— Он опустил цепь на мои плечи, и тяжесть золота наполнила меня радостью. Награда эта — знак высочайшей благосклонности фараона, обычно ею награждали военачальников, послов или высокопоставленных чиновников, таких, как вельможа Интеф. Сомневаюсь, чтобы за всю историю Египта эта золотая цепь когда-либо возлагалась на шею низкого раба.
Однако это не было единственной наградой, которой суждено было свалиться на меня, так как госпожа моя не могла позволить, чтобы кто-то превзошел ее. Тем вечером, когда я прислуживал ей во время купания, она вдруг отпустила рабов и сказала мне, встав передо мной совершенно обнаженной:
— Ты можешь помочь мне одеться, Таита. — Она позволяла воспользоваться этой привилегией только в минуты особого ко мне расположения. Знала, как я наслаждался теми мгновениями, когда мы оставались с ней наедине в столь интимной обстановке.
Ее прелести скрывали только блестящие локоны черных волос. Казалось, что дни, проведенные с Таном, наполнили все существо этой юной женщины новой красотой. Она сияла. Как лампа, помещенная в кувшин из алебастра, светится через его прозрачные стены, так же лучилась госпожа Лостра.
— Мне даже не снилось, что тело мое, этот жалкий сосуд, может вмещать столько радости, — с этими словами она оглядела себя и погладила по бедрам, словно приглашая меня сделать то же самое. — Все, что ты обещал мне, сбылось, пока я была с Таном. Фараон наградил тебя «Золотом похвалы», и мне тоже следует показать, как я ценю тебя. Я хочу, чтобы и ты разделил мое счастье.
— Служить тебе — единственная желанная награда.
— Помоги мне одеться, — приказала она и подняла руки над головой. Груди изменили свою форму. В течение всего этого года я наблюдал, как они росли и из маленьких незрелых фиников превратились в округлые гранаты цвета густых сливок, более прекрасные, чем драгоценные камни или мраморные статуэтки. Я поднял над ней прозрачное ночное одеяние и медленно опустил его. Оно тихо соскользнуло на тело. Одежда закрыла, но не скрыла ее прелести так же, как утренняя дымка не может скрыть красоту вод Нила на рассвете.
— Я приказала устроить пир и разослала приглашения царским женам.
— Очень хорошо, госпожа. Я прослежу за этим.
— Нет, нет, Таита. Это будет пир в твою честь. Ты будешь сидеть рядом со мной, как гость.
Эта мысль потрясла меня не меньше, чем та дикая выходка, которую она позволила себе недавно.
— Так не подобает, госпожа. Ты нарушишь обычаи.
— Я жена фараона. Я устанавливаю обычаи. Во время пиршества я сделаю тебе подарок и преподнесу его на виду у всех.
— Ты мне скажешь, что это за подарок? — с трепетом спросил я. Невозможно угадать, что придет ей в голову через минуту.
— Конечно, скажу, — таинственно улыбнулась она. — Это секрет, вот что это.
ХОТЯ Я и был почетным гостем, но не мог себе позволить оставить приготовление пиршества на поваров и смешливых рабынь. В конце концов от этого зависела репутация моей госпожи как хозяйки. Еще до рассвета я отправился на рынок, чтобы купить самые свежие дары полей и реки. Я пообещал Атону, что его тоже пригласят на этот пир, и он открыл для меня царские винные погреба и позволил выбрать вина. Я нанял лучших музыкантов и акробатов города и отрепетировал с ними представление. Послал рабов собирать гиацинты, лилии и лотосы по берегам реки, чтобы добавить букеты к цветам, уже украшавшим наш сад. Плетельщики сплели небольшие ковчеги из трав, куда я положил лампы из цветного стекла и пустил их плавать в прудах нашего сада. Для каждого гостя приготовил кожаные подушки и гирлянды цветов, кувшины с благовонными маслами, которыми они должны были охлаждать себя душной ночью, отгоняя запахом благовоний москитов.
С наступлением темноты стали прибывать царские жены в аляповатых роскошных нарядах. Отдельные даже побрили свои головы, чтобы заменить естественные волосы сложными париками из волос бедных женщин, которым приходится продавать их, чтобы прокормить детей. Я терпеть не мог этой моды и дал себе слово сделать все возможное, чтобы помешать моей госпоже следовать ей и предотвратить подобную глупость с ее стороны. Роскошные локоны Лостры всегда доставляли мне наслаждение. Однако, когда речь идет о моде, даже самой разумной женщине нельзя доверять.
