Лазутчик без труда преодолел системы охраны – благо охранялся этот филиал не особенно хорошо. Однако в последний момент пришелец сделал ошибку, у порога музея он напоролся на охрану, попытался уйти с боем, подстрелил трех человек и попал наконец под хлыст нейтрализатора.
Сотрудники ФБР привычно посчитали его за московитянского лазутчика. Этот человек не значился ни в одном регистрационном банке. Его просто не существовало – так же как и десантника, павшего в доме Динозавра.
Лазутчик молчал и не реагировал ни на какие вопросы. Тогда за него взялись с использованием гипноснимателей и правдоискателей. И специалисты обнаружили очень сложную систему психологических блокировок. Ее почти удалось преодолеть. Наконец, допрашиваемому смогли задать несколько вопросов.
– Как тебя зовут?
– Несущий Молнию.
– Ты из Московии?
– Нет.
– Откуда?
– Орден Копья!
Эти слова были последними. Вступила в силу не выявленная глубокая блокировка. Были нейтрализованы рефлексы, отвечающие за дыхание, и агент погиб.
– Он слизал из информбанков в числе прочей информацию по проявлениям полтергейстов, – произнес Динозавр.
– Так точно, сэр! – улыбнулась Пенелопа. – Теперь полюбуйся на это.
Следующая распечатка легла в ее руку. У Динозавра полезли глаза на лоб.
– Нападение на космический госпиталь. Это же объект Галактического Комитета Общей Безопасности!
– Да. И там тоже было несколько «фокусников».
– Неизвестные штурмовики «Торнадо». Это серьезно. Такие машины могут позволить себе немногие.
– В тот-то и соль…
Динозавр внимательно ознакомился со всеми случаями похищений носителей полтергейста последних месяцев.
– В четверти случаев загадочные противники успевали на место происшествия раньше, чем спецслужбы, полиция и служба спасения Аризоны вместе взятые, – задумчиво произнес Динозавр.
– Какой вывод напрашивается? – спросила Пенелопа.
– Они могут определять место будущего кризиса. Но как? И вообще – такое возможно?
– Значит, возможно. Они знают, где разгорится полтергейст. Полицейский глайдер только еще получает приказ на вылет к месту происшествия, а эти задницы уже там и берут за задницу тех ублюдков, – выдала Пенелопа. – Что нам это дает?
– Нужно успеть к месту очередного бедствия раньше их. Нам нужны они. Живые. Только как узнать заранее о том, где произойдет очередной полтергейст?
– Пока еще не знаю, – честно призналась Пенелопа. – Но у меня имеются кое-какие соображения и на этот счет…
***
_ Попробуем испытать действие приорской «раковины» на самом молодом нашем пациенте, – сказал Сомов, сидевший в кресле. – Курсант Военно-космической академии восемнадцатилетний Павел Серебряков.
– Я должен принять участие! – потребовал разведчик.
– Тогда влезай в СВЗ.
– А ты? – спросил Филатов.
– Как ты представляешь работу с «раковиной» в скафандре высокой защиты?
Филатов пожал плечами. Послушно подошел к стене командного пункта. И влез в раскрывшийся лепестком СВЗ «Муромец», похожий на закованного в латы гоблина из старых английских сказок.
– Пошли, – кивнул Сомов.
Капсула местного сообщения отделилась от основного модуля госпиталя и направилась к висящей отдельно в космосе и не соединенной ни с чем зеленой «елочной игрушке» – блоку одиннадцать.
– Стыковка завершена, – сообщил комп. Друзья прошли по коридору к боксу. Остановились перед ним. Сомов нервно провел рукой по лицу и приказал:
– Комп, открыть!
– Особо опасный блок. Подтверждение, – привычно потребовал комп.
– Подтверждаю.
