Вы могли быть и самозванцем. Но теперь я признаю, что вы действительно великий маньяк Савиньен де Сирано Второй де Бержерак, либо его брат-близнец, столь же искусный в фехтовании.
Бёртон, поколебавшись, решил, что с тем же успехом может назваться своим настоящим именем – в псевдониме больше не было нужды.
– Знайте же, мсье, что я Ричард Фрэнсис Бёртон, капитан десантников корабля «Рекс грандиссимус». На Земле я был посвящен в рыцари ее величеством Викторией, королевой Британской империи. И не за то, что я нажил себе состояние коммерческими операциями, а за мои исследования отдаленных частей Земли и за многочисленные заслуги перед своей страной и всем человечеством. Был я также небезызвестен среди фехтовальщиков своего времени – девятнадцатого века.
– А красноречием своим вы не были известны?
– Нет – и нос меня также не прославил.
На закопченном лице де Бержерака блеснули зубы.
– О, я так и знал, что без ссылки на нос не обойдется. Но знайте, мсье, что хотя мой суверен Людовик XIII не посвящал меня в рыцари, меня посвятила королева, стоящая выше вашей – сама Фортуна. Я написал несколько философских романов, которые читались, как мне стало известно, и много позже моей смерти – и, как должно быть известно вам, выделялся среди величайших фехтовальщиков своего времени, от которых произошли великие фехтовальщики всех времен. – Француз снова улыбнулся, а Бёртон сказал:
– Не хотите ли вручить мне вашу шпагу? У меня нет желания вас убивать, мсье.
– Я как раз собирался предложить вам, мсье, отдать мне ваше оружие и сдаться мне в плен. Но вижу, что вам, как и мне, хочется выяснить, кто же из нас сильнее в фехтовании. Я много думал о вас, капитан Бёртон, с тех пор как пронзил шпагой ваше бедро. Из сотен, а возможно, и тысяч тех, с кем я сражался, вы были лучшим. Готов признать, что наш небольшой спор мог бы обернуться и по-иному, если бы вы не отвлеклись. Во всяком случае, вы продержались бы дольше.
– Сейчас увидим, – сказал Бёртон.
– О да, увидим, если пароход затонет не слишком быстро. Я, мсье, медлил с уходом, желая напоследок выпить за души славных мужчин и женщин, павших в бою за это некогда великолепное судно, последнее из величайших достижений человеческой науки и техники. Quel dommage! Когда-нибудь я сочиню на это оду. По-французски, разумеется – ведь эсперанто не создан для высокой поэзии и ни в коей мере не может сравниться с моим родным языком. Давайте же вместе поднимем тост за тех, кого мы любили и кого уж больше нет. С воскрешениями покончено, мой друг. Умершие останутся мертвыми навеки.
– Возможно. Во всяком случае, я выпью с вами. Необъятные буфеты с напитками за баром были заперты перед боем, но ключ лежал в одном из ящиков, и де Бержерак, зайдя за стойку, отпер буфет, оглядел ряд бутылок, достав затем из углубления одну.
– Эта бутылка была сделана в Пароландо. и уцелела во множестве боев и множестве попоек. Она наполнена отменным бургундским, которое время от времени находили в разных Граалях, но не пили, а сливали сюда ради особого случая. Я полагаю, теперь этот случай настал – хотя торжество получилось весьма печальным.
Бержерак отпер другой буфет, резной, где стояли хрустальные кубки, и поставил два на стойку, куда положил и шпагу. Бёртон тоже положил свою справа от себя. Француз налил кубки до краев и поднял свой, а Бёртон – свой.
– За дорогих усопших! – сказал де Бержерак.
– За них, – сказал Бёртон, и оба выпили немного вина.
– Я небольшой приверженец спиртного, – сказал де Бержерак. – Оно низводит человека до уровня скота, я же предпочитаю постоянно помнить о том, что я – человек. Но теперь действительно особый случай. Еще один тост, мой друг, а затем приступим к делу.