Когда я, по настоянию своей госпожи, уселся на подушки рядом с ней вместо того, чтобы занять свое обычное место за ее спиной, многие гости, как я заметил, были ошеломлены таким нарушением приличий и стали шептаться друг с другом, загородившись веерами. Я чувствовал себя так же неудобно, как и они и, пытаясь скрыть свое смущение, дал рабам знак, чтобы чаши гостей наполнились вином, музыканты заиграли, а танцоры начинали пляски.
Вино было крепким, музыка возбуждающей, а танцоры все были мужчины. Они открыто демонстрировали свой пол, так как я приказал танцевать без одежды. Дамы были так очарованы их танцем, что скоро забыли о недавнем скандале и отдали должное вину. Я не сомневался, что многие из танцоров не оставят гарем до рассвета. У царских жен неутолимые аппетиты, и кое-кого из них царь не посещает годами.
И вот среди всеобщего веселья моя госпожа поднялась и призвала гостей к тишине. Потом стала хвалить меня перед ними в столь невероятных выражениях, что даже я покраснел. Она рассказывала забавные и трогательные эпизоды из нашей совместной жизни. Вино смягчило отношение женщин ко мне, и они смеялись и хлопали в ладоши. Некоторые даже всплакнули от избытка чувств и выпитого вина.
Наконец моя госпожа приказала мне встать перед ней на колени, и, когда я сделал это, гости зашептались. Я решил надеть простую юбку тончайшего полотна, а рабы наилучшим образом убрали мои волосы. Если не считать «Золота похвалы», украшений на мне не было. Простота моей одежды поражала в окружении столь роскошных нарядов. Постоянные купания и физические упражнения позволили мне сохранить сильное и стройное тело, в свое время так привлекшее Интефа. А в те годы я был в расцвете своих сил.
Я услышал, как одна из старших жен прошептала своей соседке.
— Как жаль, что он потерял свои украшения. Он был бы такой занятной игрушкой.
В тот вечер я мог простить слова, которые в других обстоятельствах причинили бы мне острую боль.
Госпожа моя, казалось, была очень довольна собой Ей удалось скрыть от меня, в чем состоял ее подарок. Обычно у нее не получалось перехитрить меня. Теперь же она посмотрела на меня сверху вниз и заговорила медленно и ясно, и голос зазвенел от беспредельной радости:
— Раб Таита, все эти годы ты был моим щитом, моим учителем и покровителем. Ты научил меня читать и писать. Ты открыл мне тайны звезд и высоких искусств. Ты научил меня петь и плясать. Ты научил меня находить радость и удовольствие во многих вещах. Я благодарна тебе.
Царские жены снова начали беспокойно шептаться. Они еще ни разу не слышали, чтобы раба так безудержно восхваляли.
— В день Самума ты оказал мне услугу, за которую я должна тебя вознаградить. Фараон возложил на тебя «Золото похвалы». Я приготовила тебе свой подарок.
Она вынула из складок одежды свиток папируса, скрепленный цветным жгутом.
— Ты стоишь передо мной на коленях, как раб, встань же и будь свободным. — Она протянула мне папирус. — Вот твоя вольная, приготовленная писцами двора. С этого дня ты свободный человек.
Я поднял голову первый раз за все это время и уставился на нее, не веря своим ушам. Она сунула свиток папируса мне в руки и с любовью улыбнулась мне.
— Ты не ожидал этого, правда? Ты так удивлен, что у тебя нет слов. Скажи мне что-нибудь, Таита. Скажи мне, как ты благодарен мне.
Каждое ее слово отравленной стрелой вонзалось в мое сердце. Язык мой тяжелым камнем лежал во рту, и я старался представить себе жизнь без нее. Став свободным человеком, мне придется навсегда покинуть Лостру. Я больше никогда не буду готовить ей пищу, прислуживать во время купания. Не буду стелить ей постель, когда она соберется спать, и будить на рассвете, не смогу быть рядом с ней, когда она открывает свои прекрасные темно-зеленые глаза навстречу каждому новому дню. Я больше не буду петь ей, держать чашу и помогать одеваться, я никогда больше не смогу наслаждаться видом ее прелестей.
Пораженный, я безнадежно смотрел на нее, как человек, чья жизнь подошла к концу.
— Будь же счастлив, Таита, — приказала она. — Будь же счастлив новой свободе, дарованной тебе мною.
— Я никогда больше не буду счастлив! — вырвалось у меня. — Ты выбрасываешь меня на улицу. Как могу я быть счастливым теперь?