Они прошли куб со стороной в восемь метров. Пластиковая мебель из пенорезины, о которую невозможно ушибиться, составляла всю обстановку. Сложнейшая аппаратура не была видна, но при необходимости могла словно по волшебству возникнуть из пола, стен и потолка. Тяжесть здесь была семьдесят процентов земной – наиболее благоприятная для излечения любой болезни.
– Комп, общее состояние больного? – осведомился госпитальер доставая из кармана «раковину» приоров.
Пока компьютер долдонил малопонятные для Филатова слова, типа: «Усредненное состояние гомеостаза образует показатель пять единиц по шкале Голева…», разведчик неотрывно смотрел на «раковину», в которой таились огромная энергия, непредсказуемые возможности. «Раковина» слушалась только Сомова, да и то редко. Есть ли шанс, что госпитальеру удастся найти с ней контакт сейчас?
Госпитальер подошел к больному – молодому человеку – высокому, симпатичному. Выглядел тот неплохо – на щеках играл румянец, но глаза его смотрели куда-то в пустоту. На внешние раздражители он не реагировал.
Сомов опустился на выросший из пола пенорезиновый куб, прикрыл глаза и положил ладонь на «раковину». Сперва ему показалась, что надежда на контакт тщетна. «Раковина» не откликалась на мысленный призыв. Она была мертва. Мертва обманчиво.
А потом неожиданно госпитальер почувствовал поднимающееся тепло. Оно приходило из каких-то иных миров, не имело ничего общего с привычным теплом. Оно могло жечь огнем, но при этом температура окружающей среды не поднималась ни на градус.
Сомов улыбнулся. Ему стало хорошо и приятно. В его руках была мягкая и добрая сила, которой он владел и которую хотел направить во благо.
А потом он вошел в контакт с больным. Почувствовался запах озона. Неожиданно госпитальер стал ясно различать ауру курсанта.
Дело не в том, что госпитальер стал видеть ауру – он j: видел ее и без помощи «раковины». Но сейчас энергетиг ческая оболочка была перед ним четче, чем физическое тело. И кроме того, Сомов ясно видел, что кокон разделяется на несколько пластов. Последнее тело представляло из себя микроскопическую точку. Если долго смотреть на нее, то она била по глазам, вызывала резь. Возможно, это была квинтэссенция духа. А может быть, очередное тело, но более глубоко Сомов просто не мог проникнуть взглядом.
Все эти тела находились в болезненном диссонансе. Тепло «раковины» становилось мягче и приятнее. И вдруг Сомов понял, что способен влиять на эти тела. И он начал строить из них матрешку. Получалось это с трудом. Дисбаланс был очень силен. И силы, вызвавшие его, были огромны и коварны.
Сколько времени боролся Сомов – он не знал. Но начало что-то получаться. Тела приходили в какое-то соответствие друг с другом. Но госпитальер понимал, что не удержит их долго. Возможности «раковины» безграничны. Но ограничены возможности человека, вошедшего с ней в контакт. Может позже, когда он проникнет глубже в болезнь, проникнется ее духом, он сможет вылечить этих людей, так нуждавшихся в помощи. Но сегодня он был не способен на это. Сегодня он мог только немного выдернуть сознание курсанта Военно-Космической академии Серебрякова на поверхность нашего мира.
Неожиданно курсант открыл глаза. В них была боль. И госпитальер понял, что почти достиг цели.
– Как тебя зовут? – спросил Сомов.
– Я не знаю.
– Павел…
– Павел Серебряков, – жестяным голосом произнес пациент. – Я – курсант Военно-Космической академии Павел Серебряков. Я – Павел Серебряков…
– Вы больны.
– Я, курсант Павел Серебряков, болен.
– Когда это началось?
– Я курсант Павел Серебряков.
– Когда мир сломался, Павел?
В глазах больного появилось понимание.
– Класс спецтренажоров. Я там был один. Там все началось.
– Что началось?
– Там было очень плохо.
– Что там произошло?
