– посоветовал хлипкий смуглый шпаненок лет четырнадцати на вид.
Из подворотен перекосившихся, исписанных нецензурными словами, смердящих домов на пришельцев глядело множество пылающих ненавистью глаз.
Рядом со шпаненком стояло еще человек восемь других пацанят, небрежно поигрывающих цепями, кастетами и ножами. Вооружение у них было неважное, если не считать заткнутого за пояс сопливого предводителя порохового шестизарядного огромного револьвера.
Сомов почувствовал, как к ногам подступила противная слабость и стала растекаться по всему телу.
– И деньги, – продолжил изложение своих требований предводитель. – Ты еще можешь выкупить свою шкуру, поганый, мерзкий, вонючий, подлый, наидерьмовейший дерьмюк, – вторая половина ругательства, последовавшая за первой, была совершенно нецензурной. Самое мягкое определение для гостей – «трахалыцики песчаного козла».
– Сейчас, – кивнул Филатов и нагнулся, сделав вид, что расстегивает ботинок.
Как он оказался около пацаненка, госпитальер даже не успел заметить. Разведчик молниеносно покрыл расстояние в три метра. Пистолет из-за пояса пацаненка он кинул Сомову, и тот с трудом поймал его на лету, при этом рукоятка больно задела нос. Филатов на вытянутой руке легко приподнял предводителя дворовой шайки и назидательно произнес:
– Если, сопля, я тебя увижу еще, я разнесу тут весь район. Понял?
– Не надо, сеньор, – загундосил малолетний бандит. Его помощник сделал шаг к Филатову, тот, не выпуская жертву, махнул ногой, и нападавший упал без сознания.
– Они тоже поняли? – кивнул на толпу Филатов.
– Они поняли, сеньор.
– Мы с моим другом будем гулять, где хотим. Мы – мирные туристы. Ясно?
– Я все понял, сеньор, – заскулил предводитель. Небрежно, как щенка, Филатов отбросил легкое тело прочь, вытер о штанину руку и презрительно кинул:
– Мелкие грызуны.
Московитяне двинулись по улице. Сомов ждал выстрела в спину. Но Филатов шел спокойно, уверенный, что овладел ситуацией. Силу в таких местах уважали. Право пройти этот отрезок они завоевали. Но что будет дальше?
Уже второй день друзья бесцельно шатались по городу. И могли убедиться, что охота на людей является на Мечте Боливара излюбленным занятием. Туристы охотились за аборигенами в сельве и под водой. Аборигены охотились за туристами и их кошельками в городе.
Это была уже третья потасовка. Первый раз они сдуру забрели в бар. Филатов тут же получил удар ножом в живот и даже не поморщился – лезвие со звоном обломалось о затвердевшую ткань. А потом, работая четко и слаженно, как робот, он уложил одиннадцать завсегдатаев разной комплекции и различного уровня физического развития. Для лучшего командира группы отряда силового противодействия «Богатырь», каковым был в недавнем прошлом Филатов, это было не количество.
В другом месте по ним сперва открыли стрельбу, а потом решили высказать свои требования. С тем же результатом. Двоих Филатов скосил из карандаша-разрядника, рассчитанного на три выстрела. Остальных троих повозил мордой об обгаженный асфальт и оставил отдыхать до приезда «скорой помощи», похоже, надолго – «скорых» в городе было не так много, и их не находили нужным быстро присылать к месту каждой потасовки.
– Рано или поздно нас здесь пристукнут, – сказал Сомов.
– Я не более чем твой телохранитель, – пожал плечами разведчик. – Ты сам меня уже вторые сутки таскаешь по этой помойке и обещаешь, что вот-вот ухватишь нить.
– Я не могу. «Раковина» молчит, – кивнул Сомов на сумку, в которой лежал инопланетный инструмент.
– Значит, я буду исправно бить морды аборигенам, а ты будешь пытаться ухватить нить. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты ее не ухватишь.
Они прошли несколько кварталов. Город можно было исследовать до бесконечности. Он был огромен. Кажется, население тут достигло гораздо больше указанных в справочниках восемнадцати миллионов, но кто учитывал это население. В трущобах, занимавших больше половины территории, люди плодились, жили и умирали, не ставя никого в известность. На них давно все плюнули, и они отвечали остальному миру тем же.