Улыбка ее погасла, и она в смятении глядела на меня.
— Я предлагаю тебе самый драгоценный подарок, который могу тебе дать. Я предлагаю тебе свободу.
Я покачал головой.
— Ты обрушиваешь на меня самое суровое наказание. Ты прогоняешь меня. Я никогда больше не узнаю счастья.
— Это не наказание, Таита, я хотела вознаградить тебя. Пожалуйста, пойми меня!
— Единственная награда, которой я бы желал, — это оставаться рядом с тобой всю жизнь. — Я почувствовал, как глаза мои наполняются слезами, и постарался не расплакаться. — Пожалуйста, госпожа моя, не прогоняй меня, если я хоть немного дорог тебе!
— Не плачь, — приказала она. — Если ты будешь плакать, я тоже расплачусь перед всеми гостями. — Я искренне верил, что до этого момента она не задумывалась о последствиях своей неразумной щедрости, так поспешно выдуманной ею. Слезы потекли у меня из глаз и заструились по щекам.
— Прекрати! Я не хотела этого. — Ее слезы потекли вслед за моими. — Я только хотела оказать тебе честь подобно нашему царю.
Я протянул ей свиток.
— Пожалуйста, разреши мне разорвать эту глупость на мелкие кусочки. Возьми меня обратно к себе в услужение! Позволь мне занять подобающее место за твоей спиной!
— Прекрати же, Таита! Ты разбиваешь мое сердце. — Она громко всхлипнула, но я был безжалостен.
— Единственный дар, который я хочу получить от тебя, это возможность и право служить тебе до конца моей жизни. Умоляю, госпожа, отмени эту вольную. Позволь мне порвать ее.
Она отчаянно закивала, захныкав, как в детстве, когда падала и разбивала коленку. Я разорвал свиток папируса пополам. Не удовлетворившись этим, поднес обрывки к пламени лампы и подождал, пока они превратились в черные кусочки золы.
— Обещай мне, что не попытаешься прогнать меня! Поклянись, что никогда больше не заставишь меня быть свободным.
Она кивнула мне сквозь слезы, но этого мне было мало.
— Скажи это, — настаивал я, — скажи это вслух, чтобы все услышали тебя.
— Я обещаю держать тебя своим рабом и никогда не продавать тебя и не давать тебе вольную, — хрипло прошептала она сквозь слезы, потом хитренькая искорка сверкнула в ее горестных темно-зеленых глазах, — если, конечно, ты не разозлишь меня чрезмерно, потому что тогда я немедленно призову писцов и напишу вольную. — Она протянула мне руку и подняла с колен. — Вставай, глупец, и займись делом. Клянусь, моя чаша пуста.
Я занял положенное место за ее спиной и наполнил чашу. Подвыпившие гости решили, что мы хотели развлечь их и устроили представление. Они хлопали в ладоши, свистели и швыряли в нас цветочные лепестки в знак одобрения. Я видел, как все с облегчением вздохнули, когда поняли, что приличия не нарушены и раб остался рабом.
Моя госпожа поднесла чашу к губам, но перед тем, как отпить немного, улыбнулась мне. Хотя глаза ее все еще были влажны от слез, улыбка ободрила меня и вернула мне счастье. Я долгие годы не чувствовал такой близости с ней, как в тот вечер.
УТРОМ следующего дня мы увидели, что вода в реке начала подниматься и наступило ежегодное половодье. Мы и не подозревали об этом, пока не раздались веселые крики сторожей с пристаней вокруг города. С тяжелой от вина головой я оставил постель и побежал к реке. Вдоль обоих берегов уже собрались жители города. Все приветствовали половодье молитвами, пели и размахивали пальмовыми ветвями. Низкая вода в Ниле ярко-зеленого цвета, как налет на слитках меди. Половодье уносит зелень прочь, и вода становится грязного серого цвета. За ночь она поднялась на половину высоты свай порта и очень скоро подступит к земляным дамбам набережной. Тогда она найдет дорогу в устья оросительных каналов, дно которых многие месяцы оставалось сухим и потрескалось от жары. По ним бурными потоками вода хлынет на поля и затопит хижины крестьян, смывая межи.
Наблюдение за полями и восстановление границ между ними после половодья было возложено на стража вод. Когда-то вельможа Интеф увеличил свое состояние, благоприятствуя запросам богатых и щедрых, когда приходил черед устанавливать межевые камни.
