— Может, начнем с самого происшествия?
— С исчезновения? Исчерпывающие подробности найдете в старых газетах.
— Лучше бы от вас услышать.
Джо Портмен прищурился, ленивый голос зазвучал резче:
— Вы действительно журналистка? Не из полиции?
— Упаси боже. А что?
Он откинулся на спинку дивана, глядя на свои руки, сложенные на колене.
— Одно время я был подозреваемым. Вместе с Дот.
— С вашей женой?
— С бывшей... Дороти. Копы бегали с пустыми руками, газеты без конца талдычили о сатанинских культах, ритуальных жертвоприношениях... Возникли подозрения, не связаны ли мы как-нибудь с этим гнусным lерьмом. Выяснилось, слава богу, что нет, иначе нам предъявили бы обвинение. Было бы еще хуже, если можно такое представить.
— Что же произошло с Тарой?
— Кратко могу повторить, — вздохнул Портмен. — Записывать не будете?
Какая глупая промашка! Джиа поспешно полезла в сумочку за портативным магнитофоном.
— Разрешите?
— Пожалуйста. Мы жили в бруклинском районе Кенсингтон, знаете?
— Нет. Я выросла не в Нью-Йорке.
— Звучит как бы шикарно, а на самом деле простой старый квартал для среднего класса, ничего особенного. Я служил в корпорации «Чейз» здесь, в центре. Дот работала секретарем школьного совета Двадцатого округа. Вполне прилично. В Кенсингтоне нам нравилось — рядом Проспект-парк, Гринвудское кладбище... Верьте не верьте, мы его очень любили. Необычайно красивое место. — Он снова перевел взгляд на собственные руки. — Может быть, если бы поселились в другом квартале, Тара осталась бы с нами.
— Почему?
— Когда дочке исполнилось восемь лет, мы повезли ее посмотреть лошадей в Кенсингтонских конюшнях у парадного плаца. Она один раз проехалась и мигом неудержимо влюбилась в верховую езду, поэтому мы записали ее на уроки. Тара была прирожденной наездницей, целый год занималась три раза в неделю, днем по вторникам и четвергам и утром по субботам. По четвергам немножечко дожидалась, пока Дот приедет за ней. Ей было строго-настрого велено оставаться в конюшнях, ни при каких обстоятельствах не выходить. Целый год так и было. А однажды в четверг Дот приехала — точно вовремя, обратите внимание, — Тары нет... — Голос прервался. — С тех пор мы ее больше не видели и ничего не слышали.
— Ни свидетелей, ни следов?
— Ни единого. Впрочем, стало известно, что дочь нас не слушалась. По словам служителей конюшен, по четвергам на несколько минут выбегала за большим пряником, которыми с тележек торгуют разносчики. Копы отыскали запомнившего ее лоточника.
Он рассказал, что Тара каждый четверг прибегала в костюме для верховой езды и в тот день ничего необычного не было. Купила пряник и пошла обратно к конюшне. Так и не дошла... — Джо Портмен ущипнул себя за ногу. — Если в она нас послушалась...
— Как она выглядела? — спросила Джиа. — Что любила, кроме лошадей?
— Хотите знать? — Он сорвался с дивана. — Пожалуйста. Сейчас сами увидите.
Поманил ее за собой к черному сундуку с медными накладками, пододвинул его ближе к окну, поднял крышку.
— Вот. Идите взгляните. Это все, что осталось от моей девочки.
Джиа наклонилась, взглянула, но ни до чего не дотронулась, словно боясь совершить насилие, святотатство. Увидев пачку фотографий, заставила себя взять, перебрать снимки Тары в разном возрасте. Красавица, даже в младенчестве. Остановилась на фотографии девочки верхом на крупной гнедой кобыле.
— Ронда, ее любимица, — пояснил Портмен, глядя через плечо.
Она разглядывала костюм: кофточка в красно-белую клетку, бриджи, сапоги... Точно так был одет призрак в Менелай-Мэнор.
— Она... часто носила этот костюм?
— В нем исчезла. В холода надевала спортивную куртку и кепку, вроде какой-нибудь англичанки, богатой наследницы. Без памяти любила эту лошадь. Верите ли, пироги ей пекла, большие, пышные, зернистые. Лошади нравилось... Необыкновенный ребенок!
Джиа взглянула в мужское задумчивое горестное лицо, удостоверившись, что отец не может быть виновен в пропаже дочери.
Одна из следующих фотографий запечатлела Тару рядом с подтянутым аккуратным красивым мужчиной лет тридцати. У обоих одинаковые голубые глаза и светлые волосы. Она с изумлением сообразила, кто это.
