А когда он стал стихать, Деливио отчетливо расслышал шаги. Идущего по коридору человека. И вроде бы — кажется ему или нет? — то были шаги босых ног. Начальник стражи сенатора Моравиуса, ступал бесшумно, переместился к стене, которую заслонит дверь, когда откроется, и сделал знак своим людям приготовиться. Что происходило по ту сторону стены, Деливио теперь даже не слышал. Он лишь напряженно ожидал, откроется дверь или не откроется. Дверь открылась.
* * *
Много нор понарыли белые пауки в верхней пещере. И все замурованы. В какой из них они держат Пьйонгу — мужа Нанги? Взламывать каждую? Нет, у него есть три слова Вудайю, они укажут.
Первое слово вылетает птицей, второе выползает удавом, третье ступает слоном. И загорается зеленый светильник. Вот она, та самая пещера!
Мой Пьйонга — муж Нанги, я иду к тебе!
Главный воин толкнул дверь; она, к его удивлению, легко поддалась, полностью растворилась, и он вошел в комнату, в которой поджидали Конана Деливио и его люди.
* * *
Едва вскипела драка, Грязная Пятка пропустил выпад дикаря, и наконечник копья проделал неглубокую царапину на руке вора. На такие пустяки он ни когда не обращал внимания в разгар жарких потасовок. И сейчас он продолжал драться как ни в чем не бывало… Правда, продолжал всего несколько секунд — пока от запястья до локтя раненую руку вдруг не пробила боль, какую Грязная Пятка не испытывал никогда в жизни. Нож выпал из враз ослабевшей ладони. Горло свело судорогой, и крик застрял в нем, так и не вылетев наружу. Грязная Пятка еще успел рассмотреть, как кожа его чернеет с поразительной быстротой, прежде чем ему, ничего уже не слышащему и не видящему, не способному ни к какому сопротивлению, всадили копье прямехонько в печень. Так воровской мир «теней» Конверума потерял одного из лучших своих представителей.
Кривое Рыло видел, как Пятку царапнуло острием по руке, как тот почти сразу стал загибаться. Рыло сопоставил и…
— Бойся, «тени»! У чернопузых травленные жала! — заорал он изо всех сил, с трудом сам успев увернуться от летевшего в переносицу ядовито-колющего оружия.
Дальнейшие действия предупрежденных воров стали напоминать игры факиров с кобрами. Только численный перевес был на стороне «кобр». Трое против четверых. На Кривое Рыло пришлось двое дикарей, они теснили его к лестнице. Убийца Грязной Пятки переключился теперь на него. Кривое Рыло уворачивался и пятился. С кинжалом против двоих копьеносцев воевать нелегко. Открылся и закрылся дверной проем «Червивой груши», мелькнул силуэт выскакивающего наружу человека. Кривое Рыло заметил это. Но его остановившиеся в живых «тени» были на местах. А, Руфус, догадался вор…
* * *
Руфус пришел в себя. Первое, что увидел, — потолок любимой «Червивой груши». Повернул голову. По полу к нему бежал и уже почти добрался ручеек крови. Ручеек этот вытекал из кучи тряпья, имеющей человеческие очертания. Вот только что это за куча? Руки чернее смолы, а на них… на них красные пятна обнаженного мяса. Голову можно распознать только по глазам. Глазам, совсем вылезшим из орбит. На месте рта — сгусток белой пены.
Бедный трактирщик не потерял сознания, хотя ему очень захотелось забыться, а потом очнуться, и чтобы ничего этого не было. Но нет, на сей раз его сознание выдержало. И он продолжал осматриваться, лежа неподвижно, лишь вертя головой.
В его трактире схватились насмерть ночные гости и утренние, воры-«тени» и необъяснимые чернокожие, одетые в дурацкие мешки. Вон справа двое скачут вокруг небольшого стола на четверых едоков. Черный человек пытается дотянуться до белого своим тонким копьем, а «тень» защищается оловянным блюдом из-под хлеба и пытается сблизиться с противником, чтоб достать того коротким кинжалом. Еще одна парочка затеяла похожую возню у стойки. Вор (Руфус даже неожиданно припомнил его кличку — Выдра) швырял в наседающего чернокожего всем, что попадалось под руку: посудой, стульями, тряпкой, горстью медяков. А главарь ночных пришельцев с изувеченной физиономией отбивался на лестнице аж от двух страшил с копьями.
