Вот на такую группу веселых и пьяных ребят я как-то и наткнулся. Встреча произошла против моего желания. Они остановили меня в узком переулке и принялись развлекаться, на свойственный им манер. Мне можно было смириться и признать их право па шутку, но я испугался, что такая шутка может кончиться для меня травмой, не совместимой с жизнью, и попытался утихомирить весельчаков.
К сожалению, кончилось все не так весело, как бы всем нам хотелось. Самое неприятное, что один из случайно убитых мной казаков по имени Свист оказался известной личностью, сподвижником великого атамана Хлопка, то ли его сотником, то ли есаулом. Чтобы товарищи покойного не разорвали меня на куски, пришлось срочно бежать, С этого момента и начались мои новые приключения в семнадцатом веке, о которых я и собираюсь рассказать.
Сначала судьба свела меня с опальным боярином, который занимался разграблением царской казны вместе с посольским дьяком. Дьяку понравились мои боевые таланты. Он решил использовать меня в роли своего охранника. Однако так сложились обстоятельства, что мне пришлось грубо вмешаться в его интимную жизнь. Этот сластолюбивый высокопоставленный чиновник похитил в одной московской слободе купеческую дочь по имени Алена и держал ее против воли взаперти в своем имении. Я помог ей бежать, Кончилось все тем, что мы увлеклись друг другом и какое-то время состояли в любовных отношениях. Потом девушка вернулась к своим родителям, а я опять оказался на перепутье...
Глава 2
– Ты, добрый человек, сам подумай, зачем мне такого коня продавать! Я его, считай, от сердца отрываю! – убедительно говорил лошадиный барышник, у которого я покупал лошадь. – Ты сам посмотри, это же не конь, понеже сокол.
«Сокол», слушая наш разговор, прял ушами, хрумкал овсом из привязанной к морде торбы, но в торг не вмешивался.
– Рад бы больше дать, да не могу, – скучно торговался я, – сам вижу, конь хороший, золото, а не конь, да не по мне он, деньга кусается. Пойду, поищу чего подешевле.
Мужик удивился такому нестандартному подходу к торговле: вместо того, чтобы хаять его конягу, я вместе с ним расхваливал лошадь, но на его цену не соглашался.
– Да где ты за такие деньги лучше жеребца найдешь, это же не конь, а золото! – начинал он по-новому. – Нет, ты посмотри, какие у него ноги! А бабки какие, ни одного засека нет!
Не в силах сойти с раз и навсегда усвоенного стиля, барышник вместо того, чтобы сбавить цену, продолжал придумывать превосходные эпитеты лошади. Однако я стоял, как скала, и он начал понемногу опускаться в цене. Его первый запрос был процентов на пятьдесят выше реальной стоимости такой лошади. Хотя вопрос о таких деньгах был для меня не принципиален; я не хотел оставлять о себе яркое воспоминание как о богатом лохе, потому продолжал вяло торговаться.
Началась борьба нервов и терпения. Лошадник уступал по грошу, и дотерпеть, пока цена уровняется с реальной рыночной, моего упорства явно не хватало.
– Ладно, – наконец согласился я, прослушав по десятому разу дифирамбы заурядной коняге, – добавишь седло и упряжь, и по рукам.
Мужик вдруг легко, без торга, согласился.
– Будь по-твоему, – сказал он, плутовато поглядывая на меня, – грабь бедного человека, аки тать в нощи.
Я по простоте душевной, не проверив товара, отсчитал ему деньги, которые он тут же надежно спрятал в недрах своих одежд. Кто кого ограбил, выяснилось, когда сынишка лошадника принес из амбара седло и упряжь.
– Ты что, смеяться надо мной вздумал! – возмутился я, рассматривая эти халтурные произведения народного промысла. – Где это видано, чтобы подпругу и поводья делали из мочала? И это ты называешь седлом?
Опять начались торг и пререкания, кончившиеся небольшой доплатой и взаимным удовольствием, когда я наконец получил потертое, но удобное седло и вполне приличную кожаную упряжь.
Деревня Лужки, на которую я набрел, выйдя из леса, была довольно интересным местом. Располагалось оно вблизи стратегического в те годы города Серпухова. Дело в том, что Серпухов, Кашира и другие города и села вблизи Оки были крепостями, имеющими для Москвы большое стратегическое значение. Ока оказывалась последним серьезным водным препятствием перед Москвой для хищных кочевников и казаков, строивших свой разбойный бизнес на разграблении Руси и работорговле. Потому места эти были людными и оживленными. С той стороны реки скапливались захватчики, с этой государевы воины. Местное население крутилось между степняками, казаками и стрельцами, сильно рискуя, но и зарабатывая на пиво с медом.