Жить человеку с нормальным уровнем достатка, воспитывать детей и заниматься своим делом, не будучи огражденным от остального трущобного, страшного, бандитского мира – просто невозможно. Так что средний класс обитал в охраняемых поселках, чем-то напомнивших Филатову виденные им на старинных фотографиях гитлеровские концлагеря – вышки с автоматчиками, шарящие прожектора по ночам, колючая проволока под напряжением, заливистый лай сторожевых псов, натасканных на запах бродяг и трущобной шпаны и грызших безжалостно тех, кто пытался прорваться за периметр. В поселках были школы, магазины, все, необходимое для жизни. А в город, на работу люди предпочитали добираться на автобусах в сопровождении вооруженных автоматами полицейских – те стреляли, не долго думая.
Филатов был оптимистом, надеялся на лучшее, но ему многое не нравилось в последнее время.
Первое – каждый раз по выходу из отеля у него возникало ощущение, будто чьи-то глаза шарят по нему. С помощью нехитрых трюков ему удалось выявить пару человек, которые вполне могли следить за ними. От наблюдения в толчее мегаполиса уходили без труда. Но это ничего не значило. Факт оставался фактом – наблюдение кем-то велось. Кем? Местными спецслужбами? Они что, испытывают слабость ко всем иностранцам? Вряд ли. Кто еще?
Самое тревожное, что однажды индикатор слежки показал всплеск. Это значит, за ними началось техническое наблюдение по всем правилам. У местной контрразведки такой техники просто не было. Значит, кто-то извне?
Ситуация была неопределенная. И это Филатова волновало намного больше, чем все стычки с местными бандитами.
– Опять стена, черт ее подери, – сказал Филатов. – Чумные районы.
– На сколько же они протянулись? – поинтересовался госпитальер.
– Судя по справочнику, они занимают до двенадцати процентов городской площади.
Поверху высокой, метров семи, стены шли кабели сигнализации и высокого напряжения, чернели стволы автоматизированных огневых систем и пялились видеокамеры. Впрочем, высматривать им было нечего. Жители вблизи стены не селились, и места эти считались гиблыми.
Охрана чумного сектора влетела правительству республики в копеечку. При ее оснащении использовались и инопланетные технологии, что являлось большой роскошью. Все траты списывались на предотвращение новых эпидемий. Но госпитальера обуревали кое-какие сомнения.
Сомов неожиданно шагнул вперед, преодолел, как очарованный, двадцать метров пустой полосы, по которой ходить не возбранялось, но и не приветствовалось. Коснулся стены.
– Что случилось? – спросил Филатов, подбежавший к нему.
– Толчок… Там что-то есть…
***
Вражеский агент, подстреленный Динозавром во время боя у большой Арены, выжил. Разрядник прорубил бронекостюм и разворотил его грудь, но в реанимационном контейнере безжизненное тело было опутано нитями искусственных капилляров, заменителей органов, и смерть отступила. Состояние было очень тяжелым, человек балансировал на грани жизни и смерти трое суток.
А потом душа вновь накрепко сцепилась с телом, и еще через пару дней с больным можно было говорить.
До полного выздоровления ему еще было не близко. Реанимационный блок останется его жилищем еще не менее чем на месяц. Сознание больного с трудом охватывало, кто он и где находится. Но такое состояние было даже удобнее для экспертов ФБР по выуживанию информации.
Пенелопа заставила поднять старую историю с агентом, пробравшимся в паранормальный Центр – Институт Мерлина восемь лет тому назад. Психологи вынуждены были признать, что случаи схожие, поэтому работу с сознанием клиента проводили с учетом того, что удалось узнать при работе с предыдущим агентом.
Работали психотехники не торопясь. При помощи самой совершенной аппаратуры сначала вошли в контакт с агентом, а потом начали снимать один за другим гипноблоки в сознании. Работа была опасная. Психика была закодирована в несколько слоев. И на каждом из слоев стояла директива: при попытке деблокирования – самоуничтожение.
Пенелопа и Динозавр стояли у призрачной стены, за которой два лучших психотехника ФБР колдовали над безжизненным телом. Вражеский агент был опутан проводами, как киборг из популярной одноименной СТ-тянучки.
На голове у него было несколько обручей, которые сияли малиновым светом. Такие же обручи были на головах двух операторов, лежавших на двух других ложах, вид у них был не лучше, чем у жертвы.
– Они соскребают слой за слоем с его сознания, как наслоения краски с древней фрески, – сказал Динозавр.
