Наталья Георгиевна со скрытой тревогой наблюдала за моими шаманскими упражнениями.
Судя по тому, как я быстро утомился, передавая свою энергетику, рана была серьезная и потребовала от меня большой мобилизации сил. Минут через пять у меня закостенели мышцы рук, и в глазах появились черные точки.
– Пусть лежит, не трогай его, – попросил я и повалился рядом с Кузьмой.
– Тебе плохо? – с тревогой спросила Наталья Георгиевна.
– Нет, мне нужно отдохнуть, – ответил я и провалился в забытье.
– Алексей Григорьевич! Откликнись, что с тобой? – послышался над ухом знакомый голос.
Я открыл глаза. Надо мной склонилась Морозова и близко смотрела зелеными глазами. Я не сдержался, обнял ее, притянул к себе и поцеловал в губы.
– Какие глупости, – сказал молодая женщина, отстраняясь. – Чай, мы не одни...
Я отпустил ее, сел и сразу увидел, что Кузьма уже очнулся и удивленно на нас смотрит.
– Оклемался? – задал я риторический вопрос. – Вот и хорошо, значит скоро поправишься.
– Добрый человек, что со мной было?
– Стрелу я из тебя вынимал, – ответил я вставая.
– А стрела-то откуда ?
– Ты, что все забыл? – удивился я. – Тебя твой же товарищ ранил, решил, что ты чумой заразился.
– Здесь что, чума?
Было похоже, что у мужика от болевого шока пропала память.
– Нет здесь никакой чумы. Ты зашел в избу, там лежат убитые, ты испугался и закричал: «Чума», а один из твоих товарищей выстрелил в тебя из лука, – попытался я напомнить раненому недавние события. – Вспомнил?
– Это ты из меня стрелу вынул? – наконец окончательно пришел в себя Кузьма. – А вы кто, люди добрые?
– Просто прохожие, шли неподалеку, увидели, как тебя ранили, – ответил я, не собираясь посвящать случайного встречного в наши обстоятельства.
– А где стрела, что меня ранила?
Я поднял с земли и передал Кузьме стрелу с почерневшим от крови наконечником.
– Прокопия стрела, – сразу определил он. – Точно его, я теперь вспомнил, это он в меня стрелял. Вот грешная душа, – раненый задумался. – Я так думаю, уходить нам отсюда нужно, а то придут стрельцы, нас убьют, и все вокруг спалят, чтобы заразы не было.
– Нужно-то нужно, да ты слаб совсем, идти не сможешь Да и похоронить убитых нужно...
– Что с ними?
– Кто-то всю семью вырезал. Там, – я кивнул в сторону избы, – и взрослые, и дети...
– Должно, казаки. Если бы татары, те бы в полон увели. А этим бы только пограбить да побаловаться. Давно меня ранили?
Вопрос был, что называется, некорректный. Я до сих пор никак не мог разобраться в здешних единицах времени. Понятие «часа» в зависимости от времени года и долготы дня было плавающее. Вообще-то в дне было двенадцать часов, но как их делить, я никак не мог научиться.
– Не знаю точно. Совсем недавно.
– Даты, добрый человек, по-вашему время скажи, по-немецки. Я, чай, грамоту знаю, да и нюренбергские яйца видел.
– Что за нюренбергские яйца? – удивился я внезапной смене темы разговора.
– А те, что у вас на неметчине время показывают.
– А... – протянул я, догадавшись, что речь идет о часах. – Думаю, часа три прошло.
– Ну, тогда можно не спешить. Пока купцы до села доедут, стрельцов найдут, местных людей соберут да сюда вернутся, день пройдет. Долго мне еще так лежать?
– Сейчас я тебя еще полечу, может быть, тогда ты сможешь встать, – пообещал я.
Ждать прибытия противочумной экспедиции у меня не было никакого желания. Я удобно уселся возле раненого и опять начала свои пассы над его грудью. Такого напряжения, как в первый раз, больше не потребовалось, и теперь я даже не очень устал.
