Но он считал, что для этого увечного подростка лучшей участью будет попробовать себя в Большой магии, попробовать овладеть могуществом, только так он сможет перестать ощущать себя никчемным калекой.
Подросток ушел из деревни на следующий день. Начались его странствия.
Прежде чем он добрался до первого человека, к которому направил его Васгрольд, прошло несколько месяцев. Он немало претерпел и испытал. Какое-то время провел среди бродяг, нищенствовал и попрошайничал. Именно тогда он влюбился в женщину, она ответила ему взаимностью. И случилась беда. Ему открылось еще одно ужасное последствие того наезда колеса в раннем детстве. Быть может, самое ужасающее, самое непереносимое. Он не мог любить женщину плотью. Для него мир окрасился в черное. Ему было настолько невыносимо, что оставалось либо спиться, либо покончить с собой. Что-нибудь из этого и случилось бы, не доведись ему так много узнать о магии, о ее возможностях, не имеющих границ. Он понял, его спасение в магии, только она, опять она, она одна в силах вернуть ему полноценность. Но теперь его интересовала лишь одна область магии, та, что изучает тайны плотской и духовной привязанности человека к человеку, движение сердец и тел, потаенные законы страсти и любовной силы.
Его одержимость одной идеей не нравилась тем, к кому он обращался от имени Васгрольда. Им оказался не нужен обостренно односторонне озабоченный ученик. Хватая по крупицам у тех и других, юноша странствовал от мага к магу. Наконец он очутился в одной тайной обители сообщества магов Белого квадрата и там нашел огромное количество старинных пергаментов, хранивших мудрость обо всем, и возможность их спокойного изучения. Два года хождения мысли по истлевшим страницам из телячьей и человеческой кожи, два года с тремя часами сна в день, два года Постижения подарили ему нужное Знание.
Человеческой плотью, человеческой душой, вожделением, влечением, страстью, симпатией, любовью можно управлять так же, как и всем остальным в этом мире. Надо только знать — как. Он узнал многое, очень
многое. Он может стать полноценным мужчиной, таким любовником, о каком женщина может только мечтать, но стоит ему это будет очень дорого. Но он готов заплатить цену. Платить ему придется не женщине за ночь любви, а тому, чье имя не произносится, кто наделяет силой и высасывает силы, Благодетелю и Палачу в одном лице, своему добровольно выбранному Идолу.
Он мог многое: заставить любую красавицу, любую королеву влюбиться в него, заставить любую из них выполнять все его прихоти, а также выполнить сам пришедшие в женские головы самые невероятные желания и причуды. Он мог разбудить чувственность в самой холодной из женщин, мог… многое мог, но не всегда хотел делать, что мог.
* * *
Чудесный порошок продолжал действовать. Снова разгорающийся огонь желания вырвал Конана из объятий неги.
— Идите ко мне, девочки. Я покажу вам, как любят в тех странах, где мужчины привыкли проводить ночь не с одной женщиной, покажу, как надо любить так, чтобы ни одна не скучала, дожидаясь своей очереди.
И он показал, заставив каждую из сестер по несколько раз плакать счастливыми слезами…
* * *
…Выслушав его, прямо из гостиной Кальвия и Рохана провели юношу в спальню. Он попросил вина, прежде чем выпить, бросил в бокал темно-синий кристаллик, прошептал что-то. Затем он зажег от светильников две тонкие высокие палочки, и по комнате стал расползаться фиолетовый дым, щекочущий ноздри ароматом спелых дынь. Дым быстро заполнил спальню.
Не стало хромого юноши. К Рохане приблизился светловолосый, длинноногий, одетый в тунику молодой человек, чем-то напоминающий отца, а Кальвия увидела перед собой приземистого, бочкогрудого и бычьешеего мужчину, голого, с редкостно внушительным атрибутом мужской силы.
Началась любовь. Сестры не обращали внимания друг на друга — у каждой был свой мужчина, такой, какой каждой из них и был нужен.