– Я пришел туда раньше других… Я сидел на стуле и смотрел информпакет по навигации. И тут… Он замолчал.
– Ну же!
– Тут пришел он.
– Кто?
– Гость.
– Какой он был?
– Обыкновенный… Я, курсант Серебряков…
– Какой он был?!
– Не помню. Он сказал: «Ваш мир перешел „черту“ Он на гране глобальной катастрофы. Спасутся избранные».
– Что? Так и сказал?
– Да.
– «В мире много зла. Мир погряз во зле. Зло – материальная сила. Зло взорвет ваш мир».
– Так и сказал? Кто он?
– Вестник. Я – избранный. Я – спасусь. Я должен отдать долг.
– Какой долг?
– Я, курсант Серебряков…
Госпитальер понял, что теряет контакт с «раковиной». В глазах померкло. Он начал заваливаться набок, падая с кресла.
Филатов кинулся к нему и поддержал его.
– Я в порядке, – кивнул Сомов, отводя руку друга. – Уходим.
***
Арена представляла собой стеклянный круг метров семидесяти диаметром, над которым в семи метрах завис, удерживаемый едва различимыми витыми колоннами, такой же круг, утыканный, как еж иголками, тонкими антеннами сенсорнаведения.
Арене было далеко до Большой Арены Нью-Тауна – гигантского суперсовременного сооружения, оснащенного самой совершенной аппаратурой для массовых сенсоригрищ и объемных садомахов – та могла вместить до миллиона человек, психокинетический напор, когда она заполнялась хотя бы на треть, был такой силы, что прокатывался по Нью-Тауну, и даже на окраинах всю ночь не могли прийти в себя собаки, мяукали коты и утром головная боль мучила людей, не додумавшихся включить на ночь электромагнитную защиту.
Малый Мадрид – город в пяти тысячах миль от Нью-Тауна – заслужил славу обители умеренных, а то и патриархальных нравов. Поэтому сенсоригрища на местной Арене были вполне пристойными. До композиций новой звезды сезона Стала Людолюба здесь было далеко.
К часу ночи сюда стали стекаться люди. Сотни людей. До начала сенсоригрища оставалось полчаса, и агрессивные плоскуны, шокирующие голонудисты, взведенные «отпадники» – искатели сенсорудрволъствий, неразборчивые во вкусах волновые наркоманы и просто пристойные граждане толкались в ожидании сеанса.
Все было как всегда. У кого-то еще до начала представления начался припадок наркоголодания, и дежурящий врач в сопровождении киберпаука-медика начал колдовать над несчастным, угощая того небольшой дозой электромагнитного нарковоздействия.
Здесь была своя тусовка. Многие люди знали друг друга. Сновали торговцы запрещенными тяжелыми нейросенсориками. Витал запах эротических духов-возбудителей и нового модного одеколона, пахнущего отвратной гнилью. Кого-то ткнули виброножом, и доктору опять нашлась работа, через три минуты появился глайдер с реанимационным контейнером, а полицейский-робот начал журить скованного в наручники плоскуна, не обращая внимания на сыпящиеся удары железных прутьев и виброножей, которыми награждали его товарищи задержанного.
Наконец робот выписал правонарушителю штраф, и отъехал на бронегусеницах в сторону.
Так что все было относительно тихо, пристойно и не предвещало неприятностей.
И вот действо началось.
Джек Поганец – гастролирующий представитель умеренного направления кретинрока – воспарил на гравиплатформе над Ареной. Он был коротко стрижен, похож на банковского служащего, одет в темный смокинг и бабочку.
Вспыхнул и начал переливаться свет – он вспучивался ядерными грибами, плел лазерные кружева. Он бил по глазам и по нервам. Потом на уши надавил неслышимый инфразвук, вызвав укол пьянящего ужаса.
Начали появляться и рушиться беспорядочные абстрактные СТ-проекции. И это в полном молчании.
– Ура, слизни! – прокатился голос Джека Поганца.
