Покой созерцания, мир не-людей, и он — часть этого мира. Дхэнн: золотые чешуи брони облегают тело, как змеиная кожа, лицо — прекрасная маска из темного золота, глаза цвета раскаленного неба пустыни, жаркий ветер развевает иссиня-черные тяжелые волосы и плащ, в складках отливающий то ли темным пламенем, то ли кровью. Къатта Тор-эн.
…Он бродил по земле, так и не найдя той, в которой хотел бы остаться, и Дорога уносила горечь, утишала боль. Он шел, как Звездный Странник из забытой сказки: сплетая сны и слова, узнавая, запоминая, постигая.
Через века Дорога выведет его к Ирисным Низинам, Лоэг Нинглорон, к туманным горам. Он встретит того, кто был его собратом. И не станет Дороги, будет — бег, стремительный и безумный, будет пыльный песчаник и злой туман Соот-ург-ат-Ана, будет — безумный пророк, и слова, не внятные никому…
…Олло — Лед и ясный Разум: голубой лед кристалла, звездный искристый очерк знака. Глаза — высокое летнее небо, отраженное в глади глубокого озера, волосы цвета старого золота… Къатта Хэлрэ.
…Они стояли у подножия гор, тонущих в холодной дымке тумана. Мелкий осенний дождь размывал очертания вершин. Под шатром ветвей огромной ели они прятались от дождя, и редкие капли воды, падавшие на их волосы и плечи, были кисловато-горькими на вкус, как зимняя хвоя.
— Холодно, — поежилась Аллуа. — Как холодно…
— Я останусь здесь, — сказала Оннэле. — Здесь горы. Здесь Врата Миров… Я останусь.
Аллуа смотрела на густо-вишневый гранат: вино в горсти, и тлеет в глубине искорка алого пламени. Словно камень мог согреть ее в этом неприветливом северном лесу.
— Я пойду дальше, — тихо сказала она. — К югу. Я не могу… не могу без солнца. Я найду свои Врата. Альд говорил, если идти на восход, там горная страна. Бесснежные черные скалы и алые поля маков в предгорьях…
Оннэле кивнула.
…Аллуа — Зерно, Земля, Жизнь: радостная сила пробуждающейся земли, острая дерзкая стрелка ростка, едва проклюнувшегося из семени; огненный цветок горного мака, золотой плод Солнца, расплавленное золото в медовых сотах, жаркое гудение пчел над цветущими лугами… Къатта Эрт.
— …Тебе досталась искра огня, — тихо вымолвила Оннэле, — капля горячей крови… Мне — капля воды.
Она проводила взглядом уходящую и, тихо вздохнув, начала подниматься по каменистой горной тропе. А внизу лежала долина — чаша, наполненная туманом осени, голубовато-серым, как халцедон, — и звезды над ней складывались в созвездие именем — Къолла, похожее на знак Воды и Времени, къатта Тэ-эссэ. Или — на светлый стальной клинок.
…Ангэллемар будет она зваться, эта долина — потом, века спустя. Сейчас у нее нет имени. Есть только холодный туман, и есть звезды, падающие в него — слезами ночи. Есть созвездие именем Къолла. И есть — она, Горная Дева с именем звезды. Та, которой суждено хранить память…
ВАЛИНОР: Белый мак
от Пробуждения Эльфов год 1245-й, сентябрь — 1263-й, Век Оков Мелькора
…Во мраке, не рождающем эха, даже глухой звон железа кажется грохотом горного обвала; звуки мертвы — только шепчут что-то навсегда умолкшие голоса…
… - Высокая, ответь мне, кто я?
Тонкие пальцы Пряхи сплетают, сплетают невесомые многоцветные нити.
Трепетный язычок белого пламени, готовый вот-вот погаснуть, струйка голубоватого дыма над костром.
— Кто я? Я помню иную себя, другую жизнь…
Текут ручьи нитей, сплетаясь в радужный водопад гобелена.
— Как мое имя? Где мой народ? Куда мне возвращаться, Высокая?
— Я вижу настоящее, Мириэль. Прошлое скрыто в тени…
— …Скорбящая, скажи…
Тень среди теней Мандос, шелест ивовых листьев, голубоватый вечерний туман над глубокой рекой:
Ищи там, где страшишься искать…
…От одной стены до другой — пять шагов.