Рохану любили нежно, осыпая ласками, Кальвию — грубо, причиняя боль.
Они потом не могли точно вспомнить, что с ними делали их любовники, но им не забыть то ощущение, будто исполнились все их желания и им теперь вряд ли что-нибудь когда-нибудь захочется.
Дым рассеялся — утомленные любовью женщины увидели виновника их блаженства.
— Да, это был всего лишь я. Один, — предупреждая их вопросы, сказал юноша-маг. — Такое невозможно объяснить непосвященному, но такое, даже и не такое, — возможно.
И продолжил:
— Мне понравились ваши скрытые помыслы и тайные желания. Они не отличаются примитивностью в отличие от большинства. Ваши знания и умения в области любовной игры тоже порадовали меня. Поэтому не вы мне заплатите, как вы привык ли, за часы удовольствия, а я вам сделаю подарок. Вот в этом пузырьке порошок, какой заставляет любого человека почувствовать желание, забыть обо всем, кроме чувственных переживаний, показать все, на что он способен в постели. А теперь закрывайте глаза и засыпайте, а я уйду, я знаю, вы убиваете даже тех, кто увидит ваши лица, а мне известно про вас все. Но вы не успели уже позвать телохранителей, вы уже почти уснули и будете спать до завтрашнего утра, а до завтрашнего утра я покину этот город…
Сестры ничего не слышали больше и проспали до полудня следующего дня.
А порошок действительно оказался таким чудодейственным, каким представил его странный их гость, — не раз сестры убеждались в том и мысленно благодарили хромого юношу за подарок и жалели, что вряд ли он еще когда-нибудь переступит порог их спальни.
* * *
Мир очень тесен, и судьба однажды свела даже Конана и с Васгрольдом, и с этим магом.
Глава XI
Конан уже больше не открывал глаз — он спал.
— Он видел наши лица, его надо убить, — сказала Кальвия.
— Он не сможет нам навредить, какой-то простолюдин, — возразила Рохана. — За сегодняшнюю ночь он, по-моему, заслужил жизнь.
— Мы не можем рисковать, Рохана!
— Мы не можем быть такими жестокосердными! Этот лохмотник никогда не покажется в нашем квартале, его и близко не подпустят к твоему мужу, а если он и объявится, то мы всегда успеем приказать Дарку и Томаку наказать его.
— Уж не влюбилась ли ты в него, милая?
— Считай, что влюбилась, и если ты будешь настаивать на его смерти — мы поссоримся с тобой! — горячо произнесла Рохана.
— Дарк! Томак! — крикнула Кальвия.
Конан не проснулся от крика, телохранители вошли.
— Отнесите его подальше от дома и пускай досыпает где-нибудь на мостовой. Положите ему кошель с обычным вознаграждением, он заработал его.
Телохранители, как обычно, не задавая ни единого лишнего вопроса, приступили к выполнению приказа.
* * *
— Эй, приятель, где ты так нализался, назови мне адрес того кабачка! Я тоже туда хочу.
Конан почувствовал, как его тормошат за плечо и лупят по щекам. Чья-то настойчивость заставила киммерийца прогнать чудовищную сонливость, размежить веки и приподняться.
Где это он? Что это за сизоносый тип, от которого разит кислым вином? Что происходит?
Ах, да… Сестры, безумная ночь, Вайгал ждет, а он, забыв обо всем…
Конан вскочил на ноги. Нергалья задница, уже рассвет!
— Что это за место? — Варвар схватил за грудки разбудившего его пьянчужку.
— Квартал Бочкарей, — испуганно пробормотал тот.
— Квартал Бочкарей! До Южного рынка недалеко… И то ладно. Туда без промедления!
— Эй, приятель, деньги забыл! Рядом с тобой валялись!
