Протодьякон Василий, следуя указаниям свыше, наращивал темп богослужения – певчие едва успевали за ним. Начав в обычном своем адажио, он вскоре перескочил в анданте, а закончил и вовсе в полноправном аллегро. Казанский собор лихорадило, и архимандрит, глядя на такое извращение, поспешил окончить службу. Не успело его «аминь» утихнуть под куполом храма, как бояре повалили наружу – «день саббат» входил в свою начальную фазу.
Поразительное дело, но ни один из них, глядя на московский бардак и грязь, ранее такого воодушевления не испытывал. Окружающего беспорядка скорее всего никто и не замечал – привыкли. Но вернувшаяся из монастыря Софья подставила свои уши под губы новых «шептунов»: графа Волкова, нового Премьер-министра Каманина и недавно вернувшихся из Европы князей Глинского да Барятинского. Один побывал в Венеции, а другой в Голландии, но оба, не сговариваясь, рассказывали царице одно: такого бардака, как в России, – поискать. Волков при этом скалил в сторону зубы, а Каманин печально улыбался. Повздыхав, Софья Алексеевна дала «добро» на субботник и прочие профилактические меры.
Средства на проведение «седмицы чистоты и лепоты» Иннокентий уговорил выделить из фонда начальника экспедиции. Граф Волков внимательно изучил «штандарт», вычеркнул оттуда «раздачу тульских пряников», покряхтел, но деньги дал.
– Хватит народ к халяве приучать, – на полном серьезе посоветовал он царице, – одно дело, когда полковник за свой счет солдатам бочку пива выставляет. Это – поощрение. А когда царица за счет казны прикармливает всяких проходимцев, это – халява.
– Но, батюшка, – возразила Софья Алексеевна, – с незапамятных времен сие пошло. Для поддержания авторитета государи по праздникам выставляли на Красной площади угощение.
– Для поддержания авторитета, матушка, лучше было бы избавить Москву от юродивых, калек, попрошаек, татей и прочей нечисти, – глядя в царские очи, произнес граф, – ежели желаете угостить народ, ради бога. Но за свой счет. Прикармливать дармоедов за счет казенный мы вам не позволим. Уж простите за наглость.
Царица топнула ножкой, но неожиданно рассмеялась.
– А ведь ловко вы меня, Андрей Константинович, осадили. Вы, наверное, правы, хоть мне и не в приятность сие. Ведь и впрямь – легче народ один раз накормить, нежели заставить работать. Ничего, батюшка, даст бог – попробуем.
Дворцовый приказ, время к полудню. День тот же. На табурете с мягким верхом сидит грустный князь Пузатый и отрешенно смотрит в никуда. В светлице раздается мерное гудение собравшихся чиновников, от которого весьма хочется спать. Но воспоминания о царском приказе сон прогоняют.
– Дьявольское отродье, – сердито хрипит князь, – за что я вас всех кормлю. Хоть одно рыло может мне что-нибудь дельное посоветовать?
– Помилуй, батюшка! – воскликнул Елизар Петушков. – Да разве ж мы не думаем? Уж головушки опухнут скоро! Никак не надумаем, как бы этот самый «штандарт» выполнить. С чего хотя бы начать? Ну, прикажем людишкам улицы прибрать! Так они ведь назавтра снова грязными станут! Что делать?
Но ответа на этот исторический вопрос не последовало – на заседание «министерства» ввалился разгоряченный Иннокентий Симонов.
– Надеюсь, не помешаю, – произнес он, усаживаясь на высокий порог подле князя, – пришел вот послушать, о чем вы здесь кумекаете.
В другое время князь Борислав затопал бы ногами и затряс бородой, но нынче даже обрадовался.
– Заходи, мил-человек! – прогудел он. – Никак мои дьяки в толк не возьмут, чего от них требуется. Не подсобишь?
Иннокентий не спеша распрямил одну ногу, затем другую. Покряхтел, устраиваясь поудобнее, затем размял в пальцах несуществующую папироску.
