Я не мог бросить ее сейчас, чем бы мне это ни грозило.
— Как может бедный раб отказать жене фараона? Я готов подчиниться приказу моей новой госпожи! — заорал я во всю силу своих легких. Я надеялся, что голос мой прозвучал мужественно, а не визгливо, как мне самому показалось.
— Иди сюда, раб! — приказала моя новая госпожа — Займи место позади меня.
Когда я взобрался на помост, мне пришлось пройти рядом с вельможей Интефом. Его белые поджатые губы едва шевельнулись, и он произнес так, что я один услышал:
— Прощай, мой милый, ты уже мертвец.
Я содрогнулся, словно ядовитая кобра пересекла мою тропу, и поспешил занять место в свите своей госпожи, как будто и в самом деле верил, что под ее защитой я буду в безопасности.
Я ОСТАВАЛСЯ рядом с Лострой в течение всей свадебной церемонии и прислуживал ей на пиру, постоянно витая у ее плеча и стараясь заставить съесть хоть немного мяса или лакомств, разложенных перед ней. Она была так худа и бледна, что я понял: ничего не ела за последние два дня — с самой помолвки и осуждения Тана. В конце концов я уговорил ее выпить немного разбавленного вина, но это было все, что она согласилась принять. Фараон увидел, как она пьет, и решил, что за его здоровье. Он поднял свою золотую чашу и улыбнулся ей, возвращая здравицу. Гости свадьбы приветствовали новобрачных веселыми криками.
— Таита, — прошептала она, как только великий визирь отвлек на мгновение внимание царя, — боюсь, меня сейчас вырвет. Я больше не могу здесь оставаться. Пожалуйста, отведи меня в мои покои.
Это было дерзостью и пахло скандалом, и если бы мне не пришло в голову взять на себя роль врача, я бы не смог сделать этого. Однако мне удалось проползти на коленях к царю и шепнуть ему о просьбе госпожи, не привлекая излишнего внимания гостей, большая часть которых уже успела изрядно хлебнуть вина.
Когда я узнал фараона получше, то понял, что он человек добрый и тогда в первый раз доказал это. Выслушал мои объяснения, хлопнул в ладоши и обратился к гостям:
— А теперь моя невеста отправится к себе, чтобы приготовиться к предстоящей ночи, — сказал он, и гости, осклабясь, приветствовали это объявление веселыми замечаниями и криками.
Я помог госпоже подняться, но она сама поклонилась царю и покинула трапезную. В своей спальне вытошнила вино в чашу, которую я подержал для нее, и упала на кровать. Кроме вина, в желудке у нее ничего не было, и это подтвердило мои подозрения. Она действительно голодала последние два дня.
— Я не хочу жить без Тана. — Голос был слаб, но я хорошо знал ее и понял, что воля, как обычно, сильна.
— Тан жив, — я попытался утешить. — Он силен и молод и проживет еще лет пятьдесят. Он любит тебя и обещает ждать тебя до окончания века. Царь — человек немолодой. Не будет жить вечно.
Она села на мягком покрывале из меха, и в голосе зазвучала суровая решимость:
— Я — женщина Тана, и никакой другой мужчина не получит меня. Я скорее умру.
— Все мы в конце концов умрем, госпожа. — Если бы мне удалось отвлечь ее от этих мыслей в первые дни замужества, я бы вывел ее из этого состояния. Но она слишком хорошо понимала меня.
— Я знаю, что ты задумал, но все твое красноречие не поможет тебе сейчас. Я собираюсь убить себя. Я приказываю тебе приготовить мне яд. Я выпью его сегодня.
— Госпожа, я не знаю, как готовить яды. — Попытка эта была бессмысленной, и она без всяких усилий сломила мое сопротивление.
