— Берен… что с тобой? — в ужасе прошептала Лютиэнь.
— А? — очнулся он. И вдруг закричал: — Да не верь, не верь мне, я же люблю тебя, превыше всего — ты, ты, Тинувиэль! Пусть презирают меня, пусть я умру, пусть ты забудешь меня — я люблю тебя! Ты уйдешь в Благословенный Валинор, там королевой королев станешь, забудешь меня, я — уйду во тьму, но я люблю тебя…
…Стражи границы Дориата набрели на них через два дня. И, словно лавина, прокатилась по всему Дориату весть о возвращении Берена и Лютиэнь, и неправдоподобные слухи об их Деяниях, что приходили из внешнего мира, стали явью.
Они — в лохмотьях — стояли среди толпы царедворцев, как возвратившиеся из изгнания короли, и придворные Тингола с благоговейным почтением смотрели на них.
«Ты дитя, король, — думал Берен, глядя на Тингола. — Тысячелетнее дитя. Ты сидишь в садике под присмотром нянюшек и требуешь дорогих игрушек… И не знаешь, что за дверьми теплого дома мрак и холод. А играешь-то ты живыми существами, король… Двух королей видел я. Один умер за меня, другой послал меня на смерть. Отец той, что я люблю…»
— Государь, прими свою дочь. Против твоей воли ушла она — по твоей воле снова здесь. Клянусь честью своей, чистой ушла она и чистой возвращается. — Берен подвел Лютиэнь к отцу и отступил на несколько шагов, готовый уйти совсем.
— Постой! — неверным голосом промолвил король. — Постой… а то, о чем был уговор?
Берен стиснул зубы. «И сейчас он думает об игрушке…»
— Я добыл камушек для тебя, — насмешливо процедил он. Он не понял, вспыхнув гневом, что король просто растерян и не знает, что говорить.
— И… где?
— Он и ныне в моей руке, — зло усмехнулся Берен. Он повернулся и протянул к королю обе руки. Медленно разжал левую руку — пустую. А что было с правой, видели все. Шепот пробежал по толпе. Тингол внезапно выпрямился, и голос его зазвучал по-прежнему — громко и ясно:
— Я принимаю выкуп, Берен, сын Бараира! Отныне Лютиэнь — твоя нареченная. Отныне ты — мой сын. Да будет так…
Голос короля упал, и сам он как-то сник. Он понимал — судьба одолела его. «Пусть. Зато Лютиэнь останется со мной. И Берен, кем бы ни был он, — достойнее любого эльфийского владыки. Будь что будет… Когда он умрет — похороним его по-королевски. А дочь… что ж, утешится когда-нибудь…»
Все понимали мысли короля. Берен тоже.
…Государь и супруг мой Элу Тингол… все мы — лишь орудия в руке Единого. Ты думал, что своей волей ставишь Смертному неисполнимое, как казалось тебе, условие. Но не своей волей пришел он в Хранимую Землю; так и твоими устами говорила Судьба… Судьба провела нашу дочь и Смертного сквозь камень, сталь и пламя Моргота; Судьба ведет всех нас, мы — лишь листья, влекомые ее потоком, и мне не дано прозреть конец нашего пути — но я провижу великое горе. Если бы можно было, я поверила бы в то, что случай изменил Судьбу — но нет, камень Фаэнора придет в Хранимую Землю. Я не знаю, когда и как случится это — но так будет. И с ним придет беда…
…Он стонал и вскрикивал во сне, и Лютиэнь чувствовала — что-то творится с ее мужем, что-то мучает его. Однажды, проснувшись вдруг среди ночи, она увидела, что Берен, приподнявшись, напряженно смотрит в раскрытое окно. Он не повернулся к ней, отвечая на ее безмолвный вопрос:
— Судьба приближается.
Она не поняла.
— Прислушайся, как тревожно дышит ночь… Луна в крови, и соловьи хрипят, а не поют. Душно… Гроза надвигается на Дориат…
Он повернулся к жене. Лицо его было каким-то незнакомым, пугающе-вдохновенным, как у сумасшедших пророков, что бродят среди людей. Он медленно провел рукой по ее волосам и вдруг крепко прижал ее к себе, словно прощаясь:
— Я прикоснулся к проклятому камню. Судьба проснулась и идет за мной. Какое-то непонятное мне зло разбудил я. Может, не за мою вину камень жаждет мести — но зло идет за мной. Оно придет сюда — скоро…
— Это только дурной сон, — попыталась успокоить его Лютиэнь.
— Да, это сон. И скоро я проснусь. Во сне я слышал грозную Песнь, и сейчас ее отзвуки везде… — как в бреду говорил он. — Я должен остановить зло. Моей судьбе соперник лишь я сам…
Они больше не спали той ночью. А утром пришла весть о том, что Кархарот ворвался в Хранимую Землю. И Берен сказал:
— Вот оно. И чары Мелиан теперь не удержат моей судьбы. Она сильнее…
…Великая Охота, какой не знал народ Эгладора… Единожды Судьба уже разомкнула круг моих чар, хранящих эту землю. И сегодня она снова пришла сюда — ворвалась бешеным желтоглазым зверем, против которого выйти мог только Смертный. Ведомый Судьбой.