– Романтическое сравнение, – хмыкнула Пенелопа. – Тебя в казарме искусствоведению учили?
Динозавр ничего не ответил…
Работа шла уже третий час. Больше трех часов выдержать операторам такое напряжение было ох как нелегко. Но они не собирались выходить из состояния глубокого контакта с психикой испытуемого, пока не достигнут результата.
– Что-то у них неладно, – подалась вперед Пенелопа.
Лицо испытуемого бледнело, наливалось синевой. То же самое происходило и с операторами.
– Они погибают! – Динозавр обернулся к диспетчеру, контролировавшему операцию и сидевшему в кресле в углу комнаты, на его лице был шлем аудиовизуального контакта. – Головастик, они погибают!
Диспетчер внешне никак не отреагировал. Но пальцы его забегали по пульту. Внезапно он закрутил головой, потом застонал. И резко сорвал шлем.
Тут же в комнату заскочили трое человек из персонала. Загудела реанимационная система.
Через полчаса диспетчер устало сказал:
– Он погиб. Мы не смогли пробиться через последний блок.
– А операторы? – спросил Динозавр.
– Они выжили.
– Информация?
– Об этом мы можем узнать только у них.
– Когда?
– Когда они придут в себя.
– А долго они собираются валяться кверху пузом? – грубо спросила Пенелопа.
Диспетчер, поежившись от такого напора, пожал плечами:
– Часов семь.
Семь часов Пенелопа и Динозавр сидели как на иголках. Наконец ведущий врач сообщил – операторов удалось привести в чувство.
– Они что-то узнали или провалялись в контактных шлемах просто так? – осведомился Динозавр.
– Узнали, – сказал врач. – Кличка погибшего – Латник.
– Место? Откуда он?
– Неизвестно. Удалось выбить только – Ла-Пас. И…
– Ну же? – прикрикнула нетерпеливо Пенелопа.
– Чума…
***
Ночь. Тикают часы на стене. Какой идиот придумал повесить механические часы в спальной?
Сомову хотелось встать и ударить по ним кулаком.
Он проснулся среди ночи и не мог заснуть в своей комнате.
Внизу гудели клаксоны – водители жали на их кнопки сутки напролет и не знали удержу. Завывала вдали полицейская сирена. Пропел керосиновый самолет, ложась на курс от пригородного аэродрома.
На восьмидесятом этаже все было слышно отлично. Звуки долетали досюда с легкостью необыкновенной. Они жили своей жизнью, как злобные зубастые существа, терзающие сейчас нервы госпитальера.
А кроме этого он слышал, как вода шумит в трубах. Как раскрылись и закрылись на этаже двери лифта. Как в соседнем номере заплакал ребенок. Как в коридоре выругался, зацепившись за конец ковра, уборщик. ОН СЛЫШЫЛ ВСЕ!
А еще шуршала громко кровь в жилах. Барабанило сердце. А дыхание было тоже – свистящее и оглушительное.
Звуки ополчились на Сомова. Они сбросили с себя дружеские личины и превратились во врагов. Они наждаком елозили по обнаженным нервам, и госпитальер ничего не мог поделать с собой. Он застонал – и стон этот отозвался во всем теле.
Ему было плохо. Он не был болен, организм функционировал отлично. Но что-то изменилось в мире. Что-то сделало его в миг враждебным. Это был миг хищных звуков.
Сомов приподнялся, хлопнул по стене ладонью, и та ответила рокотом.
Он встал, качнулся, подошел к креслу. Упал, заткнув уши пальцами. Не помогло. Звуки пробивали пальцы, как заряд бластера холщовую ткань. Не было от них ни пощады, ни спасения.
Он не знал, что происходит. Ему не хотелось думать о том, что творится. Он пытался остановить наступление звуков, но они одолевали его все больше. Они скреблись, требовали доступа в самые сокровенные кладовые его существа. Они были оккупантами, которые не собирались оставлять оборонявшемуся право на жизнь.
Происходило что-то чудовищное. Сомов окончательно понял это. Он открыл рот:
– Серега, – прокричал он что было силы.
Его голос рокотом пронесся над городом, он был должен долететь до каждой семьи, он должен был вздыбить пыль, вырвать с корнем деревья. Звук собственного голоса оглушал.
Но на самом деле это был лишь слабый писк, без труда поглощенный стенами помещения. Разведчик спал в своей постели, привычно используя каждую секунду на расслабления – он знал, что в любой момент ему может пригодиться весь запас сил. И Сомов не мог докричаться до него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Из подворотен перекосившихся, исписанных нецензурными словами, смердящих домов на пришельцев глядело множество пылающих ненавистью глаз.
