпывал воду во фляжку и жадно пил, не находя в ее вкусе ничего необычного.
В результате подобной заботы о живности, обитающей на заставе, что несла службу наравне с людьми, кормила солдат мясом и поила молоком, он пропитался животным духом насквозь. До такой степени, что никакие шампуни, мыла и одеколоны, были не в состоянии перебить въевшийся запах. И корчили рожи, и отводили носы в сторону бойцы, стоящие в строю рядом с ним, согласно присвоенным номерам. Даже начальник заставы, зачитывающий график нарядов на день грядущий старался держаться подальше от пахучего бойца. И все вздыхали с облегчением, когда боевой расчет заканчивался и Сайко покидал казарму, оставляя на месте своего недолгого стояния стойкий запах, который не выветривался еще пару часов. Стоявшие рядом с Сайко бойцы, спешили ни улицу. Но вовсе не для того, чтобы проводить Сайко до конюшни и пожелать спокойной ночи. Выскакивали, чтобы проветриться, прогнать прочь въедливый запах свинарника.
Сайко покидал казарму, чтобы вернуться через сутки, в 19.00, специфическим ароматом напоминая всем о своем существовании. Спать вместе со всеми он давно перестал. С тех пор, как Лешка прибыл на заставу, он ни разу не видел ночующего там конюха. Похоже, уже давно, он получил от товарищей, соответствующие разъяснения. После одной ночи в подразделении, принесенное зловоние, пришлось бы выветривать неделями. Ночующим в спальном помещении обеспечена головная боль от вони, пропитавшей все вокруг.
Но Сайко не больно то рвался ночевать в казарму. Сложившееся положение его, выходца из бедной казахской семьи, всю жизнь проведшего в кочевье с лошадьми и баранами, с трудом окончившего школу, вполне устраивало. Он бы вообще не показывался там, если бы не необходимость посещать боевой расчет. Он так бы и просидел на конюшне все 2 года, чтобы, вернувшись на родину, вновь заняться баранами и лошадьми.
В конюшне Сайко очистил от мусора и хлама, одно из помещений. Обустроил, отмыл и очистил от грязи, придал ему жилой вид. Собственными руками смастерил стол и стулья, а также топчан, обитый кошмой. Вдоль одной из стен понаделал полок, куда складывал свои нехитрые богатства. Все, что нужно для жизни, у него было. Здесь он, спал, отдыхал в свободное от чистки конюшни и свинарника время, в перерывах между кормлением скотины.
Кормился он, как и все в солдатской столовой, хотя внутрь не заходил. В назначенное время, конюх подходил к служебному входу в столовую, и повар выдавал ему обед, или ужин. А иногда Сайко просто брал на кухне продукты и готовил себе сам, все в той же каморке, служившей и рабочей мастерской, и спальней. Для этого он приволок найденную на помойке и отремонтированную им плитку.
В ведении Сайко находилось два десятка местных лошадей и с десяток присланных к ним на зимовку с заставы «Каракоз», где не было обогреваемой, зимней конюшни. Но даже при таком обилии лошадей, конные наряды случались не каждый день. Необходимым условием для назначения конного наряда, было то, чтобы все бойцы оказались из первого, кавалерийского отделения. И хотя начальство старалось придерживаться этого принципа, не всегда это удавалось. Если же в наряд заступали бойцы из разных отделений, лошадям давался выходной день.
3.10. Особенности несения пограничной службы
Отправившимся в пеший дозор бойцам, предстояла прогулка длиною в несколько часов. Зимой из-за этого, никто особенно не переживал. Зимой лучше пройтись пешком, так, по крайней мере, не замерзнешь. Гораздо хуже летом, когда на улице невыносимая жара, переться куда-то на своих двоих, за десятки километров.
Помимо дозоров имелись и другие наряды, требующие терпения и выносливости. Самый нудный, что зимой, что летом, часовой заставы. На службу нужно выходить дважды в день, по 4 часа каждый раз, с перерывами между службой в 8 часов. Если у начальства в отношении бойца имелись определенные планы, то перерыв между нарядами мог быть и 4 часа, а время заступления на службу, самое что ни на есть препоганое. К примеру, выйти ночью с 24.00 до 04.00, а затем утром с 08.00 до 12.00.