– Ишь, ты, как у тебя ловко получается, – удивленно сказал Кузьма, слегка пошевелив рукой. – Чувствую, как боль уходит...
– Попробуй сесть, – попросил я.
Мужчина скривился от ожидаемой боли, однако сумел взять себя в руки и медленно сел, упираясь рукой в землю. Я подумал, что если его поддерживать, то вполне сможет идти.
– Нужно собираться, – сказал я Наталье Георгиевне, – скоро выходим.
Морозова согласно кивнула и начала складывать вещи и провиант в мешок. Кажется, мои медицинские подвиги произвели и на нее впечатление, во всяком случае, она поглядывала на меня пристально и пытливо.
– А что с ними делать? – женщина посмотрела на избу с убитыми. – Ты же хотел их похоронить.
– Уходить отсюда нужно, – ответил за меня Кузьма, – если нас здесь застанут, то разбираться не будут. У страха глаза велики. Перебьют ни за что и с теми в избе сожгут.
– Может быть, тогда сначала перекусим? – спросила Наталья, пряча в мешок остатки пирога, состряпанного нам в дорогу Ульянкой.
– Нет, пойдем, лучше потом пообедаем в лесу, – решил я.
Меня почему-то мучило предчувствие надвигающейся опасности. Такое со мной случалось нечасто, но пока еще интуиция не подвела ни разу.
– Твоя воля, в лесу, так в лесу, – без раздумий согласилась Наталья Георгиевна, взваливая себе на спину все наши вещи.
Теперь нести суму предстояло ей. Я же прицепил к поясу саблю раненого, на спину повесил его «саадак», совмещенную сумку для лука и стрел, и помог ему Подняться. Мы вышли из сарая. Пока мы занимались лечением, ветер нагнал облака, и начал накрапывать дождь. Наш путь лежал в сторону леса, почти противоположную той, куда ускакали всадники. Кузьма шел плохо, ноги у него подгибались, и мне приходилось принимать на себя значительную часть его веса.
– В лес зайдем и передохнем, – пообещал я, заметив, что он побледнел и вот-вот потеряет сознание, – потерпи еще немного.
Кузьма не ответил, на это у него, как мне показалось, недостало сил.
– Ладно, давайте, посидим здесь, – сказал я, когда мы достигли небольшой березовой рощицы, невдалеке от опушки.
Раненый тотчас обмяк, и сел там, где остановился. Наталья Георгиевна выбрала себе место под кривой березой, защищавшей от мелкого противного дождя.
Мучить Кузьму и переводить его в сухое место не имело смысла, передышка должна была быть короткой. Мне очень хотелось уйти подальше от проклятого места, предчувствие беды меня так и не покинуло.
– Лесом пойдем? – спросил Кузьма, как только перевел дыхание.
– Да, – ответил я, – сейчас неспокойно на дорогах. А ты, собственно, сам кто таков?
– Говядарь из Нижнего Новгорода.
Что такое «говядарь», я не знал, но уточнять не стал. Скорее, какая-то специальность, связанная с коровами.
– А твои товарищи тоже говядари ?
– Нет, они московские посадские люди, а Прокопий, тот, который меня ранил, гость. Мы сошлись на постоялом дворе по пути в Калугу.
Я знал, что «посадские люди» – это средний торгово-промышленный класс Московии, а «гости» – богатые купцы.
– Людей-то убитых все-таки надо было похоронить, а то выходит как-то не по христиански, – вмешалась в разговор Наталья Георгиевна, задумчиво сидящая возле своей кривой березы.
– Надо было, – согласился я, – только времени у нас на это не было.
Словно в подтверждении моих слов со стороны оставленной избы послышался свист. Я осторожно выглянул из-за дерева. Десяток казаков въезжало в подворье. «Вовремя убрались», – подумал я, прячась, чтобы меня не заметили.
– Кто там? – спросил говядарь.
– Казаки.
– Нелегкая их принесла!
– Вот они крестьян и похоронят, – сказал я Наталье.