Рядом со шпаненком стояло еще человек восемь других пацанят, небрежно поигрывающих цепями, кастетами и ножами. Вооружение у них было неважное, если не считать заткнутого за пояс сопливого предводителя порохового шестизарядного огромного револьвера.
Сомов почувствовал, как к ногам подступила противная слабость и стала растекаться по всему телу.
– И деньги, – продолжил изложение своих требований предводитель. – Ты еще можешь выкупить свою шкуру, поганый, мерзкий, вонючий, подлый, наидерьмовейший дерьмюк, – вторая половина ругательства, последовавшая за первой, была совершенно нецензурной. Самое мягкое определение для гостей – «трахалыцики песчаного козла».
– Сейчас, – кивнул Филатов и нагнулся, сделав вид, что расстегивает ботинок.
Как он оказался около пацаненка, госпитальер даже не успел заметить. Разведчик молниеносно покрыл расстояние в три метра. Пистолет из-за пояса пацаненка он кинул Сомову, и тот с трудом поймал его на лету, при этом рукоятка больно задела нос. Филатов на вытянутой руке легко приподнял предводителя дворовой шайки и назидательно произнес:
– Если, сопля, я тебя увижу еще, я разнесу тут весь район. Понял?
– Не надо, сеньор, – загундосил малолетний бандит. Его помощник сделал шаг к Филатову, тот, не выпуская жертву, махнул ногой, и нападавший упал без сознания.
– Они тоже поняли? – кивнул на толпу Филатов.
– Они поняли, сеньор.
– Мы с моим другом будем гулять, где хотим. Мы – мирные туристы. Ясно?
– Я все понял, сеньор, – заскулил предводитель. Небрежно, как щенка, Филатов отбросил легкое тело прочь, вытер о штанину руку и презрительно кинул:
– Мелкие грызуны.
Московитяне двинулись по улице. Сомов ждал выстрела в спину. Но Филатов шел спокойно, уверенный, что овладел ситуацией. Силу в таких местах уважали. Право пройти этот отрезок они завоевали. Но что будет дальше?
Уже второй день друзья бесцельно шатались по городу. И могли убедиться, что охота на людей является на Мечте Боливара излюбленным занятием. Туристы охотились за аборигенами в сельве и под водой. Аборигены охотились за туристами и их кошельками в городе.
Это была уже третья потасовка. Первый раз они сдуру забрели в бар. Филатов тут же получил удар ножом в живот и даже не поморщился – лезвие со звоном обломалось о затвердевшую ткань. А потом, работая четко и слаженно, как робот, он уложил одиннадцать завсегдатаев разной комплекции и различного уровня физического развития. Для лучшего командира группы отряда силового противодействия «Богатырь», каковым был в недавнем прошлом Филатов, это было не количество.
В другом месте по ним сперва открыли стрельбу, а потом решили высказать свои требования. С тем же результатом. Двоих Филатов скосил из карандаша-разрядника, рассчитанного на три выстрела. Остальных троих повозил мордой об обгаженный асфальт и оставил отдыхать до приезда «скорой помощи», похоже, надолго – «скорых» в городе было не так много, и их не находили нужным быстро присылать к месту каждой потасовки.
– Рано или поздно нас здесь пристукнут, – сказал Сомов.
– Я не более чем твой телохранитель, – пожал плечами разведчик. – Ты сам меня уже вторые сутки таскаешь по этой помойке и обещаешь, что вот-вот ухватишь нить.
– Я не могу. «Раковина» молчит, – кивнул Сомов на сумку, в которой лежал инопланетный инструмент.
– Значит, я буду исправно бить морды аборигенам, а ты будешь пытаться ухватить нить. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты ее не ухватишь.
Они прошли несколько кварталов. Город можно было исследовать до бесконечности. Он был огромен. Кажется, население тут достигло гораздо больше указанных в справочниках восемнадцати миллионов, но кто учитывал это население. В трущобах, занимавших больше половины территории, люди плодились, жили и умирали, не ставя никого в известность. На них давно все плюнули, и они отвечали остальному миру тем же.