– Слизни, слизни! – завизжала толпа.
Джек сделал движение, и из его рукавов посыпались звезды. Они касались лиц людей, полыхая жаром, но не причиняя вреда. По Арене поползла жуткая вонь.
– Грязные, вонючие, мерзкие, пахучие. Кто? – взвизгнул Джек.
– Мы! – заревела толпа.
– Слизни!
Голос его становился громче. Он рокотал весенним громом, и спасения от него не было. Но никто и не искал спасения. Всем хотелось большего. Все знали, что это только начало.
Иголки генератора сенсорнаведения начали подрагивать и покрылись зелеными и синими молниями.
– Блюй на смокинг ближнего! – заорал Джек.
– Слизни! Да! – взревела толпа.
И каждый в ней ощутил, что волна приятной боли обрушивается на него, что он перестает быть собой, а становится частью в унисон ревущей толпы.
– Испражняйся! – орал Джек.
– Слизни! – вторила толпа.
– Сношайся! – визжал Джек.
– Слизни! – вторила толпа.
– Вонючки, пахучки! – бил себя кулаками по телу Джек.
– Мы-ы-ы! – радостно выла толпа.
Усики генератора накалялись все больше. Все дальше в людях отходило осознание собственного эго. Радостная разрушительная волна несла людей вперед. Там, где в нарастающей вони, в океане отвратного вкуса, появившегося во рту, в легкой боли маячил черным и желанным провалом ОН! МАЯЧИЛ КАЙФ!
– Ползучие, гнойные! – взвизгнул Джек.
– Мы!
– Поганые и беспокойные!
– Слизни!
Гравиплатформа кружила все быстрее. На ней катался и корчился, бился в припадке Джек. И волны его чувств, напор его отвращения, злости и агрессии считывались аппаратурой и передавались через усилители на всю беснующуюся, ревущую толпу…
Гравиплатформа заложила новый вираж. Толпа бесновалась синхронно. И никто не обращал внимания на одного человека, выпавшего из нее. Он стоял, уставившись вдаль, и не обращал ни на что ровным счетом никакого внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Сотрудники ФБР привычно посчитали его за московитянского лазутчика. Этот человек не значился ни в одном регистрационном банке. Его просто не существовало – так же как и десантника, павшего в доме Динозавра.
Лазутчик молчал и не реагировал ни на какие вопросы. Тогда за него взялись с использованием гипноснимателей и правдоискателей. И специалисты обнаружили очень сложную систему психологических блокировок. Ее почти удалось преодолеть. Наконец, допрашиваемому смогли задать несколько вопросов.
– Как тебя зовут?
– Несущий Молнию.
– Ты из Московии?
– Нет.
– Откуда?
– Орден Копья!
Эти слова были последними. Вступила в силу не выявленная глубокая блокировка. Были нейтрализованы рефлексы, отвечающие за дыхание, и агент погиб.
– Он слизал из информбанков в числе прочей информацию по проявлениям полтергейстов, – произнес Динозавр.
– Так точно, сэр! – улыбнулась Пенелопа. – Теперь полюбуйся на это.
Следующая распечатка легла в ее руку. У Динозавра полезли глаза на лоб.
– Нападение на космический госпиталь. Это же объект Галактического Комитета Общей Безопасности!
– Да. И там тоже было несколько «фокусников».
– Неизвестные штурмовики «Торнадо». Это серьезно. Такие машины могут позволить себе немногие.
– В тот-то и соль…
Динозавр внимательно ознакомился со всеми случаями похищений носителей полтергейста последних месяцев.
– В четверти случаев загадочные противники успевали на место происшествия раньше, чем спецслужбы, полиция и служба спасения Аризоны вместе взятые, – задумчиво произнес Динозавр.
– Какой вывод напрашивается? – спросила Пенелопа.
– Они могут определять место будущего кризиса. Но как? И вообще – такое возможно?