Сейчас про Руфуса забыли, сейчас у него есть шанс ускользнуть из «Груши». Стоит ли дожидаться, что будет, когда о нем вспомнят? Нет уж.
Руфус мысленно попросил Митру посодействовать, после чего проворно вскочил, побежал так, как не бегал с самого детства, и невредимым выскочил за дверь. Он понесся по улице, не разбирая дороги и без всякого представления о том, куда надо сейчас бежать и зачем.
Глава XVII
Главный воин узнавал о ягуаре, изготовившемся среди ветвей для коварного прыжка, за сотню шагов до него. Главный воин слышал дыхание змеи, притаившейся в траве, на дыхание наносил удар боевой палкой и убивал змею. Разве его могли застать врасплох какие-то трусливые белые пауки?
Шагнув за дверь, Главный воин прыгнул головой вперед; коснувшись пола, перекувырнулся и оказался в центре комнаты на корточках. Распрямляясь, он сумел скинуть и отбросить от себя мешкообразное одеяние.
— Стража! — Со стороны захлопнувшейся двери к дикарю подходил Деливио с двумя подчиненными. — Лечь на пол! На пол, я сказал!
Но этот вдруг раздевшийся догола сумасшедший и не думал подчиняться. Стоял и озирался.
«Кто это такой? Почему в комнате Конана? Где Вайгал, где его дружок? Что происходит?» — только и успел подумать Деливио, как все началось.
* * *
Пауки сжимали кольцо. Один из них что-то грозно шипел. Пришла пора их убивать. Настал час Мстящего Удава!
Дикарь задрал голову, закатил глаза, широко открыл белозубый рот, оскалился, замолотил кулаками в грудь и выбросил из себя пронзительный, совершенно звериный вопль. Мгновение спустя он согнул колени, наклонился, коснувшись пальцами пола и вроде бы неловко, кособоко, но с поразительной проворностью побежал к столу, придвинутому к окну. Неожиданно ускорившись, он вскочил на стол и оттуда прыгнул, распрямляясь в полете, на третьего стражника Деливио, стоявшего в трех шагах от того места.
Все началось внезапно и совершилось настолько быстро, что Деливио и его люди осознали происходящее только тогда, когда нагой чернокожий безумец сбил с ног их товарища. Алебарда отлетела в сторону — стражник не успел ею воспользоваться. Меч его остался в ножнах. Сам он упал на пол спиной. Зубы оказавшегося сверху дикаря впились в шею поверженного стражника. Дикарь тут же резко дернул головой, как поступает лев, отдирая куски мяса у убитого полосатого осла, и кровь хлынула из рваной раны на форменную одежду охранника сенатора. Обезумевший убийца выплюнул лоскутья кожи и кровь, отпустил жертву, пытающуюся зажать рану на шее руками, и на четырех конечностях, как настоящее дикое животное, резво метнулся в сторону.
— Алебардами! Насмерть! — закричал Деливио, Он уже подбежал к раненому и опустился рядом на колени. — Чего ждете, убейте его! Живо!
Растерявшихся, промешкавших около дверей стражников приказ начальника привел в состояние действия.
— Ты слева, я справа. — Один из стражников указал другому острием алебарды на дикаря, забившегося в противоположный от двери угол. Второй кивнул, приставил свою алебарду к стене и вытащил из ножен меч.
* * *
Главный воин чувствовал: воплощение Пьйонги — мужа Нанги здесь, в этой пещере. Он сейчас убьет оставшихся пауков и заберет его…
* * *
Деливио пытался остановить кровь у раненого — в то время как его парни приближались к вжавшемуся в угол комнаты дикарю, готовясь растерзать его. В том, что они именно растерзают ублюдка, ранившего их товарища, начальник стражи не сомневался. Лично ему живым этот полоумный не нужен. Если он и связан как-то с Конаном и Вайгалом (хотя маловероятно), то невооруженным глазом видно: добиться от него ничего не удастся.