– Так, и в чем дело, неужто нельзя было на Кукуй сбегать? – поинтересовался безо всякой рисовки. – Там у немцев и порядок, и комфорт, и даже пахнет по-другому.
– Дело не в этом, – терпеливо отозвался князь, – до Кукуя мы и сами докумекали. Не по поводу наведения порядка печалимся – дьяки мои сообразить никак не сообразят, как поддерживать этот порядок.
Симонов закатил глаза.
– Ах вот как! Зрите в корень, значит? Вы поняли, что проблема поддержания порядка очень серьезна, но вы еще не понимаете, насколько она серьезна. Могу посоветовать лишь одно: поскольку для воспитания в человеке чистоплотности и аккуратности требуется не одна сотня лет, то нужно идти по пути наименьшего сопротивления.
– Это как? – удивился Петушков.
Организм его требовал с утречка зелена вина, и он пребывал в чрезвычайно подавленном настроении. Кеша с любопытством осмотрел его помятую физиономию и опухшие глаза.
– Это, к примеру, идешь ты в кабак, яблоко жуешь. Огрызок куда выбросишь?
– Ась? – не понял Елизар. – Выброшу и выброшу. Какая разница, в какую сторону он полетит? Главное, чтобы ни в кого не попал.
– Правильно, – ответ старшего дьяка, кажись, полностью удовлетворил Иннокентия, – а если у двери трактира ящик стоять будет?
– Какой такой яшшык? – всполошился дьяк.
– Не боись, не гроб! – ответил Симонов. – Ящик для мусора.
– А, ну дык тогда в этот яшшык и выкину. Он же затем и стоит!
– Елизар у нас воспитанный, – подтвердил князь, – против ветру не ссыт и в храме не сморкается. А ежели кто не заметит этого ящика? Или не захочет туда сор выбрасывать?
Иннокентий обвел пристальным взглядом нахохлившийся люд.
– А на сей случай при каждом питейном заведении вводится должность дворника. Если кто случайно чего обронил, подберет. Того, кто нагадит специально, вытянет метлой поперек спины. Сам не справится, городового позовет. Отволокут дебошира в околоток – следующий раз будет знать.
– Что еще за «околоток»? – не понял князь Пузатый.
– А вы, батенька, в «штандарт» гляньте, – посоветовал Симонов, – там все написано.
Он поднялся на ноги, подошел к креслу князя и взял у него из рук «Книгу Раввинов».
– «Негоже иудею выходить из дому в темное время суток, понеже утоления телесных потребностей; увидавшему полную луну иудею должно сплюнуть три раза через левое плечо и засим прочесть на выбор любые три главы из Торы». Не понял! – произнес голосом старого пьяницы Иннокентий. – Ты что, князь Борислав, веру менять собрался? И откуда у тебя эти наставления, да еще на языке русском? Признавайся, сменял на «штандарт»!
Князь Пузатый замахал руками и ногами, замотал головой.
– Полно, боярин, даже шутить так грешно! Досталась мне сия книжица от одного бродячего жидовского попа. Сегодня взял в руки по рассеянности...
– Понятно, – протянул Симонов, – ты уж будь внимателен, преобразованием города занимайся в соответствии со «штандартом», а не по этому фолианту. Иначе может быть большая беда.
– Какая? – пискнул Елизар.
– Всю жизнь таким голосом разговаривать будешь, – пообещал Иннокентий, – вы мне, служивые, вот что сообразите: что делать, когда ящики для сора наполнятся?
Дальше дьяков подстегивать было не нужно. Сообразили и про «мусоровозы», и про городскую свалку, и хором сочинили «наставление по прилежной дворницкой службе».
– Молодцы, сукины дети! – радовался князь Пузатый. – А я уж думал, ни на что не годитесь. Только жрать и гадить на заднем дворе.
– Кстати, «положением об отхожих местах» пренебрегать не стоит! – напомнил Кеша.
