— Твой выбор. Иди. Все равно. Вернешься.
Майя так и застыл с поднятыми руками, на подвижном лице его появилось выражение растерянности: он не ожидал этого, не ожидал, что Владыка Судеб заговорит с ним — ведь вопрос не был задан… или — был?
— Благодарю, — поклонился. Когда поднял голову, Намо рядом уже не было.
…Он был в Круге Судей, когда решалась судьба Отступника, три сотни лет Валинора проведшего в безвременье Чертогов Мандос. Не решился подойти сразу или встать рядом: просто смотрел. Только потом, когда Отступник покинул Круг, шагнул к нему, почти в тот же миг опустив глаза. Взгляд упал на тяжелые, темные, в синеву отливающие браслеты на запястьях тонких рук Изначального. Сотворенный судорожно сглотнул, спросил неловко:
— Это… ты?
— Я.
— Я хотел, — все еще не поднимая головы, проговорил майя, — уйти с тобой. Туда, за Море. Я слышал, о чем вы говорили. Хочу увидеть сам. И еще… хочу быть рядом с тобой. Позволишь?
— Как имя твое? — спросил Изначальный глуховато.
— Илталиндо, — вскинул голову майя.
У него было узкое лицо, но черты не столь тонкие, как у Ортхэннэра; и угадывалось в нем сходство с Владыкой Судеб. Тяжелые блестящие черные волосы с сине-фиолетовым, как вороново крыло, отливом. Высокие скулы; темные, ночные глаза, в которых плясали звездные искорки; широкие брови, близко сходившиеся к переносице. И казалось бы это лицо почти мрачным, если бы…
Отступник покачал головой.
— Ллинна йно и лтэлли-су ула, — проговорил почти беззвучно.
Нерешительно и очарованно майя улыбнулся, и ни следа кажущейся мрачности не стало в его лице:
— Что это?
— Душа серебряных звезд, поющая ветер, — медленно перевел Изначальный; видно было, что ему тяжело перекладывать в слова Валинора певучие звуки чужого языка. — Суула — это свирель ветра, ее делают из сухих стеблей тростника…
Замолчал, задумавшись о чем-то.
— Суула, — тихо повторил майя. — Почему?
— Ты похож…
Образ стремительно сплелся где-то внутри майя: серебряные травы и серебряный льдисто-звонкий диск в черноте неба, и прохладный горьковатый ветер, не тревожащий — непокойный, юный, мчащий рваные клочья опаловой пены облаков… и приглушенный долгий певучий звук — словно поют сами травы. И все это, нигде, никогда не виденное, было им самим - чем-то, чего прежде майя не знал в себе.
— Суула… ты будешь меня звать так, да? Ты… нарекаешь мне имя?
— Если захочешь.
— Я принимаю! — порывисто воскликнул майя. И, отчего-то смутившись: — А ты расскажешь мне, как — там?
…Он застал Отступника в Садах Лориэн; тот сидел на берегу озера, почему-то отражавшего звезды, смотрел в прозрачно-темное зеркало воды. Майя тихонько присел рядом.
— Ты не расскажешь мне?.. — нерешительно начал он. И так и не окончил вопроса, потому что Отступник, по-прежнему не глядя на него, заговорил.
Гэлломэ, Лаан Гэлломэ — гэлли-тинньи, смеющееся серебро звездных бубенцов, тихий перезвон аметистовых колокольцев — клонятся к темному зеркалу омута жемчужным водопадом ветви цветущей вишни…
Гэлломэ, Лаан Гэлломэ…
… - Теперь иди, — тихо сказал Отступник. — Я хочу побыть один.
Пробормотав слово благодарности, Суула поднялся и бесшумно пошел прочь, улыбаясь неведомо чему, все еще во власти видений. Он не знал, что значит терять. Он не оглянулся. А даже оглянувшись, ничего не увидел бы: Изначальный просто склонил голову, и тяжелая волна седых волос закрыла его лицо.
И снова он пришел на берег озера в час, когда меркнет свет Лаурэлин. Отступник уже был здесь — словно и не уходил никуда.
— Расскажи, — попросил Суула.
Он не задавал вопросов — просто смотрел и слушал, не замечая того, что Отступник давно уже говорит с ним на странном незнакомом языке, том самом, на котором — эхом имени Илталиндо — прозвучало: Ллиннайно илтэлли-суула. А видения, сотканные певучими словами, были пронизаны такой любовью, такой щемящей печалью, что майя замирал, боясь спугнуть колдовское это наваждение. Он видел Эллери Ахэ, видел смертных-Эллири, видел племена файар, видел странный народ иртха, видел…
— Расскажи еще…
Он не знал, что значит — терять, иначе тысячу раз подумал бы, прежде чем позволить Отступнику уходить все дальше по тропам памяти.
