Потом Мамос соскользнул на бок и повалился на меня, а я, расставив руки, поймал его. Под тяжестью тела я упал на колени и не видел, что колесница царя гиксосов укатила, но слышал, как его издевательский смех удалялся от нас по равнине.
Тан наклонился надо мной:
— Насколько тяжело он ранен?
«Убит», — чуть было не сказал я. Угол, под которым вошла стрела, и глубина проникновения в рану могли означать только такой конец, но я проглотил эти слова раньше, чем произнес их. Наши воины потеряют боевой дух, если узнают, что Величие Египта убит. Вместо этого я сказал:
— Он серьезно ранен, но если мы перенесем его на борт барки государства, может выздороветь.
— Принесите щит! — заорал Тан, и, когда щит принесли, мы осторожно переложили фараона на него. Крови попрежнему не было, но я знал, что грудная клетка наполняется ею, как кувшин вином. Быстро ощупал спину в поисках наконечника, но тот не вышел. Застрял глубоко в грудной клетке. Я отломал длинное древко и накрыл фараона полотняным платком.
— Таита, — прошептал он. — Увижу ли я снова своего сына?
— Да, Могущество Египта, я клянусь в этом.
— А моя династия будет жить?
— Как и предсказали лабиринты Амона-Ра.
— Десять сильных людей, ко мне! — крикнул Тан. Воины столпились вокруг самодельных носилок и подняли царя.
— Построиться черепахой! Синие, стройся вокруг меня! — Сомкнув щиты, синие окружили нас. Тан подбежал к флагу Синего Крокодила, который все еще развевался над нами, и сорвал его с древка. Обернул флаг вокруг себя и завязал узлом на животе.
— Если гиксосы хотят заполучить эту тряпку, пусть попробуют ее у меня забрать! — крикнул он, и воины воплями приветствовали эту глупую браваду.
— Все назад, к ладьям, скорым шагом!
Как только мы оставили укрытие среди скал, колесницы понеслись на нас.
— Забудьте о людях! — Тан наконец нашел ключ. — Бейте зверей! — Когда первая колесница понеслась на нас, он выпустил стрелу из лука Ланаты. Лучники стреляли вместе с ним, следуя его примеру.
Половина стрел летела мимо, так как мы бежали по неровной земле, и лучники запыхались. Другие ударились в корпус передней колесницы. Их древки сломались или воткнулись в дерево. Остальные стрелы отлетели от бронзовых пластин, покрывавших грудь животных.
Только одна попала в цель. Она пропела, выпущенная из огромного лука Ланаты, и ударила в лоб правой лошади. Та рухнула, как груда камней, запуталась в упряжке, повалила вместе с собой другую лошадь и забилась на земле, подняв облако пыли. Наездников выбросило на землю, и повозка перевернулась. Другие колесницы отвернули, чтобы не столкнуться с ней. В наших рядах раздался торжествующий вопль, и мы ускорили шаг. Это была наша первая удача в тот ужасный день, и она подбодрила воинов маленького отряда синих и придала им мужество.
— Ко мне, синие! — заорал Тан и — как невероятно это ни покажется — начал петь, и воины вокруг него тоже стали выкрикивать строки боевого гимна отряда. Голоса охрипли и огрубели от напряжения боя, в воплях не чувствовалось ни мелодии, ни красоты, но от одного их звука сильнее билось сердце и кровь текла быстрее. Я вскинул голову и запел вместе с ними, и мой чистый, ясный голос разнесся вокруг.
— Да благословит тебя Гор, соловей ты наш, — засмеялся Тан, и мы побежали к реке. Колесницы кружили около нас, впервые опасаясь ответного удара. Они видели, что случилось с их товарищами. Потом три колесницы развернулись и углом понеслись прямо на нашу черепаху.
— Стреляйте по головам зверей! — закричал Тан и, выпустив стрелу первым, повалил еще одну лошадь. Колесница перевернулась и разлетелась на куски на каменистой почве, а две другие отвернули в сторону.