– За раскрытие тайны этого мира, – сказал Бёртон, и они снова выпили. Сирано поставил свой кубок.
– Что ж, мсье Бёртон, капитан бывших десантников бывшего «Рекса» – я ненавижу войну и кровопролитие, но долг свой знаю и выполняю его, когда нужно. Мы оба с вами – прекрасные люди, и стыдно будет, если один из нас умрет, стараясь доказать, что он лучше другого. Платить за истину ценой своей гибели противоречит здравому смыслу. Поэтому я предлагаю считать победителем того, кто первый пустит другому кровь. И если, о чем молю Творца, которого нет, первая рана не будет роковой, победитель возьмет побежденного в плен, после чего мы спешно, но с достоинством покинем это судно, пока оно не затонуло.
– Клянусь честью, так и будет, – сказал Бёртон.
– Прекрасно? Защищайтесь же!
Отсалютовав друг другу, оба приняли классическую оборонительную позицию: левая нога позади правой под прямым углом к ней, колени .согнуты, тело повернуто боком, чтобы уменьшить площадь попадания, левая рука приподнята, плечо параллельно земле, предплечье под прямым углом к нему, кисть свободна;
правая рука опущена, и шпага служит ее непосредственным продолжением. Круглая coquille, чашка эфеса, в этой позиции защищает предплечье.
Де Бержерак с возгласом, соответствующим английскому «ха», прыгнул вперед. Двигался он быстро, как молния, как было известно Бёртону из его биографии и из прошлой дуэли с ним. Но и Бёртон отличался необычайной быстротой. После многолетней практики на Земле и здесь он на каждый вид атаки отвечал почти автоматически.
Бержерак метил Бёртону в плечо. Бёртон отразил удар и перешел в контратаку. Бержерак тоже отразил и сделал выпад поверх шпаги Бёртона, но тот совершил встречный выпад, отведя чашкой острие противника и почти одновременно направив свое острие противнику в плечо.
Де Бержерак снова парировал и сделал быстрый выпад в обход эфеса Бёртона, снова целя ему в руку. Этот прием назывался «тычок» или «клевок».
Бёртон отклонил острие – при этом край клинка проехался ему по руке, но кровь не выступила.
Дуэль на рапирах или шпагах напоминает попытки продеть нитку в движущуюся иглу. Острие шпаги атакующего – это конец нити, а шпага обороняющегося – ушко иглы. Ушко должно быть как можно уже и в данном случае таким и было. Но проходит секунда – и вот игла с ниткой меняются ролями. В защите двух славных фехтовальщиков почти не было просветов – она приоткрывалась лишь на миг, когда шпага, переходя в атаку, описывала небольшой круг,
В спортивном фехтовании не разрешается целить в голову, руки, ноги, но выпады ниже пояса допускаются. В настоящем же бою наносят удары и в голову, и по всему телу. Проткнуть можно что угодно, даже большой палец ноги – лишь бы противник не насадил тебя при этом на шпагу.
Считается аксиомой, что фехтовальщик с безупречной защитой проиграть не может. Ну а если .защита безупречна у обоих дуэлянтов? Что же тогда – нашла коса на камень? Нет. Человек – не коса и не камень. Один из противников непременно устанет раньше другого, или обстановка будет помогать одному из бойцов. Всегда можно поскользнуться на полу, а в данном случае – на щепке от мебели, на бутылке или споткнуться о мертвое тело. Чей-нибудь крик, как было при первой дуэли Бёртона с Бержераком, может на долю секунды отвлечь бойца – и его быстрому, как кошка, и зоркому, как орел, противнику этой доли хватит.
Бёртон думал об этом краем сознания, основная часть которого была занята пляской клинков. Противник был выше его и руки имел длиннее. Но это еще не означало, что Бёртон был в невыгодном положении. Если поединок пойдет на более близкой дистанции, длинная рука француза утратит свое значение, а Бёртон получит преимущество.