Во вторник «высокая комиссия» в составе нескольких министров и иных ответственных лиц бродила по городу, наблюдая за тем, как их смелые планы пытаются претворить в жизнь старательные, но не до конца понявшие «идею» помощники. Согласно предложению Ростислава Алексеевича (помнившего порядки царской России), город разделили на несколько частей, в каждой из которых был назначен «Ответственный за порядок и санитарное состояние». Между ответственными разыгрывалась должность старшего полицмейстера Москвы. Претенденты на эту должность еще не совсем уверенно представляли свои обязанности, но по давней привычке лезли «в князи» – места подле трона всегда считались «теплыми» и «хлебными». Ростислав Каманин все это прекрасно понимал, а бородатые «мотыльки» летели на пламя ясных глаз царицы вполне осознанно. Позже он им подарит по большой банке вазелина, а нынче они все герои, с донкихотской прытью бросающиеся на бой с собственными пороками.
Возле приличных заведений первые дворники, одетые в холщовые фартуки, деловито подметали утоптанную землю, собирали конские яблоки и мелкий сор. Рядом с храмом Иоанна Предтечи на Варварке угрюмый бородач деловито метелил прислонившегося пьяницу, пытавшегося облегчиться на святую землю. Пудовые кулаки мелькали в воздухе. Министры переглянулись и прошествовали далее. Чуть поодаль следовала охрана – отделение Ревенантов.
Начались торговые ряды. Сколоченные кое-как из неструганых досок лавки купцов, некоторых и купцами звать совестно – товару в лавке на деньгу с полушкой. Толпится народ, хоть и прошел слушок, что в городе стало небезопасно. Иннокентию наступили на ногу, развязался шнурок. Пока согнулся, завязал – поотстал от своих. Какой-то лохматый с пахнущей чесноком пастью ухватил за пояс, потащил к себе в лавку. С удовольствием съездил по рылу купчине – вцепились еще несколько.
– Эко вас? – удивился Кеша и пошел махать кулаками и локтями, вспоминая подзабывшиеся приемы битвы в окружении противника. Шестерых положил мгновенно и, плюнув на благородство, пошел топтать ногами.
Кто-то крепкий ухватил за шиворот и что-то пытался сказать. Отмахнулся в ту сторону. Глянул после. Обомлел. Каманин недовольно баюкал помятую челюсть. Ревенанты, выхватив дубинки, молча угощали любопытных.
– Ростя, прости! – покаялся парень.
– Семен простит! – проворчал Ростислав. – С виду жиртрест, а лапа – что у тролля. Чего в драку полез?
Иннокентий, потный и некрасивый, долго не мог отдышаться. Наконец согнулся и принялся шарить в куче людских тел. Достав одного, отшвырнул в сторону.
– Не этот, – пробормотал, – кажись, вон тот. Арестуйте его!
Ростислав еще немного помассировал щеку и взглянул на купчишку. Бедняга лишился половины передних зубов и плевался кровью в пыль Варварки. Из качественного размолоченного носа текла густая юшка.
– За что? – недоумевающе спросил премьер-министр.
– За отвратительный и навязчивый сервис, – четко произнес Кеша, – и за неуважение к покупателю. Я вон у того, что валяется справа, лукошко маслят прикупить хотел. А этот к себе тянуть начал, верно я говорю, купец?
Толчок носком сапога под ребра вывел валявшегося купчину из небытия, и тот согласно кивнул.
– Держи, любезный, – Иннокентий кинул купцу серебряный рубль, – а сдачу пропейте за мое здоровье.
– Ждоровья у чебя, боярин, на дешятерых хвачит! – простонал сквозь разбитый рот виновник. – Шмилуйся, мошет, отпуштишь?
– Ладно, коровья морда, – и вправду смилостивился Иннокентий, – и запомни на прощание одно: никогда не протягивай рук, а то рискуешь протянуть ноги. Как говорится, в вихре яростных атак не расквась себе пятак.