Слепота — бесконечный черный коридор без проблеска света. Коридор, по которому не можешь даже пройти на ощупь — прикован.
Или — не было ничего, и я схожу с ума — все это было видением… может ли сойти с ума бессмертный Айну… и — не было тебя — не было этих смертей — и приговора — не было — не было ничего, я вернусь и увижу, что все осталось прежним, и ни войны, ни приговора — ничего — не было…
Он ощутил чужое присутствие раньше, чем поднял глаза. Тонкая фигурка замерла на пороге, серебристо-мерцающая, как лунный свет, и он вскочил на ноги прежде, чем осознал, что — ошибся.
— Мириэль… — с трудом глухо выговорил. — Что нужно прекрасной королеве Нолдор от пленного мятежника?
Видение заколебалось, словно готовое растаять, но в голосе говорившего было больше боли, чем насмешки, и она спросила:
— Скажи мне, кто я?
— Тайли, дочь Эллери. Мириэль, королева Нолдор.
— Что мне делать? Куда идти?
— Тайли не сможет жить в Валиноре. Мириэль не может помнить Гэлломэ. Ты должна выбрать.
— Значит, я должна — забыть? Но я не могу, я помню, Отступник…
Она замолчала, словно испугалась невольно вырвавшегося слова.
— У тебя волосы совсем седые… — серебристая фигурка качнулась, словно хотела приблизиться
— Как ты оказалась здесь? — тихо спросил он.
— Я… уснула. Мне было так тяжело… Воздух жжет, и свет… Но покидать сына… Феанаро, он так похож на… на нас… и — Финве… ведь он любит меня; и я…
Его лицо дернулось, когда он услышал это имя.
— Ты ненавидишь его, Мелькор? — В голосе-шорохе — тень печального удивления. — Ты был другим. Ты не умел ненавидеть.
— Думаешь, так можно научить любить? — Он поднял скованные руки, но, увидев боль на полупрозрачном лице, мягко прибавил: — Прости.
Она уже снова говорила о Финве:
— Он такой светлый, открытый — как ребенок… Мне иногда казалось, что я старше его; хотелось помочь, защитить… Разве можно его, такого, ненавидеть?
Защитить… Вот как…
Он долго молчал, потом сказал тихо:
— В чем-то ты, может, и права. Можно сказать и так…
Его руки невольно сжались в кулаки, глаза вспыхнули ледяным огнем:
— Не могу, Тайли!.. Не могу…
— Ты не умел ненавидеть, — повторила она. — Я понимаю… иногда его лицо становилось таким странным… это тень твоей ненависти. Что он сделал тебе? — Она прижала узкие бледные руки к груди, посмотрела с мольбой. — Что он мог сделать тебе?
— Мне? — Он не удержался от сухого смешка. — Мне он ничего не сделал. Даже пальцем меня не коснулся.
— Но все же ты ненавидишь его… И сына — его сына — ты тоже станешь ненавидеть?! — с отчаянием выдохнула она.
— Ты пришла просить за них? Нет, я не смогу и не стану ненавидеть твоего сына, Тайли, — его голос дрогнул, но тут же вновь обрел прежнюю твердость, зазвучал жестко, почти жестоко: — Но не проси, чтобы я простил твоего супруга, королева Мириэль!
Мерцающая фигурка качнулась, как под порывом ветра.
— Не понимаю, — обреченным шепотом, — не понимаю…
— Ты помнишь, что стало с твоей сестрой?
— Ориен… ее нет…
— А твой брат?
— Я не помню… не знаю… — Она смешалась, поднесла прозрачную руку к виску. — Не знаю… Я спала… Потом Владыка Ирмо взял меня за руку, и я пошла с ним… Он был почему-то таким печальным… Был свет, и цветы — много цветов… красивые… другие. Не как… дома. Королева Варда улыбнулась мне и сказала — как ты прекрасна, дитя мое… Я так растерялась, что даже забыла поклониться… А он… Его я увидела в Садах Ирмо. Он был прекрасен…
Верно, красив. Это я помню. Высокий, стройный, сероглазый…
— …в короне из цветов… Мы смотрели друг на друга — как будто вокруг и не было никого… Потом мы часто виделись — однажды я сплела ему венок из белых цветов, и он…
— Нет!..
