– буркнул голос. – Это кто еще придумал, что поле – материально? В жизни не слышал большего бреда.
– Насколько я понимаю, вы – не Господь Бог? – осторожно подбирая слова, спросил Переплут.
– Конечно, нет! Мне, к сожалению, так и не удалось понять, под какое основание подводится существование подобной абстрактности... Люди вашей планеты имеют глупость не замечать противоречий, из которых бы любое другое мыслящее существо извлекло один-единственный, но правильный вывод.
– Какой? – с живостью спросил Переплут.
– Извини, дружище, не могу сказать. Вывод – это дело личное и дело каждого. Нельзя жить по чужим выводам. Хотя у вас некоторые умудряются...
– Ладно. Кто же вы в таком случае?
– Координатор-распределитель. Исповедую вознесшиеся души, а затем отправляю их по назначению. Ты, насколько я понял, умер не своей смертью?
– По мне видно? – вопросом на вопрос ответила душа человека.
– Излучаешь на соответствующей частоте, – пояснила колонна, – вижу еще, что прибыл ты, дружок, из царства несправедливости.
– Какое там царство, – отмахнулся профессор, – первое в мире государство социалистического типа.
– Знаешь, сколько я выслушал подобной чепухи, – хмыкнул собеседник. – Сколько земных лет тебе исполнилось?
– Сорок пять.
– И что, к такому возрасту ты еще сохранил наивность и веру в сказки? – недоверчиво спросила колонна.
– Уж больно красивая была сказочка! – Колонна сменила цвет с желтого на красный. Переплут испуганно отпрянул.
– Не бойся, – успокоили его, – просто когда разговариваешь с дураком, то не так обидно. Но ты же, Афанасий, умный человек, профессор в сорок пять лет, а купился на такую глупость! Разве не знаешь: чем красивее сказка, тем печальнее истина.
– А что вообще есть истина? – с вызовом спросил Переплут. – Здесь пока я летел, то понял, что истина – многомерна. У вас здесь вообще многое понимаешь. Многомерность... закономерно, но неожиданно.
– Ну, в вашем мире не столь уж и много измерений... Что еще?
– Скажите, а почему я здесь один? Неужели за то время, что мы разговариваем, на Земле не умерло ни одного человека?
– Не волнуйся. Мрут как мухи. И не только на Земле. – Колонна хохотнула. – Видишь ли, приятель, я ведь существо тоже многомерное. Все души распределяются по измерениям, и все одновременно попадают ко мне. В данный момент я исповедую несколько квинтильонов душ.
– Бр-р! – поморщился Афанасий Поликарпович. – Работенка не из легких!
– И не из приятных! Хо-хо! Это только в моем секторе. А ведь я не один! Чувствуешь грандиозность Вселенной?
– Чувствую. А что дальше?
– В смысле?
– В смысле, что дальше должно произойти со мной? Амебой на третью планету Гаммы Лиры?
– Не дрейфь, приятель! Все не так мрачно. Хочешь, с родственниками в Чистилище потолкайся, а хочешь – тебя, как умершего насильственной смертью, назад отправим, но уже в другое тело, естественно?
– В то же самое время? Благодарю покорно! Второй раз быть расстрелянным у меня нет ни малейшего желания!
Колонна вдруг запереливалась всеми цветами радуги и на мгновение померкла. Переплут, вернее, его душа, растерянно затоптался на месте. Затем он почувствовал, что куда-то проваливается.
Сознание как будто бы растворилось в атмосфере помещения, и он как сквозь сон слышал шелестящие голоса.
– Куда его?
– Координатор приказал обратно с временным сдвигом в одну единицу.
– Плюс или минус?
– Плюс, конечно! Ты что, совсем зациклился!
– Да ладно. Смотри, Шестой барьер поставить не забудь. Самый последний...
– Я никогда ничего не забываю! Это ты все время адресатов путаешь.
– Ничего. Скоро пройду перенастройку контуров, тогда посмотрим, чья память лучше!