Однако, судя по их поведению, казаки никого хоронить не собирались. И вообще вели они себя так уверенно, как будто попали в знакомое место. Спешившись, четверо вбежали в избу и начали вытаскивать убитых и волоком потащили тела к колодцу. Пока один из них сбрасывал тела в колодец, остальные вернулись в избу за новой партией убитых. Все происходило быстро и вполне профессионально. Пока четверо «работали», остальные остались в седлах.
Такое поведение было, по меньшей мере, странно. Я не находил логики в том, что они сделали. Испортив колодец, они сами не смогут здесь остаться. Тогда для чего было очищать избу от трупов?
Мы коротко посовещались, что нам делать. Добраться до леса незамеченными можно было, только ползя по-пластунски, что никак не мог сделать Кузьма. Поэтому нам оставалось только ждать, как будут дальше развиваться события.
Дождавшись, когда «похоронная команда» кончит свое неблагодарное дело, остальные казаки спешились, разнуздали коней, вынесли им из сарая сено и общей группой направились вглубь подворья. От нас до них было метров двести, и рассмотреть детали, тем более, понять, что они намериваются делать, было невозможно. Я пристроился на сухом месте у комля березы и только по временам высовывал голову, следя за действиями странной компании.
Бурно посовещавшись (до нас доносились возбужденные голоса), казаки до чего-то договорились, и двое из тех, что вытаскивали убитых, побежали к избе. Еще двое пошли к отдыхающим лошадям и принесли на выбранное место небольшой но, судя по тому, как его несли, тяжелый сундучок. Теперь становилось понятно, что они собираются делать.
– Ну, что там? – спросил говядарь.
– Сокровища прячут, – сказал я своим менее информированным товарищам.
Как всегда, упоминание о сокровищах вызвало повышенный интерес. Кузьма даже попытался привстать, чтобы не пропустить интересное зрелище.
– Осторожнее, – предупредил я, – если нас заметят – убьют.
– Зачем они крестьян-то убили? – спросила Наталья Георгиевна, тоже не сдержавшаяся полюбопытствовать, как прячут клады.
Я уже смог разобраться в ситуации, потому уверено объяснил:
– Чтобы свидетелей не было. Для того и колодец испортили. Место будет считаться чумным, и никто сюда носа не сунет.
Пока мы переговаривались, из сарая принесли лопаты, и трудовая четверка начала копать яму. Остальная живописная ватага праздно наблюдала, как трудятся их товарищи. Сырая земля легко поддавалась, .и вскоре работяги врылись в нее по плечи.
Когда не стало видно даже их голов, стоящий с начальственным видом над ямой дородный казак приказал им остановиться. По его приказу землекопы приняли и опустили вниз таинственный сундучок. Потом они вылезли наружу и начали забрасывать яму. Когда она была почти зарыта, атаман что-то крикнул. Слов мы не разобрали, но там мгновенно началась круговерть, послышались крики, и обступившие яму казаки, выхватив шашки, начали рубить землекопов. Я не успел ничего сообразить, как дело было сделано, и убитых начали скидывать в вырытую ими же для себя могилу.
«Двенадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рома», припомнил я слова старинной пиратской песни из романа Стивенсона «Остров сокровищ».
– Свят, свят, свят, – шептала рядом видевшая все происходящее Морозова.
– Что там? – опять спросил Кузьма.
– Своих убили, – ответил я, – чтобы не оставлять свидетелей, теперь закапывают вместе с сундуком.
Казаки, кончив свое черное дело, быстро закопали и попытались утрамбовать яму. Однако сравнять холм с землей им не удалось. Тогда они посовещались и начали разбрасывать глину по всему двору. Глина была мокрой, липла к лопатам, и дело у них продвигалось медленно. Мы с Натальей наблюдали за их работой, прижавшись к стволам своих берез.
– Ну, что там еще? – с нетерпением спросил го-вядарь, встревоженный нашим молчанием.
