Он забыл обо всем. Есть только лучи, тончайшие невесомые нити света — звонкое прозрачное серебро, празднично яркое золото, хрустальная голубоватая чистота тинви, мерцающих на куполе небес… но он не видит света Дерев, не видит звезд Варды, хотя окно башни распахнуто.
Мир Валинора не существует для Феанаро. Он не замечает течения времени, он работает без отдыха, пусть даже ему — кровь Старших Детей Единого — почти не нужен сон. Что это — сон? Он не помнит. Забыл. Только невесомое сплетение лучей, сливающихся в ясных кристаллах… Радость и гордость переполняют Мастера: он смеет творить то, чего никто и никогда не мог — и не сможет — создать: Камни Света. Свет Дерев, свет небесный — в едином творении. Камни Света — прекраснее, чем Свет… Святотатство. Но Мастер не думает об этом.
Меркнет свет Тэлперион, расцветает золотой Лаурэлин… И вот они лежат на его ладонях — Сильмариллы, сияющие, лучезарные камни, прекраснее которых — не найти ничего в Валиноре. Он улыбается: это был великий труд — огранить камни так, чтобы каждая грань светила по-своему. Соразмерность и совершенство. Не только свет Двух Дерев — кажется, самую суть Валинора вобрали они в себя: манят, притягивают взгляд, завораживают колдовскими переливами света…
Камни-Судьба. Камни-Замысел. Мысль Единого, воплотившаяся в трех сияющих бриллиантах. Гордость и проклятие Нолдор.
Потом — каждый, кто соприкоснется с Камнями Света рукой, словом или мыслью, станет Ведомым Судьбой. Мало кто сумеет понять это: так лист, увлекаемый потоком, не понимает сути и цели своего стремительного движения.
Цель ведома лишь Единому.
Ведомые Судьбой, те, кто соприкоснется с Сильмариллами, будут падать под ударами мечей и умирать от ран; они познают плен и боль, смерть и отчаяние, будут пытаться спорить с предопределением — и склоняться перед ним; во исполнение неведомого предначертания прольется кровь в Благословенной Земле, будут пылать лебединые корабли, воины и девы будут ложиться в ледяные могилы Хэлкараксэ, изгнанник пройдет сквозь неодолимую завесу чар, а посланник-смертный вступит в Потаенное Королевство, сплетутся судьбы Смертных и Бессмертных, падут королевства и погибнут короли…
Во исполнение предначертания одним из первых падет и сам создатель Камней Судьбы, обреченный в посмертьи на вечное заточение в Чертоге Мертвых.
Но это потом; а сейчас Судьба сияющими каплями росы покоится в ладони Мастера.
Судьба дремлет…
«…Равно в чести были среди Элдар Феанаро и Нолофинве, старшие сыновья Финве; потому не желал Нолофинве признавать главенства Феанаро. И показалось Феанаро, что брат его хочет занять его место как на троне в Тирион, так и в сердце Финве, отца их. Тогда снова втайне начал работу Феанаро; но на этот раз начал он ковать мечи. Так же поступили и прочие Нолдор знатнейших родов, хотя до поры никто не носил оружия открыто…»
Он проводит ладонью над сияющей зеркальной сталью меча — первого меча, откованного Нолдор. И высокая вдохновенная радость мастера, создавшего новое, смешивается в его душе с иной, доселе неведомой жестокой радостью воина. Он смеется, но и самый смех его звучит жестко, резко, как удар стали о сталь. В его руку ложится рукоять, украшенная густо-алыми камнями, — так удобно, так привычно… продолжением руки, продолжением его самого — светлая сталь клинка.
Освобождение.
Вот то, что проложит Нолдор путь в новые земли, думает он. Вот ключ от золоченой клетки Валинора. Вот то, что вознесет его надо всеми. Он — первый. Первый Мастер Меча.
Со свистом, с хищным шипением рассекает воздух новорожденный меч, и в звуке этом слышится Мастеру новое слово: хъянда. Он произносит это вслух. У слова странный привкус: привкус железа и крови.