Вверху по течению реки раздавался отдаленный рокот порогов. Поднимающаяся вода закрыла естественные гранитные преграды и теперь неслась по ущелью, вздымая к небу тучи брызг. Серебряный столб водяной пыли вознесся так высоко, что был виден в любом месте нома Асуана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Однако это не было единственной наградой, которой суждено было свалиться на меня, так как госпожа моя не могла позволить, чтобы кто-то превзошел ее. Тем вечером, когда я прислуживал ей во время купания, она вдруг отпустила рабов и сказала мне, встав передо мной совершенно обнаженной:
— Ты можешь помочь мне одеться, Таита. — Она позволяла воспользоваться этой привилегией только в минуты особого ко мне расположения. Знала, как я наслаждался теми мгновениями, когда мы оставались с ней наедине в столь интимной обстановке.
Ее прелести скрывали только блестящие локоны черных волос. Казалось, что дни, проведенные с Таном, наполнили все существо этой юной женщины новой красотой. Она сияла. Как лампа, помещенная в кувшин из алебастра, светится через его прозрачные стены, так же лучилась госпожа Лостра.
— Мне даже не снилось, что тело мое, этот жалкий сосуд, может вмещать столько радости, — с этими словами она оглядела себя и погладила по бедрам, словно приглашая меня сделать то же самое. — Все, что ты обещал мне, сбылось, пока я была с Таном. Фараон наградил тебя «Золотом похвалы», и мне тоже следует показать, как я ценю тебя. Я хочу, чтобы и ты разделил мое счастье.
— Служить тебе — единственная желанная награда.
— Помоги мне одеться, — приказала она и подняла руки над головой. Груди изменили свою форму. В течение всего этого года я наблюдал, как они росли и из маленьких незрелых фиников превратились в округлые гранаты цвета густых сливок, более прекрасные, чем драгоценные камни или мраморные статуэтки. Я поднял над ней прозрачное ночное одеяние и медленно опустил его. Оно тихо соскользнуло на тело. Одежда закрыла, но не скрыла ее прелести так же, как утренняя дымка не может скрыть красоту вод Нила на рассвете.
— Я приказала устроить пир и разослала приглашения царским женам.
— Очень хорошо, госпожа. Я прослежу за этим.
— Нет, нет, Таита. Это будет пир в твою честь. Ты будешь сидеть рядом со мной, как гость.
Эта мысль потрясла меня не меньше, чем та дикая выходка, которую она позволила себе недавно.
— Так не подобает, госпожа. Ты нарушишь обычаи.
— Я жена фараона. Я устанавливаю обычаи. Во время пиршества я сделаю тебе подарок и преподнесу его на виду у всех.
— Ты мне скажешь, что это за подарок? — с трепетом спросил я. Невозможно угадать, что придет ей в голову через минуту.
— Конечно, скажу, — таинственно улыбнулась она. — Это секрет, вот что это.
ХОТЯ Я и был почетным гостем, но не мог себе позволить оставить приготовление пиршества на поваров и смешливых рабынь. В конце концов от этого зависела репутация моей госпожи как хозяйки. Еще до рассвета я отправился на рынок, чтобы купить самые свежие дары полей и реки. Я пообещал Атону, что его тоже пригласят на этот пир, и он открыл для меня царские винные погреба и позволил выбрать вина. Я нанял лучших музыкантов и акробатов города и отрепетировал с ними представление. Послал рабов собирать гиацинты, лилии и лотосы по берегам реки, чтобы добавить букеты к цветам, уже украшавшим наш сад. Плетельщики сплели небольшие ковчеги из трав, куда я положил лампы из цветного стекла и пустил их плавать в прудах нашего сада. Для каждого гостя приготовил кожаные подушки и гирлянды цветов, кувшины с благовонными маслами, которыми они должны были охлаждать себя душной ночью, отгоняя запахом благовоний москитов.
С наступлением темноты стали прибывать царские жены в аляповатых роскошных нарядах. Отдельные даже побрили свои головы, чтобы заменить естественные волосы сложными париками из волос бедных женщин, которым приходится продавать их, чтобы прокормить детей. Я терпеть не мог этой моды и дал себе слово сделать все возможное, чтобы помешать моей госпоже следовать ей и предотвратить подобную глупость с ее стороны. Роскошные локоны Лостры всегда доставляли мне наслаждение. Однако, когда речь идет о моде, даже самой разумной женщине нельзя доверять.