Потому что поток этой Судьбы нес их обоих, человека и волка.
И сейчас волк мертв, а человек умирает на твоих руках, Элу Тингол, государь и супруг мой. Камень-Судьба горит на ладони Маблунга: я вижу — он вложил этот камень в уцелевшую руку Берена, вижу, как Смертный смотрит на сияющий осколок Судьбы в своей окровавленной ладони… Наверное, он понимает сейчас то, что понимаю я, и губы его кривит горькая усмешка. Герой, которого не остановили ни сталь, ни камень, ни пламя Моргота, — он понимает, что был — Ведомым Судьбой…
Как и все мы.
В руках Судьбы, равнодушно изменяющей наши пути, он был лишь орудием, фигурой на ее доске. Ответь, Берен, как это — осознать за несколько мгновений до конца пути, что все было предопределено: и гибель твоего отца, и четыре года скитаний, и любовь, и подвиг, и смерть?..
Он не ответит.
Все мы — Ведомые Судьбой, и Судьбу эту не изменить, не повернуть вспять стремительную реку — но почему, когда Берен протягивает тебе, Тингол, сияющий камень Фаэнора, когда осколок Судьбы уже готов лечь в твою раскрытую ладонь, — почему мне так хочется крикнуть: не делай этого ?
Как будто это может хоть что-то изменить…
— Возьми его, король, — тихо говорит Берен, и Камень-Судьба ложится в твою руку. — Ты получил свой выкуп. А моя судьба получила свой выкуп — меня.
Камень Света — прекраснее, чем Свет. Но в твоих глазах, государь и супруг мой, я вижу отражение этого света: блеск стали и яростное пламя пожара, огонь и кровь. Ничего не изменить — нельзя было изменить ничего с того мига, когда золотоволосая дочь Валинора Галадриэль произнесла перед тобой это слово: Сильмариллы.
Все мы — Ведомые Судьбой…
…И пел Дайрон о Великой Охоте, о битве Берена с волком Моргота — Кархаротом, и о том, как в последний раз посмотрели друг другу в глаза Берен и Лютиэнь, и как упала она на зеленый холм, словно сломанный цветок… И ушел из Дориата Дайрон, и никто больше не видел его.
А Тингол никак не мог поверить в то, что их больше нет. И долго не позволял он похоронить тела своей дочери и зятя, и чары Мелиан оберегали их плоть от тления, так что казалось — они спят…
ПЕСНЬ: Закон
465 год I Эпохи, май
Статуэтка из печального лунного серебра, зыбкое отражение звезд в темной глади озера, тень среди теней Чертогов Мандос:
— Владыка Судеб… я пришла петь перед тобой… как поют менестрели Средиземья…
…Она стояла на коленях и пела, и в песне ее сплеталась печаль Элдар и скорбь Смертных, сплетались судьбы и пути их…
Не встретиться душам в Чертогах Мандос — если не были они связаны при жизни крепчайшими узами. Но нити, связующие этих двоих, видел сейчас Намо. Когда-то он сказал своей сестре, молившей его о сострадании: я не знаю, что такое милосердие. Я знаю, что такое Справедливость.
Не будет нарушен Закон, если эти двое встретятся.
Берен и Лютиэнь смотрели друг на друга: тени среди теней Мандос, идущие разными путями — он, уходящий в Неведомое, она, обреченная вечной жизни. В безвременье — не соприкоснуться рукам: и все же, как предрекла Лютиэнь, они увиделись за Западным Морем…
Он дождался ее. Дождался, чтобы услышать слово прощания.
Закон неизменен.
Душа — пламя, живущее в сосуде плоти, коакалина - свет дома. Тело — дом души, но лишь в земле Аман, не знающей распада и тлена, дано душе вновь вернуться в свой дом, и даже чары Мелиан не смогут надолго сохранить хрупкую плоть.
И душу человека не удержать в мире.
И элда, по доброй воле отрекшись от жизни, не покинет Чертогов Мандос: лишь потом, когда исцелена будет душа, когда истает бремя горестей, тяготящее ее, дано Старшим Детям родиться вновь в Благословенной Земле.
Ты родишься вновь, Лютиэнь Тинувиэль. Ты будешь пребывать в Валимаре до конца времен. Горе и скорбь покинут тебя, раны души твоей исцелятся. Но Берен не сможет последовать за тобой, ибо никто не властен лишить Смертного дара смерти. Согласна ли ты?
— Нет, Владыка Судеб! Я не хочу забывать того, кого люблю…
Я не властен удержать его, Лютиэнь. Я не властен изменить твою фэа. Вы должны расстаться. Таков Закон. Решай.