"…В ту пору Нолофинве пришел к отцу своему; и так говорил он:
— Государь и отец мой, укроти гордыню брата нашего Куруфинве Феанаро — воистину, по праву носит он огненное имя, ибо яростная душа его подобна всепожирающему пламени. Кто дал ему право быть предстоятелем нашего народа так, словно он — король Нолдор? Не ты ли говорил в давние времена пред Квэнди, не ты ли по слову Валар призвал их в Аман? Не ты ли был предводителем Нолдор в многотрудном Великом Походе, не ты ли вывел их из мрака Эндорэ к благословенному свету Элдамар? И, если ныне ты не раскаиваешься в этом, у тебя остаются два сына, чтящих слово твое!
Но пока говорил он, Феанаро вошел в чертоги; и был он в доспехах и опоясан тяжелым мечом. Гневные слова говорил он Нолофинве, обвиняя брата в том, что тот хочет посеять вражду между Феанаро и отцом его. Нолофинве промолчал и хотел уйти, но Феанаро догнал его и, приставив острие меча к его груди, сказал:
— Видишь, брат мой по отцу, — это острее твоего языка! Попробуй хоть раз еще оспорить мое первенство и встать между мной и отцом моим — и, быть может, это избавит Нолдор от того, кто хочет стать королем рабов!
По-прежнему не говоря ни слова, тая свой гнев, ушел Нолофинве; но Валар узнали о деяниях и словах Феанаро, и был он призван в Маханаксар, дабы держать ответ перед Великими. Таков был приговор Валар: не дозволено более было Феанаро жить в Тирион-на-Туне. И ушел он, и семь сыновей его, и часть народа Нолдор на север земли Аман, и возвели там город-крепость Форменос. И Финве, король Нолдор, последовал в изгнание за Феанаро из любви к сыну Мириэль…"
… — Но среди всех бесценных сокровищ Валмара не найти равных Сильмариллам.
— Я уже слышал это слово. Что это, Румил?
— Никто не знает, кроме мастера Феанаро и Великих. Феанаро создал три камня, в которых заключен свет Дерев. Золотое и серебряное сияние смешивается в них, и свет этот похож на блеск алмаза — и на мерцание жемчуга, и… Мелькор, ты слушаешь меня?
— …Я хотел сделать камни, которые светили бы светом звезд. Гортхауэр сделал так, чтобы пламя не угасало в каплях огненной крови Арты. А я хочу, чтобы свет звезд, сохраненный в камне, был виден и днем. Я почти знаю, как сделать это, только…
Глаза Гэлеона потемнели; он смотрел куда-то вдаль — словно видел сквозь время.
— Только, боюсь, уже не успею. Может, кто-нибудь когда-нибудь сумеет…
Он был похож на странника в своих черных одеждах и запыленном плаще: только посоха и не хватает. Или лютни за спиной. Правда, пыль — сверкающая, яркая. Алмазная.
Он остановился, невольно залюбовавшись домом: причудливая вязь узоров по каменным колоннам, драгоценные витражи в ажурных переплетах из серебра… Там — тоже любили такое. Но дерево легко сгорает, и тогда начинают плавиться серебряные кружева оконных переплетов…
Горечь воспоминания комом подступила к горлу. Нельзя же вечно бередить рану — и так не заживет, как ожоги на запястьях.
Он медленно поднялся по ступеням и постучал. Дверь распахнулась почти сразу — словно его ждали; на пороге выросла высокая фигура в черно-алых одеждах. Черных?!. ах, да — ведь Феанаро ныне в немилости у Короля Мира…
— С чем ты пришел?
— Хочу спросить тебя, Феанаро. Сладок ли тебе покой Валинора? По сердцу ли тебе милости Великих?
В глазах Нолдо заплясали недобрые огоньки:
— Говори.
— Ты все же мастер, Феанаро, — с непонятной горечью сказал Вала. — Хочешь ли ты остаться здесь и украшать драгоценными игрушками кукольные сады — или все-таки решишься изведать горечь свободы?
— Говори.