Но Конан не слышал, что ему там кричит вдогонку пьянчужка…
* * *
К огромному дубу со спиленными нижними ветвями, стоящему на пересечении дорог, был прибит за руки и за ноги корабельными гвоздями старик. Он был мертв и, видимо, давно. Вокруг дуба витал запах разложения и роились мухи. Почему-то не было заметно рядом стервятников, и Конан, подъехав поближе, понял почему. Под дубом сидел человек, перед ним на земле валялись камни. Ясно, этот маленький, худощавый бедолага не хочет, чтобы птицы растерзали того, кто, похоже, был ему дорог и отгоняет камнями любителей падали. Папаша его, наверное, висит, может, дед.
— Чего старику спокойно помереть не дали? — Конан остановил коня напротив сидящего человечка.
— Как чернокнижника.
Киммериец еле расслышал ответ, стоивший, сразу видно, немало сил этому странному юноше, истощенному настолько, что, казалось, будто он не ел с самого рождения.
— Э, да ты, приятель, сейчас сам концы отдашь. — Конан слез с коня, достал из седельной сумки флягу с вином, краюху хлеба и кусок запеченного мяса. — Мало осталось, да перекусить хватит.
— Я пришел сюда умирать, — без всякого выражения произнес незнакомец.
— Так это пожалуйста. — Варвар пристроился рядом со странным юношей, собираясь с ним на пару перекусить, северянина не смущали запахи, мухи и неприятное соседство. — Помирать, глотнув вина напоследок и полопав чего-нибудь, оно, приятель, приятнее, чем на пустое брюхо, это я тебе говорю, Конан из Киммерии.
Незнакомец попытался улыбнуться и взял протянутую киммерийцем флягу.
— Извини, что не называю своего имени. — Он отхлебнул из фляги и ему стало заметно лучше. — Я его давно и сам забыл.
— Бывает, — не обиделся Конан из Киммерии.
— Это мой учитель, — сказал юноша и было понятно, кого он имеет в виду.
— Действительно чернокнижник?
— Он никому не делал вреда.
— Ты тоже из колдунов?
— Я маг. Последний день. К ночи я умру.
— Ну, если ты так настроился, тебя вряд ли переубедишь. — Варвар с аппетитом молодого, здорового человека уминал краюху и мясо, которые незнакомец все-таки не взял.
— Я давно узнал день своей смерти. Место смерти я узнал недавно, когда ощутил, что с учителем беда, и пришел сюда на зов. В живых я его уже не застал. Но мы встретимся с ним завтра.
Разговор давался назвавшемуся магом все труднее. Голос его слабел.
Конан поднялся.
— Может, тебя отвезти?
В ответ незнакомец сделал отстраняющий жест рукой.
— Ну как знаешь. — Киммериец запихнул флягу обратно в седельную сумку.
— Запомни, Конан из Киммерии, — вдруг довольно громко произнес юноша-маг, — за спиной мужчины всегда стоит женщина. И женщины любят убивать. Тебе это скоро пригодится.
Незнакомец закашлялся. Конан вскочил в седло.
— Спасибо, приятель, я и так это знаю, тоже повидал баб. Легкой тебе смерти!
И Конан из Киммерии умчался по пыльной дороге прочь от дуба с двумя покойниками.
* * *
…Когда к Вайгалу вернулась способность чувствовать и думать, тогда ему сделалось по-настоящему плохо. Он накрылся с головой плащом, чтобы заглушить звуки рвоты.
Ему казалось, что из горла вот-вот полезут кишки и задушат его или что до конца дней не закончится это выворачивание наизнанку. Но отпустило.