Дикарь сопел, с места не двигался, то приседал, то выпрямлялся. Его сухощавое, мускулистое тело мелко подрагивало от возбуждения, вызванного одному ему ведомыми причинами. Стражники находились уже совсем рядом. Тот, что предпочел алебарду, не выдержал первым. Он нанес удар точь-в-точь, как учили, как на учебном плацу: левую ногу вперед, пол-оборота туловищем вправо, выброс оружия обеими руками в корпус врага. Но перед ним в этот раз было не соломенное чучело. И случилось то, что никогда не проигрывалось на тренировочных боях: противник выбросил руки в стороны, уперся ими в стены и поднял себя вверх. Острие алебарды прошло под ним, и чернокожий тут же ударил двумя ногами по древку. Стражник не удержал свое грозное оружие — оно оказалось на полу. Некий черный вихрь пронесся перед глазами неудачливого охранника — и его согнуло пополам от дикой боли в паху. Товарищ стражника, тот, что отказался от алебарды и выбрал меч, в этот момент раскроил стальным клинком доски пола в том месте, где только что видел дикаря.
Стражник, получивший удар в пах, с незапамятных времен носил на груди амулет, подарок матери, должный оберегать от насильственной смерти: тигриный клык на серебряной цепочке с вырезанной на нем личной монограммой.
Этот клык ухватила цепкая черная рука и всадила охраннику под кадык. И не успел костяной талисман прорезать столь уязвимую плоть, не успел убиваемый стражник почувствовать в себе инородное тело и боль, как дикарь вновь по-звериному, на четырех конечностях, с непостижимой быстротой отбежал в другой угол, к противоположной стене.
Деливио видел все. Он понял: надо срочно прийти на помощь. Последний дееспособный из оставшихся в комнате его людей сейчас надвигался, размахивая мечом, на забившегося в угол полоумного чужеземца, но начальник стражи боялся, что и того постигнет неудача. Он поднялся с колен и сделал то, что должен был сделать раньше. Сделал то, что всегда приносило ему победу, потому что никто этого не ожидал. Он вытащил из ножен на поясе кинжал и метнул. Правой рукой. Хотя сам был левша. И почти одновременно взмахнул другой рукой, левой, из ладони которой вырвалось нечто маленькое и блестящее. Всегда взгляд того, для кого проводился сей маневр, невольно отслеживал полет первого, более знакомого и крупного предмета; именно от него человек и уворачивался. А главная опасность исходила от предмета второго, брошенного сильнее и прицельнее, от небольшого, легко умещающегося в ладони, стального круга с острейшими зубцами по краям.
Стражник увидел, как мимо него пролетел кинжал, а следом промелькнуло и прожужжало нечто.
* * *
Главный воин не упускал из виду и того паука, что затаился в стороне. Не зря не выпускал. Подлый паук исподтишка кинул в Главного воина острое жало. Плохо кинул, — думал, воин не видит. А воин видит и убережется. Просто присядет, а жало вопьется в стену пещеры. Пьйонга! Что это?! Какая боль!..
Острые зубья бешено вращающегося круга разорвали черный кожный покров и вошли в тело, перерезая кровеносные сосуды и мышцы груди. Завязнув в ими же устроенной кроваво-мясной каше, зубцы не добрались до сердца совсем чуть-чуть, не хватило пол-оборота круга.
* * *
Ну вот, дикарь убит. И что теперь? Один человек умирает, другой, похоже, мертв. Засада провалена. По крайней мере, постояльцев трактира они переполошили. Что ж, надо спускаться вниз, одного послать за лекарем. А пока, первым делом, надо вернуть кинжал и метательный круг. Деливио направился к убитому дикарю.