Бержерак это знал – он все знал о фехтовании – и держал выгодную для себя дистанцию.
Звенела сталь, и дыхание со свистом вырывалось из груди бойцов. Бержерак, продолжая вести бой выпрямленной рукой, сосредоточил свои атаки на кисти и предплечье Бёртона, чтобы тот не мог достать его шпагой.
Англичанин держал руку согнутой, делая наклонные выпады, стараясь связать шпагу противника, «обойти» ее. Для этого шпагу нужно было отклонить в сторону боковым ударом. При «обходах» конец шпаги Бёртона описывал полный круг.
Тем временем он искал слабые места Бержерака, точно так же как француз изучал его. Искал и не находил. И надеялся, что де Бержерак, в свою очередь, не найдет никакого изъяна.
Как и в первом поединке, они установили ровный ритм атаки и парирования, рипоста и контрпарирования. Даже финты стали частью ритма, поскольку ни один не поддавался на них и не открывался.
Оба ждали момента, когда противник откроется и недостаточно быстро загородится. По лицу де Бержерака лился пот, промывая ручейки в копоти. И Бёртону пот ел глаза. Когда становилось невмоготу, он отскакивал назад и быстро вытирал лоб и глаза левой рукой. Француз пользовался этими перерывами, чтобы самому утереть пот платочком, засунутым за пояс кильта. Перерывы делались все чаще – не только чтобы утереть пот, но и чтобы отдышаться.
В одну из таких передышек Бёртон сорвал нагрудную повязку с мертвой женщины, чтобы промокнуть ею пот. Потом, следя, не предпримет ли де Бержерак «флеш» – атаку с разбега, – он обвязал эту тряпицу вокруг головы. Де Бержерак, следуя его примеру, снял повязку с другого тела и обвязал себе голову.
У Бёртона пересохло во рту, и язык сделался большим и шершавым, как огурец.
– Минутное перемирие, мсье де Бержерак, – прохрипел он. – Выпьем чего-нибудь, пока не померли от жажды.
– Согласен.
Бёртон зашел за стойку, но в кранах не было воды. Тогда он достал из открытого французом буфета бутылку «пурпурной страсти» и вытащил зубами пластмассовую пробку. Первый глоток он предложил де Бержераку, но тот отказался. Тогда Бёртон напился и передал бутылку через стойку французу. Напиток обжег ему горло, согрел грудь и нутро и немного утолил жажду – полностью утолить ее могла только вода.
Де Бержерак посмотрел сквозь бутылку на свет:
– Ага! Вы проглотили три унции, мой друг. Я выпью столько же, чтобы степень нашего опьянения была одинаковой. Будет нехорошо, если я убью вас из-за того, что вы окажетесь пьянее меня. Вы могли бы тогда пожаловаться на мое нечестное поведение, и вопрос о том, кто же лучше фехтует, так и остался бы без ответа.
Бёртон рассмеялся по-своему – сквозь зубы. Де Бержерак вздрогнул.
– Вы точно кот, мой друг.
Он выпил и поставил бутылку, кашляя и обливаясь слезами.
– Mordioux! Нет, это не французское вино! Такое пьют только северные варвары – англичане!
– Неужели вы ни разу его не пробовали? За все длинное путешествие?
– Я же говорил вам, что очень мало пью. Helas! Ни разу в жизни я не дрался на дуэли, не будучи трезвым, как стеклышко. А теперь я чувствую, как поет во мне кровь, как возвращаются силы – и знаю, что все это фальшь, обман, вызванный спиртным. Ну что ж. Если я несколько навеселе, отчего реакция у меня стала медленнее и глаз слабее, то ведь и вы в том же положении.
– На алкоголь все реагируют по-разному, – заметил Бёртон. – Очень возможно, что я, любящий крепкие напитки, больше привык к ним. И теперь получу преимущество.
– Посмотрим, – улыбнулся де Бержерак. – А теперь, мсье, не выйдете ли вы из-за стойки, чтобы мы могли возобновить наш маленький спор?