Это был самый ненавистный наряд. По закону солдатский сон должен равняться в сутки 8 часам. А это значит, что, заступив в этот наряд, боец должен ложиться спать в 21.30 с тем, чтобы, проснувшись в 23.30, готовиться к заступлению на службу. Затем, по возвращении со службы, с 04.30 и до 07.30, он спит еще 3 часа, а затем до 08.00 готовится в наряд. Вернувшись с него в очередной раз, вновь ложится спать с 12.30 и до 15.30. Так по кускам и набираются необходимые 8 часов, после которых болит голова и весь остаток дня, неудержимо клонит в сон. А чтобы боец не свалился, не уснул где-нибудь в уголке, существовал прапорщик Рева с его нескончаемыми, хозяйственными делами.
Но даже если боец заступал часовым по заставе по нормальному графику с положенными промежутками между несением службы, этот наряд никто не любил. Не нравился он и Лешке, нудностью и однообразием. В светлое время суток, боец, произведя заряжание оружия, под присмотром дежурного по заставе, покидал ее пределы и направлялся к ближайшей горе. Именно на нее, поднимаясь вверх шустрой змейкой, пересекая мост, уходит ведущая на заставу дорога. На гребне горы находится шлагбаум, поднимать и опускать который обязанность часового. При этом должен вытягиваться по стойке смирно перед проезжающей мимо машиной. Но прежде обязан позвонить на заставу и доложить дежурному о появлении машины, чтобы тот открыл ведущие на заставу ворота, пропустив ее внутрь.
Взобравшись на гору и поравнявшись со шлагбаумом, боец сворачивал в сторону, где на расстоянии в несколько десятков метров, располагалась сколоченная из досок и выкрашенная в зеленый цвет, наблюдательная будка. В ней находился телефон, а также журнал наблюдений, где часовой отмечал все перемещения, в трех просматриваемых направлениях, людей и машин. Здесь же, приколоченная на стену, красовалась таблица сигнального оповещения, какими ракетами и какие сигналы подавать, если возникнет такая необходимость. Больше в будке не было ничего, если не считать приколоченной доски, которая служила для сидения, а особо наглым и для лежания.
Зимой доска не пользовалась спросом. Когда настолько холодно, что ноги непроизвольно начинают выбивать чечетку, совсем не до сидения, и тем более не до лежания. Двигаться как можно больше, чтобы хоть чуточку согреться, не околеть за долгие 4 часа. И вертеть головой на 360 градусов, чтобы не проглядеть ничего на наблюдаемых направлениях. А когда до окончания службы остается минут 15-20, особое внимание начинает уделяться дороге, ведущей с заставы. И одна лишь мысль крутится в голове, когда же появится долгожданная смена?
Смена неторопливо поднимается в гору, в то время как заключенный в будке боец, скачет внутри, пытаясь согреться, мысленно подгоняя ползущего, как черепаха, сменщика. И вот кислая, от предстоящего 4 часового торчания на холоде рожа, наконец-то приближается к наблюдательной будке. Короткое приветствие и смененный пулей летит вниз, и уже спустя минуту, разрядив автомат, следом за дежурным по заставе, спешит в казарму, где тепло, где его ждет кружка горячего чая, и бутерброд. Попив чаю для сугрева, не тратя слов на болтовню, часовой спешил в спальное помещение, где, наскоро раздевшись, нырял под одеяло, если по графику был положен сон. Ночной часовой заставы, также изрядная мерзость. Долгих 4 часа бродить вдоль забора, либо наматывать бесконечные круги по периметру, таращась в пустоту.
Развлечением было встретить, или проводить на службу, самый тяжелый, особенно зимой наряд, - часовой границы. Это вообще какая-то жуть. Как правило, наряд состоит из трех бойцов, которые выдвигаются под покровом ночи в означенное место, чтобы приступить к охране государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Этот наряд требовал от солдат выносливости, и летом, и зимой. Летом труднее всего было не уснуть. Когда вокруг тепло и тихо, глаза слипаются, пытаясь погрузить человека в сон. На протяжении многочасового сидения, каждый боец, находящийся в персональном капонире, делает все возможное, чтобы не уснуть.
Для молодых солдат, в ходу были страшилки о событиях, в которых принимали участие китайцы. Суть страшных историй в том, что уснувшие наряды пропускали группы вражеских диверсантов, не подняв тревогу. Уснув на службе, они становились первыми жертвами, крадущегося в ночи неприятеля. Вырезав часовых границы, диверсанты также тихо, снимали часового и проникали на заставу. Спустя минуту дежурный заставы и связист, пополняли скорбный список погибших.