Когда наша черепаха проходила мимо разбитой повозки, несколько наших воинов подбежали к ней и убили запутавшихся в упряжи лошадей. Они уже ненавидели и боялись этих животных, и суеверный ужас нашел выход в мстительной жестокости. Возничих тоже убили, но с меньшей злостью.
Потеряв две колесницы, гиксосы больше не хотели нападать на наш маленький отряд, и мы быстро приближались к заболоченным полям и заполненному водой оросительному каналу, протянувшемуся вдоль берега реки. Кажется, в тот момент один я понимал, что колесницы врага не смогут последовать за нами в болото.
Хотя я и бежал в самой середине черепахи у носилок царя, в просветах видел завершающее действие битвы, развернувшейся вокруг нас.
Только наш отряд выходил с каким-то подобием порядка. Остальное египетское войско бежало по равнине бесформенной и перепуганной толпой. Большинство побросало оружие. Когда колесницы приближались к бегущим, те падали на колени и умоляюще вздымали к врагу руки. Гиксосы не щадили. Они даже не тратили стрел, а только разворачивались и разрубали жертвы на части вращающимися колесными ножами, или высовывались из колесниц и закалывали пиками, или разбивали черепа тяжелыми каменными дубинами. Затем тащили свою жертву на копье до тех пор, пока зазубрины наконечника не раздирали рану и изуродованный труп не валился на землю.
Я никогда еще не видел такого побоища, и мне не приходилось читать о чем-либо подобном в сказаниях о древних сражениях. Гиксосы убивали наших воинов тысячами и даже десятками тысяч. Равнина у Абнуба походила на пшеничное поле, после того, как по нему пройдутся жнецы, оставляя за собой валики и кучи снопов.
Тысячу лет египетские войска были непобедимыми, и наши мечи торжествовали повсюду. Здесь, на поле у Абнуба, наш век подошел к концу, но в гуще побоища отряд синих пел свой гимн, и я пел с ними, хотя глаза мои жгли слезы стыда.
Первый оросительный канал был уже перед нами, когда другой строй колесниц развернулся и помчался на наш отряд колоннами по три колесницы в ряд. Наши стрелы сыпались на них, но они неслись вперед. Лошади фыркали и тяжело дышали, разинув красные рты, а возничие криками подбадривали их. Я видел, как Тан дважды пускал стрелы, но всякий раз они либо ударялись о бронзовые пластины, либо летели мимо, так как колесницы постоянно подпрыгивали и поворачивали, объезжая неровности. Упряжки с грохотом врезались в наш строй и пробили черепаху из сомкнутых щитов.
Двое из воинов, несшие носилки фараона, были разрублены на куски колесными ножами, и раненый царь повалился на землю. Я упал на колени рядом с ним и прикрыл его своим телом от пик гиксосов, но колесницы промчались, не задерживаясь. Они всячески старались не застрять в толпе врагов и не оказаться в окружении, а потому пронеслись прежде, чем мечи воинов достали их. Потом развернулись, построились и покатились на нас снова.
Тан протянул мне руку и поднял на ноги.
— Если тебя убьют, кто сочинит о нас оду? — выбранил меня, а потом крикнул своим людям. Они подняли носилки с царем и побежали к ближайшему каналу. Я слышал визг осей несущихся на нас колесниц, но не оглядывался. В обычных обстоятельствах я довольно хороший бегун, но теперь обогнал воинов с носилками так далеко, как будто их ноги были прикованы к земле цепями. Попытался перескочить через канаву, но она оказалась слишком широкой, и я упал в грязь по колено. Колесница, преследовавшая меня, ударилась колесом о край канавы, и колесо разлетелось, а сама повозка перевернулась и чуть не раздавила меня, но я сумел увернуться.