— Я много раз видела, как ты давал яд страдающим животным. Разве не помнишь свою старую собаку, которая мучилась от нарывов в ушах, или свою любимую газель, искалеченную леопардом? Ты говорил мне, что яд этот действует без боли и смерть будет подобна сну. А теперь я хочу уснуть. Я хочу, чтобы меня забальзамировали, тогда я отправлюсь в иной мир и буду ждать Тана.
Я попытался переубедить ее:
— А как же я, госпожа? Ты только сегодня стала моей госпожой. Как можешь бросить меня? Что со мной станет? Пожалей меня! — Я видел, что она колеблется, и решил, что убедил ее, но она упрямо выдвинула челюсть вперед.
— С тобой все будет в порядке, с тобой всегда все будет в порядке. Отец с удовольствием возьмет тебя к себе после моей смерти.
— Пожалуйста, маленькая моя. — Я заговорил с ней, как с ребенком, пытаясь в последний раз уговорить. — Давай поговорим об этом утром. При солнечном свете все будет выглядеть иначе.
— Все будет так же, — возразила она. — Я буду разлучена с Таном, и этот сморщенный старик захочет, чтобы я легла с ним в постель и занималась ужасными вещами. — Лостра заговорила громко, и теперь остальные жители царского гарема могли услышать каждое слово. К счастью, большая их половина еще не вернулась со свадебного пира, но я задрожал от страха, подумав, как отнесется к этим словам фараон, если ему передадут их.
В ее голосе появились резкие истерические нотки.
— Смешай мне яд сейчас же, на моих глазах, я приказываю тебе. Как смеешь ты ослушаться меня! — Голос прозвучал так громко, что стража у ворот женской половины могла услышать его, и я не осмелился спорить с ней дальше.
— Хорошо, моя госпожа. Я сделаю это. Я должен принести сундучок с лекарствами из своих покоев.
Когда я вернулся с сундучком под мышкой, она ходила по комнате взад и вперед, а глаза горели на бледном горестном лице.
— Я слежу за тобой. Не пытайся перехитрить меня, — сказала она и стала смотреть, как я готовлю зелье. Я насыпал порошка из алой стеклянной бутылочки. Я предупреждал раньше, что содержимое ее смертельно.
Когда я вручил ей чашу с ядом, в глазах у нее не было страха, и она задержалась, только чтобы поцеловать меня в щеку.
— Ты был мне одновременно и отцом, и любящим братом. Я благодарю тебя за твою последнюю услугу. Я люблю тебя, Таита, мне будет не хватать тебя.
Подняла чашу обеими руками, как будто пила за мое здоровье, а не принимала смертельный яд.
— Тан, милый, — заговорила, подняв чашу, — они никогда не заберут меня у тебя. Мы снова встретимся с тобой на дальнем берегу. — Осушила чашу одним глотком и бросила на пол, где та разлетелась на кусочки. Наконец со вздохом опустилась на кровать.
— Подойди, сядь рядом со мной. Я боюсь остаться одна в момент смерти.
Желудок ее был пуст, и зелье подействовало очень быстро. Лостра успела только повернуть ко мне свое лицо и прошептать:
— Скажи Тану еще раз, как я любила его. До самых ворот смерти и за ними. — Потом глаза закрылись.
Она лежала неподвижно, и кожа была так бледна, что на какое-то мгновение я встревожился, испугавшись, что не рассчитал дозу порошка красного шепена, которым заменил смертельный порошок стручков датуры. Поднес ко рту бронзовое зеркальце, и оно затуманилось. Она дышала. Я нежно накрыл ее и постарался убедить себя, что утром она смирится со своей участью и сможет простить меня.
В тот же самый момент послышался властный стук в дверь. Я услышал голос Атона, царского постельничего, который просил впустить его. Он тоже был евнухом и принадлежал к особому братству — я мог считать его своим другом. Я поспешил ему навстречу.
— Я пришел, чтобы доставить твою госпожу на радость царю, Таита. — Высокий девичий голос казался совершенно неуместным в таком мощном теле. Его кастрировали еще в ранней юности. — Она готова?
