Пусть же за меня впредь говорит моя шпага.
– Пусть. Защищайтесь!
Шпаги скрестились снова – атака, отражение, рипост, контррипост. Оба были безупречны в точности дистанции, в ритме, в расчете, в тактике и в координации.
Усталость и хмель одолевали Бёртона – он знал, что из-за них движется медленнее и глазомер у него уже не тот. Однако противник должен испытывать то же, если не в большей степени.
И вот, когда Бёртон отразил выпад, направленный в его левое плечо, и ответил выпадом, метящим в живот Бержераку, он увидел что-то на пороге у главной лестницы. Бёртон отскочил назад и крикнул:
– Стойте!
Де Бержерак, видя, что Бёртон смотрит ему за спину, тоже отскочил подальше, чтобы не быть застигнутым врасплох. И увидел воду, тонкой струйкой текущую через порог.
– Итак, мсье Бёртон, – сказал он, тяжело дыша, – вода поднялась до нашей палубы. Времени у нас немного. Пора заканчивать, да поскорее.
Бёртон очень устал и с трудом переводил дух, его точно ножами кололи под ребра.
Он подступил к французу, собравшись атаковать с разбега. Но де Бержерак опередил его и ринулся вперед, невесть откуда почерпнув энергию в своем щуплом теле. Возможно, он наконец-то заметил брешь в защите Бёртона. Или решил, что его противник обессилел больше, чем он сам.
Как бы там ни было, он просчитался. Точнее, расчет его был, возможно, и верен, но Бёртон вдруг понял – по телесному языку Бержерака, по сокращению некоторых мускулов, по легкому прищуру глаз, – что намерен сделать француз. Понял еще и потому, что сам готовился к тому же и подавлял сигналы своего тела, чтобы не выдать себя.
Де Бержерак бросился вперед, стараясь отжать в сторону шпагу Бёртона. Этот прием иногда использовался при внезапных атаках и мог бы удаться, если бы Бёртон не ждал его, если бы Бёртон, так сказать, не видел перед собой своего зеркального отражения, выполняющего тот же маневр.
Для успешного флеша требуется внезапность, быстрота и преодоление защиты противника. Быстрота у Бержерака была, но внезапности не получилось, поэтому защиту преодолеть он не смог.
Знающий зритель отметил бы, что де Бержерак пользуется преимуществом. Он держался прямее Бёртона, рука его была выше, что позволяло более сильной половине его клинка, от эфеса до середины, отвести в сторону более слабую половину клинка Бёртона – от середины до острия.
Но Бёртон подставил верхнюю часть шпаги, сбил шпагу де Бержерака вниз и тут же пронзил противнику левое плечо. Лицо де Бержерака в не покрытых копотью местах сделалось серым, но шпаги он не выпустил. Бёртон мог бы убить его в тот момент.
Бержерак в шоке, покачиваясь, все же нашел в себе силы улыбнуться.
– Первая кровь за вами, мсье. Вы победили. Я признаю, что победа за вами, однако не стыжусь…
– Позвольте мне помочь вам, – сказал Бёртон, и тут кто-то с порога выстрелил из пистолета.
Бержерак споткнулся и тяжело упал лицом вниз. Пуля попала ему в спину около поясницы.
Бёртон взглянул в сторону двери.
Там стояла Алиса с дымящимся пистолетом в руке.
– Боже! – вскрикнул Бёртон. – Зачем ты это сделала, Алиса? Алиса бросилась к нему, шлепая по воде. Бёртон присел и перевернул француза, положив его голову себе на колени. Алиса стала рядом.
– В чем дело? Ведь это же враг?
– Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак!
– О Господи!
Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису:
– Вам следило бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд. Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась – этак де Бержерака –скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова.
– Бёртон?
– Да?
– Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бёртон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик.
– Да.
– Зачем же мы…тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я…
Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.
– Что вы говорите?
– …ненавидел войну… и глупость… Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:
– Констанс! – потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал.
Часть двенадцатая. Последние 20 000 миль
Глава 39
Бёртону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.
Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.
Что ж делать – только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.
Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передаёт брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.
– Вид у вас как у наказанных за дело детей, – сказал Геринг. – Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.
Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи.
– Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, – сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бёртона.
– Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?
Бёртон кивнул.
– Очевидно, он думал, что брат Эрик по-прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда – и сердце человека.
– Джо Миллер рассказал мне об этом утром, – сказал Бёртон.
– Да-а. Если кто-то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по-настоящему любил Клеменса.
Геринг спросил Бёртона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бёртон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.
– Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать».
– Кто знает.
– Вы хотите сказать, что похитите катер в случае отказа? Бёртон промолчал.
– Есть ли предел насилию, которое вы творите?
– Я не говорил, что прибегну к насилию. Я только намеревался в ближайшее время поговорить с Андерсоном.
– Андерсон убит. Предупреждаю вас, Бёртон – не лейте больше здесь крови!
– Я сделаю все, чтобы этого избежать. Право же, мне это нравится не больше, чем вам. Однако я реалист.
Маленький катер «После вас, гасконец» пропал вместе со всей командой. Никто не знал, что с ним сталось, хотя некоторые вироландцы будто бы видели, как он взорвался.
– На катере, если идти хорошим ходом, до истока можно добраться дней за тридцать, – сказал Геринг. – Но агенты этиков окажутся там раньше вас.
– Так вы о них знаете? – опешил Бёртон.
– Да. Я говорил ночью с Фрайгейтом и с Миллером, стараясь облегчить их горе. Я и раньше знал больше, чем вы думаете, и многое подозревал. С полным основанием, как выяснилось. Ни один из двоих не счел нужным скрыть от меня существование этика-ренегата. Я рассказал об этом Ла Виро, и он теперь погружен в тяжкие раздумья. Это стало для него большим потрясением, хотя нисколько не отразилось на его вере.
– А на вашей?
– Не вижу причин ее менять. Я никогда не считал создателей этого мира ни ангелами, ни демонами. Однако две истории, услышанные мною, содержат немало загадок. Самая интригующая и самая печальная из них касается участи, постигшей инопланетянина с корабля Клеменса – кажется, его звали Монат.
– Как? В первый раз слышу об этом.
Геринг передал ему рассказ Миллера и спросил:
– Так вы говорите, что его спутник, Фрайгейт, тоже исчез?
– Тот Питер Джейрус Фрайгейт был агентом. Он не был точной копией Фрайгейта, о котором вы говорите, но очень на него походил. Он мог бы быть братом Фрайгейта.
– Возможно, когда вы попадете в башню – если попадете, – вы найдете ответ.
– Я нашел бы ответ еще скорее, если бы догнал агентов, ушедших на катере, – мрачно сказал Бёртон.
Поговорив с Герингом еще немного, он ушел, так и не сказав Герману, что означают новости о Монате и мнимом Фрайгейте. А означают они, что этик Икс, Таинственный. Незнакомец, плавал на «Внаем не сдается». И что он избавился от Моната часов восемь спустя после своего появления на судне. Почему? Потому что. Монат узнал бы его. Икс сменил свой облик, но Монат опознал бы его рано или поздно. Скорее рано. Поэтому этику пришлось действовать быстро. Хотелось бы Бёртону знать…
Итак, Икс плавал у Клеменса. Остался ли он в живых после боя? Если да, он должен быть где-то здесь, в горстке спасшихся с «Внаем не сдается».
Если только он не уплыл сразу вверх по Реке или не перебрался на другой берег.
Бёртон вернулся к Герингу и спросил, нет ли спасенных на той стороне озера и не ушел ли кто-нибудь по скальной тропе через пролив.
– Нет, – сказал тот. – Если бы были такие, я бы знал, Бёртон постарался не выказать своего волнения, но Геринг спросил с улыбкой:
– Вы думаете, что Икс здесь, не так ли? Близкий, но неузнаваемый?
– Вы чертовски догадливы. Да, я так думаю – если только он жив. Струбвелл и Подебрад были агентами – теперь об этом можно сказать, – но они убиты. Возможно, та же участь постигла и Икса.
– А видел ли кто-нибудь, как погибли Струбвелл и Подебрад? Да, знаю – Джо Миллер считает Струбвёлла убитым, поскольку тот не вышел из рубки, когда она обвалилась. Но Струбвелл мог выйти и позже. А о Подебраде известно лишь то, что его никто не видел после столкновения судов.
– Хотел бы я заполучить их живыми. Уж я бы вызнал у них правду. Однако я все же думаю, что они мертвы. Веским доказательством служит то, что вы, местные жители, их не видели. Что же до Икса – не знаю.
Бёртон простился с Герингом и пошел к полуобгоревшему причалу, где стоял «Афиш не расклеивать», похожий на чудовищную черную черепаху. Круглый верх был панцирем, а длинный узкий нос – вылезающей из него головой. Дуло торчащего на носу парового пулемета было языком, а дуло, торчащее на корме, – хвостом.