Синие быстро зарубили мечами лошадей и ездоков, беспомощно барахтавшихся в грязи, а я, воспользовавшись временным затишьем, вброд подошел к колеснице.
Задранное к небу колесо еще вращалось. Я положил на него руку и остановил, затем снова раскрутил и посмотрел, как оно вертится. Я стоял там не долго, не спел даже дыхание перевести, но и этого мне оказалось достаточно, чтобы узнать о конструкции колеса столько, сколько не знает никакой гиксос. И у меня появились даже первые мысли о том, как его можно улучшить.
— Клянусь музыкой в заднице Сета, Таита, нас тут всех перебьют, пока ты будешь мечтать! — заорал на меня Крат.
Я стряхнул оцепенение и схватил изогнутый лук с подставки на борту колесницы и стрелу из колчана. Мне хотелось осмотреть их на досуге. Я отправился вброд через канал с луком и стрелой в руках в тот самый момент, когда отряд колесниц с грохотом покатился назад, осыпая нас стрелами.
Воины, тащившие царя, опередили меня на сто шагов. Я был последним в нашем маленьком отряде. Возничие в бессильной злобе орали за моей спиной, так как не могли преследовать нас, и выпускали в меня стрелу за стрелой. Одна из них угодила мне в плечо, но наконечник не пробил кожи и стрела отскочила, оставив небольшой красный синяк, который я обнаружил много позже.
Хотя я намного отстал от остальных, нагнал носильщиков, когда они подошли к основному руслу Нила. На берегу реки толпились спасшиеся воины. Почти все были безоружны и лишь немногие были целы. Всех их переполняло одно единственное желание — вернуться как можно скорее на ладьи, привезшие их сюда из Фив.
Тан нашел меня в толпе и подозвал, когда носилки поднесли к берегу.
— Я передаю фараона тебе. Отвези на борт царской барки и сделай все возможное, чтобы спасти его жизнь.
— Когда ты вернешься на борт?
— Мой долг находиться здесь, с моими воинами. Я должен спасти всех, кого только можно, и погрузить на корабли.
Он отвернулся и пошел прочь, выбирая сотников и командиров отрядов и выкрикивая команды среди толпы, в которую превратилось разбитое войско.
Я подошел к царю и встал на колени у носилок. Мамос был еще жив. Я быстро осмотрел его и обнаружил, что он вот-вот потеряет сознание. Кожа у него была липкой и холодной, как у пресмыкающегося, а дыхание не было глубоким. Вокруг обломка древка виднелся лишь небольшой ободок крови, просочившейся из раны, но когда я приложил к груди ухо, то услышал, как с каждым вздохом в легких бурлит кровь. Из уголка рта медленно сбегала красная змейка. Я понял: если хочу спасти царя, то должен действовать быстро. Крикнул лодку, чтобы отвезти его на барку. Воины, несшие носилки, подняли фараона и положили в маленькую лодку. Я сел рядом с ним, и мы погребли к огромной барке государства, стоявшей на якоре посередине реки.
ВСЯ ЦАРСКАЯ свита столпилась на палубе барки, завидев наше приближение. На борту находились стайка царских жен и придворные и жрецы, не принимавшие участия в битве. Среди остальных я узнал свою госпожу. За руку она держала сына, ее бледное лицо выражало беспокойство. Как только люди заглянули в нашу лодку и увидели на носилках царя, а на лице у него кровь, которую я не успел стереть, раздался ужасный вопль тревоги и печали. Женщины визжали и плакали, а мужчины выли в отчаянии, как псы.
Моя госпожа стояла ближе всех жен, когда носилки с царем подняли на борт и поставили на палубу. Как старшая жена она должна была первой подойти к нему. Остальные отступили, чтобы дать ей место. Лостра наклонилась и отерла с осунувшегося лица грязь и кровь. Мамос узнал ее — я слышал, как он слабо произнес имя и попросил привести сына. Госпожа подозвала царевича, и фараон, тихо улыбнувшись, попытался коснуться ребенка рукой, но не хватило сил, и рука снова упала на носилки.