– Заметают следы. Ты уже идти можешь? Нужно отсюда убираться по добру-поздорову, пока нас не заметили.
– Дай еще чуток отдохнуть.
– Ладно, отдыхай, – согласился я. Все равно ничего иного нам не оставалось.
Работа у казаков медленно, но продвигалась. Теперь желтым от глины был большой участок двора. Зато могильный холм почти исчез. Однако завершить работу казакам не удалось. Призывно заржала одна из лошадей, оставленных возле сарая, и они тут же, бросив работу, кинулись к коновязи.
Мне пришлось встать в полный рост, чтобы увидеть, что еще случилось. Казаки спрятались за избой, а со стороны леса туда приближалась новая компания. Одного из всадников я сразу же узнал.
– Твой Прокопий, или как там его, прибыл, – сообщил я Кузьме, – со стрельцами и крестьянами.
– Быстро он, вражий сын, обернулся! – похвалил говядарь.
В этот момент обе группы столкнулись. Казаки выскочили из-за избы и сразу же в пешем строю атаковали крестьян. Заржали напуганные лошади, закричали люди. Разобраться, что происходит, я не мог, большую часть поля сражения от меня заслоняла изба. Минут через пять стало ясно, что шестерым оставшимся казакам одержать легкую победу не удалось. Бой продолжался, и только по разбегающимся без всадников лошадям было понятно, что прибывшие несут потери.
Наконец крики и звон клинков начали стихать. Вдруг из-за избы выскочил Прокопий и удивительно быстро для своей дородности бросился в нашу сторону. Вслед за ним с шашкой наголо гнался сам атаман.
– Стой, – кричал он, – стой, а то убью!
Прокопия такой призыв, понятное дело, не убедил остановиться, и, словно чуя путь к спасению, он бежал точно на нас.
– За Прокопием гонится казак, – сказал я Кузьме, – сейчас догонит.
Кузьма уперся рукой о дерево и медленно встал. Московский гость был уже почти рядом с нами. Я видел его выпученные в ужасе глаза и широко раскрытый рот, жадно хватающий воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Судя по тому, как я быстро утомился, передавая свою энергетику, рана была серьезная и потребовала от меня большой мобилизации сил. Минут через пять у меня закостенели мышцы рук, и в глазах появились черные точки.
– Пусть лежит, не трогай его, – попросил я и повалился рядом с Кузьмой.
– Тебе плохо? – с тревогой спросила Наталья Георгиевна.
– Нет, мне нужно отдохнуть, – ответил я и провалился в забытье.
– Алексей Григорьевич! Откликнись, что с тобой? – послышался над ухом знакомый голос.
Я открыл глаза. Надо мной склонилась Морозова и близко смотрела зелеными глазами. Я не сдержался, обнял ее, притянул к себе и поцеловал в губы.
– Какие глупости, – сказал молодая женщина, отстраняясь. – Чай, мы не одни...
Я отпустил ее, сел и сразу увидел, что Кузьма уже очнулся и удивленно на нас смотрит.
– Оклемался? – задал я риторический вопрос. – Вот и хорошо, значит скоро поправишься.
– Добрый человек, что со мной было?
– Стрелу я из тебя вынимал, – ответил я вставая.
– А стрела-то откуда ?
– Ты, что все забыл? – удивился я. – Тебя твой же товарищ ранил, решил, что ты чумой заразился.
– Здесь что, чума?
Было похоже, что у мужика от болевого шока пропала память.
– Нет здесь никакой чумы. Ты зашел в избу, там лежат убитые, ты испугался и закричал: «Чума», а один из твоих товарищей выстрелил в тебя из лука, – попытался я напомнить раненому недавние события. – Вспомнил?
– Это ты из меня стрелу вынул? – наконец окончательно пришел в себя Кузьма. – А вы кто, люди добрые?
– Просто прохожие, шли неподалеку, увидели, как тебя ранили, – ответил я, не собираясь посвящать случайного встречного в наши обстоятельства.
– А где стрела, что меня ранила?