Пошли дальше, но теперь купцы шарахались от них, как от прокаженных. На Варварском крестце, у Старого государева двора толпились безместные попы. Развлекались игрой в кости, кулачным боем и чем бог пошлет. Отец Михаил при виде такого непотребства смачно сплюнул. Увидав прилично одетых людей, попы заволновались. Один из них, ошалевший от голода и крепыша, выхватил у соседа надкушенный калач и бросился к Ростиславу.
– Боярин, пойдем служить, а то калач закушу! – Страшные воспаленные глаза и борода с копошащимися там насекомыми заставили премьер-министра поначалу отпрянуть. Но поп крепко вцепился в полу кафтана и не отпускал. С воплем «Эх, чем я хуже министра культуры», Каманин огрел наглого священнослужителя своим немалым кулаком.
– Караул, наших бьют! – завопил кто-то из попов. На«высокую комиссию» бросились забияки в рясах.
Но Ревенанты были уже начеку. Только один раз довелось махнуть кулаком Ростиславу, его оттерли беспощадные и хладнокровные телохранители. Дубинки свистели в воздухе, обрушиваясь на спины и ребра заблудших богослужителей, свободные кулаки месили лица и крушили носы и челюсти. В воздухе стоял густой мат и раздавались жалобные стоны.
– Стойте, – завопил отец Михаил, – вы же всех их перебьете! Это ведь наши братья, хоть и дураки. Именем Господа нашего Иисуса Христа я вам приказываю остановиться!
Ревенантам было глубоко начхать на Господа, но вмешался граф Волков. До сих пор он молчал, размышлял о чем-то своем, лишь изредка вступал в разговор с отцом Михаилом.
– Отставить! – рявкнул он командирским басом. – А ну, добры молодцы, покажитесь-ка!
Из тех, кто не успел улизнуть, осталось человек шесть. Охая и причитая, они принялись демонстрировать отцу Михаилу боевые раны и увечья.
– А ну, стоп! – прикрикнул на них Ростислав. – Что за бардак вы тут развели?
– Необязательно было так жестоко, – опустив глаза, сказал помощник патриарха, – святые отцы все же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Поразительное дело, но ни один из них, глядя на московский бардак и грязь, ранее такого воодушевления не испытывал. Окружающего беспорядка скорее всего никто и не замечал – привыкли. Но вернувшаяся из монастыря Софья подставила свои уши под губы новых «шептунов»: графа Волкова, нового Премьер-министра Каманина и недавно вернувшихся из Европы князей Глинского да Барятинского. Один побывал в Венеции, а другой в Голландии, но оба, не сговариваясь, рассказывали царице одно: такого бардака, как в России, – поискать. Волков при этом скалил в сторону зубы, а Каманин печально улыбался. Повздыхав, Софья Алексеевна дала «добро» на субботник и прочие профилактические меры.
Средства на проведение «седмицы чистоты и лепоты» Иннокентий уговорил выделить из фонда начальника экспедиции. Граф Волков внимательно изучил «штандарт», вычеркнул оттуда «раздачу тульских пряников», покряхтел, но деньги дал.
– Хватит народ к халяве приучать, – на полном серьезе посоветовал он царице, – одно дело, когда полковник за свой счет солдатам бочку пива выставляет. Это – поощрение. А когда царица за счет казны прикармливает всяких проходимцев, это – халява.
– Но, батюшка, – возразила Софья Алексеевна, – с незапамятных времен сие пошло. Для поддержания авторитета государи по праздникам выставляли на Красной площади угощение.
– Для поддержания авторитета, матушка, лучше было бы избавить Москву от юродивых, калек, попрошаек, татей и прочей нечисти, – глядя в царские очи, произнес граф, – ежели желаете угостить народ, ради бога. Но за свой счет. Прикармливать дармоедов за счет казенный мы вам не позволим. Уж простите за наглость.