Когда я, по настоянию своей госпожи, уселся на подушки рядом с ней вместо того, чтобы занять свое обычное место за ее спиной, многие гости, как я заметил, были ошеломлены таким нарушением приличий и стали шептаться друг с другом, загородившись веерами. Я чувствовал себя так же неудобно, как и они и, пытаясь скрыть свое смущение, дал рабам знак, чтобы чаши гостей наполнились вином, музыканты заиграли, а танцоры начинали пляски.
Вино было крепким, музыка возбуждающей, а танцоры все были мужчины. Они открыто демонстрировали свой пол, так как я приказал танцевать без одежды. Дамы были так очарованы их танцем, что скоро забыли о недавнем скандале и отдали должное вину. Я не сомневался, что многие из танцоров не оставят гарем до рассвета. У царских жен неутолимые аппетиты, и кое-кого из них царь не посещает годами.
И вот среди всеобщего веселья моя госпожа поднялась и призвала гостей к тишине. Потом стала хвалить меня перед ними в столь невероятных выражениях, что даже я покраснел. Она рассказывала забавные и трогательные эпизоды из нашей совместной жизни. Вино смягчило отношение женщин ко мне, и они смеялись и хлопали в ладоши. Некоторые даже всплакнули от избытка чувств и выпитого вина.
Наконец моя госпожа приказала мне встать перед ней на колени, и, когда я сделал это, гости зашептались. Я решил надеть простую юбку тончайшего полотна, а рабы наилучшим образом убрали мои волосы. Если не считать «Золота похвалы», украшений на мне не было. Простота моей одежды поражала в окружении столь роскошных нарядов. Постоянные купания и физические упражнения позволили мне сохранить сильное и стройное тело, в свое время так привлекшее Интефа. А в те годы я был в расцвете своих сил.
Я услышал, как одна из старших жен прошептала своей соседке.
— Как жаль, что он потерял свои украшения. Он был бы такой занятной игрушкой.
В тот вечер я мог простить слова, которые в других обстоятельствах причинили бы мне острую боль.
Госпожа моя, казалось, была очень довольна собой Ей удалось скрыть от меня, в чем состоял ее подарок. Обычно у нее не получалось перехитрить меня. Теперь же она посмотрела на меня сверху вниз и заговорила медленно и ясно, и голос зазвенел от беспредельной радости:
— Раб Таита, все эти годы ты был моим щитом, моим учителем и покровителем. Ты научил меня читать и писать. Ты открыл мне тайны звезд и высоких искусств. Ты научил меня петь и плясать. Ты научил меня находить радость и удовольствие во многих вещах. Я благодарна тебе.
Царские жены снова начали беспокойно шептаться. Они еще ни разу не слышали, чтобы раба так безудержно восхваляли.
— В день Самума ты оказал мне услугу, за которую я должна тебя вознаградить. Фараон возложил на тебя «Золото похвалы». Я приготовила тебе свой подарок.
Она вынула из складок одежды свиток папируса, скрепленный цветным жгутом.
— Ты стоишь передо мной на коленях, как раб, встань же и будь свободным. — Она протянула мне папирус. — Вот твоя вольная, приготовленная писцами двора. С этого дня ты свободный человек.
Я поднял голову первый раз за все это время и уставился на нее, не веря своим ушам. Она сунула свиток папируса мне в руки и с любовью улыбнулась мне.
— Ты не ожидал этого, правда? Ты так удивлен, что у тебя нет слов. Скажи мне что-нибудь, Таита. Скажи мне, как ты благодарен мне.
Каждое ее слово отравленной стрелой вонзалось в мое сердце. Язык мой тяжелым камнем лежал во рту, и я старался представить себе жизнь без нее. Став свободным человеком, мне придется навсегда покинуть Лостру. Я больше никогда не буду готовить ей пищу, прислуживать во время купания. Не буду стелить ей постель, когда она соберется спать, и будить на рассвете, не смогу быть рядом с ней, когда она открывает свои прекрасные темно-зеленые глаза навстречу каждому новому дню. Я больше не буду петь ей, держать чашу и помогать одеваться, я никогда больше не смогу наслаждаться видом ее прелестей.
Пораженный, я безнадежно смотрел на нее, как человек, чья жизнь подошла к концу.
— Будь же счастлив, Таита, — приказала она. — Будь же счастлив новой свободе, дарованной тебе мною.
— Я никогда больше не буду счастлив! — вырвалось у меня. — Ты выбрасываешь меня на улицу. Как могу я быть счастливым теперь?
Улыбка ее погасла, и она в смятении глядела на меня.
— Я предлагаю тебе самый драгоценный подарок, который могу тебе дать. Я предлагаю тебе свободу.