— Случилось маленькое несчастье, — пояснил я и провел его в комнату Лостры, чтобы он сам посмотрел на нее.
Атон испуганно надул свои нарумяненные щеки, когда увидел, в каком она состоянии.
— Как я скажу фараону? Он прикажет меня побить. Я не могу сделать этого. Ты отвечаешь за эту женщину. Ты должен сам обо всем рассказать царю, и пусть его гнев обратится на тебя.
Обязанность эта меня не очень обрадовала, но Атон был искренне расстроен, а положение врача давало мне какую-то защиту от гнева фараона, который не получит невесту в первую ночь. Я неохотно согласился пойти с ним в царскую спальню. Однако до ухода позаботился о том, чтобы одна из рабынь, понадежнее и постарше, осталась в передней у двери моей госпожи.
Фараон снял корону и парик. Его бритая голова была гладкой и белой, как страусиное яйцо. Вид ее поразил даже меня, и я подумал: а как бы госпожа моя восприняла такое зрелище? Я сомневаюсь, что это прибавило бы любовного жара или улучшило ее мнение о царе. Царь был поражен моим приходом не меньше, чем я его видом. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга. Потом я упал на колени и приветствовал его.
— В чем дело, раб Таита? Я посылал не за тобой.
— Милостивый фараон! От имени госпожи своей Лостры пришел молить тебя о понимании и снисхождении. — Я начал ужасающее описание здоровья моей госпожи Лостры, украсив его темными медицинскими терминами и объяснениями, которые должны были ослабить царский аппетит. Атон стоял рядом со мной и горячо кивал, подтверждая все, что я говорил.
Я уверен, будь жених помоложе и поретивее, ему не терпелось бы заняться делом, ради которого он женился, и мои слова не подействовали. Но Мамос был старым быком. Трудно даже сосчитать всех красивых женщин, которые за последние тридцать лет пользовались его услугами. Если поставить их в один ряд, они бы, наверное, окружили стовратные Фивы, и не один раз.
— Ваше величество, — Атон наконец прервал мои объяснения. — С вашего позволения я приведу другую спутницу на ночь. Может быть, мне привести маленькую хурритку с ее необычайной властью над…
— Нет, нет, — остановил его царь. — У меня будет достаточно времени на эти радости, когда дитя оправится от своей болезни. Оставь нас, постельничий. Мне нужно обсудить кое-что с лекарем. Я хотел сказать, с этим рабом.
Как только мы остались наедине, царь поднял свою одежду и показал живот.
— Как ты думаешь, лекарь, чем это вызвано? — Я осмотрел сыпь, украсившую его объемистое брюхо, и обнаружил, что оно поражено обыкновенным стригущим лишаем. Некоторые из царских женщин мылись не так часто, как того требует наш жаркий климат. Я давно заметил, что грязь и заразная чесотка ходят рука об руку. Царь скорее всего подхватил заразу от какой-нибудь из своих жен.
— Это опасно? Ты можешь это вылечить? — Страх делает нас всех простыми людьми. Он уже относился ко мне так же почтительно, как и любой другой пациент.
С его позволения я отправился в свою комнату и принес врачебный сундучок. Вернувшись, приказал ему лечь на роскошную кровать, украшенную золотой инкрустацией и слоновой костью, и стал втирать мазь в воспаленные красные кружочки на коже. Мазь эту я составил сам и заверил, что она вылечит лишай за три дня.
— В значительной степени именно ты, лекарь, виноват в том, что я женился на этом ребенке, твоей новой госпоже, — сказал фараон, пока я втирал мазь. — Твоя мазь может излечить сыпь, но сможет ли другое твое лекарство дать мне сына? — спросил он. — Времена сейчас смутные, и мне нужен наследник не позже чем через год. Династия в опасности.