– Хорош трепаться, отправляем! Еще работы на сегодня – конца не видно.
Уже совсем меркнущим сознанием Переплут уловил вопль ужаса.
– Проклятие! Шестой барьер!
Глава 2. Земля. 1974.
Рождение
«Боже мой, как душно!» – подумалось Афанасию Поликарповичу, когда он снова ощутил себя в телесной оболочке. Тело было скрючено в невообразимой позе и не дышало. Со всех сторон его сдавливало что-то мягкое, эластичное и скользкое.
В чувстве брезгливости профессор лягнулся пяткой. Тотчас его сдавило и толкнуло головой вперед. Плацента лопнула, и голова новорожденного оказалась на свободе. До ушей донесся протяжный женский стон. За голову кто-то ухватил и потащил, потащил... Ловкие руки акушерки достали плод и быстро перехватили пуповину.
«Черт побери!» – завопил от изумления профессор, а его тело отозвалось радостным: «Ку-га, Ку-га!»
– Еще один, внимание! – изумилась акушерка, передавая новорожденного медсестре. Та флегматично принялась очищать тельце от слизи.
– Да тужься же, черт бы тебя побрал! – заорала акушерка на роженицу. – Кому говорят! Двойня у тебя!
В это время первенца уже измерили и готовились взвешивать.
– Девочка! – объявила акушерка. – Разнояйцевые.
– Вес – три ровно, рост – сорок семь с половиной. – Медсестра быстро записала данные на бирке и прицепила ее младенцу на руку.
Тот пожевал губами и недовольно фыркнул. Медсестра покачала головой и дала младенцу шлепка.
– Ну, покричи! – попросила она.
«Фиг тебе!» – подумал Переплут и недовольно заворчал. Женщина едва не выронила его не пол.
Тем временем другая медсестра измерила другого младенца.
– Вес – два четыреста, рост – сорок два! – проворчала она. – Что же ты, парень, сестру так обделил?
– Сравняются! – уверенно сказала акушерка. – Тройни вообще крохотульками рождаются. Зато потом...
– Где мои дети? – тревожно спросила роженица, которой накладывали последний шов. – Где мои...
– Вот твои крошки, Марина, не беспокойся! – ответила акушерка, делая знак медсестрам, чтобы поднесли близнецов. – Несколько дней отдохнешь, а пока их тебе будут приносить только на кормление. Что-нибудь еще?
– Мужу... Мужу позвоните! Он дома! Ждет...
– Позвоним, не волнуйся! – ласково сказала врач. – Ну все, девоньки, покатили ее в палату.
«Так! – подумал Переплут. – Ее в палату, а нас куда? Проклятые глаза! И чего я не запомнил, на какой день они у меня открылись!»
Их вместе с сестрой уложили в специальную коляску и покатили по длинным коридорам роддома. Затем Переплут почувствовал, как его подняли и опустили на что-то очень мягкое.
«Кроватка, – догадался Афанасий, – в самый раз. Спать действительно охота».
Он бы с удовольствием поковырял в носу, но руки были плотно запеленаты. Мысленно пожав плечами, младенец зевнул и отошел в царство Морфея.
Снилась ему, как ни странно, огромная бутылка с молоком. Причем в различных вариациях: то стандартная – на двести пятьдесят граммов, то литровая, а под конец сна бутылка его мечты приняла уж и вовсе немыслимые очертания.
Проснувшись в холодном поту, он обнаружил, что дико хочет есть. Рядом, словно в подтверждение его плотских мыслей, вовсю орала сестра. Вскоре послышались шаги дежурной сестры, младенцев взяли на руки и отнесли в палату к матери.
Поначалу Переплута обуял ужас при мысли, что пропитание приходится добывать таким непопулярным методом, но, очевидно, что до отбивной ему придется еще расти и расти... Жадно причмокивая, он принялся насыщаться с философским спокойствием. Памятуя о том, что младенцы вместе с молоком часто заглатывают воздух, он старался есть аккуратно настолько, насколько это было вообще применимо к данной ситуации.