— Это действительно я в свое время... Потом меня стали пичкать лекарствами... — Джо шлепнул себя по животу. — Не найдется антидепрессанта, которого я не испробовал. В них куча углеводов. К тому же физическая нагрузка для меня сводится к беготне по квартире. — Он развел руками. — Дистанция небольшая, как видите.
— Вы работали в «Чейз»?
— Верно. Занимал не крупную, но солидную должность. Зарабатывал приличные деньги. Собирался получить степень магистра делового администрирования, да... не вышло.
На другом снимке вместе с Тарой позировала стройная привлекательная брюнетка.
— Дороти, — пояснил Портмен.
Мать...
— Она пережила исчезновение Тары тяжелее, чем я, если это возможно. Они были ближайшими подружками. Всегда все делали вместе. Дот так и не оправилась.
— Где она сейчас? — почти со страхом спросила Джиа.
— В лечебнице... на аппаратах и трубках.
— Ох, нет!
Портмен как бы переключился на автопилот, взгляд стал рассеянным, голос звучал механически.
— Автомобильная катастрофа. В девяносто третьем году, в пятую годовщину исчезновения Тары, она врезалась в опору моста на лонг-айлендском шоссе. Неизлечимая травма мозга. Поскольку ехала с большой скоростью, страховая компания настаивала на попытке самоубийства. Мы доказывали, что произошел несчастный случай. Сошлись где-то на середине, но компенсация близко даже не покрывает расходы.
— Как считаете, что это было?
— Что было — не знаю, что думаю — останется между нами с Дот. В любом случае я не мог полностью оплатить необходимое лечение и уход и не мог продать дом, потому что должен был думать о Джимми, которого с тех пор растил один.
— Это ваш сын?
— Вот его фотография.
На очередном снимке Тара стояла с темноволосым мальчишкой с щербатой улыбкой.
— Он выглядит младше...
— На два года. На этой фотографии ему пять.
— А сейчас он где?
— В исправительной колонии. Виски, крэк, героин — всего не перечесть. — Джо тряхнул головой. — Это наша вина, не его.
— Почему?
— Джимми было шесть с половиной, когда Тара пропала. Мы о нем совсем забыли. Только о ней и думали.
— Естественно... понятно.
— Для шестилетнего мальчика — нет. И для семилетнего. Потом восемь, девять, десять, и вся семейная жизнь заключается в бесконечном оплакивании сестры. А в одиннадцать он лишился матери. Наверняка слышал толки о самоубийстве. Для него это значило, что мать его бросила, тоска по умершей дочери пересилила любовь к живому сыну. Он по молодости не понял, что она, может быть, не замышляла покончить с собой, просто пережила худший день в своей жизни, и какой-то безумный импульс взял верх.
На горле у него запрыгал кадык, он опустил глаза. Джиа не знала, что сказать, кроме: «Ох ты бедняга, и несчастный мальчик...» Но это прозвучало бы снисходительно, поэтому она ждала в тяжелом молчании.
Наконец Джо Портмен шмыгнул носом и продолжал:
— Знаете, надежда в конце концов умирает. Когда минуло пять лет, а Тара не нашлась, нам пришлось признать... худшее. Может быть, если в я был с ней рядом в тот день, Дот пережила бы его и осталась бы с нами. Но жизнь показалась ей слишком черной — на час, на минуту, и этого оказалось достаточно. Теперь у Джимми нет матери, а отец по-прежнему не обращает на него внимания, обеспечивая все, что ей необходимо. — Портмен растер лицо. — Его впервые арестовали в тринадцать лет за торговлю марихуаной, дальше жизнь под откос покатилась.
У Джиа сильней сжалось сердце. Какие страдания выпали ему и его семье... Неудивительно, что он сидит на лекарствах.
— Потом пришлось с Дот развестись.
— Почему?
— Чтобы дом уберечь. Я тогда еще надеялся спасти Джимми. После развода она осталась без средств, ее поместили в благотворительную лечебницу, оплачивая лечение. По иронии судьбы, через два года необходимость в разводе отпала.
— То есть изменились законы?
— Нет. — Вместо улыбки вышла страдальческая гримаса. — Я перестал ходить на работу. Джимми в то время сидел в детской исправительной колонии, я остался один в доме, не мог себя заставить подняться с постели. Когда каким-то чудом вставал, не мог выйти из дому. Шторы не открывал, свет не включал, сидел в темноте, боясь шевельнуться. Наконец меня уволили из банка. После этого я потерял дом и теперь, точно так же, как Дот, живу на пособие и медицинскую страховку.
Почти онемев от боли, Джиа положила в сундук фотографии, оглядываясь в поисках какой-нибудь вещи, которая пробудила бы более светлые воспоминания. Под руку попался альбом с виниловыми пластинками. На первом конверте крупным планом изображалась хорошенькая рыжеволосая девушка с задумчивым взглядом.