Когда Вайгал осознал, что свет и тепло, коснувшиеся его лица, исходят от взошедшего солнца, и значит, уже рассвело — хотя он мог поклясться, что от начала до конца колдовского действа прошли считанные минуты, — тогда ему сделалось страшно. Припомнив все увиденное в эту ночь, он взошел на вершину человеческого испуга. Его затряс страх — от былых встреч со всякого рода магией, в особенности от прошлогодней в предместье Морнстадиноса, оставившей зажившие рубцы на теле и неистребимый холодный ужас в сердце. Еще — от мысли о том, что могло произойти с ним, сунься он все-таки в логово этих чернорожих дикарей. Вот почему они вроде бы небрежно с виду охраняют свои богатства! Вместо людской стражи камни стерегут их демоны! И Вайгал возблагодарил Митру, остановившего где-то как-то этого киммерийского оболтуса и позволившего ему, Вайгалу, не зря возносившему молитвы и приносившему щедрые жертвы, понять, с кем на самом деле он собрался связаться. Ничто человеческое не могло испугать видавшего всякие виды коринфийца, но перед потусторонним члены его немели, воля слабела, и он не помышлял в этом случае ни о чем, кроме бегства.
Надо уносить отсюда ноги, да поскорее! Прийти в себя, отдышаться, отблагодарить Митру богатым пожертвованием. Прочь, вон, хватит!
Вайгал стал выбираться из своего убежища. Бросив прощальный взгляд на пустырь, увидел, что и чернокожие куда-то собираются: обряжаются в свои мешки с прорезями, что-то проделывают с наконечниками своих тонких копий. Да и плевать теперь на них!
Только войдя в жилые кварталы, оставив Южный рынок далеко позади, коринфиец почувствовал облегчение и возвращение привычного ощущения окружающего. Вот теперь можно ненадолго остановиться и решить, как же именно поступить с предавшем его подельником (прощать нельзя, нельзя выходить из роли «тени»), куда направиться именно сейчас и не рано ли он навсегда распрощался с камушками дикарей — с откупом от гильдии местных воришек (может, попробовать взять драгоценности чужими руками?).
Вайгал присел на каменную тумбу, украшавшую, по мнению хозяина, вход в его убогий домишко, и задумался. Почти сразу после этого из-за угла дома вышел Конан и застыл перед Вайгалом, изумленный нежданной встречей не менее коринфийца.
* * *
На мостовой валялись выбитые из рук арбалеты и лежал распластанный человек в черном теплом плаще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Подросток ушел из деревни на следующий день. Начались его странствия.
Прежде чем он добрался до первого человека, к которому направил его Васгрольд, прошло несколько месяцев. Он немало претерпел и испытал. Какое-то время провел среди бродяг, нищенствовал и попрошайничал. Именно тогда он влюбился в женщину, она ответила ему взаимностью. И случилась беда. Ему открылось еще одно ужасное последствие того наезда колеса в раннем детстве. Быть может, самое ужасающее, самое непереносимое. Он не мог любить женщину плотью. Для него мир окрасился в черное. Ему было настолько невыносимо, что оставалось либо спиться, либо покончить с собой. Что-нибудь из этого и случилось бы, не доведись ему так много узнать о магии, о ее возможностях, не имеющих границ. Он понял, его спасение в магии, только она, опять она, она одна в силах вернуть ему полноценность. Но теперь его интересовала лишь одна область магии, та, что изучает тайны плотской и духовной привязанности человека к человеку, движение сердец и тел, потаенные законы страсти и любовной силы.
Его одержимость одной идеей не нравилась тем, к кому он обращался от имени Васгрольда. Им оказался не нужен обостренно односторонне озабоченный ученик. Хватая по крупицам у тех и других, юноша странствовал от мага к магу. Наконец он очутился в одной тайной обители сообщества магов Белого квадрата и там нашел огромное количество старинных пергаментов, хранивших мудрость обо всем, и возможность их спокойного изучения. Два года хождения мысли по истлевшим страницам из телячьей и человеческой кожи, два года с тремя часами сна в день, два года Постижения подарили ему нужное Знание.