Мой лошадиный барышник, крестьянин по положению, занимался не хлебопашеством, а делами купеческими и посредническими, что, судя по его большой избе, приносило неплохой доход. Жеребец, которого я у него купил, был внешне неказист, низкоросл, лохмат, но, насколько я научился понимать в лошадях, резв и вынослив. Звали его сообразно рыжей масти Гнедком. Окончательно рассчитавшись с крестьянином, я его оседлал и тотчас отправился на север в Первопрестольную столицу.
Непросыхающие после распутицы дороги были так плохи, что мой Буцефал вяз в грязи по самые бабки. Продвигались мы не то, что галопом или хотя бы рысью, а тихим шагом, медленно преодолевая длинные, однообразные версты. Ко времени, когда начало темнеть, мне, по подсчетам, удалось проехать всего-то километров пятнадцать. Однако измучились мы с лошадью так, что я принужден был искать ночевку. Остановился я на окраине большого села, попросившись переночевать в новую избу.
Впрочем, свежесрубленными были тут многие избы – село еще отстраивалось после недавнего пожара, спалившего его почти дотла. Устроив в сарае лошадь, хозяин, крепкий молодой мужик, проводил меня в горницу, где находилось еще трое постояльцев. Я вошел в помещение, перекрестился на образа и поздоровался с сидящими за столом людьми. Мне нестройно ответили и пригласили к столу. Гости пили брагу и были навеселе. Я поблагодарил за приглашение и вежливо присел с краю. Судя по платью, остальные постояльцы были людьми простого, «подлого сословия», то есть моего теперешнего круга. Мне, не спрашивая, налили в берестяную кружку немного браги и подали деревянную ложку.
Все, черпая по очереди, ели из одной глиняной миски щи. Я, опасаясь напугать новых знакомцев своим «странным» выговором, только кратко поблагодарил за гостеприимство и присоединился к трапезе. Хозяин в застолье не участвовал, отстраненно сидел на голой лавке у окна.
Разговор постояльцы вели неспешный, и касался он состояния дорог и безопасности проезда. Один из гостей начал рассказывать, как недавно государевы стрельцы под водительством воеводы Ивана Басманова с трудом справились с казачьей бандой Хлопка Косолапа, чуть не захватившей саму Москву. Услышав знакомое имя, я начал прислушиваться к разговору, и это не прошло незамеченным.
– А ты, православный, из чьих будешь? – неожиданно, прервав рассказчика, спросил меня мужик средних лет, могучего телосложения.
При свете лампадок и лучины разглядеть его лицо было мудрено, тем более, что сидел он ближе меня к образам и свет находился у него за спиной.
– Из-под Углича еду в Москву по своим делам, – кратко ответил я, старательно подражая их архаичному выговору.
– Про Хлопка слышал? – задал новый вопрос мужик.
– Не доводилось, – ответил я.
– Слышно, его черкасы, коих не добили, по округе рыщут, ты не из их числа?
– Нет, я не черкас, я русский.
– Наших у них, слыхать, тоже много. Почто саблю в мешке прячешь? – продолжил он допрос, демонстрируя свою наблюдательность.
– Ножен нет, не голой же ее везти. А вы, из каких будете?
– Гости мы, по торговой части, – ответил здоровяк, – тоже в Москву добираемся, за иноземным товаром.
Назвав себя «гостем», собеседник сильно прихвастнул, «гостями» в это время на Московии почитали самых первых купцов.
– Коробейники, что ли? – уточнил я. Такое снижение своего социального статуса «гость» не прокомментировал, напротив, приложил меня:
– А ты, видать, совсем темен. Из деревни, поди, едешь. В Москву-то впервой?
– Впервой.
– Я и слышу, совсем не по-городскому говоришь.
Удовлетворив любопытство, гости потеряли ко мне интерес и вновь заговорили о разнородных бандах, грабящих по дорогам. Отношение к бандитам у «гостей» было двойственное, с одной стороны, они их ненавидели, как общих притеснителей и душегубов, с другой, восхищались смелостью, ловкостью и удачливостью, что вполне в духе русского человека в любые времена.
– Вечер сказывали, – вмешался в общий разговор доселе молчавший сотрапезник, – казаки по всей округе рыщут, своего обидчика разыскивают. Награду обещали тому, кто укажет.