Я приказал отнести фараона в каюту, а госпожа быстро подошла ко мне и тихо спросила с тревогой в голосе:
— Что с Таном? Жив? О, Таита, скажи мне, его не убил этот ужасный враг?
— Он цел и невредим, его ничто не берет. Я рассказывал тебе видение, посланное лабиринтами. Все это было там. Но теперь я должен идти к царю. Мне понадобится твоя помощь. Оставь Мемнона нянькам и иди со мной.
Меня все еще покрывала сохнущая корка черной грязи, как, впрочем, и фараона, поскольку мы с ним упали в одну канаву. Я попросил царицу Лостру и двух других царских жен раздеть его, помыть и положить на чистые белые простыни, а сам вернулся на палубу и велел морякам черпать ведрами воду, в которой умылся. Я никогда не провожу операций грязным, так как по собственному опыту убедился: грязь, неизвестно почему, плохо действует на пациента и способствует образованию гноя и воспаления.
Пока я умывался, смотрел на восточный берег, где наши воины столпились на небольшом пятачке под защитой канала и заболоченных полей. Эта жалкая толпа когда-то была гордым и могучим войском. Теперь меня наполняли страх и стыд. Потом я увидел, как Тан ходит широкими шагами среди этой толпы и везде, где бы он ни появлялся, воины поднимаются из грязи и возникает какое-то подобие дисциплины. Один раз ветер даже донес до барки обрывки не очень-то уверенных криков приветствия.
Если теперь враг пошлет пехоту через болота и топи, разгром будет полным. Не выживет никто из нашего могучего войска, и даже Тан не сможет оказать врагу серьезного сопротивления. Однако, сколько я ни всматривался на Восток, я не мог разглядеть на равнине строя пехотинцев со щитами и поднятыми копьями.
Ужасная туча пыли все еще висела над равниной Абнуба, и колесницы хозяйничали на ней, но, если не будет нападения вражеской пехоты, Тану удастся кое-что сделать сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Тан наклонился надо мной:
— Насколько тяжело он ранен?
«Убит», — чуть было не сказал я. Угол, под которым вошла стрела, и глубина проникновения в рану могли означать только такой конец, но я проглотил эти слова раньше, чем произнес их. Наши воины потеряют боевой дух, если узнают, что Величие Египта убит. Вместо этого я сказал:
— Он серьезно ранен, но если мы перенесем его на борт барки государства, может выздороветь.
— Принесите щит! — заорал Тан, и, когда щит принесли, мы осторожно переложили фараона на него. Крови попрежнему не было, но я знал, что грудная клетка наполняется ею, как кувшин вином. Быстро ощупал спину в поисках наконечника, но тот не вышел. Застрял глубоко в грудной клетке. Я отломал длинное древко и накрыл фараона полотняным платком.
— Таита, — прошептал он. — Увижу ли я снова своего сына?
— Да, Могущество Египта, я клянусь в этом.
— А моя династия будет жить?
— Как и предсказали лабиринты Амона-Ра.
— Десять сильных людей, ко мне! — крикнул Тан. Воины столпились вокруг самодельных носилок и подняли царя.
— Построиться черепахой! Синие, стройся вокруг меня! — Сомкнув щиты, синие окружили нас. Тан подбежал к флагу Синего Крокодила, который все еще развевался над нами, и сорвал его с древка. Обернул флаг вокруг себя и завязал узлом на животе.
— Если гиксосы хотят заполучить эту тряпку, пусть попробуют ее у меня забрать! — крикнул он, и воины воплями приветствовали эту глупую браваду.
— Все назад, к ладьям, скорым шагом!
Как только мы оставили укрытие среди скал, колесницы понеслись на нас.