Человеческой плотью, человеческой душой, вожделением, влечением, страстью, симпатией, любовью можно управлять так же, как и всем остальным в этом мире. Надо только знать — как. Он узнал многое, очень
многое. Он может стать полноценным мужчиной, таким любовником, о каком женщина может только мечтать, но стоит ему это будет очень дорого. Но он готов заплатить цену. Платить ему придется не женщине за ночь любви, а тому, чье имя не произносится, кто наделяет силой и высасывает силы, Благодетелю и Палачу в одном лице, своему добровольно выбранному Идолу.
Он мог многое: заставить любую красавицу, любую королеву влюбиться в него, заставить любую из них выполнять все его прихоти, а также выполнить сам пришедшие в женские головы самые невероятные желания и причуды. Он мог разбудить чувственность в самой холодной из женщин, мог… многое мог, но не всегда хотел делать, что мог.
* * *
Чудесный порошок продолжал действовать. Снова разгорающийся огонь желания вырвал Конана из объятий неги.
— Идите ко мне, девочки. Я покажу вам, как любят в тех странах, где мужчины привыкли проводить ночь не с одной женщиной, покажу, как надо любить так, чтобы ни одна не скучала, дожидаясь своей очереди.
И он показал, заставив каждую из сестер по несколько раз плакать счастливыми слезами…
* * *
…Выслушав его, прямо из гостиной Кальвия и Рохана провели юношу в спальню. Он попросил вина, прежде чем выпить, бросил в бокал темно-синий кристаллик, прошептал что-то. Затем он зажег от светильников две тонкие высокие палочки, и по комнате стал расползаться фиолетовый дым, щекочущий ноздри ароматом спелых дынь. Дым быстро заполнил спальню.
Не стало хромого юноши. К Рохане приблизился светловолосый, длинноногий, одетый в тунику молодой человек, чем-то напоминающий отца, а Кальвия увидела перед собой приземистого, бочкогрудого и бычьешеего мужчину, голого, с редкостно внушительным атрибутом мужской силы.
Началась любовь. Сестры не обращали внимания друг на друга — у каждой был свой мужчина, такой, какой каждой из них и был нужен.
Рохану любили нежно, осыпая ласками, Кальвию — грубо, причиняя боль.
Они потом не могли точно вспомнить, что с ними делали их любовники, но им не забыть то ощущение, будто исполнились все их желания и им теперь вряд ли что-нибудь когда-нибудь захочется.
Дым рассеялся — утомленные любовью женщины увидели виновника их блаженства.
— Да, это был всего лишь я. Один, — предупреждая их вопросы, сказал юноша-маг. — Такое невозможно объяснить непосвященному, но такое, даже и не такое, — возможно.
И продолжил:
— Мне понравились ваши скрытые помыслы и тайные желания. Они не отличаются примитивностью в отличие от большинства. Ваши знания и умения в области любовной игры тоже порадовали меня. Поэтому не вы мне заплатите, как вы привык ли, за часы удовольствия, а я вам сделаю подарок. Вот в этом пузырьке порошок, какой заставляет любого человека почувствовать желание, забыть обо всем, кроме чувственных переживаний, показать все, на что он способен в постели. А теперь закрывайте глаза и засыпайте, а я уйду, я знаю, вы убиваете даже тех, кто увидит ваши лица, а мне известно про вас все. Но вы не успели уже позвать телохранителей, вы уже почти уснули и будете спать до завтрашнего утра, а до завтрашнего утра я покину этот город…
Сестры ничего не слышали больше и проспали до полудня следующего дня.
А порошок действительно оказался таким чудодейственным, каким представил его странный их гость, — не раз сестры убеждались в том и мысленно благодарили хромого юношу за подарок и жалели, что вряд ли он еще когда-нибудь переступит порог их спальни.
* * *
Мир очень тесен, и судьба однажды свела даже Конана и с Васгрольдом, и с этим магом.
Глава XI
Конан уже больше не открывал глаз — он спал.
— Он видел наши лица, его надо убить, — сказала Кальвия.
— Он не сможет нам навредить, какой-то простолюдин, — возразила Рохана. — За сегодняшнюю ночь он, по-моему, заслужил жизнь.