— Ты возьмешь меня туда? Возьмешь — к ним? Ведь ты же вернешься, да? Можно мне пойти с тобой? Я хочу увидеть…
Несколько мгновений Изначальный смотрел на него — словно бы издалека, не понимая смысла слов, — и вдруг хрустальная паутина видения налилась огнем и кровью, близкий пожар опалил лицо майя, и нависло над ним медное небо, — горький черный дым жег грудь на вдохе — майя рухнул навзничь, откатился в сторону, зарылся лицом в высокую росную траву…
Жестокие сильные руки перевернули, подняли его. На него с пугающе прекрасного, искаженного яростью и болью лица смотрели огромные черные сухие глаза, и в этих глазах полыхало безумное темное пламя.
— Нет их больше, — сдавленно выдохнул. — Нет, ты понимаешь! Нет!..
Он тряс майя, впившись в плечи жесткими пальцами — их нет, нет, слышишь, их убили всех, их нет! - крича в перекошенное от ужаса лицо, — их больше нет!.. - Суула вскинул дрожащие руки, пытаясь заслониться от обжигающего ненавистью и непереносимым смертным страданием взгляда.
— Не надо… — прошептал непослушными губами.
Отступник внезапно отпустил, почти отшвырнул его. Спрятал лицо в ладонях.
— Прости, — глухо, через силу. — Не хотел… пугать тебя.
— Почему…
— Потому, что — это — было — неугодно — Единому, — в размеренном голосе Отступника жгучая горечь мешалась с издевкой.
— Но… как же… — Суула приподнялся, взглянул беспомощно, — ведь это же прекрасно! Всеотцу угодна красота, Он не мог…
— А ты не думал, — очень тихо, — что он безумен, ваш Всеотец? — Отступник вскинул голову, снова плетью хлестнул темный взгляд больных всевидящих глаз. — Не думал?! Зверя, который убивает ради убийства, называют бешеным. Рожденного — сумасшедшим. А как назвать — такого, всемогущего, всесильного, — который уничтожает целый народ только потому, что этого не было в Его Замысле?!
Суула понимал не все слова, сказанные Отступником: он только слышал чувства — но этого было довольно. Он не смел вымолвить слова, не мог поднять глаз.
— Им файе, — сквозь стиснутые зубы вымолвил Отступник. — Ни себя. Ни Его. Ни… этих. Не прощу.
И — умолк, словно горло перехватило.
Не сразу Суула решился заговорить.
— Я прошу тебя, — сказал только; голос дрогнул. — Прошу тебя. Возьми меня с собой. Когда уйдешь. Позволь уйти. Я… я так хочу.
— Мэй халлъе, — вдруг тихо ответил Отступник; угасло темное пламя, глаза его подернулись дымкой — туман над озером. — Только — как же я уйду…
— Разве ты не можешь? — вскинул глаза Суула.
— Нет. Арта — моя жизнь. Сила моя. Я здесь пленник — как и Элдар: они ведь тоже не могут покинуть Аман, даже если и хотели бы…
— Почему? — Это было новой тайной Валинора, о которой майя никогда прежде не задумывался.
— Деревья… Алду Валинъерва - так вы их зовете? Их сущность… чужая Арте. Они — как опоры купола, которым Валинор закрыт, отделен от Арты… нет, не совсем так, вот — смотри.
И, увидев, Суула вздрогнул невольно — жутковатой выходила картина того мира, в котором он пребывал с мига пробуждения, всю свою жизнь. Непроницаемая стена тончайшего… стекла? тумана? безвоздушья?.. Прочнее адаманта: не вырваться.
— …Тэлери пытаются иногда плыть на восход — и их ладьи поворачивают назад. Они рассказывали мне об этом. Цепи сняли — а что проку… все равно — скован…
— Но неужели ничего нельзя сделать с этим?! — вскрикнул Суула отчаянно.
— Сделать?.. — странный был взгляд у Отступника. — Может быть…
ВАЛИНОР: Меч Тьмы
от Пробуждения Эльфов год 4264-й
.. .Золотоволосый, одетый в цвета неба, расшитого солнечными лучами, обернулся: блеснул на правой руке бледно-золотой браслет, украшенный таинственно мерцающими хризопразами и медовой росной россыпью мелких топазов…
Изначальный избегал встреч с ними — с детьми Эллери, познавшими Исцеление-через-забвение. Уходил поспешно — так, что, должно быть, это напоминало бегство, — даже увидев издалека. Ну почему именно сейчас…
— Тайо!
Черные брови чуть приподнялись в недоумении:
— Что?..
Этого нельзя было делать. Этого нельзя делать, он же не помнит — он не должен вспоминать..
— Тайо, — с растерянной полуулыбкой, — разве ты забыл свое имя?
— Мое имя Ингалаурэ, — холодом и презрением ожег голос.