Она вздрогнула и отшатнулась. Он стиснул до хруста зубы, сжал седую голову руками:
— Нет, нет! Только не это… Не так…
— Что с тобой?
Он молчал. Она долго ждала ответа, потом скользнула к двери, но обернулась на пороге и спросила как-то беспомощно-удивленно, словно впервые задумалась об этом:
— Мелькор… Почему ты здесь? Зачем тебе сковали руки?
Он поднял на нее глаза — и внезапно, не выдержав, хрипло и страшно расхохотался.
Она исчезла — легкий утренний туман под порывом злого ледяного ветра, — а он все смеялся, пока смех не перешел в глухое бесслезное рыдание, и умолк.
…Ахтэнэр, мастер витражей — черные с золотыми искрами глаза, черные с отливом в огонь волосы, дерзкий и насмешливый… Знал ли будущий Король Нолдор, что обрек на смерть брата той, которая стала его возлюбленной супругой? Наверно, нет; и она не знала…
В чем виноват камень, ставший началом обвала?
И он ли был — началом?..
… От одной стены до другой — пять шагов слепоты: медленными каплями падают годы в безвременье, не оставляя следа на глади темного недвижного омута…
…Ирмо медленно идет среди теней и бликов, шорохов и отдаленного звона падающих капель росы. Там, где проходит Ткущий-Видения, Сады обретают новую, целительную силу. Медленно, в задумчивости идет он, скользя над травой, не оставляя и легкого следа на земле. Сады — часть самого Ирмо, его сила и разум: он ощущает их как самого себя. И сейчас дергающая боль в виске ведет его туда, где от чьего-то горя умирают травы…
Ветви сплетаются над маленькой круглой поляной, оставляя в зеленом куполе окно, сквозь которое падает сноп мягкого рассеянного света. Там, в круге света, среди мелких белых цветов, спит юная женщина. Ткущему-Видения хорошо знаком этот уголок Садов, и от того, что нарушено печальное совершенство этого места, он чувствует острую боль. Тихий быстрый шепот, всхлипывания — листва тревожно дрожит… Темная коленопреклоненная фигура, плечи вздрагивают от рыданий. Ирмо уже знает, кто это. Он часто приходит сюда. Беззвучный шорох, качнулись светлые блики — и Ткущий-Видения уже стоит над плачущим. Тот поднимает голову; красивое, переполненное отчаянной тоской лицо залито слезами.
— Высокий, — срывающимся шепотом, — почему… О, почему? Они сказали — Мириэль больше не проснется, она не хочет возвращаться из Чертогов Мандос… почему, почему, Высокий?! Ведь я же люблю ее! И она тоже… Ведь она не может умереть, правда? Правда?!
Ирмо не отвечает — но Королю Нолдор, похоже, и не до ответа. Он говорит. Говорит скорее себе, чем Ирмо.
— Я помню, помню… Ведь это здесь, в этих Садах, я встретил ее… О, как же она прекрасна…
…Она казалась ему душой белого цветка. Тень в тени деревьев, серебристый утренний туман, хрупкий стебелек — девушке с серебристыми волосами и прекрасными нежными глазами испуганной лани. Как медленно падали из ее рук белые цветы — как медленно взлетали крылья-руки в широких просвечивающих белых рукавах… Она сама казалась такой прозрачной, призрачной… И он бежал, бежал ей навстречу, задыхаясь и плача от неведомого мучительно-прекрасного чувства. В этот миг ему показалось он знает теперь, что значит — умереть. Ему казалось, что он умирает… Они молча стояли, крепко обняв друг друга, и им казалось, что у них одно сердце. И лишь потом, когда этот полуобморок отпустил их, они смогли заглянуть друг другу в глаза. Шепотом, задыхаясь, он спросил:
— Кто же ты?..
— Мириэль… — вздох ветра в траве.
— Она ушла со мной из твоих Садов, и вот — вернулась.. За что… за что, Высокий? Или она — не элдэ? Она — призрак?..