– Значит, возможно. Они знают, где разгорится полтергейст. Полицейский глайдер только еще получает приказ на вылет к месту происшествия, а эти задницы уже там и берут за задницу тех ублюдков, – выдала Пенелопа. – Что нам это дает?
– Нужно успеть к месту очередного бедствия раньше их. Нам нужны они. Живые. Только как узнать заранее о том, где произойдет очередной полтергейст?
– Пока еще не знаю, – честно призналась Пенелопа. – Но у меня имеются кое-какие соображения и на этот счет…
***
_ Попробуем испытать действие приорской «раковины» на самом молодом нашем пациенте, – сказал Сомов, сидевший в кресле. – Курсант Военно-космической академии восемнадцатилетний Павел Серебряков.
– Я должен принять участие! – потребовал разведчик.
– Тогда влезай в СВЗ.
– А ты? – спросил Филатов.
– Как ты представляешь работу с «раковиной» в скафандре высокой защиты?
Филатов пожал плечами. Послушно подошел к стене командного пункта. И влез в раскрывшийся лепестком СВЗ «Муромец», похожий на закованного в латы гоблина из старых английских сказок.
– Пошли, – кивнул Сомов.
Капсула местного сообщения отделилась от основного модуля госпиталя и направилась к висящей отдельно в космосе и не соединенной ни с чем зеленой «елочной игрушке» – блоку одиннадцать.
– Стыковка завершена, – сообщил комп. Друзья прошли по коридору к боксу. Остановились перед ним. Сомов нервно провел рукой по лицу и приказал:
– Комп, открыть!
– Особо опасный блок. Подтверждение, – привычно потребовал комп.
– Подтверждаю.
Они прошли куб со стороной в восемь метров. Пластиковая мебель из пенорезины, о которую невозможно ушибиться, составляла всю обстановку. Сложнейшая аппаратура не была видна, но при необходимости могла словно по волшебству возникнуть из пола, стен и потолка. Тяжесть здесь была семьдесят процентов земной – наиболее благоприятная для излечения любой болезни.
– Комп, общее состояние больного? – осведомился госпитальер доставая из кармана «раковину» приоров.
Пока компьютер долдонил малопонятные для Филатова слова, типа: «Усредненное состояние гомеостаза образует показатель пять единиц по шкале Голева…», разведчик неотрывно смотрел на «раковину», в которой таились огромная энергия, непредсказуемые возможности. «Раковина» слушалась только Сомова, да и то редко. Есть ли шанс, что госпитальеру удастся найти с ней контакт сейчас?
Госпитальер подошел к больному – молодому человеку – высокому, симпатичному. Выглядел тот неплохо – на щеках играл румянец, но глаза его смотрели куда-то в пустоту. На внешние раздражители он не реагировал.
Сомов опустился на выросший из пола пенорезиновый куб, прикрыл глаза и положил ладонь на «раковину». Сперва ему показалась, что надежда на контакт тщетна. «Раковина» не откликалась на мысленный призыв. Она была мертва. Мертва обманчиво.
А потом неожиданно госпитальер почувствовал поднимающееся тепло. Оно приходило из каких-то иных миров, не имело ничего общего с привычным теплом. Оно могло жечь огнем, но при этом температура окружающей среды не поднималась ни на градус.
Сомов улыбнулся. Ему стало хорошо и приятно. В его руках была мягкая и добрая сила, которой он владел и которую хотел направить во благо.
А потом он вошел в контакт с больным. Почувствовался запах озона. Неожиданно госпитальер стал ясно различать ауру курсанта.
Дело не в том, что госпитальер стал видеть ауру – он j: видел ее и без помощи «раковины». Но сейчас энергетиг ческая оболочка была перед ним четче, чем физическое тело. И кроме того, Сомов ясно видел, что кокон разделяется на несколько пластов. Последнее тело представляло из себя микроскопическую точку. Если долго смотреть на нее, то она била по глазам, вызывала резь. Возможно, это была квинтэссенция духа. А может быть, очередное тело, но более глубоко Сомов просто не мог проникнуть взглядом.