Бёртон слышал от кого-то из команды, что катер имеет на борту большой батацитор и может разместить с удобствами пятнадцать человек, а если потесниться, то и двадцать. Он делает тридцати пять миль в час против десятимильного течения и десятимильного же ветра. На катере есть пятнадцать винтовок и пятнадцать пистолетов, стреляющих пороховыми патронами, десять пневматические винтовок и еще много разного оружия.
На причале стояли Джо Миллер, с ручищей в гипсе, несколько членов команды и несколько спасшихся с «Внаем не сдается» Бёртону описали нового капитана «Афиш», и он узнал Кимона без труда.
Кимон, невысокий, коренастый, смуглый, с внимательными карими глазами, был древним греком, чьи деяния Бёртон изучал и в школе, и после нее. Кимон, крупный военачальник, флотоводец и государственный деятель, был одним из создателей афинского государства после персидских войн. Родился он в 505 году до н.э. если Бёртон правильно помнил. Консерватор Кимон стоял за союз со Спартой, что шло вразрез с политикой Перикла. Отцом его был знаменитый Мильтиад, победитель в битве при Марафоне, где греки .обратили вспять орды Ксеркса. Кимон участвовал в морской битве при Саламине, и которой афиняне потопили двести вражеских судов, сами потеряли только сорок, и навсегда покончили с господством персиан на море.
В 475 году Кимон изгнал пиратов со Скироса, нашел и перевез в Афины кости Тезея, легендарного основателя аттического государства, убившего Минотавра в лабиринтах Кносса. Кимон был в числе судей, давших Софоклу первый приз за его трагедию на состязаниях в Дионисии, в 468 году.
В 450-м Кимон возглавил экспедицию против Кипра и погиб во время осады Китиума. Его тело отвезли в Афины и похоронили там.
Сейчас он был вполне живой и очень вредный. Он громко спорил с группой людей Клеменса. Бёртон, изображая из себя вироландца, стоял и слушал.
Спор, видимо, шел о том, кого катер возьмет в дальнейшее путешествие вверх по Реке, а также о старшинстве. Кроме одиннадцати членов команды «Афиш» в живых осталось еще десять человек с корабля Клеменса. Трое из них были старше Кимона по званию, но Кимон настаивал на том, что командир катера он и каждый, кто взойдет на борт, будет ему подчиняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Пусть. Защищайтесь!
Шпаги скрестились снова – атака, отражение, рипост, контррипост. Оба были безупречны в точности дистанции, в ритме, в расчете, в тактике и в координации.
Усталость и хмель одолевали Бёртона – он знал, что из-за них движется медленнее и глазомер у него уже не тот. Однако противник должен испытывать то же, если не в большей степени.
И вот, когда Бёртон отразил выпад, направленный в его левое плечо, и ответил выпадом, метящим в живот Бержераку, он увидел что-то на пороге у главной лестницы. Бёртон отскочил назад и крикнул:
– Стойте!
Де Бержерак, видя, что Бёртон смотрит ему за спину, тоже отскочил подальше, чтобы не быть застигнутым врасплох. И увидел воду, тонкой струйкой текущую через порог.
– Итак, мсье Бёртон, – сказал он, тяжело дыша, – вода поднялась до нашей палубы. Времени у нас немного. Пора заканчивать, да поскорее.
Бёртон очень устал и с трудом переводил дух, его точно ножами кололи под ребра.
Он подступил к французу, собравшись атаковать с разбега. Но де Бержерак опередил его и ринулся вперед, невесть откуда почерпнув энергию в своем щуплом теле. Возможно, он наконец-то заметил брешь в защите Бёртона. Или решил, что его противник обессилел больше, чем он сам.
Как бы там ни было, он просчитался. Точнее, расчет его был, возможно, и верен, но Бёртон вдруг понял – по телесному языку Бержерака, по сокращению некоторых мускулов, по легкому прищуру глаз, – что намерен сделать француз. Понял еще и потому, что сам готовился к тому же и подавлял сигналы своего тела, чтобы не выдать себя.
Де Бержерак бросился вперед, стараясь отжать в сторону шпагу Бёртона. Этот прием иногда использовался при внезапных атаках и мог бы удаться, если бы Бёртон не ждал его, если бы Бёртон, так сказать, не видел перед собой своего зеркального отражения, выполняющего тот же маневр.
Для успешного флеша требуется внезапность, быстрота и преодоление защиты противника. Быстрота у Бержерака была, но внезапности не получилось, поэтому защиту преодолеть он не смог.