Я покачал головой.
— Ты обрушиваешь на меня самое суровое наказание. Ты прогоняешь меня. Я никогда больше не узнаю счастья.
— Это не наказание, Таита, я хотела вознаградить тебя. Пожалуйста, пойми меня!
— Единственная награда, которой я бы желал, — это оставаться рядом с тобой всю жизнь. — Я почувствовал, как глаза мои наполняются слезами, и постарался не расплакаться. — Пожалуйста, госпожа моя, не прогоняй меня, если я хоть немного дорог тебе!
— Не плачь, — приказала она. — Если ты будешь плакать, я тоже расплачусь перед всеми гостями. — Я искренне верил, что до этого момента она не задумывалась о последствиях своей неразумной щедрости, так поспешно выдуманной ею. Слезы потекли у меня из глаз и заструились по щекам.
— Прекрати! Я не хотела этого. — Ее слезы потекли вслед за моими. — Я только хотела оказать тебе честь подобно нашему царю.
Я протянул ей свиток.
— Пожалуйста, разреши мне разорвать эту глупость на мелкие кусочки. Возьми меня обратно к себе в услужение! Позволь мне занять подобающее место за твоей спиной!
— Прекрати же, Таита! Ты разбиваешь мое сердце. — Она громко всхлипнула, но я был безжалостен.
— Единственный дар, который я хочу получить от тебя, это возможность и право служить тебе до конца моей жизни. Умоляю, госпожа, отмени эту вольную. Позволь мне порвать ее.
Она отчаянно закивала, захныкав, как в детстве, когда падала и разбивала коленку. Я разорвал свиток папируса пополам. Не удовлетворившись этим, поднес обрывки к пламени лампы и подождал, пока они превратились в черные кусочки золы.
— Обещай мне, что не попытаешься прогнать меня! Поклянись, что никогда больше не заставишь меня быть свободным.
Она кивнула мне сквозь слезы, но этого мне было мало.
— Скажи это, — настаивал я, — скажи это вслух, чтобы все услышали тебя.
— Я обещаю держать тебя своим рабом и никогда не продавать тебя и не давать тебе вольную, — хрипло прошептала она сквозь слезы, потом хитренькая искорка сверкнула в ее горестных темно-зеленых глазах, — если, конечно, ты не разозлишь меня чрезмерно, потому что тогда я немедленно призову писцов и напишу вольную. — Она протянула мне руку и подняла с колен. — Вставай, глупец, и займись делом. Клянусь, моя чаша пуста.
Я занял положенное место за ее спиной и наполнил чашу. Подвыпившие гости решили, что мы хотели развлечь их и устроили представление. Они хлопали в ладоши, свистели и швыряли в нас цветочные лепестки в знак одобрения. Я видел, как все с облегчением вздохнули, когда поняли, что приличия не нарушены и раб остался рабом.
Моя госпожа поднесла чашу к губам, но перед тем, как отпить немного, улыбнулась мне. Хотя глаза ее все еще были влажны от слез, улыбка ободрила меня и вернула мне счастье. Я долгие годы не чувствовал такой близости с ней, как в тот вечер.
УТРОМ следующего дня мы увидели, что вода в реке начала подниматься и наступило ежегодное половодье. Мы и не подозревали об этом, пока не раздались веселые крики сторожей с пристаней вокруг города. С тяжелой от вина головой я оставил постель и побежал к реке. Вдоль обоих берегов уже собрались жители города. Все приветствовали половодье молитвами, пели и размахивали пальмовыми ветвями. Низкая вода в Ниле ярко-зеленого цвета, как налет на слитках меди. Половодье уносит зелень прочь, и вода становится грязного серого цвета. За ночь она поднялась на половину высоты свай порта и очень скоро подступит к земляным дамбам набережной. Тогда она найдет дорогу в устья оросительных каналов, дно которых многие месяцы оставалось сухим и потрескалось от жары. По ним бурными потоками вода хлынет на поля и затопит хижины крестьян, смывая межи.
Наблюдение за полями и восстановление границ между ними после половодья было возложено на стража вод. Когда-то вельможа Интеф увеличил свое состояние, благоприятствуя запросам богатых и щедрых, когда приходил черед устанавливать межевые камни.
Вверху по течению реки раздавался отдаленный рокот порогов. Поднимающаяся вода закрыла естественные гранитные преграды и теперь неслась по ущелью, вздымая к небу тучи брызг. Серебряный столб водяной пыли вознесся так высоко, что был виден в любом месте нома Асуана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103