— Нет, — нарушил молчание Ирмо, — она такая же, как и ты.
— Я знаю… Но ведь тогда она не может умереть! Не может пока жива Арда! Элдар не умирают!
— Не умирают.
— И она не умерла? Да? Она спит? Она вернется? Мне говорили — она ушла, ушла совсем… Но как же так… я не верю! Она не могла покинуть меня, мы же так любили друг друга!
Ирмо опустился на траву рядом с Финве. Заговорил тихо, ровно, успокаивающе:
— Ее душа не в силах более жить в этом теле. Всю свою силу она отдала вашему сыну; ведь ваша любовь дала ему жизнь…
— Любовь… Неужели любовь убивает? Значит, это я убил ее? Да? Значит, слишком сильно любить — смертоносно… Я во всем виноват, я, я!!
Его снова охватило отчаяние; стиснув виски, он раскачивался из стороны в сторону, повторяя это — я, я, я… Ирмо положил руку ему на плечо. Он многое мог бы сказать Финве и о смерти, и о любви, и о вине — но заговорил о другом:
— Нет. Не любовь ее убила. Но не все могут безнаказанно отдавать свою силу. Иногда ее слишком тяжело восстановить.
— Но здесь Аман! Разве может быть такое в этой святой земле? Разве не здесь — исцеление всех скорбей? Владыка, я не понимаю!
— Не всем здесь можно жить. Некоторые не могут вынести… благодати Амана. Да, Финве, она любила тебя, и твоя любовь давала ей силы. Но ведь и тебе она отдавала всю себя. Ей было слишком тяжело. Жить здесь, носить под сердцем сына… Она была сильной, Финве, но…
Финве неотрывно смотрел на Ирмо, начиная что-то смутно осознавать.
— Ты говоришь, — тихо-тихо начал он, — она не могла вынести благодати Амана? Но ведь только… только один не может… она — из тех?..
Ирмо молчал — но Финве уже не нужны были слова.
— Она знала? — глухо спросил он.
— Нет.
Финве долго молчал, опустив голову, и вдруг с глухим стоном рухнул на тело Мириэль:
— Ненавижу… ненавижу! Это он, он убил ее! Он извратил, исказил, сломал их души! Даже те, что ушли из его власти, не могут жить здесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
…Он бродил по земле, так и не найдя той, в которой хотел бы остаться, и Дорога уносила горечь, утишала боль. Он шел, как Звездный Странник из забытой сказки: сплетая сны и слова, узнавая, запоминая, постигая.
Через века Дорога выведет его к Ирисным Низинам, Лоэг Нинглорон, к туманным горам. Он встретит того, кто был его собратом. И не станет Дороги, будет — бег, стремительный и безумный, будет пыльный песчаник и злой туман Соот-ург-ат-Ана, будет — безумный пророк, и слова, не внятные никому…
…Олло — Лед и ясный Разум: голубой лед кристалла, звездный искристый очерк знака. Глаза — высокое летнее небо, отраженное в глади глубокого озера, волосы цвета старого золота… Къатта Хэлрэ.
…Они стояли у подножия гор, тонущих в холодной дымке тумана. Мелкий осенний дождь размывал очертания вершин. Под шатром ветвей огромной ели они прятались от дождя, и редкие капли воды, падавшие на их волосы и плечи, были кисловато-горькими на вкус, как зимняя хвоя.
— Холодно, — поежилась Аллуа. — Как холодно…
— Я останусь здесь, — сказала Оннэле. — Здесь горы. Здесь Врата Миров… Я останусь.
Аллуа смотрела на густо-вишневый гранат: вино в горсти, и тлеет в глубине искорка алого пламени. Словно камень мог согреть ее в этом неприветливом северном лесу.
— Я пойду дальше, — тихо сказала она. — К югу. Я не могу… не могу без солнца. Я найду свои Врата. Альд говорил, если идти на восход, там горная страна. Бесснежные черные скалы и алые поля маков в предгорьях…
Оннэле кивнула.
…Аллуа — Зерно, Земля, Жизнь: радостная сила пробуждающейся земли, острая дерзкая стрелка ростка, едва проклюнувшегося из семени; огненный цветок горного мака, золотой плод Солнца, расплавленное золото в медовых сотах, жаркое гудение пчел над цветущими лугами… Къатта Эрт.
