По счастью, царица Лостра приказала мне как можно скорее высадиться на берег и отправиться за лошадьми, поэтому я смог избежать его гнева. У меня оставалось лишь несколько часов на сборы. Помощника себе я получил там, где никак не ожидал найти.
Мне никогда не нравился Гун, сорокопут, захваченный в Галлале. Теперь он командовал одной из ладей, но Тан сжег ее в Абнубе. Гуи стал кормчим без ладьи и, естественно, искал повода отличиться. Он нашел меня, как только слух о моем поручении распространился по флоту.
— Что ты знаешь о лошадях? Его вопрос застал меня врасплох.
— Ну, наверное, поменьше твоего? — насторожился я.
— Когда-то я был сайсом, — похвалился Гуи в своей обычной очаровательной манере.
— А это кто такой?
— Конюх, тот, кто заботится о лошадях. Я в изумлении уставился на него.
— А где ты видел лошадей до кровавого побоища при Абнубе?
— Когда я был еще младенцем, моих родителей убили, а меня захватило в плен племя варваров, которое кочевало по равнинам Востока в одном годе пути от реки Евфрат. Мои хозяева были всадниками, и еще ребенком я проводил весь день с этими животными. Кобылье молоко стало моей пищей, а ночью я спал под животами лошадей, так как рабов в шатры племени не пускали. Я сбежал из рабства верхом на любимом жеребце. Он унес меня далеко от моих бывших хозяев, но умер задолго до того, как мы достигли Евфрата.
Так Гуи оказался со мной, когда ладья высадила на берег меня и отряд моих помощников. Их набралось всего шестнадцать человек. Люди с большой неохотой пошли за лошадьми, и все они оказались отбросами войска. Тан позаботился о том, чтобы никто из лучших воинов не отправился со мной. Он не мог отменить приказ правительницы Египта, но сделал все возможное, чтобы затруднить его выполнение.
По предложению Гуи я снабдил своих людей легкими веревками и сумками с молотым зерном. Все они, за исключением Гуи и меня, были напуганы до смерти одной только мыслью о том, что им придется подойти к лошади. Когда я проснулся следующим утром, никого из этих храбрецов с нами не было и никто из них больше не попадался мне на глаза.
— Нам придется вернуться, — отчаивался я. — Одни мы ничего не сделаем. Вельможа Тан будет доволен. Он знал, что нас ожидает.
— Ты не один, — весело напомнил мне Гуи, — я с тобой.
С этих пор я стал теплее относиться к молодому хвастуну. Мы разделили между собой веревки и сумки с молотым зерном и пошли вперед.
К тому времени следам лошадей было уже целых три дня, но они держались табуном и проложили тропу, по которой следовать за ними не представляло труда. Гуи заверил меня, что стадный инстинкт у лошадей очень силен, а у берега они найдут сочные пастбища и далеко не уйдут. Он был уверен, что они не отправятся в пустыню, чего я так боялся.
— Зачем им туда идти? Там нет ни воды, ни пищи. В конце концов Гуи оказался прав.
С приближением гиксосов крестьяне бросали свои дома и поля и отправлялись искать убежища за городскими стенами. На заброшенных зеленых полях росла пшеница. Мы обнаружили стадо лошадей еще до рассвета второго дня. Они рассеялись по широкому полю и мирно паслись. Даже после смерти жеребца у меня на руках вид этих таинственных существ тревожил меня.
— Поймать несколько лошадей будет, наверное, трудно и опасно, — сообщил я Гуи, как бы спрашивая у него совета или подтверждения моим мыслям. Тогда мне и в голову не пришло, что можно поймать все триста лошадей. Я бы удовлетворился и двадцатью, а пятьдесят привели бы меня в восторг.
Я представил себе, что нам придется гоняться за каждой из них в отдельности и связывать их веревками, которые мы прихватили с собой.
— А говорят, ты очень умный раб, — с усмешкой заявил Гуи, так и раздуваясь от чувства собственного превосходства в этой области. — И явно зря говорят.
Он показал мне, как связать из веревки уздечку. Мы сделали целую дюжину, прежде чем он удовлетворился. Затем, вооружившись уздечками и сумками с молотым зерном, вдвоем пошли к пасущемуся стаду. По совету Гуи не стали приближаться к лошадям по прямой, а пошли по косой линии, как будто собирались пройти по краю пасущегося стада.
— Потише, — предупредил меня Гуи, когда лошади вскинули головы и стали глядеть на нас своими удивительными, по-детски искренними глазами, к которым я скоро привык.