— Забудьте о людях! — Тан наконец нашел ключ. — Бейте зверей! — Когда первая колесница понеслась на нас, он выпустил стрелу из лука Ланаты. Лучники стреляли вместе с ним, следуя его примеру.
Половина стрел летела мимо, так как мы бежали по неровной земле, и лучники запыхались. Другие ударились в корпус передней колесницы. Их древки сломались или воткнулись в дерево. Остальные стрелы отлетели от бронзовых пластин, покрывавших грудь животных.
Только одна попала в цель. Она пропела, выпущенная из огромного лука Ланаты, и ударила в лоб правой лошади. Та рухнула, как груда камней, запуталась в упряжке, повалила вместе с собой другую лошадь и забилась на земле, подняв облако пыли. Наездников выбросило на землю, и повозка перевернулась. Другие колесницы отвернули, чтобы не столкнуться с ней. В наших рядах раздался торжествующий вопль, и мы ускорили шаг. Это была наша первая удача в тот ужасный день, и она подбодрила воинов маленького отряда синих и придала им мужество.
— Ко мне, синие! — заорал Тан и — как невероятно это ни покажется — начал петь, и воины вокруг него тоже стали выкрикивать строки боевого гимна отряда. Голоса охрипли и огрубели от напряжения боя, в воплях не чувствовалось ни мелодии, ни красоты, но от одного их звука сильнее билось сердце и кровь текла быстрее. Я вскинул голову и запел вместе с ними, и мой чистый, ясный голос разнесся вокруг.
— Да благословит тебя Гор, соловей ты наш, — засмеялся Тан, и мы побежали к реке. Колесницы кружили около нас, впервые опасаясь ответного удара. Они видели, что случилось с их товарищами. Потом три колесницы развернулись и углом понеслись прямо на нашу черепаху.
— Стреляйте по головам зверей! — закричал Тан и, выпустив стрелу первым, повалил еще одну лошадь. Колесница перевернулась и разлетелась на куски на каменистой почве, а две другие отвернули в сторону.
Когда наша черепаха проходила мимо разбитой повозки, несколько наших воинов подбежали к ней и убили запутавшихся в упряжи лошадей. Они уже ненавидели и боялись этих животных, и суеверный ужас нашел выход в мстительной жестокости. Возничих тоже убили, но с меньшей злостью.
Потеряв две колесницы, гиксосы больше не хотели нападать на наш маленький отряд, и мы быстро приближались к заболоченным полям и заполненному водой оросительному каналу, протянувшемуся вдоль берега реки. Кажется, в тот момент один я понимал, что колесницы врага не смогут последовать за нами в болото.
Хотя я и бежал в самой середине черепахи у носилок царя, в просветах видел завершающее действие битвы, развернувшейся вокруг нас.
Только наш отряд выходил с каким-то подобием порядка. Остальное египетское войско бежало по равнине бесформенной и перепуганной толпой. Большинство побросало оружие. Когда колесницы приближались к бегущим, те падали на колени и умоляюще вздымали к врагу руки. Гиксосы не щадили. Они даже не тратили стрел, а только разворачивались и разрубали жертвы на части вращающимися колесными ножами, или высовывались из колесниц и закалывали пиками, или разбивали черепа тяжелыми каменными дубинами. Затем тащили свою жертву на копье до тех пор, пока зазубрины наконечника не раздирали рану и изуродованный труп не валился на землю.
Я никогда еще не видел такого побоища, и мне не приходилось читать о чем-либо подобном в сказаниях о древних сражениях. Гиксосы убивали наших воинов тысячами и даже десятками тысяч. Равнина у Абнуба походила на пшеничное поле, после того, как по нему пройдутся жнецы, оставляя за собой валики и кучи снопов.
Тысячу лет египетские войска были непобедимыми, и наши мечи торжествовали повсюду. Здесь, на поле у Абнуба, наш век подошел к концу, но в гуще побоища отряд синих пел свой гимн, и я пел с ними, хотя глаза мои жгли слезы стыда.