— …Тебе досталась искра огня, — тихо вымолвила Оннэле, — капля горячей крови… Мне — капля воды.
Она проводила взглядом уходящую и, тихо вздохнув, начала подниматься по каменистой горной тропе. А внизу лежала долина — чаша, наполненная туманом осени, голубовато-серым, как халцедон, — и звезды над ней складывались в созвездие именем — Къолла, похожее на знак Воды и Времени, къатта Тэ-эссэ. Или — на светлый стальной клинок.
…Ангэллемар будет она зваться, эта долина — потом, века спустя. Сейчас у нее нет имени. Есть только холодный туман, и есть звезды, падающие в него — слезами ночи. Есть созвездие именем Къолла. И есть — она, Горная Дева с именем звезды. Та, которой суждено хранить память…
ВАЛИНОР: Белый мак
от Пробуждения Эльфов год 1245-й, сентябрь — 1263-й, Век Оков Мелькора
…Во мраке, не рождающем эха, даже глухой звон железа кажется грохотом горного обвала; звуки мертвы — только шепчут что-то навсегда умолкшие голоса…
… - Высокая, ответь мне, кто я?
Тонкие пальцы Пряхи сплетают, сплетают невесомые многоцветные нити.
Трепетный язычок белого пламени, готовый вот-вот погаснуть, струйка голубоватого дыма над костром.
— Кто я? Я помню иную себя, другую жизнь…
Текут ручьи нитей, сплетаясь в радужный водопад гобелена.
— Как мое имя? Где мой народ? Куда мне возвращаться, Высокая?
— Я вижу настоящее, Мириэль. Прошлое скрыто в тени…
— …Скорбящая, скажи…
Тень среди теней Мандос, шелест ивовых листьев, голубоватый вечерний туман над глубокой рекой:
Ищи там, где страшишься искать…
…От одной стены до другой — пять шагов.
Слепота — бесконечный черный коридор без проблеска света. Коридор, по которому не можешь даже пройти на ощупь — прикован.
Или — не было ничего, и я схожу с ума — все это было видением… может ли сойти с ума бессмертный Айну… и — не было тебя — не было этих смертей — и приговора — не было — не было ничего, я вернусь и увижу, что все осталось прежним, и ни войны, ни приговора — ничего — не было…
Он ощутил чужое присутствие раньше, чем поднял глаза. Тонкая фигурка замерла на пороге, серебристо-мерцающая, как лунный свет, и он вскочил на ноги прежде, чем осознал, что — ошибся.
— Мириэль… — с трудом глухо выговорил. — Что нужно прекрасной королеве Нолдор от пленного мятежника?
Видение заколебалось, словно готовое растаять, но в голосе говорившего было больше боли, чем насмешки, и она спросила:
— Скажи мне, кто я?
— Тайли, дочь Эллери. Мириэль, королева Нолдор.
— Что мне делать? Куда идти?
— Тайли не сможет жить в Валиноре. Мириэль не может помнить Гэлломэ. Ты должна выбрать.
— Значит, я должна — забыть? Но я не могу, я помню, Отступник…
Она замолчала, словно испугалась невольно вырвавшегося слова.
— У тебя волосы совсем седые… — серебристая фигурка качнулась, словно хотела приблизиться
— Как ты оказалась здесь? — тихо спросил он.
— Я… уснула. Мне было так тяжело… Воздух жжет, и свет… Но покидать сына… Феанаро, он так похож на… на нас… и — Финве… ведь он любит меня; и я…
Его лицо дернулось, когда он услышал это имя.
— Ты ненавидишь его, Мелькор? — В голосе-шорохе — тень печального удивления. — Ты был другим. Ты не умел ненавидеть.
— Думаешь, так можно научить любить? — Он поднял скованные руки, но, увидев боль на полупрозрачном лице, мягко прибавил: — Прости.
Она уже снова говорила о Финве:
— Он такой светлый, открытый — как ребенок… Мне иногда казалось, что я старше его; хотелось помочь, защитить… Разве можно его, такого, ненавидеть?