— Сядем. — Мы опустились на корточки в пшенице и замерли. Сидели неподвижно, пока лошади не успокоились и не стали снова пастись. Потом мы снова пошли вперед, пока они опять не забеспокоились.
— Садись, — приказал Гуи и, когда мы присели на корточки, продолжил: — Им нравятся добрые нежные голоса Когда я был ребенком, я часто пел моим лошадям, чтобы успокоить их. Вот, послушай! — Он запел на каком-то незнакомом языке, и я предположил, что это был варварский язык племени, захватившего его в детстве.
Музыки в голосе Гуи было не больше, чем в карканье ворон, ссорящихся над трупом дохлого пса. Ближние лошади с любопытством уставились на нас. Я положил руку на пальцы Гуи, чтобы утихомирить его. Мне показалось, что стаду песня понравилась не больше, чем мне.
— Дай-ка я попробую, — прошептал я и запел колыбельную, которую сочинил для маленького царевича:
Спи, мой Мем, мой царь рассвета,
Спи, малыш, и с песней этой
Сказки пусть тебе приснятся;
Отдыхай, чтоб сил набраться,
Чтобы меч рука держала
И стрелу легко пускала.
Кобыла, стоявшая ближе всех, сделала ко мне несколько шагов, потом остановилась и издала знакомый прерывистый звук. Она с любопытством глядела на меня, а я продолжал нежно и соблазнительно петь. За ней шел по пятам жеребенок, прелестное рыжее создание с милой головкой и острыми ушками.
Мне всегда было свойственно особое чутье и понимание птиц и животных. Уже тогда я начал различать признаки породы у лошадей. Я быстро учился и инстинктивно постигал, как лучше обращаться с ними. Мне уже не нужно было во всем полагаться на Гуи.
Все с той же нежной песней я набрал горсть молотого зерна и протянул кобыле. Я сразу увидел, что ее кормили с рук, поэтому она поняла меня. Шумно фыркнула и сделала еще несколько шагов в мою сторону. Я до сих пор помню, что у меня сердце чуть не остановилось от восторга, когда лошадь сделала последний шаг, опустила свою морду к моей руке и попробовала муку. Поела и испачкала нос и усы, а я смеялся от радости и восторга. Она не пыталась отойти от меня, когда я обнял ее за шею и прижался щекой к морде, вдохнув странный, теплый запах кожи.
— Уздечку, — тихо напомнил мне Гуи, и я легко набросил уздечку на ее голову, как он мне показывал.
— Она — твоя.
— А я — ее, — не подумав, ответил я и был прав. Мы взяли в плен друг друга.
Все стадо смотрело на нас. Как только уздечка оказалась на кобыле, лошади успокоились и доверчиво позволили Гуи и мне свободно ходить среди них. Они подходили, ели с рук и разрешали гладить себя по шее, трепать по плечу и осматривать копыта.
Тогда мне это показалось чудом, но, немного поразмыслив, я осознал, что для них это было вполне естественно. С самого рождения лошади привыкли к тому, что за ними ухаживают, их ласкают и запрягают в колесницы. Они постоянно жили рядом с человеком. Настоящее чудо произошло позже, когда я понял, что лошади знают любовь и могут отвечать на нее с не меньшей страстью. Гуи выбрал себе кобылу и надел на нее уздечку, одновременно показывая мне свою ловкость и опытность в вопросах коневодства. Я был в таком восторженном настроении, что даже его хвастовство не раздражало меня.
— Ну ладно, — сказал он наконец. — Теперь покатаемся верхом.
И, к моему изумлению, оперся обеими руками о спину кобылы и, перекинув через ее хребет ногу, уселся на нее верхом. Я уставился на него, не веря своим глазам, и ждал, что лошадь вот-вот встанет на дыбы и сбросит Гуи на землю или по крайней мере схватит его за голую ногу крепкими зубами и стащит с этого насеста. Однако она не сделала ничего подобного. Тихо и послушно стояла под ним.
— Но, милая, — крикнул он и ударил кобылу пятками по бокам. Та послушно пошла вперед, когда наездник стал подгонять ее, перешла на рысь, а потом и на галоп. Я не понимал, как ему удается без всяких усилий управлять ей. Лошадь со всадником сделала несколько поворотов, описала изящную кривую по полю и вернулась ко мне.
— Ну что, Таита, не хочешь попробовать галопом? Он не ожидал от меня такой прыти, но именно это помогло мне преодолеть страх. Я не мог себе позволить, чтобы какой-то мерзкий хвастунишка насмехался надо мной.