Сестрица его спокойствия, ясное дело, была лишена, потому жрала как не в себя и вскоре поплатилась. Раздался пугающий цивилизованного человека звук, и ребенок принялся срыгивать аккурат на специально подложенную тряпочку.
– Ну а ты, малыш, что же? – раздался голос мамы.
«А я лучше поем», – подумал Переплут и продолжил процедуру кормления. Спасибо Всевышнему, что у его мамаши приличные «дойки». Не нужно жрать какого-нибудь «Малыша» или «Крепыша», если они еще остались в этом времени. Интересно также, какой сейчас год? Товарищ Сталин еще жив ни уже того, в аду?
– Оставь сестренке, обжора! – ласково упрекнула мать.
«В большой семье клювом не щелкают!» – в соответствии с духом времени решил Афанасий Поликарпович, не прерывая процесса насыщения. Наконец голод отпустил. Очевидно, мысленные процессы потребляли гораздо больше энергии, чем могло дать расщепление двухсот граммов молока. Едва насытившись, он уже через несколько минут почувствовал, что не прочь поесть еще.
«Необходимо будет как-то выклянчить подпитку», – решило существо с телом младенца и мозгом, развитым посильнее, нежели у большинства взрослых особей.
Вскоре после кормления Переплут почувствовал характерную резь внизу живота.
«Вот, блин! – подумал он. – Только этого и не хватало. Придется орать».
Палата для новорожденных наполнилась трубным ревом. Вначале профессор кричал не слишком громко, но затем вспомнил, что новорожденные писаются раз пятнадцать в сутки, и увеличил громкость. Затем он вспомнил, что также раз шесть в сутки младенцу необходимо сходить по-большому, и его крик перешел в нечто среднее между гудком паровоза и ревом осла.
Встревоженная нянька прискакала в три минуты.
– И чего орать было! – недовольно проворчала она, развернув пеленки. Тут же малыш испустил такую сочную струю, что даже видавшая виды старушка разинула рот.
Почесав в затылке, она перепеленала младенца и убралась в свою комнату, вслух мечтая о валерьянке. Довольный Переплут тут же уснул крепким сном, проснувшись после которого почувствовал уже характерную резь, но в животе. Снова трубный рев наполнил палату.
На второй день не выдержали нервы у молоденькой медсестры. Она позвала врача и, нервно хихикая, объяснила, что «ребеночек просится в туалет сам». Зинаида Тимофеевна Карачун – педиатр с двадцатилетним стажем – скептически посмотрела на Леночку, таково было имя медсестры, потрогала ее лоб, пощупала ей пульс и рекомендовала меньше бегать по ночам с парнями, а больше спать. От обиды девушка расплакалась, но тут ситуацию спас Переплут. Чувствуя, что рядом кто-то есть, он на этот раз не стал издавать предсмертный вопль носорога, а просто тихонько вякнул.
– Вот видите! – торжествующе произнесла Леночка и положила малыша на стол, чтобы распеленать.
– Подумаешь! – хмыкнула Зинаида Тимофеевна. – Может, его просто газы мучают. На живот выкладывали?
– Выкладывали! – пропыхтела медсестра, снимая подгузник. – Давай, мальчуган!
Афанасий Поликарпович не заставил себя долго упрашивать и пустил струю. Затем подумал и сходил по-большому.
– Ех! – доложил он по-военному.
– Ну что ж, пойдем подмываться! – весело сказала Леночка. Неожиданно ребенок открыл левый глаз и лукаво уставился на врачиху.
От удивления у Зинаиды Карачун очки самопроизвольно переместились с переносицы на лоб.
– Ерунда какая-то! – упавшим голосом произнесла она.
Малыш закрыл глаз и улыбнулся беззубым ртом.
– Так, Елена! Помоешь этого молодого человека – и ко мне в кабинет.
– Вообще-то его кормить пора, – нерешительно произнесла медсестра.