Я поднял с земли и передал Кузьме стрелу с почерневшим от крови наконечником.
– Прокопия стрела, – сразу определил он. – Точно его, я теперь вспомнил, это он в меня стрелял. Вот грешная душа, – раненый задумался. – Я так думаю, уходить нам отсюда нужно, а то придут стрельцы, нас убьют, и все вокруг спалят, чтобы заразы не было.
– Нужно-то нужно, да ты слаб совсем, идти не сможешь Да и похоронить убитых нужно...
– Что с ними?
– Кто-то всю семью вырезал. Там, – я кивнул в сторону избы, – и взрослые, и дети...
– Должно, казаки. Если бы татары, те бы в полон увели. А этим бы только пограбить да побаловаться. Давно меня ранили?
Вопрос был, что называется, некорректный. Я до сих пор никак не мог разобраться в здешних единицах времени. Понятие «часа» в зависимости от времени года и долготы дня было плавающее. Вообще-то в дне было двенадцать часов, но как их делить, я никак не мог научиться.
– Не знаю точно. Совсем недавно.
– Даты, добрый человек, по-вашему время скажи, по-немецки. Я, чай, грамоту знаю, да и нюренбергские яйца видел.
– Что за нюренбергские яйца? – удивился я внезапной смене темы разговора.
– А те, что у вас на неметчине время показывают.
– А... – протянул я, догадавшись, что речь идет о часах. – Думаю, часа три прошло.
– Ну, тогда можно не спешить. Пока купцы до села доедут, стрельцов найдут, местных людей соберут да сюда вернутся, день пройдет. Долго мне еще так лежать?
– Сейчас я тебя еще полечу, может быть, тогда ты сможешь встать, – пообещал я.
Ждать прибытия противочумной экспедиции у меня не было никакого желания. Я удобно уселся возле раненого и опять начала свои пассы над его грудью. Такого напряжения, как в первый раз, больше не потребовалось, и теперь я даже не очень устал.
– Ишь, ты, как у тебя ловко получается, – удивленно сказал Кузьма, слегка пошевелив рукой. – Чувствую, как боль уходит...
– Попробуй сесть, – попросил я.
Мужчина скривился от ожидаемой боли, однако сумел взять себя в руки и медленно сел, упираясь рукой в землю. Я подумал, что если его поддерживать, то вполне сможет идти.
– Нужно собираться, – сказал я Наталье Георгиевне, – скоро выходим.
Морозова согласно кивнула и начала складывать вещи и провиант в мешок. Кажется, мои медицинские подвиги произвели и на нее впечатление, во всяком случае, она поглядывала на меня пристально и пытливо.
– А что с ними делать? – женщина посмотрела на избу с убитыми. – Ты же хотел их похоронить.
– Уходить отсюда нужно, – ответил за меня Кузьма, – если нас здесь застанут, то разбираться не будут. У страха глаза велики. Перебьют ни за что и с теми в избе сожгут.
– Может быть, тогда сначала перекусим? – спросила Наталья, пряча в мешок остатки пирога, состряпанного нам в дорогу Ульянкой.
– Нет, пойдем, лучше потом пообедаем в лесу, – решил я.
Меня почему-то мучило предчувствие надвигающейся опасности. Такое со мной случалось нечасто, но пока еще интуиция не подвела ни разу.
– Твоя воля, в лесу, так в лесу, – без раздумий согласилась Наталья Георгиевна, взваливая себе на спину все наши вещи.
Теперь нести суму предстояло ей. Я же прицепил к поясу саблю раненого, на спину повесил его «саадак», совмещенную сумку для лука и стрел, и помог ему Подняться. Мы вышли из сарая. Пока мы занимались лечением, ветер нагнал облака, и начал накрапывать дождь. Наш путь лежал в сторону леса, почти противоположную той, куда ускакали всадники. Кузьма шел плохо, ноги у него подгибались, и мне приходилось принимать на себя значительную часть его веса.