Больше нет на заставе бодрствующих людей. Ничто не в силах помешать врагу, проникнуть в спальное помещение, где отдыхают не занятые службой бойцы. Не слышат они острожных, крадущихся шагов, а мгновение спустя им уже не дано вообще когда-нибудь, что-нибудь услышать. Не суждено им более проснуться, вновь увидеть рассвет. Они умирали во сне, один за другим, не успев понять, почему в цветистом сне разлилась беспросветная тьма. Удар шомполом в ухо, и все кончено. А затем незваные гости уходили прочь. И когда над заставой всходило солнце, некому было любоваться переливами его лучей. Застава была безнадежно мертва, ее защитники спали беспробудным сном, пробуждения от которого нет.
Напрасно названивали на заставу из комендатуры, зазря комендант ругал последними словами связистов, ответом ему было гробовое молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Засиживались на кухне далеко за полночь. Сперва ночной повар помогал им бороться с картошкой, затем они, помогали ему управляться с тестом, замешанным в начале дежурства. Заполняли тестом многочисленные формы и ставили в печь, где им надлежало превратиться в хлеб, которого должно хватить на ближайшие сутки. На следующую ночь все повторялось. В этом заключалась важнейшая часть работы ночного повара. Еще на утро он должен приготовить завтрак для офицеров, которые питались здесь же, в отдельном кабинете. Завтрак на 5 офицеров, побольше чаю и хлеба с маслом бойцам, кто заглянет на кухню с утра, чтобы перекусить.
Как такового завтрака на заставе не было, как и специального времени для него. Не было общего подъема, солдаты вставали и ложились в соответствии с полученными нарядами. Кто-то приходил за завтраком ночью, кто-то утром, а кто-то вообще не заглядывал на кухню. Единственные, кто обязательно посещал столовую утром, это дежурная смена. Дежурный по заставе, связист, связист - секретчик, дизелист, кочегар, конюх.
Что касается последнего, он посещал кухню с черного входа, а на заставе появлялся только на вечернем построении. Хотя, по мнению большинства, его отсутствие было предпочтительнее присутствия. Слишком товарищ был вонюч. Он не был грязнулей и замарашкой. Его мундир, надеваемый раз в сутки на15 минут, что длился боевой расчет, был просто идеальным, даже для придирчивого взгляда прапорщика Ревы. Дело в другом. Уж слишком специфичен был контингент тех, с кем по долгу службы приходилось общаться Сайко, здоровенному, добродушному, не очень умному, но исполнительному казаху. «Глуп, но предан», - не раз говорил о нем капитан Бурдин, начальник заставы. И Сайко оправдывал эти слова, содержа свое непростое, а для городского человека и вовсе непосильное хозяйство, в идеальном состоянии.
У него во всем был порядок. Конюшня подметена, у свиней убрано. Лошадиные кормушки заполнены овсом, не привлеченные в наряд лошади, неторопливо жевали в стойлах, предложенное угощение. Пришедшим с наряда лошадям, полагалась двойная порция, которую они в полной мере и незамедлительно получали. Даже свинтусы, ненасытные хрюкающие и постоянно гадящие создания, были накормлены и напоены, и полеживали, похрюкивали в тепле.
В пристрое к конюшне, где располагался свинарник, отопления не было. Чтобы свиньи не замерзли зимой, в отведенных им помещениях были установлены печки-буржуйки, которые не требовали большого количества дров, чтобы в помещении было тепло. Главное вовремя растопить печурки и не забывать время от времени подбрасывать очередную порцию дров. У Сайко с этим был полный порядок. Живность, вверенная на его попечение, находилась в тепле, чистоте и сытости, благодаря неустанным стараниям конюха.
Каждый день он вывозил из конюшни и свинарника полную телегу навоза и свинячьего дерьма, что щедро выделяли за ночь его питомцы. Впрягшись в телегу, словно конь, затаскивал ее на середину моста, в десятке метров от парадного входа на заставу. Затем опрокидывал телегу набок, вываливая ее содержимое в бурные воды горной реки, несшей свои воды в сопредельное государство Китай. Вода вскипала, желтела дерьмом, но спустя считанные секунды, вновь была девственно чиста. Звериное дерьмо уносилось вдаль, растворяясь в тысячах кубометров воды. В паре десятков километров ниже по течению, китайский пограничник зачерпывал воду во фляжку и жадно пил, не находя в ее вкусе ничего необычного.