Мы, врачи, всегда неохотно даем гарантии своим пациентам так же, как адвокаты и астрологи. Я задержался с ответом, и он сам подсказал мне его:
— Я уже немолод, Таита. Ты лекарь, и я могу сказать тебе это. Мой клинок повидал множество свирепых битв. Его острие совсем не то, что было раньше, и в последнее время он часто подводит меня именно тогда, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Нет ли у тебя в этом сундучке чего-нибудь такого, что укрепило бы увядающий стебель лилии?
— Фараон, я рад, что вы решились поговорить со мной об этом. Иногда пути богов столь таинственны… — мы оба сделали знак, защищающий от сглаза, прежде чем я продолжил, — и ваша первая ночь с моей девственной госпожой должна стать совершенной. Малейшая осечка, малейшее отклонение от нашей цели, малейшая неудача в попытке высоко поднять царский скипетр вашего мужества может сорвать наши усилия. У вас будет только одна возможность, и ваше первое воссоединение должно быть успешным. Если нам потребуется еще одна попытка, вам угрожает опасность родить еще одну девочку. — Я бы не сказал, что медицина подтверждает мои слова, тем не менее мы оба приняли очень серьезный вид, и фараон выглядел гораздо серьезнее, чем я.
Я поднял указательный палец.
— Если бы мы сделали попытку сегодня ночью, и… — Я замолчал, красноречиво согнув указательный палец, и покачал головой. — Нет, удача преградила нам дорогу, и теперь нам предоставляется другая возможность. Боги не оставят нас.
— Что же нам делать? — беспокойно спросил он. Я замолчал и довольно долго стоял на коленях у его кровати, погрузившись в размышления.
Мне было очень трудно скрыть чувство облегчения и удовлетворения, переполнявшие меня. В первый же день замужества госпожи я уже получил влияние на царя, и у меня появился прекрасный повод сохранять ее девственность еще некоторое время, может быть, даже достаточно долгое для того, чтобы приготовить к жестокому потрясению — первому детородному акту с мужчиной, которого она не любила и к которому испытывала физическое отвращение. Я сказал себе, что умелыми действиями я смогу продлить этот период.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Как может бедный раб отказать жене фараона? Я готов подчиниться приказу моей новой госпожи! — заорал я во всю силу своих легких. Я надеялся, что голос мой прозвучал мужественно, а не визгливо, как мне самому показалось.
— Иди сюда, раб! — приказала моя новая госпожа — Займи место позади меня.
Когда я взобрался на помост, мне пришлось пройти рядом с вельможей Интефом. Его белые поджатые губы едва шевельнулись, и он произнес так, что я один услышал:
— Прощай, мой милый, ты уже мертвец.
Я содрогнулся, словно ядовитая кобра пересекла мою тропу, и поспешил занять место в свите своей госпожи, как будто и в самом деле верил, что под ее защитой я буду в безопасности.
Я ОСТАВАЛСЯ рядом с Лострой в течение всей свадебной церемонии и прислуживал ей на пиру, постоянно витая у ее плеча и стараясь заставить съесть хоть немного мяса или лакомств, разложенных перед ней. Она была так худа и бледна, что я понял: ничего не ела за последние два дня — с самой помолвки и осуждения Тана. В конце концов я уговорил ее выпить немного разбавленного вина, но это было все, что она согласилась принять. Фараон увидел, как она пьет, и решил, что за его здоровье. Он поднял свою золотую чашу и улыбнулся ей, возвращая здравицу. Гости свадьбы приветствовали новобрачных веселыми криками.
— Таита, — прошептала она, как только великий визирь отвлек на мгновение внимание царя, — боюсь, меня сейчас вырвет. Я больше не могу здесь оставаться. Пожалуйста, отведи меня в мои покои.
Это было дерзостью и пахло скандалом, и если бы мне не пришло в голову взять на себя роль врача, я бы не смог сделать этого. Однако мне удалось проползти на коленях к царю и шепнуть ему о просьбе госпожи, не привлекая излишнего внимания гостей, большая часть которых уже успела изрядно хлебнуть вина.