— Я повторю тебе, Феанаро, — сила и знания мои будут в помощь вам; во второй раз Валар не начнут такой войны — да и вы сами сможете постоять за себя.
С усмешкой мрачной гордости Нолдо погладил драгоценную рукоять меча.
— И чего же ты хочешь в награду?
— Лишь одного: чтобы Нолдор стали старшими братьями и учителями для тех, кто идет следом за вами.
— Я подумаю над твоими словами.
— И еще, Феанаро, — чуть помедлив, попросил Изначальный, — позволь мне взглянуть на Сильмариллы. Ты знаешь, — он коротко усмехнулся, — меня не станут звать на празднества… Мне не довелось еще видеть твое творение.
Нолдо бросил на Изначального короткий острый взгляд; в его глазах вспыхнул гнев.
— Я понял, к чему все твои сладкие речи, ты, беглый раб Валар!
Вала вздрогнул — словно очнулся.
— Ты возжелал света моих творений для себя одного! Вижу, хоть прочны эти стены и доблестны стражи, в земле Валар недовольно этого, чтобы сохранить Сильмариллы! Убирайся прочь, ворон, убирайся в темницу Мандос — там твое место! Прочь от моих дверей!..
… — И Варда благословила эти камни, сказав, что не коснется их отныне ни тот, чьи руки нечисты, ни тот, чье сердце таит злобу, ни тот, кто идет путем Смертных, но будут они жечь смертную плоть, что коснется их. И отныне, сказала она, эти камни станут знаком избранного рода… Ты слушаешь меня, Мелькор?
— Слышу. Это цена и предвестье крови.
— Что ты такое говоришь?!.
РАЗГОВОР-IX
…Свеча горит ровно, лишь иногда вздрагивает любопытный огонек — но и он, видно, уже отчаялся разглядеть во мраке что-то, кроме страниц Книги и рук Гостя. Собеседник встал из-за стола и стоит теперь чуть поодаль, в темноте.
— И вот этот Феанаро, — говорит Гость, — после Битвы Конца Времен склонится перед Валар и поднесет в дар Йаванне Сильмариллы ?
В его голосе чувствуется плохо скрытое недоверие.
— А-а… значит, вы уже понимаете, что такое Чертоги Мандос. И, конечно, полагаете, что, после тысячелетий заточения в них, Феанаро не склоняться будет перед Великими, а скорее поднимет меч… один против всех?
Последняя фраза кажется знакомой, но Гость никак не может припомнить, где слышал ее.
— Вы думаете иначе ?
— Да. Знаете, что такое Чертоги Мандос для эльфов? Очищение через страдание. Элдар созданы быть творцами — а в обители Мертвых душа лишена этой возможности: ей остаются только воспоминания. Память о том, что когда-то она могла творить. Потом, когда срок очищения души истекает, она может принять Исцеление, отрекшись от себя.
— То самое Исцеление через забвение?
— Да. И я не скажу даже, что это жестоко: представьте себе душу, возрождающуюся в новой плоти к новому бытию — но помнящую жизнь прошлую, не превратившуюся в воспоминание… Это безумие. Закон же дан во благо живущим. Потом, постепенно, можно вспомнить прежнюю жизнь — но это будут далекие воспоминания, не причиняющие боли.
— А Феанаро ?
— Три сотни Валинорских лет заточения едва не свели с ума Изначального; что сделают тысячи лет Валинора с эльфом? Сколь бы ни была сильна душа Феанаро, бесконечность одиночества и бездействия сломает ее. За то, что его освободят в конце концов, он не то что склонится и Сильмариллы поднесет — Тулкасу руки целовать будет за избавление от этой, самой для него страшной пытки! — Собеседник говорит горько и зло.
— Но ведь Феанаро — орудие Единого! За что же его карать? За зло, которое он причинил ?Значит, это и есть справедливость Творца ?
