– Ну, накрутил! – вздохнула девушка, когда песня закончилась. – Послушай, тебе ведь всего двадцать три года! Кто тебя так обидел, что ты рыдаешь этими стихами, будто тебе все сорок? У тебя хоть девушка есть?
– До сегодняшнего дня была, – честно ответил Кеша, – но исчезла. Оставила мне вот это произведение искусства.
Он протянул Инге клочок бумаги.
– Такая вот кода, – вздохнул он, – хорошо, хоть после выступления отдали. Виталик запамятовал. Вот ведь стерва! Подрассчитала, чтобы в самый ответственный момент мне эту записку передали.
– Ну как же, как же! – подхватила Инга. – Нужно ведь быть уверенной, что партизаны в тылах все мертвы. А то нам тогда не сносить головы.
– Кто это сказал? – встрепенулся Кеша.
– Я это подумала, – горько усмехнулась собеседница, – перестань ты, как Васисуалий Лоханкин, упиваться своим горем! Бери лучше деву за нежную грудь и веди куда положено.
Внутри Симонова вдруг стало холодно, как на Северном полюсе. Он проглотил огромный комок, что болтался где-то между душой и желудком, и промямлил:
– Или я что-то недопонял...
– Хватит! – решительно сказала Инга совершенно трезвым голосом и властно поцеловала его. – Я никогда не говорю намеками.
– А как же Ростислав? – сделал последнюю попытку быть порядочным парень. – Я – мужчина порядочный: в чужом городе не пасусь, а своего давно нет.
– Мы уже пару лет не спим, – вздохнула она, – у меня три аборта от него было. Представляешь, такие сперматозоиды у мужика, что переползают ко мне даже тогда, когда мы просто лежим рядом.
Она сняла с него водолазку и промурлыкала:
– К тому же мне нужен обычный парень, а не супер без недостатков. Ведь так хочется иногда оказаться правой!
Глава 10. Унтерзонне – Земля. 265.
Рокировка (продолжение)
Андрей Константинович проснулся и посмотрел на циферблат своих «Командирских». Половина пятого утра. Он чертыхнулся и сел на кровати, свесив голые ноги. За окном серело – начинался томительный рассвет, способный свести с ума стадо холериков голов в восемьсот. Последних два года эта планета мучила его бессонницами. А быть может, тому виной работа? Сама жизнь, кардинально изменившаяся за последний десяток лет, мало способствовала сну. Жаль было терять треть суток на бездействие.
Наполеон умудрялся отводить на сон четыре часа в сутки, но подполковник Волков, как ни старался, вписаться в этот отрезок не мог. Если он спал меньше шести часов, то его лицо своими набрякшими веками и воспаленными глазами подчеркивало приближение пятого десятка. И хотя на этой планете продолжительность жизни была в полтора-два раза выше, чем на старушке-Земле, годы упорно давили на затылок. Отец Андрея был в свое время приятно удивлен, что у него исчезла седина, а командирские морщины потеряли свою неумолимость. И теперь, когда ему было уже за шестьдесят, выглядел не старше сорока пяти – гораздо моложе, чем на Земле. Особенно новым обстоятельствам обрадовались женщины бальзаковского возраста, мысленно маша платочком приблизившемуся было климаксу.
У камина горел ночник, освещая комнату мертвенно-бледным сиянием. К черту! Подобное сияние восхищает лишь людей, обожающих творчество Стивена Кинга, а боевому офицеру полутона ни к чему. Волков встал и решительно щелкнул выключателем. Комната осветилась ровным матовым светом. Подполковник натянул брюки и вышел в коридор. Расположенные на расстоянии нескольких метров, его освещали светильники в виде факелов, воткнутых под углом в сорок пять градусов к поверхности стены. Миновав три таких светильника, он дошел до лестницы и отмахал этажей тридцать вверх. На лестничной площадке тридцать первого этажа стоял Хранитель и полировал ногти. На груди у него блистал синевой камень тысячи на две карат.
– Ага! – удовлетворенно протянул хозяин замка. – Значит, я еще не разучился просчитывать линию поведения людей. Ну говорил я тебе – сам не знаю, до которого этажа можно доковылять по этой лестнице! Кстати, обращением на «ты» я вовсе не хочу высказать свою невоспитанность, или что-то в этом роде. Я имею право обращаться без соблюдения формальностей ко всем без исключения жителям всех трех миров, находящимся под моим контролем. Таким же правом обладает, помимо меня, и один президент маленькой страны. Но ему этого права никто не давал – он в принципе и не спрашивал. Так что не обижайся, полковник.