Когда я узнал фараона получше, то понял, что он человек добрый и тогда в первый раз доказал это. Выслушал мои объяснения, хлопнул в ладоши и обратился к гостям:
— А теперь моя невеста отправится к себе, чтобы приготовиться к предстоящей ночи, — сказал он, и гости, осклабясь, приветствовали это объявление веселыми замечаниями и криками.
Я помог госпоже подняться, но она сама поклонилась царю и покинула трапезную. В своей спальне вытошнила вино в чашу, которую я подержал для нее, и упала на кровать. Кроме вина, в желудке у нее ничего не было, и это подтвердило мои подозрения. Она действительно голодала последние два дня.
— Я не хочу жить без Тана. — Голос был слаб, но я хорошо знал ее и понял, что воля, как обычно, сильна.
— Тан жив, — я попытался утешить. — Он силен и молод и проживет еще лет пятьдесят. Он любит тебя и обещает ждать тебя до окончания века. Царь — человек немолодой. Не будет жить вечно.
Она села на мягком покрывале из меха, и в голосе зазвучала суровая решимость:
— Я — женщина Тана, и никакой другой мужчина не получит меня. Я скорее умру.
— Все мы в конце концов умрем, госпожа. — Если бы мне удалось отвлечь ее от этих мыслей в первые дни замужества, я бы вывел ее из этого состояния. Но она слишком хорошо понимала меня.
— Я знаю, что ты задумал, но все твое красноречие не поможет тебе сейчас. Я собираюсь убить себя. Я приказываю тебе приготовить мне яд. Я выпью его сегодня.
— Госпожа, я не знаю, как готовить яды. — Попытка эта была бессмысленной, и она без всяких усилий сломила мое сопротивление.
— Я много раз видела, как ты давал яд страдающим животным. Разве не помнишь свою старую собаку, которая мучилась от нарывов в ушах, или свою любимую газель, искалеченную леопардом? Ты говорил мне, что яд этот действует без боли и смерть будет подобна сну. А теперь я хочу уснуть. Я хочу, чтобы меня забальзамировали, тогда я отправлюсь в иной мир и буду ждать Тана.
Я попытался переубедить ее:
— А как же я, госпожа? Ты только сегодня стала моей госпожой. Как можешь бросить меня? Что со мной станет? Пожалей меня! — Я видел, что она колеблется, и решил, что убедил ее, но она упрямо выдвинула челюсть вперед.
— С тобой все будет в порядке, с тобой всегда все будет в порядке. Отец с удовольствием возьмет тебя к себе после моей смерти.
— Пожалуйста, маленькая моя. — Я заговорил с ней, как с ребенком, пытаясь в последний раз уговорить. — Давай поговорим об этом утром. При солнечном свете все будет выглядеть иначе.
— Все будет так же, — возразила она. — Я буду разлучена с Таном, и этот сморщенный старик захочет, чтобы я легла с ним в постель и занималась ужасными вещами. — Лостра заговорила громко, и теперь остальные жители царского гарема могли услышать каждое слово. К счастью, большая их половина еще не вернулась со свадебного пира, но я задрожал от страха, подумав, как отнесется к этим словам фараон, если ему передадут их.
В ее голосе появились резкие истерические нотки.
— Смешай мне яд сейчас же, на моих глазах, я приказываю тебе. Как смеешь ты ослушаться меня! — Голос прозвучал так громко, что стража у ворот женской половины могла услышать его, и я не осмелился спорить с ней дальше.
— Хорошо, моя госпожа. Я сделаю это. Я должен принести сундучок с лекарствами из своих покоев.
Когда я вернулся с сундучком под мышкой, она ходила по комнате взад и вперед, а глаза горели на бледном горестном лице.
— Я слежу за тобой. Не пытайся перехитрить меня, — сказала она и стала смотреть, как я готовлю зелье. Я насыпал порошка из алой стеклянной бутылочки. Я предупреждал раньше, что содержимое ее смертельно.