— Тогда… тогда я останусь здесь, где мы встретились в последний раз. Мне незачем возвращаться к живым, если он уйдет.
Ты можешь остаться здесь навеки, Лютиэнь. До конца времен ты не вольна будешь покинуть Мандос, если таков будет твой выбор. Ты можешь выбрать Исцеление и Жизнь. Ты можешь выбрать Память и вечность Чертогов. Но изреченную судьбу изменить нельзя. Решай.
Закон предлагает выбор. И Владыка Судеб ждал, чтобы изречь судьбу этих двоих.
— Не разлучай меня с ним, — неожиданно горячо проговорила Лютиэнь. — Не разлучай нас! Пусть я узнаю смерть, как люди, чтобы вместе нам уйти на Неведомый Путь, — но не разлучай нас!..
Выбор был сделан.
Он понял это сразу. Эльфы Тьмы, избравшие путь Смертных, нарушали закон — но тогда можно было еще сказать, что виной тому Отступник. А теперь? Лютиэнь Тинувиэль, дитя Мелиан, дочери Валинора, дитя Элве, видевшего свет Амана… И ни при чем Отступник, некого винить… Намо должен был теперь изречь ее судьбу. И не мог этого сделать.
…В молчании стоял он перед троном Короля Мира. Судьба молчит, пока не задан вопрос. И молчит Закон.
Что привело тебя сюда. Властитель Судеб?
Никогда еще Король Мира не ощущал такого смятения в душе Намо-Закона. Он понял незаданный вопрос — и ужаснулся. Он воззвал к Единому.
…Непереносимое сияние затопило глаза Манве — в сиянии чертогов Единого стоял Намо, и беззвучный властный голос говорил к нему, и не стало мыслей, не стало вопроса, и не стало Закона пред ликом Воли…
Теперь ты знаешь ответ, Властитель Судеб. Скажи, что открылось тебе?
Он промолчал.
…Тот, изменявший все, к чему бы он ни прикасался, изменил суть Детей Единого. Изменил Закон. Это было против воли Единого: так изрек Король Мира, тот, кому открыт Замысел.
Нарушившие Закон должны были отречься — или перестать быть.
Они не отреклись.
Их не стало.
А теперь дочь Света и Сумерек своим выбором нарушала Закон, установленный Единым, Закон, воплощением которого был он, Намо.
И это было угодно Единому.
Ибо служило Замыслу.
Творец — выше Сотворенного.
Замысел — превыше Закона.
Ты можешь вернуться в Средиземье, и Берен уйдет с тобой; вы будете среди живых, но жизнь ваша будет краткой и радость — непрочной. И ты, Лютиэнь, станешь смертной и примешь вторую смерть, подобно Берену. Скоро ты покинешь мир навсегда, и красота твоя станет лишь воспоминанием…
— Я согласна!
"И Берен и Лютиэнь отправились в путь, и шли они, не ведая ни голода, ни жажды; и, миновав реку Гелион, вступили в земли Оссирианда, и поселились там на Тол Гален, на зеленом острове, который омывают воды Адурант, и пребывали там, и исчезли из речей людских. Позже Элдар назвали эту землю Дор Фирн-и-Гуинар, Земля Мертвых, что Живут; и здесь рожден был Диор Аранел, что наречен был потом Диором Элухилом, Наследником Тингола.
Ни один смертный с той поры не говорил с Береном, сыном Бараира; и никто не видел, как Берен и Лютиэнь покинули этот мир, и неведомо никому, где покоятся их тела…"
…А я остаюсь в своих Чертогах.
Я. Я — кто ?Тюремщик ?Некто, тень в Чертогах, не Тюремщик даже, так, сторож… Кладбищенский сторож, до того похожий на покойника, что давно уже живет в склепе. Бесстрастное Я пустых высоких залов, дождь без капель, пламя без тепла, бессветный свет, сквозняк, на котором не задрожит и легкое пламя свечи. Безликий Свидетель. Оборванная память — дата смерти без даты рождения. Привратник у двери — и сама Дверь…
Обряженный в величие, как в ветхое тряпье: слуга и суть попранного Творцом Закона.
Как легко «некто» превращается в «никто»…
РАЗГОВОР-XII
Дрогнуло, метнулось пламя свечи: поднявшись, Гость прошелся по комнате и снова вернулся к столу.
— Вы предлагаете забыть все, что рассказано в «Сильмариллион» о Берене и Лютиэнь в Ангбанде? — вопрос звучит резко, хотя, может быть, Гость и не хотел этого.
— Напротив, я предлагаю помнить об этом — хотя бы для того, чтобы стало ясно: «Сильмариллион» — нереальная история, это легенды победителей. Смотрите сами: эти двое несколько дней идут через Анфауглит — них никто не останавливает. Можно сказать, конечно, что любого встречного обманули бы чары Лютиэнь; может быть — в пути. Но не в самой Твердыне, где, во время их блужданий в поисках тронного зала, им, наверное, не раз и не два задали бы вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86