– Подождет. Сестру пусть первую покормят, а то этот разбойник у матери почти все молоко высасывает. – Карачун повернулась и ушла к себе. Леночка посмотрела ей вслед.
– Ну что, карапуз? В темпе одеваемся – и на осмотр.
На третий день у него открылись сразу оба глаза. Видно, правда, было как в тумане, но белый свет – это белый свет. Глаза у Переплута перебегали с одного предмета на другой, а свою мать он уже узнавал в лицо. Ничего себе такое лицо. В другое время и в другом месте профессор Афанасий Поликарпович Переплут побеседовал бы с такой молодкой о задачах релятивистской механики, но младенец только глупо улыбался и процессы насыщения чередовал со сном и отправлением естественных надобностей.
На четвертый день их с сестрой уже показывали из окна третьего этажа родильного отделения каким-то людям внизу, один из которых, по определению, приходился ему отцом. Младенец Переплут громко фыркнул и закрыл глаза. Судя по всему, во дворе был май, ибо листва еще не успела потерять свой изумрудный цвет и покрыться пылью. Оставалось узнать год. Оборудование родильного отделения было куда более совершенным, нежели в его время, но нельзя сказать, чтобы профессор Переплут в тридцатые годы посещал подобные заведения.
В конце недели их провожали всем отделением. Зинаида Тимофеевна, никаких отклонений в развитии ребенка не заметившая, на прощание хитро ему подмигнула.
– Удачи тебе, малыш! Вырастешь гением, не забывай старушку.
Но Переплут сделал вид, будто не расслышал. Во все глаза он уставился на молодого бородатого мужчину, который заботливо открыл заднюю дверцу автомобиля, помог устроиться там Марине и близнецам, а затем по-хозяйски сел за руль.
Город, по которому катила машина, был профессору вовсе незнаком. Он бы дал голову на отсечение, что ни разу здесь не бывал. Тем не менее, судя по обилию транспорта, это был мегаполис. Слева мелькнуло новенькое трехэтажное здание из стекла с надписью «ЦУМ», а затем огромное сооружение с надписью «Белорусская филармония».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Насколько я понимаю, вы – не Господь Бог? – осторожно подбирая слова, спросил Переплут.
– Конечно, нет! Мне, к сожалению, так и не удалось понять, под какое основание подводится существование подобной абстрактности... Люди вашей планеты имеют глупость не замечать противоречий, из которых бы любое другое мыслящее существо извлекло один-единственный, но правильный вывод.
– Какой? – с живостью спросил Переплут.
– Извини, дружище, не могу сказать. Вывод – это дело личное и дело каждого. Нельзя жить по чужим выводам. Хотя у вас некоторые умудряются...
– Ладно. Кто же вы в таком случае?
– Координатор-распределитель. Исповедую вознесшиеся души, а затем отправляю их по назначению. Ты, насколько я понял, умер не своей смертью?
– По мне видно? – вопросом на вопрос ответила душа человека.
– Излучаешь на соответствующей частоте, – пояснила колонна, – вижу еще, что прибыл ты, дружок, из царства несправедливости.
– Какое там царство, – отмахнулся профессор, – первое в мире государство социалистического типа.
– Знаешь, сколько я выслушал подобной чепухи, – хмыкнул собеседник. – Сколько земных лет тебе исполнилось?
– Сорок пять.
– И что, к такому возрасту ты еще сохранил наивность и веру в сказки? – недоверчиво спросила колонна.
– Уж больно красивая была сказочка! – Колонна сменила цвет с желтого на красный. Переплут испуганно отпрянул.
– Не бойся, – успокоили его, – просто когда разговариваешь с дураком, то не так обидно. Но ты же, Афанасий, умный человек, профессор в сорок пять лет, а купился на такую глупость! Разве не знаешь: чем красивее сказка, тем печальнее истина.
– А что вообще есть истина? – с вызовом спросил Переплут. – Здесь пока я летел, то понял, что истина – многомерна. У вас здесь вообще многое понимаешь. Многомерность... закономерно, но неожиданно.