— Мы не можем рисковать, Рохана!
— Мы не можем быть такими жестокосердными! Этот лохмотник никогда не покажется в нашем квартале, его и близко не подпустят к твоему мужу, а если он и объявится, то мы всегда успеем приказать Дарку и Томаку наказать его.
— Уж не влюбилась ли ты в него, милая?
— Считай, что влюбилась, и если ты будешь настаивать на его смерти — мы поссоримся с тобой! — горячо произнесла Рохана.
— Дарк! Томак! — крикнула Кальвия.
Конан не проснулся от крика, телохранители вошли.
— Отнесите его подальше от дома и пускай досыпает где-нибудь на мостовой. Положите ему кошель с обычным вознаграждением, он заработал его.
Телохранители, как обычно, не задавая ни единого лишнего вопроса, приступили к выполнению приказа.
* * *
— Эй, приятель, где ты так нализался, назови мне адрес того кабачка! Я тоже туда хочу.
Конан почувствовал, как его тормошат за плечо и лупят по щекам. Чья-то настойчивость заставила киммерийца прогнать чудовищную сонливость, размежить веки и приподняться.
Где это он? Что это за сизоносый тип, от которого разит кислым вином? Что происходит?
Ах, да… Сестры, безумная ночь, Вайгал ждет, а он, забыв обо всем…
Конан вскочил на ноги. Нергалья задница, уже рассвет!
— Что это за место? — Варвар схватил за грудки разбудившего его пьянчужку.
— Квартал Бочкарей, — испуганно пробормотал тот.
— Квартал Бочкарей! До Южного рынка недалеко… И то ладно. Туда без промедления!
— Эй, приятель, деньги забыл! Рядом с тобой валялись!
Но Конан не слышал, что ему там кричит вдогонку пьянчужка…
* * *
К огромному дубу со спиленными нижними ветвями, стоящему на пересечении дорог, был прибит за руки и за ноги корабельными гвоздями старик. Он был мертв и, видимо, давно. Вокруг дуба витал запах разложения и роились мухи. Почему-то не было заметно рядом стервятников, и Конан, подъехав поближе, понял почему. Под дубом сидел человек, перед ним на земле валялись камни. Ясно, этот маленький, худощавый бедолага не хочет, чтобы птицы растерзали того, кто, похоже, был ему дорог и отгоняет камнями любителей падали. Папаша его, наверное, висит, может, дед.
— Чего старику спокойно помереть не дали? — Конан остановил коня напротив сидящего человечка.
— Как чернокнижника.
Киммериец еле расслышал ответ, стоивший, сразу видно, немало сил этому странному юноше, истощенному настолько, что, казалось, будто он не ел с самого рождения.
— Э, да ты, приятель, сейчас сам концы отдашь. — Конан слез с коня, достал из седельной сумки флягу с вином, краюху хлеба и кусок запеченного мяса. — Мало осталось, да перекусить хватит.
— Я пришел сюда умирать, — без всякого выражения произнес незнакомец.
— Так это пожалуйста. — Варвар пристроился рядом со странным юношей, собираясь с ним на пару перекусить, северянина не смущали запахи, мухи и неприятное соседство. — Помирать, глотнув вина напоследок и полопав чего-нибудь, оно, приятель, приятнее, чем на пустое брюхо, это я тебе говорю, Конан из Киммерии.
Незнакомец попытался улыбнуться и взял протянутую киммерийцем флягу.
— Извини, что не называю своего имени. — Он отхлебнул из фляги и ему стало заметно лучше. — Я его давно и сам забыл.
— Бывает, — не обиделся Конан из Киммерии.
— Это мой учитель, — сказал юноша и было понятно, кого он имеет в виду.
— Действительно чернокнижник?
— Он никому не делал вреда.
— Ты тоже из колдунов?
— Я маг. Последний день. К ночи я умру.