– Пока еще подполковник, – возразил Андрей Константинович.
– Я лучше знаю. Приказ вчера подписан генералом Булдаковым, а батя твой, извиняюсь, теперь Маршал Белой Руси.
– Никак, в генералиссимусы метит?
– Будет ему и генералиссимус, лет через десять, – рассмеялся Хранитель, хлопнув Волкова по плечу. – Пройдем-ка, герр оберст, в одну любопытную комнатенку.
– Минутку! – взмолился Андрей Константинович, – Один глупый вопрос: как мне вас величать?
Его визави задумался.
– Ну, если «Хранителем», то на «вы», а если «Семеном» – то можно и на «ты».
– Ну, тогда пойдем, Семен, – ухмыльнулся Волков, – а, собственно... э-э... куда пойдем?
– В одну страшно секретную комнату. Мечта любого узурпатора и самодура, тирана и террориста. Идем!
Этажей двадцать они преодолели нога в ногу, а затем Андрей начал приотставать. Хранитель же пер вперед точно киборг.
– Не отставай, полковник! – подбодрил хозяин запыхавшегося гостя. – Всего тридцать этажей осталось!
– Чего? – остановился Андрей, переводя дух. – Мы что, на самый верх?
– Кто тебе сказал, что на самый верх? – в свою очередь удивился Хранитель. – Нам всего на восьмидесятый этаж... Я лично как-то добрался до стошестидесятого – дальше лень.
Собравшись с духом, Волков поскакал дальше, едва поспевая за массивным лидером. Тот, не сбиваясь с шага, на ходу успевал объяснять, что на каких этажах расположено. Наконец, из-за красного тумана, что плыл перед глазами полковника, показалась заветная цифра «80», мерцавшая на электронном табло.
– Пришли! – выдохнул Андрей, опершись на полиуретановые перила.
Сердце билось ровно триста раз в минуту – это полковник определил, не прибегая к секундомеру. Где-то у загорбка судорога свела мышцы шеи и прилегающие к ним «полендвицы». Во рту было противно, точно после отравления синильной кислотой. Он помотал головой, чтобы рассеять туман перед глазами. Хранитель, с любопытством наблюдавший за ним, достал из нагрудного кармана рубашки что-то, и протянул Волкову.
– На-ка вот, угомони адреналин! – На ладони лежала металлическая капсула. – Глотай, не бойся.
– Что это? – едва ворочая шершавым языком, спросил Андрей Константинович.
– Не бойся, не «кремлевская таблетка», – хмыкнул хозяин замка, – нечто вроде внутреннего доктора: стимулятор, выводит шлаки, лечит нервы и прочее. Замедляет, между прочим, процессы – Андрей послушно взял капсулу и положил в рот. Капсула тут же послушно скользнула в пищевод, сделав ненужным традиционный глоток воды. В желудке тотчас начало расплываться приятное тепло.
– Ну как? – спросил Хранитель.
– Словно сто граммов спирту тяпнул! – откровенно признался полковник.
– Вот и восстанавливай свой изношенный организм. Этой таблеточки хватает лет на десять. При хорошем поведении получишь затем еще одну. Хо-хо!
– Прикармливаете? – скептически посмотрел на Хранителя Андрей.
Тот пожал плечами.
– Простейший стимул – забота о здоровье, которое, как известно, не купишь за деньги. Отдышался?
Волков кивнул. Гонка по этажам вытеснила из него все эмоции. Правда, чудо-таблетка принялась за дело: пульс снизился, в голове прояснилось, а ноги перестали дрожать. Хорошее лекарство!
– Ну-с! И чем, собственно, обязан? – поинтересовался он.
Хранитель испытующе посмотрел на него, затем, глядя куда-то в сторону, изрек:
– На прошлой неделе в одном из подконтрольных мне миров отравили моего помощника. Позавчера я оттуда вернулся, выяснив, что его никто не убивал.
– А отчего же он...
– Грибочков обожрался тамошних! – хмыкнул Хранитель. – Есть там один подвид, типа трюфелей. Вырабатывают между прочим, соли синильной кислоты. У аборигенов метаболизм несколько иной – им эти грибочки вроде сыроежек.
Хранитель помолчал немного, затем продолжил:
– Таким образом я лишился хорошего помощника. Правой, так сказать, своей руки.
– Место стало вакантным, – кивнул полковник. – Хорошее хоть место?
– Лучше не бывает. Максимальная занятость и минимум отдыха. Бывает так, что неделю с лошади не слезаешь. Хм! Но и расходы практически не ограничены. Отчетность только передо мной, никаких промежуточных звеньев. Да! И возможность путешествий между мирами, плюс увеличение жизненного цикла для себя и близких родственников!