В результате подобной заботы о живности, обитающей на заставе, что несла службу наравне с людьми, кормила солдат мясом и поила молоком, он пропитался животным духом насквозь. До такой степени, что никакие шампуни, мыла и одеколоны, были не в состоянии перебить въевшийся запах. И корчили рожи, и отводили носы в сторону бойцы, стоящие в строю рядом с ним, согласно присвоенным номерам. Даже начальник заставы, зачитывающий график нарядов на день грядущий старался держаться подальше от пахучего бойца. И все вздыхали с облегчением, когда боевой расчет заканчивался и Сайко покидал казарму, оставляя на месте своего недолгого стояния стойкий запах, который не выветривался еще пару часов. Стоявшие рядом с Сайко бойцы, спешили ни улицу. Но вовсе не для того, чтобы проводить Сайко до конюшни и пожелать спокойной ночи. Выскакивали, чтобы проветриться, прогнать прочь въедливый запах свинарника.
Сайко покидал казарму, чтобы вернуться через сутки, в 19.00, специфическим ароматом напоминая всем о своем существовании. Спать вместе со всеми он давно перестал. С тех пор, как Лешка прибыл на заставу, он ни разу не видел ночующего там конюха. Похоже, уже давно, он получил от товарищей, соответствующие разъяснения. После одной ночи в подразделении, принесенное зловоние, пришлось бы выветривать неделями. Ночующим в спальном помещении обеспечена головная боль от вони, пропитавшей все вокруг.
Но Сайко не больно то рвался ночевать в казарму. Сложившееся положение его, выходца из бедной казахской семьи, всю жизнь проведшего в кочевье с лошадьми и баранами, с трудом окончившего школу, вполне устраивало. Он бы вообще не показывался там, если бы не необходимость посещать боевой расчет. Он так бы и просидел на конюшне все 2 года, чтобы, вернувшись на родину, вновь заняться баранами и лошадьми.
В конюшне Сайко очистил от мусора и хлама, одно из помещений. Обустроил, отмыл и очистил от грязи, придал ему жилой вид. Собственными руками смастерил стол и стулья, а также топчан, обитый кошмой. Вдоль одной из стен понаделал полок, куда складывал свои нехитрые богатства. Все, что нужно для жизни, у него было. Здесь он, спал, отдыхал в свободное от чистки конюшни и свинарника время, в перерывах между кормлением скотины.
Кормился он, как и все в солдатской столовой, хотя внутрь не заходил. В назначенное время, конюх подходил к служебному входу в столовую, и повар выдавал ему обед, или ужин. А иногда Сайко просто брал на кухне продукты и готовил себе сам, все в той же каморке, служившей и рабочей мастерской, и спальней. Для этого он приволок найденную на помойке и отремонтированную им плитку.
В ведении Сайко находилось два десятка местных лошадей и с десяток присланных к ним на зимовку с заставы «Каракоз», где не было обогреваемой, зимней конюшни. Но даже при таком обилии лошадей, конные наряды случались не каждый день. Необходимым условием для назначения конного наряда, было то, чтобы все бойцы оказались из первого, кавалерийского отделения. И хотя начальство старалось придерживаться этого принципа, не всегда это удавалось. Если же в наряд заступали бойцы из разных отделений, лошадям давался выходной день.
3.10. Особенности несения пограничной службы
Отправившимся в пеший дозор бойцам, предстояла прогулка длиною в несколько часов. Зимой из-за этого, никто особенно не переживал. Зимой лучше пройтись пешком, так, по крайней мере, не замерзнешь. Гораздо хуже летом, когда на улице невыносимая жара, переться куда-то на своих двоих, за десятки километров.
Помимо дозоров имелись и другие наряды, требующие терпения и выносливости. Самый нудный, что зимой, что летом, часовой заставы. На службу нужно выходить дважды в день, по 4 часа каждый раз, с перерывами между службой в 8 часов. Если у начальства в отношении бойца имелись определенные планы, то перерыв между нарядами мог быть и 4 часа, а время заступления на службу, самое что ни на есть препоганое. К примеру, выйти ночью с 24.00 до 04.00, а затем утром с 08.00 до 12.00.
Это был самый ненавистный наряд. По закону солдатский сон должен равняться в сутки 8 часам. А это значит, что, заступив в этот наряд, боец должен ложиться спать в 21.30 с тем, чтобы, проснувшись в 23.30, готовиться к заступлению на службу. Затем, по возвращении со службы, с 04.30 и до 07.30, он спит еще 3 часа, а затем до 08.00 готовится в наряд. Вернувшись с него в очередной раз, вновь ложится спать с 12.30 и до 15.30. Так по кускам и набираются необходимые 8 часов, после которых болит голова и весь остаток дня, неудержимо клонит в сон. А чтобы боец не свалился, не уснул где-нибудь в уголке, существовал прапорщик Рева с его нескончаемыми, хозяйственными делами.