Ответ Собеседника звучит очень спокойно и ровно:
— Единый выше справедливости, — почему-то от этих слов становится страшно. — Разве Он не сказал: все, что ни свершится в мире доброго или дурного, послужит во благо Замысла ?Замысел, — продолжает он так же ровно, — выше справедливости. Выше Закона. А Феанаро… вы сами назвали его орудием Замысла. Разве мастер, отбрасывающий в сторону уже бесполезное орудие, жесток ?Разве жесток ребенок, швырнувший в угол ненужную игрушку и забывший о ней ?Игрок, снимающий фигуру с доски и не вспоминающий о ней до окончания партии?
— Но живые существа, способные мыслить и чувствовать, — не инструменты, не игрушки и не фигуры в игре!..
— …сказал каменщику мастерок, — насмешливо заканчивает фразу Собеседник. — Вот, как видно, и вам не удается понять Единого Творца. А все потому, что вы смотрите на мир с точки зрения инструмента.
— Вы… ненавидите Илуватара? — тихо спрашивает Гость, понимая, что несколько мгновений назад сам невольно встал на сторону тех, кого привык считать врагами.
— Нет, — внезапно тон Собеседника становится бесконечно усталым. — Просто Мелькор мог понять своего Создателя… а я, как видно, не могу. И простить не могу. В конце концов, я — только человек…
ВАЛИНОР: Тропы памяти
от Пробуждения Эльфов годы 2874 — 4263-й
…Ему никогда не приходила в голову мысль о том, что он подслушивает; к тому же всегда удавалось, хотя он и не стремился к этому, уйти незамеченным.
На этот раз — не удалось.
Владыка Судеб стремительно шагнул к нему, и майя невольно отшатнулся, вскинув руки, но, опомнившись, сжал кулаки и посмотрел прямо в лицо Намо — чего сделать, кажется, не мог никто, кроме Отступника да Феантури:
— Нет, Сотворивший! Я слушал… я пытался… хотел понять… Я… — он смешался на мгновение, потом тихо попросил: — Отпусти меня с ним. Когда его… освободят. Отпусти.
Намо молчал, тяжело глядя на Илталиндо; темные глаза майя сузились.
— Все равно, — сквозь зубы проговорил, — не удержишь. Хочешь, — вскинул руки, — вот! Пусть и цепи, все равно… Все равно уйду. Как Артано.
Намо опустил веки. Голос его звучал приглушенным звоном медного колокола:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Мир Валинора не существует для Феанаро. Он не замечает течения времени, он работает без отдыха, пусть даже ему — кровь Старших Детей Единого — почти не нужен сон. Что это — сон? Он не помнит. Забыл. Только невесомое сплетение лучей, сливающихся в ясных кристаллах… Радость и гордость переполняют Мастера: он смеет творить то, чего никто и никогда не мог — и не сможет — создать: Камни Света. Свет Дерев, свет небесный — в едином творении. Камни Света — прекраснее, чем Свет… Святотатство. Но Мастер не думает об этом.
Меркнет свет Тэлперион, расцветает золотой Лаурэлин… И вот они лежат на его ладонях — Сильмариллы, сияющие, лучезарные камни, прекраснее которых — не найти ничего в Валиноре. Он улыбается: это был великий труд — огранить камни так, чтобы каждая грань светила по-своему. Соразмерность и совершенство. Не только свет Двух Дерев — кажется, самую суть Валинора вобрали они в себя: манят, притягивают взгляд, завораживают колдовскими переливами света…
Камни-Судьба. Камни-Замысел. Мысль Единого, воплотившаяся в трех сияющих бриллиантах. Гордость и проклятие Нолдор.
Потом — каждый, кто соприкоснется с Камнями Света рукой, словом или мыслью, станет Ведомым Судьбой. Мало кто сумеет понять это: так лист, увлекаемый потоком, не понимает сути и цели своего стремительного движения.
Цель ведома лишь Единому.
Ведомые Судьбой, те, кто соприкоснется с Сильмариллами, будут падать под ударами мечей и умирать от ран; они познают плен и боль, смерть и отчаяние, будут пытаться спорить с предопределением — и склоняться перед ним; во исполнение неведомого предначертания прольется кровь в Благословенной Земле, будут пылать лебединые корабли, воины и девы будут ложиться в ледяные могилы Хэлкараксэ, изгнанник пройдет сквозь неодолимую завесу чар, а посланник-смертный вступит в Потаенное Королевство, сплетутся судьбы Смертных и Бессмертных, падут королевства и погибнут короли…
Во исполнение предначертания одним из первых падет и сам создатель Камней Судьбы, обреченный в посмертьи на вечное заточение в Чертоге Мертвых.