– В лес зайдем и передохнем, – пообещал я, заметив, что он побледнел и вот-вот потеряет сознание, – потерпи еще немного.
Кузьма не ответил, на это у него, как мне показалось, недостало сил.
– Ладно, давайте, посидим здесь, – сказал я, когда мы достигли небольшой березовой рощицы, невдалеке от опушки.
Раненый тотчас обмяк, и сел там, где остановился. Наталья Георгиевна выбрала себе место под кривой березой, защищавшей от мелкого противного дождя.
Мучить Кузьму и переводить его в сухое место не имело смысла, передышка должна была быть короткой. Мне очень хотелось уйти подальше от проклятого места, предчувствие беды меня так и не покинуло.
– Лесом пойдем? – спросил Кузьма, как только перевел дыхание.
– Да, – ответил я, – сейчас неспокойно на дорогах. А ты, собственно, сам кто таков?
– Говядарь из Нижнего Новгорода.
Что такое «говядарь», я не знал, но уточнять не стал. Скорее, какая-то специальность, связанная с коровами.
– А твои товарищи тоже говядари ?
– Нет, они московские посадские люди, а Прокопий, тот, который меня ранил, гость. Мы сошлись на постоялом дворе по пути в Калугу.
Я знал, что «посадские люди» – это средний торгово-промышленный класс Московии, а «гости» – богатые купцы.
– Людей-то убитых все-таки надо было похоронить, а то выходит как-то не по христиански, – вмешалась в разговор Наталья Георгиевна, задумчиво сидящая возле своей кривой березы.
– Надо было, – согласился я, – только времени у нас на это не было.
Словно в подтверждении моих слов со стороны оставленной избы послышался свист. Я осторожно выглянул из-за дерева. Десяток казаков въезжало в подворье. «Вовремя убрались», – подумал я, прячась, чтобы меня не заметили.
– Кто там? – спросил говядарь.
– Казаки.
– Нелегкая их принесла!
– Вот они крестьян и похоронят, – сказал я Наталье.
Однако, судя по их поведению, казаки никого хоронить не собирались. И вообще вели они себя так уверенно, как будто попали в знакомое место. Спешившись, четверо вбежали в избу и начали вытаскивать убитых и волоком потащили тела к колодцу. Пока один из них сбрасывал тела в колодец, остальные вернулись в избу за новой партией убитых. Все происходило быстро и вполне профессионально. Пока четверо «работали», остальные остались в седлах.
Такое поведение было, по меньшей мере, странно. Я не находил логики в том, что они сделали. Испортив колодец, они сами не смогут здесь остаться. Тогда для чего было очищать избу от трупов?
Мы коротко посовещались, что нам делать. Добраться до леса незамеченными можно было, только ползя по-пластунски, что никак не мог сделать Кузьма. Поэтому нам оставалось только ждать, как будут дальше развиваться события.
Дождавшись, когда «похоронная команда» кончит свое неблагодарное дело, остальные казаки спешились, разнуздали коней, вынесли им из сарая сено и общей группой направились вглубь подворья. От нас до них было метров двести, и рассмотреть детали, тем более, понять, что они намериваются делать, было невозможно. Я пристроился на сухом месте у комля березы и только по временам высовывал голову, следя за действиями странной компании.
Бурно посовещавшись (до нас доносились возбужденные голоса), казаки до чего-то договорились, и двое из тех, что вытаскивали убитых, побежали к избе. Еще двое пошли к отдыхающим лошадям и принесли на выбранное место небольшой но, судя по тому, как его несли, тяжелый сундучок. Теперь становилось понятно, что они собираются делать.
– Ну, что там? – спросил говядарь.
– Сокровища прячут, – сказал я своим менее информированным товарищам.
Как всегда, упоминание о сокровищах вызвало повышенный интерес. Кузьма даже попытался привстать, чтобы не пропустить интересное зрелище.
– Осторожнее, – предупредил я, – если нас заметят – убьют.
– Зачем они крестьян-то убили? – спросила Наталья Георгиевна, тоже не сдержавшаяся полюбопытствовать, как прячут клады.