– Разумеется, – Бёртон обошел бар. Почему бы сейчас не попробовать флеш? Если он промахнется или его удар с налету будет отражен, он потеряет равновесие и станет легкой добычей для Бержерака. Есть, однако, возможность прорвать защиту француза.
Нет, нет. Пришла бы ему в голову эта мысль, не влей он в себя три унции пятнадцатиградусной «пурпурной страсти»? Нет. Нельзя.
Ну а если взять бутылку и швырнуть ее, одновременно предприняв флеш? Противнику придется пригнуться, и это он утратит равновесие.
Бёртон остановился рядом с винной бутылкой. Де Бержерак ждал. Бёртон разжал левую руку и вздохнул. Француз с улыбкой отвесил ему легкий поклон.
– Мои поздравления, мсье. Я надеялся, что вы не поддадитесь искушению и не прибегнете к бесчестному приему. Это разногласие должно улаживать одной лишь шпагой. Я салютую вам за то, что вы это понимаете. И салютую, как лучшему противнику из всех, что мне встречались, а встречались мне сильнейшие из сильных. Как это прискорбно, какая это жалость, что при этой дуэли, великолепнейшей дуэли всех времен и мест, присутствуем только мы с вами. Какая драма! Нет, не драма – трагедия, величайшая потеря для человечества!
Бёртон заметил, что француз стал говорить несколько бессвязно. Следовало ожидать. Или он, хитрец, преувеличивает свое опьянение, чтобы усыпить бдительность Бёртона?
– В принципе я с вами согласен, – сказал Бёртон, – и благодарю вас за комплименты. Я тоже должен сказать, что вы – лучший фехтовальщик, которого я встречал. Однако, мсье, незадолго до этого вы намекнули на мое красноречие. Так вот, если в фехтовании мы и равны, то в умении трепать языком вы меня превосходите.
– Языком я орудую столь же легко, сколь и шпагой, – улыбнулся француз. – Мои читатели и мои слушатели получали не меньше удовольствия, чем свидетели моих поединков. Я забыл о вашей англосаксонской сдержанности, мсье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Бёртон, поколебавшись, решил, что с тем же успехом может назваться своим настоящим именем – в псевдониме больше не было нужды.
– Знайте же, мсье, что я Ричард Фрэнсис Бёртон, капитан десантников корабля «Рекс грандиссимус». На Земле я был посвящен в рыцари ее величеством Викторией, королевой Британской империи. И не за то, что я нажил себе состояние коммерческими операциями, а за мои исследования отдаленных частей Земли и за многочисленные заслуги перед своей страной и всем человечеством. Был я также небезызвестен среди фехтовальщиков своего времени – девятнадцатого века.
– А красноречием своим вы не были известны?
– Нет – и нос меня также не прославил.
На закопченном лице де Бержерака блеснули зубы.
– О, я так и знал, что без ссылки на нос не обойдется. Но знайте, мсье, что хотя мой суверен Людовик XIII не посвящал меня в рыцари, меня посвятила королева, стоящая выше вашей – сама Фортуна. Я написал несколько философских романов, которые читались, как мне стало известно, и много позже моей смерти – и, как должно быть известно вам, выделялся среди величайших фехтовальщиков своего времени, от которых произошли великие фехтовальщики всех времен. – Француз снова улыбнулся, а Бёртон сказал:
– Не хотите ли вручить мне вашу шпагу? У меня нет желания вас убивать, мсье.
– Я как раз собирался предложить вам, мсье, отдать мне ваше оружие и сдаться мне в плен. Но вижу, что вам, как и мне, хочется выяснить, кто же из нас сильнее в фехтовании. Я много думал о вас, капитан Бёртон, с тех пор как пронзил шпагой ваше бедро. Из сотен, а возможно, и тысяч тех, с кем я сражался, вы были лучшим. Готов признать, что наш небольшой спор мог бы обернуться и по-иному, если бы вы не отвлеклись. Во всяком случае, вы продержались бы дольше.