Защитить… Вот как…
Он долго молчал, потом сказал тихо:
— В чем-то ты, может, и права. Можно сказать и так…
Его руки невольно сжались в кулаки, глаза вспыхнули ледяным огнем:
— Не могу, Тайли!.. Не могу…
— Ты не умел ненавидеть, — повторила она. — Я понимаю… иногда его лицо становилось таким странным… это тень твоей ненависти. Что он сделал тебе? — Она прижала узкие бледные руки к груди, посмотрела с мольбой. — Что он мог сделать тебе?
— Мне? — Он не удержался от сухого смешка. — Мне он ничего не сделал. Даже пальцем меня не коснулся.
— Но все же ты ненавидишь его… И сына — его сына — ты тоже станешь ненавидеть?! — с отчаянием выдохнула она.
— Ты пришла просить за них? Нет, я не смогу и не стану ненавидеть твоего сына, Тайли, — его голос дрогнул, но тут же вновь обрел прежнюю твердость, зазвучал жестко, почти жестоко: — Но не проси, чтобы я простил твоего супруга, королева Мириэль!
Мерцающая фигурка качнулась, как под порывом ветра.
— Не понимаю, — обреченным шепотом, — не понимаю…
— Ты помнишь, что стало с твоей сестрой?
— Ориен… ее нет…
— А твой брат?
— Я не помню… не знаю… — Она смешалась, поднесла прозрачную руку к виску. — Не знаю… Я спала… Потом Владыка Ирмо взял меня за руку, и я пошла с ним… Он был почему-то таким печальным… Был свет, и цветы — много цветов… красивые… другие. Не как… дома. Королева Варда улыбнулась мне и сказала — как ты прекрасна, дитя мое… Я так растерялась, что даже забыла поклониться… А он… Его я увидела в Садах Ирмо. Он был прекрасен…
Верно, красив. Это я помню. Высокий, стройный, сероглазый…
— …в короне из цветов… Мы смотрели друг на друга — как будто вокруг и не было никого… Потом мы часто виделись — однажды я сплела ему венок из белых цветов, и он…
— Нет!..
Она вздрогнула и отшатнулась. Он стиснул до хруста зубы, сжал седую голову руками:
— Нет, нет! Только не это… Не так…
— Что с тобой?
Он молчал. Она долго ждала ответа, потом скользнула к двери, но обернулась на пороге и спросила как-то беспомощно-удивленно, словно впервые задумалась об этом:
— Мелькор… Почему ты здесь? Зачем тебе сковали руки?
Он поднял на нее глаза — и внезапно, не выдержав, хрипло и страшно расхохотался.
Она исчезла — легкий утренний туман под порывом злого ледяного ветра, — а он все смеялся, пока смех не перешел в глухое бесслезное рыдание, и умолк.
…Ахтэнэр, мастер витражей — черные с золотыми искрами глаза, черные с отливом в огонь волосы, дерзкий и насмешливый… Знал ли будущий Король Нолдор, что обрек на смерть брата той, которая стала его возлюбленной супругой? Наверно, нет; и она не знала…
В чем виноват камень, ставший началом обвала?
И он ли был — началом?..
… От одной стены до другой — пять шагов слепоты: медленными каплями падают годы в безвременье, не оставляя следа на глади темного недвижного омута…
…Ирмо медленно идет среди теней и бликов, шорохов и отдаленного звона падающих капель росы. Там, где проходит Ткущий-Видения, Сады обретают новую, целительную силу. Медленно, в задумчивости идет он, скользя над травой, не оставляя и легкого следа на земле. Сады — часть самого Ирмо, его сила и разум: он ощущает их как самого себя. И сейчас дергающая боль в виске ведет его туда, где от чьего-то горя умирают травы…
Ветви сплетаются над маленькой круглой поляной, оставляя в зеленом куполе окно, сквозь которое падает сноп мягкого рассеянного света. Там, в круге света, среди мелких белых цветов, спит юная женщина. Ткущему-Видения хорошо знаком этот уголок Садов, и от того, что нарушено печальное совершенство этого места, он чувствует острую боль. Тихий быстрый шепот, всхлипывания — листва тревожно дрожит… Темная коленопреклоненная фигура, плечи вздрагивают от рыданий. Ирмо уже знает, кто это. Он часто приходит сюда. Беззвучный шорох, качнулись светлые блики — и Ткущий-Видения уже стоит над плачущим. Тот поднимает голову; красивое, переполненное отчаянной тоской лицо залито слезами.