Но даже если боец заступал часовым по заставе по нормальному графику с положенными промежутками между несением службы, этот наряд никто не любил. Не нравился он и Лешке, нудностью и однообразием. В светлое время суток, боец, произведя заряжание оружия, под присмотром дежурного по заставе, покидал ее пределы и направлялся к ближайшей горе. Именно на нее, поднимаясь вверх шустрой змейкой, пересекая мост, уходит ведущая на заставу дорога. На гребне горы находится шлагбаум, поднимать и опускать который обязанность часового. При этом должен вытягиваться по стойке смирно перед проезжающей мимо машиной. Но прежде обязан позвонить на заставу и доложить дежурному о появлении машины, чтобы тот открыл ведущие на заставу ворота, пропустив ее внутрь.
Взобравшись на гору и поравнявшись со шлагбаумом, боец сворачивал в сторону, где на расстоянии в несколько десятков метров, располагалась сколоченная из досок и выкрашенная в зеленый цвет, наблюдательная будка. В ней находился телефон, а также журнал наблюдений, где часовой отмечал все перемещения, в трех просматриваемых направлениях, людей и машин. Здесь же, приколоченная на стену, красовалась таблица сигнального оповещения, какими ракетами и какие сигналы подавать, если возникнет такая необходимость. Больше в будке не было ничего, если не считать приколоченной доски, которая служила для сидения, а особо наглым и для лежания.
Зимой доска не пользовалась спросом. Когда настолько холодно, что ноги непроизвольно начинают выбивать чечетку, совсем не до сидения, и тем более не до лежания. Двигаться как можно больше, чтобы хоть чуточку согреться, не околеть за долгие 4 часа. И вертеть головой на 360 градусов, чтобы не проглядеть ничего на наблюдаемых направлениях. А когда до окончания службы остается минут 15-20, особое внимание начинает уделяться дороге, ведущей с заставы. И одна лишь мысль крутится в голове, когда же появится долгожданная смена?
Смена неторопливо поднимается в гору, в то время как заключенный в будке боец, скачет внутри, пытаясь согреться, мысленно подгоняя ползущего, как черепаха, сменщика. И вот кислая, от предстоящего 4 часового торчания на холоде рожа, наконец-то приближается к наблюдательной будке. Короткое приветствие и смененный пулей летит вниз, и уже спустя минуту, разрядив автомат, следом за дежурным по заставе, спешит в казарму, где тепло, где его ждет кружка горячего чая, и бутерброд. Попив чаю для сугрева, не тратя слов на болтовню, часовой спешил в спальное помещение, где, наскоро раздевшись, нырял под одеяло, если по графику был положен сон. Ночной часовой заставы, также изрядная мерзость. Долгих 4 часа бродить вдоль забора, либо наматывать бесконечные круги по периметру, таращась в пустоту.
Развлечением было встретить, или проводить на службу, самый тяжелый, особенно зимой наряд, - часовой границы. Это вообще какая-то жуть. Как правило, наряд состоит из трех бойцов, которые выдвигаются под покровом ночи в означенное место, чтобы приступить к охране государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Этот наряд требовал от солдат выносливости, и летом, и зимой. Летом труднее всего было не уснуть. Когда вокруг тепло и тихо, глаза слипаются, пытаясь погрузить человека в сон. На протяжении многочасового сидения, каждый боец, находящийся в персональном капонире, делает все возможное, чтобы не уснуть.
Для молодых солдат, в ходу были страшилки о событиях, в которых принимали участие китайцы. Суть страшных историй в том, что уснувшие наряды пропускали группы вражеских диверсантов, не подняв тревогу. Уснув на службе, они становились первыми жертвами, крадущегося в ночи неприятеля. Вырезав часовых границы, диверсанты также тихо, снимали часового и проникали на заставу. Спустя минуту дежурный заставы и связист, пополняли скорбный список погибших.
Больше нет на заставе бодрствующих людей. Ничто не в силах помешать врагу, проникнуть в спальное помещение, где отдыхают не занятые службой бойцы. Не слышат они острожных, крадущихся шагов, а мгновение спустя им уже не дано вообще когда-нибудь, что-нибудь услышать. Не суждено им более проснуться, вновь увидеть рассвет. Они умирали во сне, один за другим, не успев понять, почему в цветистом сне разлилась беспросветная тьма. Удар шомполом в ухо, и все кончено. А затем незваные гости уходили прочь. И когда над заставой всходило солнце, некому было любоваться переливами его лучей. Застава была безнадежно мертва, ее защитники спали беспробудным сном, пробуждения от которого нет.
Напрасно названивали на заставу из комендатуры, зазря комендант ругал последними словами связистов, ответом ему было гробовое молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186