– Верь им больше, – весомо сказал любознательный мужик, – воровской они народ, поблызжут, да обманут.
– Это так, – в два голоса согласились собеседники, – зело лукавы черкасы, не то, что русский человек.
– Это точно, все они лукавы: и крымцы, и ногайцы, и казаки, только русский человек прост и добросердечен!
– Не скажи, – перебил его хозяин, сидящий в стороне на лавке, – и русский человек разен бывает. Иной сам брагу пьет, а доброго человека не угостит, всяк русский человек бывает, – со значением повторил он.
Намек был прозрачен, но, тем не менее, не понят.
– Допиваем, что ли, да на полати, завтра вставать рано, – сказал один из гостей, щедро разливая остатки браги по кружкам. О нас с хозяином он не вспомнил.
Гости подняли свои берестяные емкости и, чинно поклонившись друг другу, выпили. После чего, перекрестившись на образа, тотчас отправились спать на гостевые полати. Мы с хозяином молча посидели еще минут десять каждый на своем месте и тоже отправились отдыхать.
Изба была черной с печью без трубы, что было типично для этого времени. Вместо трубы под потолком находилось «волоковое» окошко, через которое выходил дым от очага. Сейчас оно были закрыто, и потому дух в горнице был тяжелый.
Я устроился на указанном хозяином месте, но сразу уснуть не удалось. Лавка была корявая, сколочена из грубо вытесанных досок, застеленных рогожей. Лежать было жестко и неудобно, Как обычно бывало, когда меня доставали бытовые трудности, я принимался ругать себя за авантюризм. Соседи уже давно храпели на разные голоса, а я все ворочался с боку на бок.
Какую реальную угрозу представляют для меня казачьи ватаги, рыщущие по округе, я не знал. В лицо меня знали многие, все, с кем встречался на том берегу Оки. Правда, я как мог, изменил внешность, но не очень надеялся, что сумею их этим перехитрить.
Для того, чтобы на следующий день быть в норме, мне нужно было выспаться, но сон же все не шел, в голове как видеофильм прокручивалась недавняя сцена боя с пьяными казаками. Ссора глупая и ненужная, но кончившаяся почти случайным «усекновением» головы есаула Свиста. Я постарался отвлечься и думать о чем-то более приятном. Мысли начали путаться и я задремал. Однако тут же явственно увидел, как человеческая голова катится по грязной земле. Меня подбросило, как пружиной, и я проснулся. Рядом, так, что можно было дотянуться рукой, слышалась возня.
– Слышь, Алексашка, слышь, чего я тебе говорю, давай просыпайся, просыпайся, – требовал напористым шепотом какой-то человек.
Невидимый «Алексашка» перестал храпеть, звучно зевнули пробормотал что-то неразборчивое.
– Проснись, Алексашка, – опять занудил тот же голос.
– Ну, чего тебе? – нрдовольно спросил Алексашка сонным голосом. – Пора вставать?
– Вставай, милый, вставай, нам почирикать надо. Выйдем на воздух, там и почирикаем.
– Не хочу, холодно, говори здесь.
– Ладно, коли так. Ты к Угличевскому вору присмотрелся?
– Ну. Ты меня только за тем разбудил?
– Не нукай, не запрягал. Сдается мне, что это его казаки ищут.
– А нам-то что за дело?
– Награду же обещают.
– Будет тебе от черкасов награда, в мошне не унесешь, – сердито сказал Алексашка. – Спи давай.
– Нет, ты меня, малый, послушай, если даже награду не получим, то от тех татей послабление будет. Давай, пока он спит, свяжем его, а там видно будет. Утро вечера мудренее. У него, говорят, денег не считано, – продолжал смущать Алексашку невидимый соблазнитель.
Мне этот разговор совсем не понравился. Торговцев было четверо, и у них у всех были ножи. Начнись драка, пырнут в темноте и тесноте, и вся недолга. У меня было только два сомнительных преимущества, я был один, и любой нападавший был для меня врагом, и, второе, я вовремя проснулся.
Стараясь не шуршать одеждой, я повернулся на бок и нащупал лежащий вдоль стены ятаган. Однако достать оружие не успел. Снаружи в двери загрохотали кулаком. Храп спящих людей, как по команде, прекратился. Время было опасное, мало ли что могло случиться.
Стук повторился. Все по-прежнему лежали на своих местах, никто не спешил встать, отворить двери и узнать, кто сюда ломится.
– Эй, православные, есть кто живой! – раздался с улицы громкий, можно даже сказать, трубный голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42