– Ну, в вашем мире не столь уж и много измерений... Что еще?
– Скажите, а почему я здесь один? Неужели за то время, что мы разговариваем, на Земле не умерло ни одного человека?
– Не волнуйся. Мрут как мухи. И не только на Земле. – Колонна хохотнула. – Видишь ли, приятель, я ведь существо тоже многомерное. Все души распределяются по измерениям, и все одновременно попадают ко мне. В данный момент я исповедую несколько квинтильонов душ.
– Бр-р! – поморщился Афанасий Поликарпович. – Работенка не из легких!
– И не из приятных! Хо-хо! Это только в моем секторе. А ведь я не один! Чувствуешь грандиозность Вселенной?
– Чувствую. А что дальше?
– В смысле?
– В смысле, что дальше должно произойти со мной? Амебой на третью планету Гаммы Лиры?
– Не дрейфь, приятель! Все не так мрачно. Хочешь, с родственниками в Чистилище потолкайся, а хочешь – тебя, как умершего насильственной смертью, назад отправим, но уже в другое тело, естественно?
– В то же самое время? Благодарю покорно! Второй раз быть расстрелянным у меня нет ни малейшего желания!
Колонна вдруг запереливалась всеми цветами радуги и на мгновение померкла. Переплут, вернее, его душа, растерянно затоптался на месте. Затем он почувствовал, что куда-то проваливается.
Сознание как будто бы растворилось в атмосфере помещения, и он как сквозь сон слышал шелестящие голоса.
– Куда его?
– Координатор приказал обратно с временным сдвигом в одну единицу.
– Плюс или минус?
– Плюс, конечно! Ты что, совсем зациклился!
– Да ладно. Смотри, Шестой барьер поставить не забудь. Самый последний...
– Я никогда ничего не забываю! Это ты все время адресатов путаешь.
– Ничего. Скоро пройду перенастройку контуров, тогда посмотрим, чья память лучше!
– Хорош трепаться, отправляем! Еще работы на сегодня – конца не видно.
Уже совсем меркнущим сознанием Переплут уловил вопль ужаса.
– Проклятие! Шестой барьер!
Глава 2. Земля. 1974.
Рождение
«Боже мой, как душно!» – подумалось Афанасию Поликарповичу, когда он снова ощутил себя в телесной оболочке. Тело было скрючено в невообразимой позе и не дышало. Со всех сторон его сдавливало что-то мягкое, эластичное и скользкое.
В чувстве брезгливости профессор лягнулся пяткой. Тотчас его сдавило и толкнуло головой вперед. Плацента лопнула, и голова новорожденного оказалась на свободе. До ушей донесся протяжный женский стон. За голову кто-то ухватил и потащил, потащил... Ловкие руки акушерки достали плод и быстро перехватили пуповину.
«Черт побери!» – завопил от изумления профессор, а его тело отозвалось радостным: «Ку-га, Ку-га!»
– Еще один, внимание! – изумилась акушерка, передавая новорожденного медсестре. Та флегматично принялась очищать тельце от слизи.
– Да тужься же, черт бы тебя побрал! – заорала акушерка на роженицу. – Кому говорят! Двойня у тебя!
В это время первенца уже измерили и готовились взвешивать.
– Девочка! – объявила акушерка. – Разнояйцевые.
– Вес – три ровно, рост – сорок семь с половиной. – Медсестра быстро записала данные на бирке и прицепила ее младенцу на руку.
Тот пожевал губами и недовольно фыркнул. Медсестра покачала головой и дала младенцу шлепка.
– Ну, покричи! – попросила она.
«Фиг тебе!» – подумал Переплут и недовольно заворчал. Женщина едва не выронила его не пол.
Тем временем другая медсестра измерила другого младенца.
– Вес – два четыреста, рост – сорок два! – проворчала она. – Что же ты, парень, сестру так обделил?
– Сравняются! – уверенно сказала акушерка. – Тройни вообще крохотульками рождаются. Зато потом...