Когда я вручил ей чашу с ядом, в глазах у нее не было страха, и она задержалась, только чтобы поцеловать меня в щеку.
— Ты был мне одновременно и отцом, и любящим братом. Я благодарю тебя за твою последнюю услугу. Я люблю тебя, Таита, мне будет не хватать тебя.
Подняла чашу обеими руками, как будто пила за мое здоровье, а не принимала смертельный яд.
— Тан, милый, — заговорила, подняв чашу, — они никогда не заберут меня у тебя. Мы снова встретимся с тобой на дальнем берегу. — Осушила чашу одним глотком и бросила на пол, где та разлетелась на кусочки. Наконец со вздохом опустилась на кровать.
— Подойди, сядь рядом со мной. Я боюсь остаться одна в момент смерти.
Желудок ее был пуст, и зелье подействовало очень быстро. Лостра успела только повернуть ко мне свое лицо и прошептать:
— Скажи Тану еще раз, как я любила его. До самых ворот смерти и за ними. — Потом глаза закрылись.
Она лежала неподвижно, и кожа была так бледна, что на какое-то мгновение я встревожился, испугавшись, что не рассчитал дозу порошка красного шепена, которым заменил смертельный порошок стручков датуры. Поднес ко рту бронзовое зеркальце, и оно затуманилось. Она дышала. Я нежно накрыл ее и постарался убедить себя, что утром она смирится со своей участью и сможет простить меня.
В тот же самый момент послышался властный стук в дверь. Я услышал голос Атона, царского постельничего, который просил впустить его. Он тоже был евнухом и принадлежал к особому братству — я мог считать его своим другом. Я поспешил ему навстречу.
— Я пришел, чтобы доставить твою госпожу на радость царю, Таита. — Высокий девичий голос казался совершенно неуместным в таком мощном теле. Его кастрировали еще в ранней юности. — Она готова?
— Случилось маленькое несчастье, — пояснил я и провел его в комнату Лостры, чтобы он сам посмотрел на нее.
Атон испуганно надул свои нарумяненные щеки, когда увидел, в каком она состоянии.
— Как я скажу фараону? Он прикажет меня побить. Я не могу сделать этого. Ты отвечаешь за эту женщину. Ты должен сам обо всем рассказать царю, и пусть его гнев обратится на тебя.
Обязанность эта меня не очень обрадовала, но Атон был искренне расстроен, а положение врача давало мне какую-то защиту от гнева фараона, который не получит невесту в первую ночь. Я неохотно согласился пойти с ним в царскую спальню. Однако до ухода позаботился о том, чтобы одна из рабынь, понадежнее и постарше, осталась в передней у двери моей госпожи.
Фараон снял корону и парик. Его бритая голова была гладкой и белой, как страусиное яйцо. Вид ее поразил даже меня, и я подумал: а как бы госпожа моя восприняла такое зрелище? Я сомневаюсь, что это прибавило бы любовного жара или улучшило ее мнение о царе. Царь был поражен моим приходом не меньше, чем я его видом. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга. Потом я упал на колени и приветствовал его.
— В чем дело, раб Таита? Я посылал не за тобой.
— Милостивый фараон! От имени госпожи своей Лостры пришел молить тебя о понимании и снисхождении. — Я начал ужасающее описание здоровья моей госпожи Лостры, украсив его темными медицинскими терминами и объяснениями, которые должны были ослабить царский аппетит. Атон стоял рядом со мной и горячо кивал, подтверждая все, что я говорил.
Я уверен, будь жених помоложе и поретивее, ему не терпелось бы заняться делом, ради которого он женился, и мои слова не подействовали. Но Мамос был старым быком. Трудно даже сосчитать всех красивых женщин, которые за последние тридцать лет пользовались его услугами. Если поставить их в один ряд, они бы, наверное, окружили стовратные Фивы, и не один раз.