Жить человеку с нормальным уровнем достатка, воспитывать детей и заниматься своим делом, не будучи огражденным от остального трущобного, страшного, бандитского мира – просто невозможно. Так что средний класс обитал в охраняемых поселках, чем-то напомнивших Филатову виденные им на старинных фотографиях гитлеровские концлагеря – вышки с автоматчиками, шарящие прожектора по ночам, колючая проволока под напряжением, заливистый лай сторожевых псов, натасканных на запах бродяг и трущобной шпаны и грызших безжалостно тех, кто пытался прорваться за периметр. В поселках были школы, магазины, все, необходимое для жизни. А в город, на работу люди предпочитали добираться на автобусах в сопровождении вооруженных автоматами полицейских – те стреляли, не долго думая.
Филатов был оптимистом, надеялся на лучшее, но ему многое не нравилось в последнее время.
Первое – каждый раз по выходу из отеля у него возникало ощущение, будто чьи-то глаза шарят по нему. С помощью нехитрых трюков ему удалось выявить пару человек, которые вполне могли следить за ними. От наблюдения в толчее мегаполиса уходили без труда. Но это ничего не значило. Факт оставался фактом – наблюдение кем-то велось. Кем? Местными спецслужбами? Они что, испытывают слабость ко всем иностранцам? Вряд ли. Кто еще?
Самое тревожное, что однажды индикатор слежки показал всплеск. Это значит, за ними началось техническое наблюдение по всем правилам. У местной контрразведки такой техники просто не было. Значит, кто-то извне?
Ситуация была неопределенная. И это Филатова волновало намного больше, чем все стычки с местными бандитами.
– Опять стена, черт ее подери, – сказал Филатов. – Чумные районы.
– На сколько же они протянулись? – поинтересовался госпитальер.
– Судя по справочнику, они занимают до двенадцати процентов городской площади.
Поверху высокой, метров семи, стены шли кабели сигнализации и высокого напряжения, чернели стволы автоматизированных огневых систем и пялились видеокамеры. Впрочем, высматривать им было нечего. Жители вблизи стены не селились, и места эти считались гиблыми.
Охрана чумного сектора влетела правительству республики в копеечку. При ее оснащении использовались и инопланетные технологии, что являлось большой роскошью. Все траты списывались на предотвращение новых эпидемий. Но госпитальера обуревали кое-какие сомнения.
Сомов неожиданно шагнул вперед, преодолел, как очарованный, двадцать метров пустой полосы, по которой ходить не возбранялось, но и не приветствовалось. Коснулся стены.
– Что случилось? – спросил Филатов, подбежавший к нему.
– Толчок… Там что-то есть…
***
Вражеский агент, подстреленный Динозавром во время боя у большой Арены, выжил. Разрядник прорубил бронекостюм и разворотил его грудь, но в реанимационном контейнере безжизненное тело было опутано нитями искусственных капилляров, заменителей органов, и смерть отступила. Состояние было очень тяжелым, человек балансировал на грани жизни и смерти трое суток.
А потом душа вновь накрепко сцепилась с телом, и еще через пару дней с больным можно было говорить.
До полного выздоровления ему еще было не близко. Реанимационный блок останется его жилищем еще не менее чем на месяц. Сознание больного с трудом охватывало, кто он и где находится. Но такое состояние было даже удобнее для экспертов ФБР по выуживанию информации.
Пенелопа заставила поднять старую историю с агентом, пробравшимся в паранормальный Центр – Институт Мерлина восемь лет тому назад. Психологи вынуждены были признать, что случаи схожие, поэтому работу с сознанием клиента проводили с учетом того, что удалось узнать при работе с предыдущим агентом.
Работали психотехники не торопясь. При помощи самой совершенной аппаратуры сначала вошли в контакт с агентом, а потом начали снимать один за другим гипноблоки в сознании. Работа была опасная. Психика была закодирована в несколько слоев. И на каждом из слоев стояла директива: при попытке деблокирования – самоуничтожение.
Пенелопа и Динозавр стояли у призрачной стены, за которой два лучших психотехника ФБР колдовали над безжизненным телом. Вражеский агент был опутан проводами, как киборг из популярной одноименной СТ-тянучки.
На голове у него было несколько обручей, которые сияли малиновым светом. Такие же обручи были на головах двух операторов, лежавших на двух других ложах, вид у них был не лучше, чем у жертвы.
– Они соскребают слой за слоем с его сознания, как наслоения краски с древней фрески, – сказал Динозавр.
– Романтическое сравнение, – хмыкнула Пенелопа. – Тебя в казарме искусствоведению учили?