– Сейчас увидим, – сказал Бёртон.
– О да, увидим, если пароход затонет не слишком быстро. Я, мсье, медлил с уходом, желая напоследок выпить за души славных мужчин и женщин, павших в бою за это некогда великолепное судно, последнее из величайших достижений человеческой науки и техники. Quel dommage! Когда-нибудь я сочиню на это оду. По-французски, разумеется – ведь эсперанто не создан для высокой поэзии и ни в коей мере не может сравниться с моим родным языком. Давайте же вместе поднимем тост за тех, кого мы любили и кого уж больше нет. С воскрешениями покончено, мой друг. Умершие останутся мертвыми навеки.
– Возможно. Во всяком случае, я выпью с вами. Необъятные буфеты с напитками за баром были заперты перед боем, но ключ лежал в одном из ящиков, и де Бержерак, зайдя за стойку, отпер буфет, оглядел ряд бутылок, достав затем из углубления одну.
– Эта бутылка была сделана в Пароландо. и уцелела во множестве боев и множестве попоек. Она наполнена отменным бургундским, которое время от времени находили в разных Граалях, но не пили, а сливали сюда ради особого случая. Я полагаю, теперь этот случай настал – хотя торжество получилось весьма печальным.
Бержерак отпер другой буфет, резной, где стояли хрустальные кубки, и поставил два на стойку, куда положил и шпагу. Бёртон тоже положил свою справа от себя. Француз налил кубки до краев и поднял свой, а Бёртон – свой.
– За дорогих усопших! – сказал де Бержерак.
– За них, – сказал Бёртон, и оба выпили немного вина.
– Я небольшой приверженец спиртного, – сказал де Бержерак. – Оно низводит человека до уровня скота, я же предпочитаю постоянно помнить о том, что я – человек. Но теперь действительно особый случай. Еще один тост, мой друг, а затем приступим к делу.
– За раскрытие тайны этого мира, – сказал Бёртон, и они снова выпили. Сирано поставил свой кубок.
– Что ж, мсье Бёртон, капитан бывших десантников бывшего «Рекса» – я ненавижу войну и кровопролитие, но долг свой знаю и выполняю его, когда нужно. Мы оба с вами – прекрасные люди, и стыдно будет, если один из нас умрет, стараясь доказать, что он лучше другого. Платить за истину ценой своей гибели противоречит здравому смыслу. Поэтому я предлагаю считать победителем того, кто первый пустит другому кровь. И если, о чем молю Творца, которого нет, первая рана не будет роковой, победитель возьмет побежденного в плен, после чего мы спешно, но с достоинством покинем это судно, пока оно не затонуло.
– Клянусь честью, так и будет, – сказал Бёртон.
– Прекрасно? Защищайтесь же!
Отсалютовав друг другу, оба приняли классическую оборонительную позицию: левая нога позади правой под прямым углом к ней, колени .согнуты, тело повернуто боком, чтобы уменьшить площадь попадания, левая рука приподнята, плечо параллельно земле, предплечье под прямым углом к нему, кисть свободна;
правая рука опущена, и шпага служит ее непосредственным продолжением. Круглая coquille, чашка эфеса, в этой позиции защищает предплечье.
Де Бержерак с возгласом, соответствующим английскому «ха», прыгнул вперед. Двигался он быстро, как молния, как было известно Бёртону из его биографии и из прошлой дуэли с ним. Но и Бёртон отличался необычайной быстротой. После многолетней практики на Земле и здесь он на каждый вид атаки отвечал почти автоматически.
Бержерак метил Бёртону в плечо. Бёртон отразил удар и перешел в контратаку. Бержерак тоже отразил и сделал выпад поверх шпаги Бёртона, но тот совершил встречный выпад, отведя чашкой острие противника и почти одновременно направив свое острие противнику в плечо.
Де Бержерак снова парировал и сделал быстрый выпад в обход эфеса Бёртона, снова целя ему в руку. Этот прием назывался «тычок» или «клевок».