Я уже смог разобраться в ситуации, потому уверено объяснил:
– Чтобы свидетелей не было. Для того и колодец испортили. Место будет считаться чумным, и никто сюда носа не сунет.
Пока мы переговаривались, из сарая принесли лопаты, и трудовая четверка начала копать яму. Остальная живописная ватага праздно наблюдала, как трудятся их товарищи. Сырая земля легко поддавалась, .и вскоре работяги врылись в нее по плечи.
Когда не стало видно даже их голов, стоящий с начальственным видом над ямой дородный казак приказал им остановиться. По его приказу землекопы приняли и опустили вниз таинственный сундучок. Потом они вылезли наружу и начали забрасывать яму. Когда она была почти зарыта, атаман что-то крикнул. Слов мы не разобрали, но там мгновенно началась круговерть, послышались крики, и обступившие яму казаки, выхватив шашки, начали рубить землекопов. Я не успел ничего сообразить, как дело было сделано, и убитых начали скидывать в вырытую ими же для себя могилу.
«Двенадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рома», припомнил я слова старинной пиратской песни из романа Стивенсона «Остров сокровищ».
– Свят, свят, свят, – шептала рядом видевшая все происходящее Морозова.
– Что там? – опять спросил Кузьма.
– Своих убили, – ответил я, – чтобы не оставлять свидетелей, теперь закапывают вместе с сундуком.
Казаки, кончив свое черное дело, быстро закопали и попытались утрамбовать яму. Однако сравнять холм с землей им не удалось. Тогда они посовещались и начали разбрасывать глину по всему двору. Глина была мокрой, липла к лопатам, и дело у них продвигалось медленно. Мы с Натальей наблюдали за их работой, прижавшись к стволам своих берез.
– Ну, что там еще? – с нетерпением спросил го-вядарь, встревоженный нашим молчанием.
– Заметают следы. Ты уже идти можешь? Нужно отсюда убираться по добру-поздорову, пока нас не заметили.
– Дай еще чуток отдохнуть.
– Ладно, отдыхай, – согласился я. Все равно ничего иного нам не оставалось.
Работа у казаков медленно, но продвигалась. Теперь желтым от глины был большой участок двора. Зато могильный холм почти исчез. Однако завершить работу казакам не удалось. Призывно заржала одна из лошадей, оставленных возле сарая, и они тут же, бросив работу, кинулись к коновязи.
Мне пришлось встать в полный рост, чтобы увидеть, что еще случилось. Казаки спрятались за избой, а со стороны леса туда приближалась новая компания. Одного из всадников я сразу же узнал.
– Твой Прокопий, или как там его, прибыл, – сообщил я Кузьме, – со стрельцами и крестьянами.
– Быстро он, вражий сын, обернулся! – похвалил говядарь.
В этот момент обе группы столкнулись. Казаки выскочили из-за избы и сразу же в пешем строю атаковали крестьян. Заржали напуганные лошади, закричали люди. Разобраться, что происходит, я не мог, большую часть поля сражения от меня заслоняла изба. Минут через пять стало ясно, что шестерым оставшимся казакам одержать легкую победу не удалось. Бой продолжался, и только по разбегающимся без всадников лошадям было понятно, что прибывшие несут потери.
Наконец крики и звон клинков начали стихать. Вдруг из-за избы выскочил Прокопий и удивительно быстро для своей дородности бросился в нашу сторону. Вслед за ним с шашкой наголо гнался сам атаман.
– Стой, – кричал он, – стой, а то убью!
Прокопия такой призыв, понятное дело, не убедил остановиться, и, словно чуя путь к спасению, он бежал точно на нас.
– За Прокопием гонится казак, – сказал я Кузьме, – сейчас догонит.
Кузьма уперся рукой о дерево и медленно встал. Московский гость был уже почти рядом с нами. Я видел его выпученные в ужасе глаза и широко раскрытый рот, жадно хватающий воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42