Но это потом; а сейчас Судьба сияющими каплями росы покоится в ладони Мастера.
Судьба дремлет…
«…Равно в чести были среди Элдар Феанаро и Нолофинве, старшие сыновья Финве; потому не желал Нолофинве признавать главенства Феанаро. И показалось Феанаро, что брат его хочет занять его место как на троне в Тирион, так и в сердце Финве, отца их. Тогда снова втайне начал работу Феанаро; но на этот раз начал он ковать мечи. Так же поступили и прочие Нолдор знатнейших родов, хотя до поры никто не носил оружия открыто…»
Он проводит ладонью над сияющей зеркальной сталью меча — первого меча, откованного Нолдор. И высокая вдохновенная радость мастера, создавшего новое, смешивается в его душе с иной, доселе неведомой жестокой радостью воина. Он смеется, но и самый смех его звучит жестко, резко, как удар стали о сталь. В его руку ложится рукоять, украшенная густо-алыми камнями, — так удобно, так привычно… продолжением руки, продолжением его самого — светлая сталь клинка.
Освобождение.
Вот то, что проложит Нолдор путь в новые земли, думает он. Вот ключ от золоченой клетки Валинора. Вот то, что вознесет его надо всеми. Он — первый. Первый Мастер Меча.
Со свистом, с хищным шипением рассекает воздух новорожденный меч, и в звуке этом слышится Мастеру новое слово: хъянда. Он произносит это вслух. У слова странный привкус: привкус железа и крови.
"…В ту пору Нолофинве пришел к отцу своему; и так говорил он:
— Государь и отец мой, укроти гордыню брата нашего Куруфинве Феанаро — воистину, по праву носит он огненное имя, ибо яростная душа его подобна всепожирающему пламени. Кто дал ему право быть предстоятелем нашего народа так, словно он — король Нолдор? Не ты ли говорил в давние времена пред Квэнди, не ты ли по слову Валар призвал их в Аман? Не ты ли был предводителем Нолдор в многотрудном Великом Походе, не ты ли вывел их из мрака Эндорэ к благословенному свету Элдамар? И, если ныне ты не раскаиваешься в этом, у тебя остаются два сына, чтящих слово твое!
Но пока говорил он, Феанаро вошел в чертоги; и был он в доспехах и опоясан тяжелым мечом. Гневные слова говорил он Нолофинве, обвиняя брата в том, что тот хочет посеять вражду между Феанаро и отцом его. Нолофинве промолчал и хотел уйти, но Феанаро догнал его и, приставив острие меча к его груди, сказал:
— Видишь, брат мой по отцу, — это острее твоего языка! Попробуй хоть раз еще оспорить мое первенство и встать между мной и отцом моим — и, быть может, это избавит Нолдор от того, кто хочет стать королем рабов!
По-прежнему не говоря ни слова, тая свой гнев, ушел Нолофинве; но Валар узнали о деяниях и словах Феанаро, и был он призван в Маханаксар, дабы держать ответ перед Великими. Таков был приговор Валар: не дозволено более было Феанаро жить в Тирион-на-Туне. И ушел он, и семь сыновей его, и часть народа Нолдор на север земли Аман, и возвели там город-крепость Форменос. И Финве, король Нолдор, последовал в изгнание за Феанаро из любви к сыну Мириэль…"
… — Но среди всех бесценных сокровищ Валмара не найти равных Сильмариллам.
— Я уже слышал это слово. Что это, Румил?
— Никто не знает, кроме мастера Феанаро и Великих. Феанаро создал три камня, в которых заключен свет Дерев. Золотое и серебряное сияние смешивается в них, и свет этот похож на блеск алмаза — и на мерцание жемчуга, и… Мелькор, ты слушаешь меня?