— Высокий, — срывающимся шепотом, — почему… О, почему? Они сказали — Мириэль больше не проснется, она не хочет возвращаться из Чертогов Мандос… почему, почему, Высокий?! Ведь я же люблю ее! И она тоже… Ведь она не может умереть, правда? Правда?!
Ирмо не отвечает — но Королю Нолдор, похоже, и не до ответа. Он говорит. Говорит скорее себе, чем Ирмо.
— Я помню, помню… Ведь это здесь, в этих Садах, я встретил ее… О, как же она прекрасна…
…Она казалась ему душой белого цветка. Тень в тени деревьев, серебристый утренний туман, хрупкий стебелек — девушке с серебристыми волосами и прекрасными нежными глазами испуганной лани. Как медленно падали из ее рук белые цветы — как медленно взлетали крылья-руки в широких просвечивающих белых рукавах… Она сама казалась такой прозрачной, призрачной… И он бежал, бежал ей навстречу, задыхаясь и плача от неведомого мучительно-прекрасного чувства. В этот миг ему показалось он знает теперь, что значит — умереть. Ему казалось, что он умирает… Они молча стояли, крепко обняв друг друга, и им казалось, что у них одно сердце. И лишь потом, когда этот полуобморок отпустил их, они смогли заглянуть друг другу в глаза. Шепотом, задыхаясь, он спросил:
— Кто же ты?..
— Мириэль… — вздох ветра в траве.
— Она ушла со мной из твоих Садов, и вот — вернулась.. За что… за что, Высокий? Или она — не элдэ? Она — призрак?..
— Нет, — нарушил молчание Ирмо, — она такая же, как и ты.
— Я знаю… Но ведь тогда она не может умереть! Не может пока жива Арда! Элдар не умирают!
— Не умирают.
— И она не умерла? Да? Она спит? Она вернется? Мне говорили — она ушла, ушла совсем… Но как же так… я не верю! Она не могла покинуть меня, мы же так любили друг друга!
Ирмо опустился на траву рядом с Финве. Заговорил тихо, ровно, успокаивающе:
— Ее душа не в силах более жить в этом теле. Всю свою силу она отдала вашему сыну; ведь ваша любовь дала ему жизнь…
— Любовь… Неужели любовь убивает? Значит, это я убил ее? Да? Значит, слишком сильно любить — смертоносно… Я во всем виноват, я, я!!
Его снова охватило отчаяние; стиснув виски, он раскачивался из стороны в сторону, повторяя это — я, я, я… Ирмо положил руку ему на плечо. Он многое мог бы сказать Финве и о смерти, и о любви, и о вине — но заговорил о другом:
— Нет. Не любовь ее убила. Но не все могут безнаказанно отдавать свою силу. Иногда ее слишком тяжело восстановить.
— Но здесь Аман! Разве может быть такое в этой святой земле? Разве не здесь — исцеление всех скорбей? Владыка, я не понимаю!
— Не всем здесь можно жить. Некоторые не могут вынести… благодати Амана. Да, Финве, она любила тебя, и твоя любовь давала ей силы. Но ведь и тебе она отдавала всю себя. Ей было слишком тяжело. Жить здесь, носить под сердцем сына… Она была сильной, Финве, но…
Финве неотрывно смотрел на Ирмо, начиная что-то смутно осознавать.
— Ты говоришь, — тихо-тихо начал он, — она не могла вынести благодати Амана? Но ведь только… только один не может… она — из тех?..
Ирмо молчал — но Финве уже не нужны были слова.
— Она знала? — глухо спросил он.
— Нет.
Финве долго молчал, опустив голову, и вдруг с глухим стоном рухнул на тело Мириэль:
— Ненавижу… ненавижу! Это он, он убил ее! Он извратил, исказил, сломал их души! Даже те, что ушли из его власти, не могут жить здесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86