— Ну, если ты так настроился, тебя вряд ли переубедишь. — Варвар с аппетитом молодого, здорового человека уминал краюху и мясо, которые незнакомец все-таки не взял.
— Я давно узнал день своей смерти. Место смерти я узнал недавно, когда ощутил, что с учителем беда, и пришел сюда на зов. В живых я его уже не застал. Но мы встретимся с ним завтра.
Разговор давался назвавшемуся магом все труднее. Голос его слабел.
Конан поднялся.
— Может, тебя отвезти?
В ответ незнакомец сделал отстраняющий жест рукой.
— Ну как знаешь. — Киммериец запихнул флягу обратно в седельную сумку.
— Запомни, Конан из Киммерии, — вдруг довольно громко произнес юноша-маг, — за спиной мужчины всегда стоит женщина. И женщины любят убивать. Тебе это скоро пригодится.
Незнакомец закашлялся. Конан вскочил в седло.
— Спасибо, приятель, я и так это знаю, тоже повидал баб. Легкой тебе смерти!
И Конан из Киммерии умчался по пыльной дороге прочь от дуба с двумя покойниками.
* * *
…Когда к Вайгалу вернулась способность чувствовать и думать, тогда ему сделалось по-настоящему плохо. Он накрылся с головой плащом, чтобы заглушить звуки рвоты.
Ему казалось, что из горла вот-вот полезут кишки и задушат его или что до конца дней не закончится это выворачивание наизнанку. Но отпустило.
Когда Вайгал осознал, что свет и тепло, коснувшиеся его лица, исходят от взошедшего солнца, и значит, уже рассвело — хотя он мог поклясться, что от начала до конца колдовского действа прошли считанные минуты, — тогда ему сделалось страшно. Припомнив все увиденное в эту ночь, он взошел на вершину человеческого испуга. Его затряс страх — от былых встреч со всякого рода магией, в особенности от прошлогодней в предместье Морнстадиноса, оставившей зажившие рубцы на теле и неистребимый холодный ужас в сердце. Еще — от мысли о том, что могло произойти с ним, сунься он все-таки в логово этих чернорожих дикарей. Вот почему они вроде бы небрежно с виду охраняют свои богатства! Вместо людской стражи камни стерегут их демоны! И Вайгал возблагодарил Митру, остановившего где-то как-то этого киммерийского оболтуса и позволившего ему, Вайгалу, не зря возносившему молитвы и приносившему щедрые жертвы, понять, с кем на самом деле он собрался связаться. Ничто человеческое не могло испугать видавшего всякие виды коринфийца, но перед потусторонним члены его немели, воля слабела, и он не помышлял в этом случае ни о чем, кроме бегства.
Надо уносить отсюда ноги, да поскорее! Прийти в себя, отдышаться, отблагодарить Митру богатым пожертвованием. Прочь, вон, хватит!
Вайгал стал выбираться из своего убежища. Бросив прощальный взгляд на пустырь, увидел, что и чернокожие куда-то собираются: обряжаются в свои мешки с прорезями, что-то проделывают с наконечниками своих тонких копий. Да и плевать теперь на них!
Только войдя в жилые кварталы, оставив Южный рынок далеко позади, коринфиец почувствовал облегчение и возвращение привычного ощущения окружающего. Вот теперь можно ненадолго остановиться и решить, как же именно поступить с предавшем его подельником (прощать нельзя, нельзя выходить из роли «тени»), куда направиться именно сейчас и не рано ли он навсегда распрощался с камушками дикарей — с откупом от гильдии местных воришек (может, попробовать взять драгоценности чужими руками?).
Вайгал присел на каменную тумбу, украшавшую, по мнению хозяина, вход в его убогий домишко, и задумался. Почти сразу после этого из-за угла дома вышел Конан и застыл перед Вайгалом, изумленный нежданной встречей не менее коринфийца.
* * *
На мостовой валялись выбитые из рук арбалеты и лежал распластанный человек в черном теплом плаще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28