— …Я хотел сделать камни, которые светили бы светом звезд. Гортхауэр сделал так, чтобы пламя не угасало в каплях огненной крови Арты. А я хочу, чтобы свет звезд, сохраненный в камне, был виден и днем. Я почти знаю, как сделать это, только…
Глаза Гэлеона потемнели; он смотрел куда-то вдаль — словно видел сквозь время.
— Только, боюсь, уже не успею. Может, кто-нибудь когда-нибудь сумеет…
Он был похож на странника в своих черных одеждах и запыленном плаще: только посоха и не хватает. Или лютни за спиной. Правда, пыль — сверкающая, яркая. Алмазная.
Он остановился, невольно залюбовавшись домом: причудливая вязь узоров по каменным колоннам, драгоценные витражи в ажурных переплетах из серебра… Там — тоже любили такое. Но дерево легко сгорает, и тогда начинают плавиться серебряные кружева оконных переплетов…
Горечь воспоминания комом подступила к горлу. Нельзя же вечно бередить рану — и так не заживет, как ожоги на запястьях.
Он медленно поднялся по ступеням и постучал. Дверь распахнулась почти сразу — словно его ждали; на пороге выросла высокая фигура в черно-алых одеждах. Черных?!. ах, да — ведь Феанаро ныне в немилости у Короля Мира…
— С чем ты пришел?
— Хочу спросить тебя, Феанаро. Сладок ли тебе покой Валинора? По сердцу ли тебе милости Великих?
В глазах Нолдо заплясали недобрые огоньки:
— Говори.
— Ты все же мастер, Феанаро, — с непонятной горечью сказал Вала. — Хочешь ли ты остаться здесь и украшать драгоценными игрушками кукольные сады — или все-таки решишься изведать горечь свободы?
— Говори.
— Я повторю тебе, Феанаро, — сила и знания мои будут в помощь вам; во второй раз Валар не начнут такой войны — да и вы сами сможете постоять за себя.
С усмешкой мрачной гордости Нолдо погладил драгоценную рукоять меча.
— И чего же ты хочешь в награду?
— Лишь одного: чтобы Нолдор стали старшими братьями и учителями для тех, кто идет следом за вами.
— Я подумаю над твоими словами.
— И еще, Феанаро, — чуть помедлив, попросил Изначальный, — позволь мне взглянуть на Сильмариллы. Ты знаешь, — он коротко усмехнулся, — меня не станут звать на празднества… Мне не довелось еще видеть твое творение.
Нолдо бросил на Изначального короткий острый взгляд; в его глазах вспыхнул гнев.
— Я понял, к чему все твои сладкие речи, ты, беглый раб Валар!
Вала вздрогнул — словно очнулся.
— Ты возжелал света моих творений для себя одного! Вижу, хоть прочны эти стены и доблестны стражи, в земле Валар недовольно этого, чтобы сохранить Сильмариллы! Убирайся прочь, ворон, убирайся в темницу Мандос — там твое место! Прочь от моих дверей!..
… — И Варда благословила эти камни, сказав, что не коснется их отныне ни тот, чьи руки нечисты, ни тот, чье сердце таит злобу, ни тот, кто идет путем Смертных, но будут они жечь смертную плоть, что коснется их. И отныне, сказала она, эти камни станут знаком избранного рода… Ты слушаешь меня, Мелькор?
— Слышу. Это цена и предвестье крови.
— Что ты такое говоришь?!.
РАЗГОВОР-IX
…Свеча горит ровно, лишь иногда вздрагивает любопытный огонек — но и он, видно, уже отчаялся разглядеть во мраке что-то, кроме страниц Книги и рук Гостя. Собеседник встал из-за стола и стоит теперь чуть поодаль, в темноте.
— И вот этот Феанаро, — говорит Гость, — после Битвы Конца Времен склонится перед Валар и поднесет в дар Йаванне Сильмариллы ?
В его голосе чувствуется плохо скрытое недоверие.