Бёртон отклонил острие – при этом край клинка проехался ему по руке, но кровь не выступила.
Дуэль на рапирах или шпагах напоминает попытки продеть нитку в движущуюся иглу. Острие шпаги атакующего – это конец нити, а шпага обороняющегося – ушко иглы. Ушко должно быть как можно уже и в данном случае таким и было. Но проходит секунда – и вот игла с ниткой меняются ролями. В защите двух славных фехтовальщиков почти не было просветов – она приоткрывалась лишь на миг, когда шпага, переходя в атаку, описывала небольшой круг,
В спортивном фехтовании не разрешается целить в голову, руки, ноги, но выпады ниже пояса допускаются. В настоящем же бою наносят удары и в голову, и по всему телу. Проткнуть можно что угодно, даже большой палец ноги – лишь бы противник не насадил тебя при этом на шпагу.
Считается аксиомой, что фехтовальщик с безупречной защитой проиграть не может. Ну а если .защита безупречна у обоих дуэлянтов? Что же тогда – нашла коса на камень? Нет. Человек – не коса и не камень. Один из противников непременно устанет раньше другого, или обстановка будет помогать одному из бойцов. Всегда можно поскользнуться на полу, а в данном случае – на щепке от мебели, на бутылке или споткнуться о мертвое тело. Чей-нибудь крик, как было при первой дуэли Бёртона с Бержераком, может на долю секунды отвлечь бойца – и его быстрому, как кошка, и зоркому, как орел, противнику этой доли хватит.
Бёртон думал об этом краем сознания, основная часть которого была занята пляской клинков. Противник был выше его и руки имел длиннее. Но это еще не означало, что Бёртон был в невыгодном положении. Если поединок пойдет на более близкой дистанции, длинная рука француза утратит свое значение, а Бёртон получит преимущество.
Бержерак это знал – он все знал о фехтовании – и держал выгодную для себя дистанцию.
Звенела сталь, и дыхание со свистом вырывалось из груди бойцов. Бержерак, продолжая вести бой выпрямленной рукой, сосредоточил свои атаки на кисти и предплечье Бёртона, чтобы тот не мог достать его шпагой.
Англичанин держал руку согнутой, делая наклонные выпады, стараясь связать шпагу противника, «обойти» ее. Для этого шпагу нужно было отклонить в сторону боковым ударом. При «обходах» конец шпаги Бёртона описывал полный круг.
Тем временем он искал слабые места Бержерака, точно так же как француз изучал его. Искал и не находил. И надеялся, что де Бержерак, в свою очередь, не найдет никакого изъяна.
Как и в первом поединке, они установили ровный ритм атаки и парирования, рипоста и контрпарирования. Даже финты стали частью ритма, поскольку ни один не поддавался на них и не открывался.
Оба ждали момента, когда противник откроется и недостаточно быстро загородится. По лицу де Бержерака лился пот, промывая ручейки в копоти. И Бёртону пот ел глаза. Когда становилось невмоготу, он отскакивал назад и быстро вытирал лоб и глаза левой рукой. Француз пользовался этими перерывами, чтобы самому утереть пот платочком, засунутым за пояс кильта. Перерывы делались все чаще – не только чтобы утереть пот, но и чтобы отдышаться.
В одну из таких передышек Бёртон сорвал нагрудную повязку с мертвой женщины, чтобы промокнуть ею пот. Потом, следя, не предпримет ли де Бержерак «флеш» – атаку с разбега, – он обвязал эту тряпицу вокруг головы. Де Бержерак, следуя его примеру, снял повязку с другого тела и обвязал себе голову.
У Бёртона пересохло во рту, и язык сделался большим и шершавым, как огурец.
– Минутное перемирие, мсье де Бержерак, – прохрипел он. – Выпьем чего-нибудь, пока не померли от жажды.
– Согласен.