Знающий зритель отметил бы, что де Бержерак пользуется преимуществом. Он держался прямее Бёртона, рука его была выше, что позволяло более сильной половине его клинка, от эфеса до середины, отвести в сторону более слабую половину клинка Бёртона – от середины до острия.
Но Бёртон подставил верхнюю часть шпаги, сбил шпагу де Бержерака вниз и тут же пронзил противнику левое плечо. Лицо де Бержерака в не покрытых копотью местах сделалось серым, но шпаги он не выпустил. Бёртон мог бы убить его в тот момент.
Бержерак в шоке, покачиваясь, все же нашел в себе силы улыбнуться.
– Первая кровь за вами, мсье. Вы победили. Я признаю, что победа за вами, однако не стыжусь…
– Позвольте мне помочь вам, – сказал Бёртон, и тут кто-то с порога выстрелил из пистолета.
Бержерак споткнулся и тяжело упал лицом вниз. Пуля попала ему в спину около поясницы.
Бёртон взглянул в сторону двери.
Там стояла Алиса с дымящимся пистолетом в руке.
– Боже! – вскрикнул Бёртон. – Зачем ты это сделала, Алиса? Алиса бросилась к нему, шлепая по воде. Бёртон присел и перевернул француза, положив его голову себе на колени. Алиса стала рядом.
– В чем дело? Ведь это же враг?
– Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак!
– О Господи!
Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису:
– Вам следило бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд. Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась – этак де Бержерака –скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова.
– Бёртон?
– Да?
– Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бёртон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик.
– Да.
– Зачем же мы…тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я…
Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.
– Что вы говорите?
– …ненавидел войну… и глупость… Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:
– Констанс! – потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал.
Часть двенадцатая. Последние 20 000 миль
Глава 39
Бёртону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.
Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.
Что ж делать – только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.
Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передаёт брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.
– Вид у вас как у наказанных за дело детей, – сказал Геринг. – Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.
Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи.
– Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, – сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бёртона.
– Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?
Бёртон кивнул.
– Очевидно, он думал, что брат Эрик по-прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда – и сердце человека.
– Джо Миллер рассказал мне об этом утром, – сказал Бёртон.
– Да-а. Если кто-то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по-настоящему любил Клеменса.
Геринг спросил Бёртона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бёртон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.
– Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать».
– Кто знает.
– Вы хотите сказать, что похитите катер в случае отказа? Бёртон промолчал.
– Есть ли предел насилию, которое вы творите?
– Я не говорил, что прибегну к насилию. Я только намеревался в ближайшее время поговорить с Андерсоном.
– Андерсон убит. Предупреждаю вас, Бёртон – не лейте больше здесь крови!
– Я сделаю все, чтобы этого избежать. Право же, мне это нравится не больше, чем вам. Однако я реалист.
Маленький катер «После вас, гасконец» пропал вместе со всей командой. Никто не знал, что с ним сталось, хотя некоторые вироландцы будто бы видели, как он взорвался.
– На катере, если идти хорошим ходом, до истока можно добраться дней за тридцать, – сказал Геринг. – Но агенты этиков окажутся там раньше вас.
– Так вы о них знаете? – опешил Бёртон.
– Да. Я говорил ночью с Фрайгейтом и с Миллером, стараясь облегчить их горе. Я и раньше знал больше, чем вы думаете, и многое подозревал. С полным основанием, как выяснилось. Ни один из двоих не счел нужным скрыть от меня существование этика-ренегата. Я рассказал об этом Ла Виро, и он теперь погружен в тяжкие раздумья. Это стало для него большим потрясением, хотя нисколько не отразилось на его вере.
– А на вашей?
– Не вижу причин ее менять. Я никогда не считал создателей этого мира ни ангелами, ни демонами. Однако две истории, услышанные мною, содержат немало загадок. Самая интригующая и самая печальная из них касается участи, постигшей инопланетянина с корабля Клеменса – кажется, его звали Монат.
– Как? В первый раз слышу об этом.
Геринг передал ему рассказ Миллера и спросил:
– Так вы говорите, что его спутник, Фрайгейт, тоже исчез?
– Тот Питер Джейрус Фрайгейт был агентом. Он не был точной копией Фрайгейта, о котором вы говорите, но очень на него походил. Он мог бы быть братом Фрайгейта.
– Возможно, когда вы попадете в башню – если попадете, – вы найдете ответ.
– Я нашел бы ответ еще скорее, если бы догнал агентов, ушедших на катере, – мрачно сказал Бёртон.