Царица топнула ножкой, но неожиданно рассмеялась.
– А ведь ловко вы меня, Андрей Константинович, осадили. Вы, наверное, правы, хоть мне и не в приятность сие. Ведь и впрямь – легче народ один раз накормить, нежели заставить работать. Ничего, батюшка, даст бог – попробуем.
Дворцовый приказ, время к полудню. День тот же. На табурете с мягким верхом сидит грустный князь Пузатый и отрешенно смотрит в никуда. В светлице раздается мерное гудение собравшихся чиновников, от которого весьма хочется спать. Но воспоминания о царском приказе сон прогоняют.
– Дьявольское отродье, – сердито хрипит князь, – за что я вас всех кормлю. Хоть одно рыло может мне что-нибудь дельное посоветовать?
– Помилуй, батюшка! – воскликнул Елизар Петушков. – Да разве ж мы не думаем? Уж головушки опухнут скоро! Никак не надумаем, как бы этот самый «штандарт» выполнить. С чего хотя бы начать? Ну, прикажем людишкам улицы прибрать! Так они ведь назавтра снова грязными станут! Что делать?
Но ответа на этот исторический вопрос не последовало – на заседание «министерства» ввалился разгоряченный Иннокентий Симонов.
– Надеюсь, не помешаю, – произнес он, усаживаясь на высокий порог подле князя, – пришел вот послушать, о чем вы здесь кумекаете.
В другое время князь Борислав затопал бы ногами и затряс бородой, но нынче даже обрадовался.
– Заходи, мил-человек! – прогудел он. – Никак мои дьяки в толк не возьмут, чего от них требуется. Не подсобишь?
Иннокентий не спеша распрямил одну ногу, затем другую. Покряхтел, устраиваясь поудобнее, затем размял в пальцах несуществующую папироску.
– Так, и в чем дело, неужто нельзя было на Кукуй сбегать? – поинтересовался безо всякой рисовки. – Там у немцев и порядок, и комфорт, и даже пахнет по-другому.
– Дело не в этом, – терпеливо отозвался князь, – до Кукуя мы и сами докумекали. Не по поводу наведения порядка печалимся – дьяки мои сообразить никак не сообразят, как поддерживать этот порядок.
Симонов закатил глаза.
– Ах вот как! Зрите в корень, значит? Вы поняли, что проблема поддержания порядка очень серьезна, но вы еще не понимаете, насколько она серьезна. Могу посоветовать лишь одно: поскольку для воспитания в человеке чистоплотности и аккуратности требуется не одна сотня лет, то нужно идти по пути наименьшего сопротивления.
– Это как? – удивился Петушков.
Организм его требовал с утречка зелена вина, и он пребывал в чрезвычайно подавленном настроении. Кеша с любопытством осмотрел его помятую физиономию и опухшие глаза.
– Это, к примеру, идешь ты в кабак, яблоко жуешь. Огрызок куда выбросишь?
– Ась? – не понял Елизар. – Выброшу и выброшу. Какая разница, в какую сторону он полетит? Главное, чтобы ни в кого не попал.
– Правильно, – ответ старшего дьяка, кажись, полностью удовлетворил Иннокентия, – а если у двери трактира ящик стоять будет?
– Какой такой яшшык? – всполошился дьяк.
– Не боись, не гроб! – ответил Симонов. – Ящик для мусора.
– А, ну дык тогда в этот яшшык и выкину. Он же затем и стоит!
– Елизар у нас воспитанный, – подтвердил князь, – против ветру не ссыт и в храме не сморкается. А ежели кто не заметит этого ящика? Или не захочет туда сор выбрасывать?
Иннокентий обвел пристальным взглядом нахохлившийся люд.
– А на сей случай при каждом питейном заведении вводится должность дворника. Если кто случайно чего обронил, подберет. Того, кто нагадит специально, вытянет метлой поперек спины. Сам не справится, городового позовет. Отволокут дебошира в околоток – следующий раз будет знать.