— Тайо, подожди… — Он протянул руку, осознавая, как беспомощен этот жест — остановить, удержать…
— С последним из слуг Валар я еще стал бы говорить…
Небо, Тайо, откуда в тебе это?.
— …но не с тобой, Преступивший.
Отчеканил — как по металлу. Боль скрутила все внутри, на мгновение перед глазами потемнело; со стороны услышал свой больной сорванный голос:
— Постой…Тайо…
Золотоволосого уже не было рядом — незачем было смотреть. Он остался стоять, ссутулившись, словно обрушился Небесный Купол, придавив его обломками, задыхаясь…
Купол?
Мир стал ослепительно, раскаленно-белым, застывший воздух рвал легкие изнутри. Он стиснул кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
Вы…
Словно тугая пружина неотвратимо разворачивалась внутри: все, что он запер в душе, запретив себе думать и чувствовать — так, горе, ставшее жгучей ненавистью, — медленно, медленно -
...разрушили мой дом…
— внезапно — вырвалось, как хлещет в небо огонь вулкана, выжгло все, кроме ярости и белого гнева -
…а я уничтожу ваш!
И в этот миг гнев и боль Изначального, Сила его обратились в черный клинок, и ослепительно сверкнул в рукояти камень-око…
«Так, невидимый, наконец пришел он в сумрачную землю Аватар. Эта узкая полоса земли лежит к югу от Залива Элдамар у подножия восточных склонов Пелори; бесконечные, безрадостные побережья тянутся на юг — неизведанные, лишенные света. Там, под отвесной горной стеной, у глубокого холодного моря, лежит густой мрак — темнее, чем где-либо в мире; и там, в Аватар, втайне, скрыто от всех обитала Унголиант. Не знали Элдар, откуда пришла она; но некоторые говорят, что в далекие века явилась она из тьмы, что окружает Арду, — когда впервые с завистью взглянул Мелькор на Королевство Манве; и что изначально была она из тех, кого обманом заставил он служить ему. Но она не оправдала ожиданий своего Хозяина, возжелав быть госпожой своих вожделений, овладевая всем, чем могла, чтобы насытить свою пустоту. И она бежала на Юг, спасаясь от Валар и охотников Ороме, ибо гнев их обращен был против Севера, о южных же землях забыли они. Туда и пробралась она — к свету Благословенной Земли; ибо она жаждала света и ненавидела его…»
Так говорит «Квэнта Сильмариллион».
Никто и никогда не должен касаться Пустоты.
Никто и никогда, даже во имя величайшего свершения.
Никто и никогда -
— он остановился на границе Вечного Света и вскинул руки, призывая Силу — ту Силу, которая была здесь всегда: на границе вечного сумрака и света Дерев.
У Силы не было облика. Она была — сгусток мрака, она была — колышущееся мертвенное марево и липкие клубки тяжелого тумана, она была все это сразу — и она была ничто. Мертвая зыбь над гиблым омутом без дна. В ней не было ненависти. Был — голод. Оно, чем бы это ни было, — алкало и жаждало — равнодушно. Оно ничего не желало. У этого не было чувств или мыслей, не было стремлений.
Иди за мной.
Ничто дрогнуло, повинуясь приказу. И, развернувшись, он пошел вперед, спиной чувствуя не-жизнь, следующую за ним.
…Было время великого празднества в Валиноре, и по повелению Короля Мира Манве в чертогах его на вершине Таникветил собрались Валар, майяр и эльфы. И пришел также Феанаро, старший сын Финве; но Сильмариллы, творение рук своих, оставил он в Форменос. И отец его, Финве, и Нолдор, жившие в Форменос, не явились на празднество.
В этот час спустился Мелькор с вершины Хьярментир и взошел на Короллаирэ. И Тварь, следовавшая за ним, выпила жизнь их и иссушила их; и стали они темными ломкими скелетами. Так погибли Два Древа Валинора, Алду Валинъерва - великое творение Йаванны Кементари, и не возродиться им более никогда; и силу Деревьев вобрала в себя Тварь.
И Мелькор покинул Короллаирэ; но Тварь, окутанная мраком, следовала за ним.
Стала ночь, и Валар собрались в Маханаксар, и долго сидели они в молчании. Валиэ Йаванна взошла на холм и коснулась Деревьев; но они были черны и мертвы, и под ее руками ветви их ломались и падали на землю. Тогда сказала Йаванна, что сумела бы воскресить Деревья, будь у нее хоть капля благословенного света их. И Манве просил Феанаро отдать Йаванне Сильмариллы; и Тулкас приказал сыну Финве уступить мольбам Йаванны. Но ответил на то Феанаро, что слишком дороги ему Сильмариллы и никогда не сможет он создать подобное им.
— Ибо, — говорил он, — если разобью я их, то разобью и сердце свое и погибну — первый из Элдар в земле Аман.
— Не первый, — глухо молвил Намо; но немногие поняли его слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86