– Согласен! – выдохнул Волков. – А как с квартирным вопросом?
– Президентские апартаменты, – улыбнулся Семен, – и личный теплоходишко с устройством сквозного перехода. Тридцать тысяч тонн водоизмещения и двигатель на фотонной тяге. Шучу, на обычной, атомной.
Андрей Константинович осмотрелся. Комната, в которую они вошли, была размером с баскетбольную площадку. Ровный голубоватый свет заливал паркет и ослепительно белые стены. В центре комнаты находились две темно-синие колонны, образовавшие своего рода врата. Между этими колоннами переливалось и сверкало, отражало и преломляло, блестело и поглощало, рассеивало и мутило... Что-то настолько непривычное человеческому глазу и неподвластное человеческому разуму, что Волков почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом, а по спине побежали мурашки.
– Что это? – прохрипел он изумленно.
– Нравится? – вопросом на вопрос ответил Хранитель.
– Ага, как торнадо над Полесьем! – ошалело тряс головой полковник. – Оно живое, я чувствую!
– Ясен палтус, не дохлое! – набычился Хранитель. – Самое что ни на есть живое!
Волков осторожно приблизился к этой чертовщине. Мурашки побежали по рукам.
– Что это? – спросил он. – Ощущения, как возле подстанции ну очень высокого напряжения.
– Портал. Статика, – коротко объяснил Семен.
– Бонд. Джеймс Бонд.
Хранитель искоса посмотрел на него. Андрей сделал невинное выражение тупого солдафона.
– В нашем цирке каждый хочет быть клоуном, – прокомментировал Семен, беспомощно разводя руками, – а что я сделаю? Конферансье лишь объявляет номера.
Андрей Константинович внимательно на него посмотрел, но, увидев в глазах Хранителя лишь усталость, смутился.
– Грешным делом, люблю повыпендриваться. Ничего серьезного... в чем конкретно будут заключаться мои обязанности? Продолжительность рабочего дня, оклад, льготы... Какими полномочиями буду обладать?
Хозяин замка подошел к стрельчатому окну и поглядел сквозь стекло.
– Ни хрена не видно, – пожаловался он, – кто, интересно, моет эти дурацкие стекла и до какого этажа? Нужно будет спросить у дворецкого... Обязанности, полномочия... Права... Ну, что ж! Будешь командовать Лазурным Корпусом – миротворческим, если угодно, подразделением. Хм! Головорезы, которых поискать... Полномочия, говоришь? Да любые разумные! Ты – мужик психически устойчивый, значит, проблем у нас быть не должно.
– А конкретно?
Хранитель прошелся по паркету, заложив руки за спину.
Если бы речь шла о генерале Булдакове, то Андрей бы поклялся чем угодно, что его визави возбужден. Хранителя выдавали пальцы, трущиеся друг о дружку. Внезапно он остановился и пристально глянул на полковника.
– Мы поспорили с Мастермайндом, что общая теория социализма является проводником темной энергии и генератором, своеобразным генератором зла. Если можно так выразиться. Я, естественно, был на стороне двух идиотов: Карла и Фридриха. Ты не в курсе насчет распределения энергии на темную и светлую?
– Диссертацию могу защитить. Докторскую. Но разве пример СССР не доказал обратное? – осторожно спросил Андрей Константинович. Он был из того искалеченного поколения, что родилось и воспитывалось при социализме, взрослело при анархии, а затем пошла такая смута, что ум порою заходил за разум.
– Мой дорогой друг! Теорией социализма прикрывались в СССР все кто угодно и кому угодно. Я имею в виду нормальный социализм, где есть место и коммерции, и частной собственности, и многопартийной системе.
– А кто против демократии, тех сажать и расстреливать! – подхватил Волков. – Перестроим мир в соответствии с нашими путаными мыслями!
– Вот-вот! – подхватил Хранитель. – Советский Союз был частью суши, со всех сторон окруженной цивилизацией и демпферными зонами, вроде Польши, Венгрии, Румынии, Болгарии, Китая и Монголии. А если взять и осторожно повернуть развитие мира в сторону мягкого социального строя – навроде скандинавских стран? Чтобы не было всяких идиотских штучек типа коммунизма, фашизма, расизма, антисемитизма и прочей ерунды.
– Две вещи ненавижу, – серьезно сказал Андрей Константинович, – расизм и негров. А вам не кажется, что это утопия?
– Утопия не утопия... Короче, мне тут отрядили один мирок...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49