Бёртон зашел за стойку, но в кранах не было воды. Тогда он достал из открытого французом буфета бутылку «пурпурной страсти» и вытащил зубами пластмассовую пробку. Первый глоток он предложил де Бержераку, но тот отказался. Тогда Бёртон напился и передал бутылку через стойку французу. Напиток обжег ему горло, согрел грудь и нутро и немного утолил жажду – полностью утолить ее могла только вода.
Де Бержерак посмотрел сквозь бутылку на свет:
– Ага! Вы проглотили три унции, мой друг. Я выпью столько же, чтобы степень нашего опьянения была одинаковой. Будет нехорошо, если я убью вас из-за того, что вы окажетесь пьянее меня. Вы могли бы тогда пожаловаться на мое нечестное поведение, и вопрос о том, кто же лучше фехтует, так и остался бы без ответа.
Бёртон рассмеялся по-своему – сквозь зубы. Де Бержерак вздрогнул.
– Вы точно кот, мой друг.
Он выпил и поставил бутылку, кашляя и обливаясь слезами.
– Mordioux! Нет, это не французское вино! Такое пьют только северные варвары – англичане!
– Неужели вы ни разу его не пробовали? За все длинное путешествие?
– Я же говорил вам, что очень мало пью. Helas! Ни разу в жизни я не дрался на дуэли, не будучи трезвым, как стеклышко. А теперь я чувствую, как поет во мне кровь, как возвращаются силы – и знаю, что все это фальшь, обман, вызванный спиртным. Ну что ж. Если я несколько навеселе, отчего реакция у меня стала медленнее и глаз слабее, то ведь и вы в том же положении.
– На алкоголь все реагируют по-разному, – заметил Бёртон. – Очень возможно, что я, любящий крепкие напитки, больше привык к ним. И теперь получу преимущество.
– Посмотрим, – улыбнулся де Бержерак. – А теперь, мсье, не выйдете ли вы из-за стойки, чтобы мы могли возобновить наш маленький спор?
– Разумеется, – Бёртон обошел бар. Почему бы сейчас не попробовать флеш? Если он промахнется или его удар с налету будет отражен, он потеряет равновесие и станет легкой добычей для Бержерака. Есть, однако, возможность прорвать защиту француза.
Нет, нет. Пришла бы ему в голову эта мысль, не влей он в себя три унции пятнадцатиградусной «пурпурной страсти»? Нет. Нельзя.
Ну а если взять бутылку и швырнуть ее, одновременно предприняв флеш? Противнику придется пригнуться, и это он утратит равновесие.
Бёртон остановился рядом с винной бутылкой. Де Бержерак ждал. Бёртон разжал левую руку и вздохнул. Француз с улыбкой отвесил ему легкий поклон.
– Мои поздравления, мсье. Я надеялся, что вы не поддадитесь искушению и не прибегнете к бесчестному приему. Это разногласие должно улаживать одной лишь шпагой. Я салютую вам за то, что вы это понимаете. И салютую, как лучшему противнику из всех, что мне встречались, а встречались мне сильнейшие из сильных. Как это прискорбно, какая это жалость, что при этой дуэли, великолепнейшей дуэли всех времен и мест, присутствуем только мы с вами. Какая драма! Нет, не драма – трагедия, величайшая потеря для человечества!
Бёртон заметил, что француз стал говорить несколько бессвязно. Следовало ожидать. Или он, хитрец, преувеличивает свое опьянение, чтобы усыпить бдительность Бёртона?
– В принципе я с вами согласен, – сказал Бёртон, – и благодарю вас за комплименты. Я тоже должен сказать, что вы – лучший фехтовальщик, которого я встречал. Однако, мсье, незадолго до этого вы намекнули на мое красноречие. Так вот, если в фехтовании мы и равны, то в умении трепать языком вы меня превосходите.
– Языком я орудую столь же легко, сколь и шпагой, – улыбнулся француз. – Мои читатели и мои слушатели получали не меньше удовольствия, чем свидетели моих поединков. Я забыл о вашей англосаксонской сдержанности, мсье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58