— А-а… значит, вы уже понимаете, что такое Чертоги Мандос. И, конечно, полагаете, что, после тысячелетий заточения в них, Феанаро не склоняться будет перед Великими, а скорее поднимет меч… один против всех?
Последняя фраза кажется знакомой, но Гость никак не может припомнить, где слышал ее.
— Вы думаете иначе ?
— Да. Знаете, что такое Чертоги Мандос для эльфов? Очищение через страдание. Элдар созданы быть творцами — а в обители Мертвых душа лишена этой возможности: ей остаются только воспоминания. Память о том, что когда-то она могла творить. Потом, когда срок очищения души истекает, она может принять Исцеление, отрекшись от себя.
— То самое Исцеление через забвение?
— Да. И я не скажу даже, что это жестоко: представьте себе душу, возрождающуюся в новой плоти к новому бытию — но помнящую жизнь прошлую, не превратившуюся в воспоминание… Это безумие. Закон же дан во благо живущим. Потом, постепенно, можно вспомнить прежнюю жизнь — но это будут далекие воспоминания, не причиняющие боли.
— А Феанаро ?
— Три сотни Валинорских лет заточения едва не свели с ума Изначального; что сделают тысячи лет Валинора с эльфом? Сколь бы ни была сильна душа Феанаро, бесконечность одиночества и бездействия сломает ее. За то, что его освободят в конце концов, он не то что склонится и Сильмариллы поднесет — Тулкасу руки целовать будет за избавление от этой, самой для него страшной пытки! — Собеседник говорит горько и зло.
— Но ведь Феанаро — орудие Единого! За что же его карать? За зло, которое он причинил ?Значит, это и есть справедливость Творца ?
Ответ Собеседника звучит очень спокойно и ровно:
— Единый выше справедливости, — почему-то от этих слов становится страшно. — Разве Он не сказал: все, что ни свершится в мире доброго или дурного, послужит во благо Замысла ?Замысел, — продолжает он так же ровно, — выше справедливости. Выше Закона. А Феанаро… вы сами назвали его орудием Замысла. Разве мастер, отбрасывающий в сторону уже бесполезное орудие, жесток ?Разве жесток ребенок, швырнувший в угол ненужную игрушку и забывший о ней ?Игрок, снимающий фигуру с доски и не вспоминающий о ней до окончания партии?
— Но живые существа, способные мыслить и чувствовать, — не инструменты, не игрушки и не фигуры в игре!..
— …сказал каменщику мастерок, — насмешливо заканчивает фразу Собеседник. — Вот, как видно, и вам не удается понять Единого Творца. А все потому, что вы смотрите на мир с точки зрения инструмента.
— Вы… ненавидите Илуватара? — тихо спрашивает Гость, понимая, что несколько мгновений назад сам невольно встал на сторону тех, кого привык считать врагами.
— Нет, — внезапно тон Собеседника становится бесконечно усталым. — Просто Мелькор мог понять своего Создателя… а я, как видно, не могу. И простить не могу. В конце концов, я — только человек…
ВАЛИНОР: Тропы памяти
от Пробуждения Эльфов годы 2874 — 4263-й
…Ему никогда не приходила в голову мысль о том, что он подслушивает; к тому же всегда удавалось, хотя он и не стремился к этому, уйти незамеченным.
На этот раз — не удалось.
Владыка Судеб стремительно шагнул к нему, и майя невольно отшатнулся, вскинув руки, но, опомнившись, сжал кулаки и посмотрел прямо в лицо Намо — чего сделать, кажется, не мог никто, кроме Отступника да Феантури:
— Нет, Сотворивший! Я слушал… я пытался… хотел понять… Я… — он смешался на мгновение, потом тихо попросил: — Отпусти меня с ним. Когда его… освободят. Отпусти.
Намо молчал, тяжело глядя на Илталиндо; темные глаза майя сузились.
— Все равно, — сквозь зубы проговорил, — не удержишь. Хочешь, — вскинул руки, — вот! Пусть и цепи, все равно… Все равно уйду. Как Артано.
Намо опустил веки. Голос его звучал приглушенным звоном медного колокола:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86