– Где мои дети? – тревожно спросила роженица, которой накладывали последний шов. – Где мои...
– Вот твои крошки, Марина, не беспокойся! – ответила акушерка, делая знак медсестрам, чтобы поднесли близнецов. – Несколько дней отдохнешь, а пока их тебе будут приносить только на кормление. Что-нибудь еще?
– Мужу... Мужу позвоните! Он дома! Ждет...
– Позвоним, не волнуйся! – ласково сказала врач. – Ну все, девоньки, покатили ее в палату.
«Так! – подумал Переплут. – Ее в палату, а нас куда? Проклятые глаза! И чего я не запомнил, на какой день они у меня открылись!»
Их вместе с сестрой уложили в специальную коляску и покатили по длинным коридорам роддома. Затем Переплут почувствовал, как его подняли и опустили на что-то очень мягкое.
«Кроватка, – догадался Афанасий, – в самый раз. Спать действительно охота».
Он бы с удовольствием поковырял в носу, но руки были плотно запеленаты. Мысленно пожав плечами, младенец зевнул и отошел в царство Морфея.
Снилась ему, как ни странно, огромная бутылка с молоком. Причем в различных вариациях: то стандартная – на двести пятьдесят граммов, то литровая, а под конец сна бутылка его мечты приняла уж и вовсе немыслимые очертания.
Проснувшись в холодном поту, он обнаружил, что дико хочет есть. Рядом, словно в подтверждение его плотских мыслей, вовсю орала сестра. Вскоре послышались шаги дежурной сестры, младенцев взяли на руки и отнесли в палату к матери.
Поначалу Переплута обуял ужас при мысли, что пропитание приходится добывать таким непопулярным методом, но, очевидно, что до отбивной ему придется еще расти и расти... Жадно причмокивая, он принялся насыщаться с философским спокойствием. Памятуя о том, что младенцы вместе с молоком часто заглатывают воздух, он старался есть аккуратно настолько, насколько это было вообще применимо к данной ситуации.
Сестрица его спокойствия, ясное дело, была лишена, потому жрала как не в себя и вскоре поплатилась. Раздался пугающий цивилизованного человека звук, и ребенок принялся срыгивать аккурат на специально подложенную тряпочку.
– Ну а ты, малыш, что же? – раздался голос мамы.
«А я лучше поем», – подумал Переплут и продолжил процедуру кормления. Спасибо Всевышнему, что у его мамаши приличные «дойки». Не нужно жрать какого-нибудь «Малыша» или «Крепыша», если они еще остались в этом времени. Интересно также, какой сейчас год? Товарищ Сталин еще жив ни уже того, в аду?
– Оставь сестренке, обжора! – ласково упрекнула мать.
«В большой семье клювом не щелкают!» – в соответствии с духом времени решил Афанасий Поликарпович, не прерывая процесса насыщения. Наконец голод отпустил. Очевидно, мысленные процессы потребляли гораздо больше энергии, чем могло дать расщепление двухсот граммов молока. Едва насытившись, он уже через несколько минут почувствовал, что не прочь поесть еще.
«Необходимо будет как-то выклянчить подпитку», – решило существо с телом младенца и мозгом, развитым посильнее, нежели у большинства взрослых особей.
Вскоре после кормления Переплут почувствовал характерную резь внизу живота.
«Вот, блин! – подумал он. – Только этого и не хватало. Придется орать».
Палата для новорожденных наполнилась трубным ревом. Вначале профессор кричал не слишком громко, но затем вспомнил, что новорожденные писаются раз пятнадцать в сутки, и увеличил громкость. Затем он вспомнил, что также раз шесть в сутки младенцу необходимо сходить по-большому, и его крик перешел в нечто среднее между гудком паровоза и ревом осла.
Встревоженная нянька прискакала в три минуты.
– И чего орать было! – недовольно проворчала она, развернув пеленки. Тут же малыш испустил такую сочную струю, что даже видавшая виды старушка разинула рот.