Портмен коротко рассмеялся:
— Хе! Это Тиффани, любимица Тары. Она без конца крутила эту пластинку, как только возвращалась домой.
Джиа перебирала пластинки, хорошо помня Тиффани. В начале карьеры все полки были завалены ее дисками. Какие у нее были хиты? Новые переработки старых песен... Ранние мелодии «Битлз»?.. Она пробежала глазами список на конверте... и охнула.
— Что там? — спросил Портмен.
— Да нет, ничего. — Джиа с трудом сглотнула, стараясь смочить пересохший язык. — Я просто забыла, что Тиффани заново исполняла песню «Наконец мы одни»...
— Ох уж мне эта песня, — простонал он. — Тара пела ее днем и ночью. Голос, слух у нее был замечательный, ни одной нотки не пропускала, но сколько раз можно слушать одну и ту же песню? С ума сойти! Хотя знаете... — Он говорил с трудом. — Я бы отдал все на свете — вплоть до собственной жизни, — чтобы еще раз услышать, как она ее поет. Только раз.
Если и оставались какие-то подсознательные сомнения, что в Менелай-Мэнор обитает Тара Портмен, теперь они исчезли.
Джиа глубже залезла в сундук, вытащила плюшевую игрушку, которую мгновенно узнала.
— Кролик Роджер!
Портмен протянул руку, взял у нее игрушку, повертел перед глазами, полными слез, и шепнул:
— Роджер... Я про тебя почти позабыл. — Он бросил быстрый взгляд на Джиа. — Давненько в сундук не заглядывал. Фильм вышел тем летом, когда она пропала. Я ее трижды водил... Верите ли, с каждым разом она хохотала все громче. Наверняка напросилась бы и в четвертый, да...
Он снова сунул ей куклу.
Джиа взглянула в широко открытые голубые глаза кролика, чувствуя, как по щекам катятся слезы, быстро смахнула и все-таки не успела.
— Будь я проклят! — удивленно воскликнул мужчина.
— Что?
— Чуткий репортер! Не перечесть репортеров, с которыми я разговаривал с восемьдесят восьмого года, но вы первая реагируете как живой человек.
— Возможно, у них больше опыта. Или эта история слишком меня задевает.
— У вас дочка есть?
Джиа кивнула:
— Восьмилетняя... Только что посмотрела на видео «Кролика Роджера». Ей ужасно понравилось.
Снова накатили слезы. Она их глотала, а они текли. Тару Портмен вырвали из счастливой жизни, убили или того хуже. Слишком жестоко... чересчур жестоко.
— Не спускайте с нее глаз, — посоветовал Портмен. — Каждую минуту будьте рядом, потому что никогда не знаешь... никогда не знаешь.
Ее обуял ужас. Вики далеко, в лагере. Господи боже, как можно было ее отпускать?
Впрочем, нельзя растить девочку в стеклянной колбе. Хорошо бы, конечно, но несправедливо.
Джиа положила в сундук Роджера, поднялась с закружившейся головой.
— По-моему, достаточно.
— Пришлете мне статью?
— Конечно. Если напечатают.
— Напечатают. У вас чуткое сердце, я вижу. Мне очень хочется, чтоб напечатали. Хочется снова видеть имя Тары. Знаю, ее больше нет. Знаю, она никогда не вернется. Но не хочу, чтоб ее забыли. Сейчас она лишь статистическая единица. Пусть опять обретет имя.
— Постараюсь, — пообещала Джиа.
Невыносимо стыдно врать. Никакой статьи не будет. С жгучим чувством вины она поспешила к дверям, прочь из душной вонючей коробки с тесными стенами.
Портмен пошел за ней следом.
— Знаете, что вышло бы сейчас из Тары? Она пела, играла на пианино, скакала верхом, обладала острым как бритва умом, радовалась жизни — каждой минуте, — имела любящих родителей, перед ней была целая жизнь, прекрасная, счастливая... И все мигом рухнуло. Вот так вот. — Он щелкнул пальцами. — Не по несчастной случайности, а умышленно. Умышленно! А Джимми? Кто знает, каким бы он стал? Наверняка не таким, как сейчас. Мы с Дот жили бы вместе, старились, нянчили внуков... Ничего этого уже не будет.
Никогда. — Голос его прервался. — Пусть люди знают, что похититель моей Тары убил не просто девочку, а всю семью!
Джиа только кивнула, выскочив в коридор, не в силах выдавить ни слова сквозь невидимый кляп, глубоко засевший в горле.
5
— Значит, Фредди, — начал Илай, — ты считаешь меня сумасшедшим, как я понимаю.
Стросс заскочил с новостями насчет расследования, предпочитая докладывать лично, а не по телефону, но Илаю больше хотелось поставить на место зарвавшегося копа из полиции нравов, возомнившего, будто знает ответы на любой вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57