– Что еще за «околоток»? – не понял князь Пузатый.
– А вы, батенька, в «штандарт» гляньте, – посоветовал Симонов, – там все написано.
Он поднялся на ноги, подошел к креслу князя и взял у него из рук «Книгу Раввинов».
– «Негоже иудею выходить из дому в темное время суток, понеже утоления телесных потребностей; увидавшему полную луну иудею должно сплюнуть три раза через левое плечо и засим прочесть на выбор любые три главы из Торы». Не понял! – произнес голосом старого пьяницы Иннокентий. – Ты что, князь Борислав, веру менять собрался? И откуда у тебя эти наставления, да еще на языке русском? Признавайся, сменял на «штандарт»!
Князь Пузатый замахал руками и ногами, замотал головой.
– Полно, боярин, даже шутить так грешно! Досталась мне сия книжица от одного бродячего жидовского попа. Сегодня взял в руки по рассеянности...
– Понятно, – протянул Симонов, – ты уж будь внимателен, преобразованием города занимайся в соответствии со «штандартом», а не по этому фолианту. Иначе может быть большая беда.
– Какая? – пискнул Елизар.
– Всю жизнь таким голосом разговаривать будешь, – пообещал Иннокентий, – вы мне, служивые, вот что сообразите: что делать, когда ящики для сора наполнятся?
Дальше дьяков подстегивать было не нужно. Сообразили и про «мусоровозы», и про городскую свалку, и хором сочинили «наставление по прилежной дворницкой службе».
– Молодцы, сукины дети! – радовался князь Пузатый. – А я уж думал, ни на что не годитесь. Только жрать и гадить на заднем дворе.
– Кстати, «положением об отхожих местах» пренебрегать не стоит! – напомнил Кеша.
Во вторник «высокая комиссия» в составе нескольких министров и иных ответственных лиц бродила по городу, наблюдая за тем, как их смелые планы пытаются претворить в жизнь старательные, но не до конца понявшие «идею» помощники. Согласно предложению Ростислава Алексеевича (помнившего порядки царской России), город разделили на несколько частей, в каждой из которых был назначен «Ответственный за порядок и санитарное состояние». Между ответственными разыгрывалась должность старшего полицмейстера Москвы. Претенденты на эту должность еще не совсем уверенно представляли свои обязанности, но по давней привычке лезли «в князи» – места подле трона всегда считались «теплыми» и «хлебными». Ростислав Каманин все это прекрасно понимал, а бородатые «мотыльки» летели на пламя ясных глаз царицы вполне осознанно. Позже он им подарит по большой банке вазелина, а нынче они все герои, с донкихотской прытью бросающиеся на бой с собственными пороками.
Возле приличных заведений первые дворники, одетые в холщовые фартуки, деловито подметали утоптанную землю, собирали конские яблоки и мелкий сор. Рядом с храмом Иоанна Предтечи на Варварке угрюмый бородач деловито метелил прислонившегося пьяницу, пытавшегося облегчиться на святую землю. Пудовые кулаки мелькали в воздухе. Министры переглянулись и прошествовали далее. Чуть поодаль следовала охрана – отделение Ревенантов.
Начались торговые ряды. Сколоченные кое-как из неструганых досок лавки купцов, некоторых и купцами звать совестно – товару в лавке на деньгу с полушкой. Толпится народ, хоть и прошел слушок, что в городе стало небезопасно. Иннокентию наступили на ногу, развязался шнурок. Пока согнулся, завязал – поотстал от своих. Какой-то лохматый с пахнущей чесноком пастью ухватил за пояс, потащил к себе в лавку. С удовольствием съездил по рылу купчине – вцепились еще несколько.
– Эко вас? – удивился Кеша и пошел махать кулаками и локтями, вспоминая подзабывшиеся приемы битвы в окружении противника. Шестерых положил мгновенно и, плюнув на благородство, пошел топтать ногами.