Почесав в затылке, она перепеленала младенца и убралась в свою комнату, вслух мечтая о валерьянке. Довольный Переплут тут же уснул крепким сном, проснувшись после которого почувствовал уже характерную резь, но в животе. Снова трубный рев наполнил палату.
На второй день не выдержали нервы у молоденькой медсестры. Она позвала врача и, нервно хихикая, объяснила, что «ребеночек просится в туалет сам». Зинаида Тимофеевна Карачун – педиатр с двадцатилетним стажем – скептически посмотрела на Леночку, таково было имя медсестры, потрогала ее лоб, пощупала ей пульс и рекомендовала меньше бегать по ночам с парнями, а больше спать. От обиды девушка расплакалась, но тут ситуацию спас Переплут. Чувствуя, что рядом кто-то есть, он на этот раз не стал издавать предсмертный вопль носорога, а просто тихонько вякнул.
– Вот видите! – торжествующе произнесла Леночка и положила малыша на стол, чтобы распеленать.
– Подумаешь! – хмыкнула Зинаида Тимофеевна. – Может, его просто газы мучают. На живот выкладывали?
– Выкладывали! – пропыхтела медсестра, снимая подгузник. – Давай, мальчуган!
Афанасий Поликарпович не заставил себя долго упрашивать и пустил струю. Затем подумал и сходил по-большому.
– Ех! – доложил он по-военному.
– Ну что ж, пойдем подмываться! – весело сказала Леночка. Неожиданно ребенок открыл левый глаз и лукаво уставился на врачиху.
От удивления у Зинаиды Карачун очки самопроизвольно переместились с переносицы на лоб.
– Ерунда какая-то! – упавшим голосом произнесла она.
Малыш закрыл глаз и улыбнулся беззубым ртом.
– Так, Елена! Помоешь этого молодого человека – и ко мне в кабинет.
– Вообще-то его кормить пора, – нерешительно произнесла медсестра.
– Подождет. Сестру пусть первую покормят, а то этот разбойник у матери почти все молоко высасывает. – Карачун повернулась и ушла к себе. Леночка посмотрела ей вслед.
– Ну что, карапуз? В темпе одеваемся – и на осмотр.
На третий день у него открылись сразу оба глаза. Видно, правда, было как в тумане, но белый свет – это белый свет. Глаза у Переплута перебегали с одного предмета на другой, а свою мать он уже узнавал в лицо. Ничего себе такое лицо. В другое время и в другом месте профессор Афанасий Поликарпович Переплут побеседовал бы с такой молодкой о задачах релятивистской механики, но младенец только глупо улыбался и процессы насыщения чередовал со сном и отправлением естественных надобностей.
На четвертый день их с сестрой уже показывали из окна третьего этажа родильного отделения каким-то людям внизу, один из которых, по определению, приходился ему отцом. Младенец Переплут громко фыркнул и закрыл глаза. Судя по всему, во дворе был май, ибо листва еще не успела потерять свой изумрудный цвет и покрыться пылью. Оставалось узнать год. Оборудование родильного отделения было куда более совершенным, нежели в его время, но нельзя сказать, чтобы профессор Переплут в тридцатые годы посещал подобные заведения.
В конце недели их провожали всем отделением. Зинаида Тимофеевна, никаких отклонений в развитии ребенка не заметившая, на прощание хитро ему подмигнула.
– Удачи тебе, малыш! Вырастешь гением, не забывай старушку.
Но Переплут сделал вид, будто не расслышал. Во все глаза он уставился на молодого бородатого мужчину, который заботливо открыл заднюю дверцу автомобиля, помог устроиться там Марине и близнецам, а затем по-хозяйски сел за руль.
Город, по которому катила машина, был профессору вовсе незнаком. Он бы дал голову на отсечение, что ни разу здесь не бывал. Тем не менее, судя по обилию транспорта, это был мегаполис. Слева мелькнуло новенькое трехэтажное здание из стекла с надписью «ЦУМ», а затем огромное сооружение с надписью «Белорусская филармония».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49