Динозавр ничего не ответил…
Работа шла уже третий час. Больше трех часов выдержать операторам такое напряжение было ох как нелегко. Но они не собирались выходить из состояния глубокого контакта с психикой испытуемого, пока не достигнут результата.
– Что-то у них неладно, – подалась вперед Пенелопа.
Лицо испытуемого бледнело, наливалось синевой. То же самое происходило и с операторами.
– Они погибают! – Динозавр обернулся к диспетчеру, контролировавшему операцию и сидевшему в кресле в углу комнаты, на его лице был шлем аудиовизуального контакта. – Головастик, они погибают!
Диспетчер внешне никак не отреагировал. Но пальцы его забегали по пульту. Внезапно он закрутил головой, потом застонал. И резко сорвал шлем.
Тут же в комнату заскочили трое человек из персонала. Загудела реанимационная система.
Через полчаса диспетчер устало сказал:
– Он погиб. Мы не смогли пробиться через последний блок.
– А операторы? – спросил Динозавр.
– Они выжили.
– Информация?
– Об этом мы можем узнать только у них.
– Когда?
– Когда они придут в себя.
– А долго они собираются валяться кверху пузом? – грубо спросила Пенелопа.
Диспетчер, поежившись от такого напора, пожал плечами:
– Часов семь.
Семь часов Пенелопа и Динозавр сидели как на иголках. Наконец ведущий врач сообщил – операторов удалось привести в чувство.
– Они что-то узнали или провалялись в контактных шлемах просто так? – осведомился Динозавр.
– Узнали, – сказал врач. – Кличка погибшего – Латник.
– Место? Откуда он?
– Неизвестно. Удалось выбить только – Ла-Пас. И…
– Ну же? – прикрикнула нетерпеливо Пенелопа.
– Чума…
***
Ночь. Тикают часы на стене. Какой идиот придумал повесить механические часы в спальной?
Сомову хотелось встать и ударить по ним кулаком.
Он проснулся среди ночи и не мог заснуть в своей комнате.
Внизу гудели клаксоны – водители жали на их кнопки сутки напролет и не знали удержу. Завывала вдали полицейская сирена. Пропел керосиновый самолет, ложась на курс от пригородного аэродрома.
На восьмидесятом этаже все было слышно отлично. Звуки долетали досюда с легкостью необыкновенной. Они жили своей жизнью, как злобные зубастые существа, терзающие сейчас нервы госпитальера.
А кроме этого он слышал, как вода шумит в трубах. Как раскрылись и закрылись на этаже двери лифта. Как в соседнем номере заплакал ребенок. Как в коридоре выругался, зацепившись за конец ковра, уборщик. ОН СЛЫШЫЛ ВСЕ!
А еще шуршала громко кровь в жилах. Барабанило сердце. А дыхание было тоже – свистящее и оглушительное.
Звуки ополчились на Сомова. Они сбросили с себя дружеские личины и превратились во врагов. Они наждаком елозили по обнаженным нервам, и госпитальер ничего не мог поделать с собой. Он застонал – и стон этот отозвался во всем теле.
Ему было плохо. Он не был болен, организм функционировал отлично. Но что-то изменилось в мире. Что-то сделало его в миг враждебным. Это был миг хищных звуков.
Сомов приподнялся, хлопнул по стене ладонью, и та ответила рокотом.
Он встал, качнулся, подошел к креслу. Упал, заткнув уши пальцами. Не помогло. Звуки пробивали пальцы, как заряд бластера холщовую ткань. Не было от них ни пощады, ни спасения.
Он не знал, что происходит. Ему не хотелось думать о том, что творится. Он пытался остановить наступление звуков, но они одолевали его все больше. Они скреблись, требовали доступа в самые сокровенные кладовые его существа. Они были оккупантами, которые не собирались оставлять оборонявшемуся право на жизнь.
Происходило что-то чудовищное. Сомов окончательно понял это. Он открыл рот:
– Серега, – прокричал он что было силы.
Его голос рокотом пронесся над городом, он был должен долететь до каждой семьи, он должен был вздыбить пыль, вырвать с корнем деревья. Звук собственного голоса оглушал.
Но на самом деле это был лишь слабый писк, без труда поглощенный стенами помещения. Разведчик спал в своей постели, привычно используя каждую секунду на расслабления – он знал, что в любой момент ему может пригодиться весь запас сил. И Сомов не мог докричаться до него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43