Кто-то крепкий ухватил за шиворот и что-то пытался сказать. Отмахнулся в ту сторону. Глянул после. Обомлел. Каманин недовольно баюкал помятую челюсть. Ревенанты, выхватив дубинки, молча угощали любопытных.
– Ростя, прости! – покаялся парень.
– Семен простит! – проворчал Ростислав. – С виду жиртрест, а лапа – что у тролля. Чего в драку полез?
Иннокентий, потный и некрасивый, долго не мог отдышаться. Наконец согнулся и принялся шарить в куче людских тел. Достав одного, отшвырнул в сторону.
– Не этот, – пробормотал, – кажись, вон тот. Арестуйте его!
Ростислав еще немного помассировал щеку и взглянул на купчишку. Бедняга лишился половины передних зубов и плевался кровью в пыль Варварки. Из качественного размолоченного носа текла густая юшка.
– За что? – недоумевающе спросил премьер-министр.
– За отвратительный и навязчивый сервис, – четко произнес Кеша, – и за неуважение к покупателю. Я вон у того, что валяется справа, лукошко маслят прикупить хотел. А этот к себе тянуть начал, верно я говорю, купец?
Толчок носком сапога под ребра вывел валявшегося купчину из небытия, и тот согласно кивнул.
– Держи, любезный, – Иннокентий кинул купцу серебряный рубль, – а сдачу пропейте за мое здоровье.
– Ждоровья у чебя, боярин, на дешятерых хвачит! – простонал сквозь разбитый рот виновник. – Шмилуйся, мошет, отпуштишь?
– Ладно, коровья морда, – и вправду смилостивился Иннокентий, – и запомни на прощание одно: никогда не протягивай рук, а то рискуешь протянуть ноги. Как говорится, в вихре яростных атак не расквась себе пятак.
Пошли дальше, но теперь купцы шарахались от них, как от прокаженных. На Варварском крестце, у Старого государева двора толпились безместные попы. Развлекались игрой в кости, кулачным боем и чем бог пошлет. Отец Михаил при виде такого непотребства смачно сплюнул. Увидав прилично одетых людей, попы заволновались. Один из них, ошалевший от голода и крепыша, выхватил у соседа надкушенный калач и бросился к Ростиславу.
– Боярин, пойдем служить, а то калач закушу! – Страшные воспаленные глаза и борода с копошащимися там насекомыми заставили премьер-министра поначалу отпрянуть. Но поп крепко вцепился в полу кафтана и не отпускал. С воплем «Эх, чем я хуже министра культуры», Каманин огрел наглого священнослужителя своим немалым кулаком.
– Караул, наших бьют! – завопил кто-то из попов. На«высокую комиссию» бросились забияки в рясах.
Но Ревенанты были уже начеку. Только один раз довелось махнуть кулаком Ростиславу, его оттерли беспощадные и хладнокровные телохранители. Дубинки свистели в воздухе, обрушиваясь на спины и ребра заблудших богослужителей, свободные кулаки месили лица и крушили носы и челюсти. В воздухе стоял густой мат и раздавались жалобные стоны.
– Стойте, – завопил отец Михаил, – вы же всех их перебьете! Это ведь наши братья, хоть и дураки. Именем Господа нашего Иисуса Христа я вам приказываю остановиться!
Ревенантам было глубоко начхать на Господа, но вмешался граф Волков. До сих пор он молчал, размышлял о чем-то своем, лишь изредка вступал в разговор с отцом Михаилом.
– Отставить! – рявкнул он командирским басом. – А ну, добры молодцы, покажитесь-ка!
Из тех, кто не успел улизнуть, осталось человек шесть. Охая и причитая, они принялись демонстрировать отцу Михаилу боевые раны и увечья.
– А ну, стоп! – прикрикнул на них Ростислав. – Что за бардак вы тут развели?
– Необязательно было так жестоко, – опустив глаза, сказал помощник патриарха, – святые отцы все же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49