Моя первая попытка забраться на лошадь окончилась неудачей, но кобыла стойко стояла на месте, а Гуи смеялся.
— Ей еще многому придется тебя научить! Придется назвать ее Терпение.
Я не понимал, что в этом смешного, но имя пристало к лошади, и с этого момента кобылу стали звать Терпение.
— Подтянись повыше, прежде чем поднимать ногу, и будь осторожен, не прищеми яйца, — посоветовал мне Гуи и вдруг загоготал. — Извини, я забыл, что тебе это ни к чему. Но думаю, ты был бы не прочь их иметь.
Все мои теплые чувства к нему мгновенно улетучились. Я взобрался на спину кобылы и, обхватив ее шею, с испугом прижался к ней. Упади я — наверняка сломаю ногу или разобью голову!
— Сядь прямо, — начал учить меня Гуи, и Терпение помогала мне своим добрым и всепрощающим нравом.
Я с удивлением заметил, что думаю об этих существах как о людях, а в последующие дни, по пути в Фивы, обнаружил, что они действительно бывают глупыми или умными, подозрительными или доверчивыми, скучными или шаловливыми, дружелюбными или злобными, храбрыми или трусливыми, нервными или флегматичными, терпеливыми или не очень. Их поведение можно было предсказать, но иногда они вели себя совершенно непредсказуемо: короче, по своему нраву они были настолько близки человеку, как только может быть близко существо о четырех ногах. Чем больше я узнавал о них, тем больше хотел узнать. Чем больше я работал с ними, тем больше любил их.
Я ехал верхом на Терпении, а ее жеребенок бежал следом. Табун послушно шел за нами — все триста шестнадцать лошадей. Гуи скакал сзади и подгонял отстающих. С каждой милей я чувствовал себя все более уверенным и опытным всадником, и связь между мной и Терпением становилась все крепче и крепче. Кобыла как будто стала продолжением моего тела. Однако продолжение это было стремительнее и сильнее моих собственных слабых конечностей. Я чувствовал себя настолько естественно на ее крепкой спине, что позже никак не мог избавиться от изумления, когда видел, как мало людей готово последовать моему примеру.
Наверное, ужас проник в души египтян во время побоища на равнине Абнуба. А кроме того, отношение к лошадям Тана, вельможи Харраба, не могло не передаться его войскам. Как бы то ни было, я не мог найти египтянина, который согласился бы сесть верхом на лошадь, если не считать Гуи и спустя много лет царевича Мемнона. Египтяне, разумеется, под моим руководством научились ухаживать за лошадьми и разводить их. Они стали ловкими и смелыми колесничими, но я ни разу не видел среди них человека верхом на лошади, если не считать меня, Гуи и царевича. Даже когда колесницы моего изобретения с легкими колесами на спицах стали сметать все на своем пути и Египет овладел этим творением рук человека, Тан так и не последовал моему примеру, и я ни разу не слышал от него доброго слова по отношению к этим храбрым и трудолюбивым животным, которые мчали его в бой.
Даже спустя много лет, когда лошади стали обычными в нашем царстве, почему-то считалось неприличным и даже скверным садиться на них верхом. Когда наша троица скакала по дороге, простой люд часто трижды сплевывал на землю через плечо и делал знак, защищающий от сглаза, за нашей спиной.
ОДНАКО все это ждало нас в будущем, пока же я вел свой табун по западному берегу реки к Фивам, куда мы и прибыли, к радости моей госпожи и к недовольству командующего египетскими войсками.
— Держи своих проклятых зверей подальше от моих глаз, — заявил мне Тан. Он все еще не простил то, что я обратился к своей госпоже через его голову. По справедливости говоря, у него были причины злиться. Существованию государства и всего народа угрожала опасность. В истории нашей страны еще не было такого случая, когда нашей цивилизации грозила бы гибель от рук варваров.
Асют уже пал, как и весь восточный берег реки до Дендеры. Царя Салита не испугало поражение на реке, нанесенное ему Таном. Его колесницы пронеслись по Египту и окружили Фивы, расположившись под стенами.
Город мог бы выдержать десятилетнюю осаду, если бы среди врагов не было вельможи Интефа. Еще будучи великим визирем Верхнего царства, он тайно приказал соорудить подземный ход под городскими стенами. Даже я, человек, который знал почти все тайны, не подозревал о нем. Вельможа Интеф убил строителей подземного хода и теперь один знал о его существовании. Я не имею ни малейшего представления, зачем ему вообще понадобилось строить подземный ход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103