Первый оросительный канал был уже перед нами, когда другой строй колесниц развернулся и помчался на наш отряд колоннами по три колесницы в ряд. Наши стрелы сыпались на них, но они неслись вперед. Лошади фыркали и тяжело дышали, разинув красные рты, а возничие криками подбадривали их. Я видел, как Тан дважды пускал стрелы, но всякий раз они либо ударялись о бронзовые пластины, либо летели мимо, так как колесницы постоянно подпрыгивали и поворачивали, объезжая неровности. Упряжки с грохотом врезались в наш строй и пробили черепаху из сомкнутых щитов.
Двое из воинов, несшие носилки фараона, были разрублены на куски колесными ножами, и раненый царь повалился на землю. Я упал на колени рядом с ним и прикрыл его своим телом от пик гиксосов, но колесницы промчались, не задерживаясь. Они всячески старались не застрять в толпе врагов и не оказаться в окружении, а потому пронеслись прежде, чем мечи воинов достали их. Потом развернулись, построились и покатились на нас снова.
Тан протянул мне руку и поднял на ноги.
— Если тебя убьют, кто сочинит о нас оду? — выбранил меня, а потом крикнул своим людям. Они подняли носилки с царем и побежали к ближайшему каналу. Я слышал визг осей несущихся на нас колесниц, но не оглядывался. В обычных обстоятельствах я довольно хороший бегун, но теперь обогнал воинов с носилками так далеко, как будто их ноги были прикованы к земле цепями. Попытался перескочить через канаву, но она оказалась слишком широкой, и я упал в грязь по колено. Колесница, преследовавшая меня, ударилась колесом о край канавы, и колесо разлетелось, а сама повозка перевернулась и чуть не раздавила меня, но я сумел увернуться.
Синие быстро зарубили мечами лошадей и ездоков, беспомощно барахтавшихся в грязи, а я, воспользовавшись временным затишьем, вброд подошел к колеснице.
Задранное к небу колесо еще вращалось. Я положил на него руку и остановил, затем снова раскрутил и посмотрел, как оно вертится. Я стоял там не долго, не спел даже дыхание перевести, но и этого мне оказалось достаточно, чтобы узнать о конструкции колеса столько, сколько не знает никакой гиксос. И у меня появились даже первые мысли о том, как его можно улучшить.
— Клянусь музыкой в заднице Сета, Таита, нас тут всех перебьют, пока ты будешь мечтать! — заорал на меня Крат.
Я стряхнул оцепенение и схватил изогнутый лук с подставки на борту колесницы и стрелу из колчана. Мне хотелось осмотреть их на досуге. Я отправился вброд через канал с луком и стрелой в руках в тот самый момент, когда отряд колесниц с грохотом покатился назад, осыпая нас стрелами.
Воины, тащившие царя, опередили меня на сто шагов. Я был последним в нашем маленьком отряде. Возничие в бессильной злобе орали за моей спиной, так как не могли преследовать нас, и выпускали в меня стрелу за стрелой. Одна из них угодила мне в плечо, но наконечник не пробил кожи и стрела отскочила, оставив небольшой красный синяк, который я обнаружил много позже.
Хотя я намного отстал от остальных, нагнал носильщиков, когда они подошли к основному руслу Нила. На берегу реки толпились спасшиеся воины. Почти все были безоружны и лишь немногие были целы. Всех их переполняло одно единственное желание — вернуться как можно скорее на ладьи, привезшие их сюда из Фив.
Тан нашел меня в толпе и подозвал, когда носилки поднесли к берегу.
— Я передаю фараона тебе. Отвези на борт царской барки и сделай все возможное, чтобы спасти его жизнь.
— Когда ты вернешься на борт?
— Мой долг находиться здесь, с моими воинами. Я должен спасти всех, кого только можно, и погрузить на корабли.