— Ваше величество, — Атон наконец прервал мои объяснения. — С вашего позволения я приведу другую спутницу на ночь. Может быть, мне привести маленькую хурритку с ее необычайной властью над…
— Нет, нет, — остановил его царь. — У меня будет достаточно времени на эти радости, когда дитя оправится от своей болезни. Оставь нас, постельничий. Мне нужно обсудить кое-что с лекарем. Я хотел сказать, с этим рабом.
Как только мы остались наедине, царь поднял свою одежду и показал живот.
— Как ты думаешь, лекарь, чем это вызвано? — Я осмотрел сыпь, украсившую его объемистое брюхо, и обнаружил, что оно поражено обыкновенным стригущим лишаем. Некоторые из царских женщин мылись не так часто, как того требует наш жаркий климат. Я давно заметил, что грязь и заразная чесотка ходят рука об руку. Царь скорее всего подхватил заразу от какой-нибудь из своих жен.
— Это опасно? Ты можешь это вылечить? — Страх делает нас всех простыми людьми. Он уже относился ко мне так же почтительно, как и любой другой пациент.
С его позволения я отправился в свою комнату и принес врачебный сундучок. Вернувшись, приказал ему лечь на роскошную кровать, украшенную золотой инкрустацией и слоновой костью, и стал втирать мазь в воспаленные красные кружочки на коже. Мазь эту я составил сам и заверил, что она вылечит лишай за три дня.
— В значительной степени именно ты, лекарь, виноват в том, что я женился на этом ребенке, твоей новой госпоже, — сказал фараон, пока я втирал мазь. — Твоя мазь может излечить сыпь, но сможет ли другое твое лекарство дать мне сына? — спросил он. — Времена сейчас смутные, и мне нужен наследник не позже чем через год. Династия в опасности.
Мы, врачи, всегда неохотно даем гарантии своим пациентам так же, как адвокаты и астрологи. Я задержался с ответом, и он сам подсказал мне его:
— Я уже немолод, Таита. Ты лекарь, и я могу сказать тебе это. Мой клинок повидал множество свирепых битв. Его острие совсем не то, что было раньше, и в последнее время он часто подводит меня именно тогда, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Нет ли у тебя в этом сундучке чего-нибудь такого, что укрепило бы увядающий стебель лилии?
— Фараон, я рад, что вы решились поговорить со мной об этом. Иногда пути богов столь таинственны… — мы оба сделали знак, защищающий от сглаза, прежде чем я продолжил, — и ваша первая ночь с моей девственной госпожой должна стать совершенной. Малейшая осечка, малейшее отклонение от нашей цели, малейшая неудача в попытке высоко поднять царский скипетр вашего мужества может сорвать наши усилия. У вас будет только одна возможность, и ваше первое воссоединение должно быть успешным. Если нам потребуется еще одна попытка, вам угрожает опасность родить еще одну девочку. — Я бы не сказал, что медицина подтверждает мои слова, тем не менее мы оба приняли очень серьезный вид, и фараон выглядел гораздо серьезнее, чем я.
Я поднял указательный палец.
— Если бы мы сделали попытку сегодня ночью, и… — Я замолчал, красноречиво согнув указательный палец, и покачал головой. — Нет, удача преградила нам дорогу, и теперь нам предоставляется другая возможность. Боги не оставят нас.
— Что же нам делать? — беспокойно спросил он. Я замолчал и довольно долго стоял на коленях у его кровати, погрузившись в размышления.
Мне было очень трудно скрыть чувство облегчения и удовлетворения, переполнявшие меня. В первый же день замужества госпожи я уже получил влияние на царя, и у меня появился прекрасный повод сохранять ее девственность еще некоторое время, может быть, даже достаточно долгое для того, чтобы приготовить к жестокому потрясению — первому детородному акту с мужчиной, которого она не любила и к которому испытывала физическое отвращение. Я сказал себе, что умелыми действиями я смогу продлить этот период.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103