Все эти тела находились в болезненном диссонансе. Тепло «раковины» становилось мягче и приятнее. И вдруг Сомов понял, что способен влиять на эти тела. И он начал строить из них матрешку. Получалось это с трудом. Дисбаланс был очень силен. И силы, вызвавшие его, были огромны и коварны.
Сколько времени боролся Сомов – он не знал. Но начало что-то получаться. Тела приходили в какое-то соответствие друг с другом. Но госпитальер понимал, что не удержит их долго. Возможности «раковины» безграничны. Но ограничены возможности человека, вошедшего с ней в контакт. Может позже, когда он проникнет глубже в болезнь, проникнется ее духом, он сможет вылечить этих людей, так нуждавшихся в помощи. Но сегодня он был не способен на это. Сегодня он мог только немного выдернуть сознание курсанта Военно-Космической академии Серебрякова на поверхность нашего мира.
Неожиданно курсант открыл глаза. В них была боль. И госпитальер понял, что почти достиг цели.
– Как тебя зовут? – спросил Сомов.
– Я не знаю.
– Павел…
– Павел Серебряков, – жестяным голосом произнес пациент. – Я – курсант Военно-Космической академии Павел Серебряков. Я – Павел Серебряков…
– Вы больны.
– Я, курсант Павел Серебряков, болен.
– Когда это началось?
– Я курсант Павел Серебряков.
– Когда мир сломался, Павел?
В глазах больного появилось понимание.
– Класс спецтренажоров. Я там был один. Там все началось.
– Что началось?
– Там было очень плохо.
– Что там произошло?
– Я пришел туда раньше других… Я сидел на стуле и смотрел информпакет по навигации. И тут… Он замолчал.
– Ну же!
– Тут пришел он.
– Кто?
– Гость.
– Какой он был?
– Обыкновенный… Я, курсант Серебряков…
– Какой он был?!
– Не помню. Он сказал: «Ваш мир перешел „черту“ Он на гране глобальной катастрофы. Спасутся избранные».
– Что? Так и сказал?
– Да.
– «В мире много зла. Мир погряз во зле. Зло – материальная сила. Зло взорвет ваш мир».
– Так и сказал? Кто он?
– Вестник. Я – избранный. Я – спасусь. Я должен отдать долг.
– Какой долг?
– Я, курсант Серебряков…
Госпитальер понял, что теряет контакт с «раковиной». В глазах померкло. Он начал заваливаться набок, падая с кресла.
Филатов кинулся к нему и поддержал его.
– Я в порядке, – кивнул Сомов, отводя руку друга. – Уходим.
***
Арена представляла собой стеклянный круг метров семидесяти диаметром, над которым в семи метрах завис, удерживаемый едва различимыми витыми колоннами, такой же круг, утыканный, как еж иголками, тонкими антеннами сенсорнаведения.
Арене было далеко до Большой Арены Нью-Тауна – гигантского суперсовременного сооружения, оснащенного самой совершенной аппаратурой для массовых сенсоригрищ и объемных садомахов – та могла вместить до миллиона человек, психокинетический напор, когда она заполнялась хотя бы на треть, был такой силы, что прокатывался по Нью-Тауну, и даже на окраинах всю ночь не могли прийти в себя собаки, мяукали коты и утром головная боль мучила людей, не додумавшихся включить на ночь электромагнитную защиту.
Малый Мадрид – город в пяти тысячах миль от Нью-Тауна – заслужил славу обители умеренных, а то и патриархальных нравов. Поэтому сенсоригрища на местной Арене были вполне пристойными. До композиций новой звезды сезона Стала Людолюба здесь было далеко.