Он отвернулся и пошел прочь, выбирая сотников и командиров отрядов и выкрикивая команды среди толпы, в которую превратилось разбитое войско.
Я подошел к царю и встал на колени у носилок. Мамос был еще жив. Я быстро осмотрел его и обнаружил, что он вот-вот потеряет сознание. Кожа у него была липкой и холодной, как у пресмыкающегося, а дыхание не было глубоким. Вокруг обломка древка виднелся лишь небольшой ободок крови, просочившейся из раны, но когда я приложил к груди ухо, то услышал, как с каждым вздохом в легких бурлит кровь. Из уголка рта медленно сбегала красная змейка. Я понял: если хочу спасти царя, то должен действовать быстро. Крикнул лодку, чтобы отвезти его на барку. Воины, несшие носилки, подняли фараона и положили в маленькую лодку. Я сел рядом с ним, и мы погребли к огромной барке государства, стоявшей на якоре посередине реки.
ВСЯ ЦАРСКАЯ свита столпилась на палубе барки, завидев наше приближение. На борту находились стайка царских жен и придворные и жрецы, не принимавшие участия в битве. Среди остальных я узнал свою госпожу. За руку она держала сына, ее бледное лицо выражало беспокойство. Как только люди заглянули в нашу лодку и увидели на носилках царя, а на лице у него кровь, которую я не успел стереть, раздался ужасный вопль тревоги и печали. Женщины визжали и плакали, а мужчины выли в отчаянии, как псы.
Моя госпожа стояла ближе всех жен, когда носилки с царем подняли на борт и поставили на палубу. Как старшая жена она должна была первой подойти к нему. Остальные отступили, чтобы дать ей место. Лостра наклонилась и отерла с осунувшегося лица грязь и кровь. Мамос узнал ее — я слышал, как он слабо произнес имя и попросил привести сына. Госпожа подозвала царевича, и фараон, тихо улыбнувшись, попытался коснуться ребенка рукой, но не хватило сил, и рука снова упала на носилки.
Я приказал отнести фараона в каюту, а госпожа быстро подошла ко мне и тихо спросила с тревогой в голосе:
— Что с Таном? Жив? О, Таита, скажи мне, его не убил этот ужасный враг?
— Он цел и невредим, его ничто не берет. Я рассказывал тебе видение, посланное лабиринтами. Все это было там. Но теперь я должен идти к царю. Мне понадобится твоя помощь. Оставь Мемнона нянькам и иди со мной.
Меня все еще покрывала сохнущая корка черной грязи, как, впрочем, и фараона, поскольку мы с ним упали в одну канаву. Я попросил царицу Лостру и двух других царских жен раздеть его, помыть и положить на чистые белые простыни, а сам вернулся на палубу и велел морякам черпать ведрами воду, в которой умылся. Я никогда не провожу операций грязным, так как по собственному опыту убедился: грязь, неизвестно почему, плохо действует на пациента и способствует образованию гноя и воспаления.
Пока я умывался, смотрел на восточный берег, где наши воины столпились на небольшом пятачке под защитой канала и заболоченных полей. Эта жалкая толпа когда-то была гордым и могучим войском. Теперь меня наполняли страх и стыд. Потом я увидел, как Тан ходит широкими шагами среди этой толпы и везде, где бы он ни появлялся, воины поднимаются из грязи и возникает какое-то подобие дисциплины. Один раз ветер даже донес до барки обрывки не очень-то уверенных криков приветствия.
Если теперь враг пошлет пехоту через болота и топи, разгром будет полным. Не выживет никто из нашего могучего войска, и даже Тан не сможет оказать врагу серьезного сопротивления. Однако, сколько я ни всматривался на Восток, я не мог разглядеть на равнине строя пехотинцев со щитами и поднятыми копьями.
Ужасная туча пыли все еще висела над равниной Абнуба, и колесницы хозяйничали на ней, но, если не будет нападения вражеской пехоты, Тану удастся кое-что сделать сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103