Поговорив с Герингом еще немного, он ушел, так и не сказав Герману, что означают новости о Монате и мнимом Фрайгейте. А означают они, что этик Икс, Таинственный. Незнакомец, плавал на «Внаем не сдается». И что он избавился от Моната часов восемь спустя после своего появления на судне. Почему? Потому что. Монат узнал бы его. Икс сменил свой облик, но Монат опознал бы его рано или поздно. Скорее рано. Поэтому этику пришлось действовать быстро. Хотелось бы Бёртону знать…
Итак, Икс плавал у Клеменса. Остался ли он в живых после боя? Если да, он должен быть где-то здесь, в горстке спасшихся с «Внаем не сдается».
Если только он не уплыл сразу вверх по Реке или не перебрался на другой берег.
Бёртон вернулся к Герингу и спросил, нет ли спасенных на той стороне озера и не ушел ли кто-нибудь по скальной тропе через пролив.
– Нет, – сказал тот. – Если бы были такие, я бы знал, Бёртон постарался не выказать своего волнения, но Геринг спросил с улыбкой:
– Вы думаете, что Икс здесь, не так ли? Близкий, но неузнаваемый?
– Вы чертовски догадливы. Да, я так думаю – если только он жив. Струбвелл и Подебрад были агентами – теперь об этом можно сказать, – но они убиты. Возможно, та же участь постигла и Икса.
– А видел ли кто-нибудь, как погибли Струбвелл и Подебрад? Да, знаю – Джо Миллер считает Струбвёлла убитым, поскольку тот не вышел из рубки, когда она обвалилась. Но Струбвелл мог выйти и позже. А о Подебраде известно лишь то, что его никто не видел после столкновения судов.
– Хотел бы я заполучить их живыми. Уж я бы вызнал у них правду. Однако я все же думаю, что они мертвы. Веским доказательством служит то, что вы, местные жители, их не видели. Что же до Икса – не знаю.
Бёртон простился с Герингом и пошел к полуобгоревшему причалу, где стоял «Афиш не расклеивать», похожий на чудовищную черную черепаху. Круглый верх был панцирем, а длинный узкий нос – вылезающей из него головой. Дуло торчащего на носу парового пулемета было языком, а дуло, торчащее на корме, – хвостом.
Бёртон слышал от кого-то из команды, что катер имеет на борту большой батацитор и может разместить с удобствами пятнадцать человек, а если потесниться, то и двадцать. Он делает тридцати пять миль в час против десятимильного течения и десятимильного же ветра. На катере есть пятнадцать винтовок и пятнадцать пистолетов, стреляющих пороховыми патронами, десять пневматические винтовок и еще много разного оружия.
На причале стояли Джо Миллер, с ручищей в гипсе, несколько членов команды и несколько спасшихся с «Внаем не сдается» Бёртону описали нового капитана «Афиш», и он узнал Кимона без труда.
Кимон, невысокий, коренастый, смуглый, с внимательными карими глазами, был древним греком, чьи деяния Бёртон изучал и в школе, и после нее. Кимон, крупный военачальник, флотоводец и государственный деятель, был одним из создателей афинского государства после персидских войн. Родился он в 505 году до н.э. если Бёртон правильно помнил. Консерватор Кимон стоял за союз со Спартой, что шло вразрез с политикой Перикла. Отцом его был знаменитый Мильтиад, победитель в битве при Марафоне, где греки .обратили вспять орды Ксеркса. Кимон участвовал в морской битве при Саламине, и которой афиняне потопили двести вражеских судов, сами потеряли только сорок, и навсегда покончили с господством персиан на море.
В 475 году Кимон изгнал пиратов со Скироса, нашел и перевез в Афины кости Тезея, легендарного основателя аттического государства, убившего Минотавра в лабиринтах Кносса. Кимон был в числе судей, давших Софоклу первый приз за его трагедию на состязаниях в Дионисии, в 468 году.
В 450-м Кимон возглавил экспедицию против Кипра и погиб во время осады Китиума. Его тело отвезли в Афины и похоронили там.
Сейчас он был вполне живой и очень вредный. Он громко спорил с группой людей Клеменса. Бёртон, изображая из себя вироландца, стоял и слушал.
Спор, видимо, шел о том, кого катер возьмет в дальнейшее путешествие вверх по Реке, а также о старшинстве. Кроме одиннадцати членов команды «Афиш» в живых осталось еще десять человек с корабля Клеменса. Трое из них были старше Кимона по званию, но Кимон настаивал на том, что командир катера он и каждый, кто взойдет на борт, будет ему подчиняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58