К часу ночи сюда стали стекаться люди. Сотни людей. До начала сенсоригрища оставалось полчаса, и агрессивные плоскуны, шокирующие голонудисты, взведенные «отпадники» – искатели сенсорудрволъствий, неразборчивые во вкусах волновые наркоманы и просто пристойные граждане толкались в ожидании сеанса.
Все было как всегда. У кого-то еще до начала представления начался припадок наркоголодания, и дежурящий врач в сопровождении киберпаука-медика начал колдовать над несчастным, угощая того небольшой дозой электромагнитного нарковоздействия.
Здесь была своя тусовка. Многие люди знали друг друга. Сновали торговцы запрещенными тяжелыми нейросенсориками. Витал запах эротических духов-возбудителей и нового модного одеколона, пахнущего отвратной гнилью. Кого-то ткнули виброножом, и доктору опять нашлась работа, через три минуты появился глайдер с реанимационным контейнером, а полицейский-робот начал журить скованного в наручники плоскуна, не обращая внимания на сыпящиеся удары железных прутьев и виброножей, которыми награждали его товарищи задержанного.
Наконец робот выписал правонарушителю штраф, и отъехал на бронегусеницах в сторону.
Так что все было относительно тихо, пристойно и не предвещало неприятностей.
И вот действо началось.
Джек Поганец – гастролирующий представитель умеренного направления кретинрока – воспарил на гравиплатформе над Ареной. Он был коротко стрижен, похож на банковского служащего, одет в темный смокинг и бабочку.
Вспыхнул и начал переливаться свет – он вспучивался ядерными грибами, плел лазерные кружева. Он бил по глазам и по нервам. Потом на уши надавил неслышимый инфразвук, вызвав укол пьянящего ужаса.
Начали появляться и рушиться беспорядочные абстрактные СТ-проекции. И это в полном молчании.
– Ура, слизни! – прокатился голос Джека Поганца.
– Слизни, слизни! – завизжала толпа.
Джек сделал движение, и из его рукавов посыпались звезды. Они касались лиц людей, полыхая жаром, но не причиняя вреда. По Арене поползла жуткая вонь.
– Грязные, вонючие, мерзкие, пахучие. Кто? – взвизгнул Джек.
– Мы! – заревела толпа.
– Слизни!
Голос его становился громче. Он рокотал весенним громом, и спасения от него не было. Но никто и не искал спасения. Всем хотелось большего. Все знали, что это только начало.
Иголки генератора сенсорнаведения начали подрагивать и покрылись зелеными и синими молниями.
– Блюй на смокинг ближнего! – заорал Джек.
– Слизни! Да! – взревела толпа.
И каждый в ней ощутил, что волна приятной боли обрушивается на него, что он перестает быть собой, а становится частью в унисон ревущей толпы.
– Испражняйся! – орал Джек.
– Слизни! – вторила толпа.
– Сношайся! – визжал Джек.
– Слизни! – вторила толпа.
– Вонючки, пахучки! – бил себя кулаками по телу Джек.
– Мы-ы-ы! – радостно выла толпа.
Усики генератора накалялись все больше. Все дальше в людях отходило осознание собственного эго. Радостная разрушительная волна несла людей вперед. Там, где в нарастающей вони, в океане отвратного вкуса, появившегося во рту, в легкой боли маячил черным и желанным провалом ОН! МАЯЧИЛ КАЙФ!
– Ползучие, гнойные! – взвизгнул Джек.
– Мы!
– Поганые и беспокойные!
– Слизни!
Гравиплатформа кружила все быстрее. На ней катался и корчился, бился в припадке Джек. И волны его чувств, напор его отвращения, злости и агрессии считывались аппаратурой и передавались через усилители на всю беснующуюся, ревущую толпу…
Гравиплатформа заложила новый вираж. Толпа бесновалась синхронно. И никто не обращал внимания на одного человека, выпавшего из нее. Он стоял, уставившись вдаль, и не обращал ни на что ровным счетом никакого внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43