* * *
Темнеет. Главный воин возвращается в живот Нанги. Пьйонгу — мужа Нанги вернут воины, идущие по его следу. Главный воин убил много пауков. Великий Пьйонга! Три слова! У него есть три слова Вудайю! Он убьет еще одного паука. Надо суметь прошептать, надо успеть прошептать…
У дикаря началась агония: корчи, последние безумные выкрики, кровавая слюна изо рта. Стражник отвернулся. Он не выносил подобные зрелища. А есть любители, знавал он таких. Под Эруком у них в роте был парень, который после сражения ходил на поле брани смотреть на умирающих и возвращался оттуда счастливым, как после свидания с подружкой.
— Сзади!!! — вдруг прогремел крик.
Стражник был хорошо вышколен. Поэтому незамедлительно отреагировал на голос командира и так, как требовалось. А еще ему повезло. Повезло в том, что не поспешил отправить, казалось бы, ненужный уже меч в ножны, держал его по-прежнему в руке.
Благодаря чему успел поднять клинок на уровень груди и остался в живых. А чернокожий дикарь с зажатым в ладони метательным кругом Деливио и с распоротым животом соскользнул на пол, окрасив меч стражника до рукояти в красное. Отряд из Черных Королевств лишился Главного воина.
Он погрузился в какой-то туман цвета крови и сколько в нем пробыл, сказать бы не мог. Почему его так поразило произошедшее в этой комнате побоище? Видимо, сказались последние пять лет, прошедшие с тех пор, как он поучаствовал в единственном в своей жизни сражении, пять лет одних лишь учебных схваток. Он отвык встречаться лицом к лицу со смертельной опасностью, отвык от вида крови. Сквозь звон, неизвестно почему наполнивший его уши, стражник услышал ставший спокойным голос своего начальника:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
* * *
Много нор понарыли белые пауки в верхней пещере. И все замурованы. В какой из них они держат Пьйонгу — мужа Нанги? Взламывать каждую? Нет, у него есть три слова Вудайю, они укажут.
Первое слово вылетает птицей, второе выползает удавом, третье ступает слоном. И загорается зеленый светильник. Вот она, та самая пещера!
Мой Пьйонга — муж Нанги, я иду к тебе!
Главный воин толкнул дверь; она, к его удивлению, легко поддалась, полностью растворилась, и он вошел в комнату, в которой поджидали Конана Деливио и его люди.
* * *
Едва вскипела драка, Грязная Пятка пропустил выпад дикаря, и наконечник копья проделал неглубокую царапину на руке вора. На такие пустяки он ни когда не обращал внимания в разгар жарких потасовок. И сейчас он продолжал драться как ни в чем не бывало… Правда, продолжал всего несколько секунд — пока от запястья до локтя раненую руку вдруг не пробила боль, какую Грязная Пятка не испытывал никогда в жизни. Нож выпал из враз ослабевшей ладони. Горло свело судорогой, и крик застрял в нем, так и не вылетев наружу. Грязная Пятка еще успел рассмотреть, как кожа его чернеет с поразительной быстротой, прежде чем ему, ничего уже не слышащему и не видящему, не способному ни к какому сопротивлению, всадили копье прямехонько в печень. Так воровской мир «теней» Конверума потерял одного из лучших своих представителей.
Кривое Рыло видел, как Пятку царапнуло острием по руке, как тот почти сразу стал загибаться. Рыло сопоставил и…
— Бойся, «тени»! У чернопузых травленные жала! — заорал он изо всех сил, с трудом сам успев увернуться от летевшего в переносицу ядовито-колющего оружия.
Дальнейшие действия предупрежденных воров стали напоминать игры факиров с кобрами. Только численный перевес был на стороне «кобр». Трое против четверых. На Кривое Рыло пришлось двое дикарей, они теснили его к лестнице. Убийца Грязной Пятки переключился теперь на него. Кривое Рыло уворачивался и пятился. С кинжалом против двоих копьеносцев воевать нелегко. Открылся и закрылся дверной проем «Червивой груши», мелькнул силуэт выскакивающего наружу человека. Кривое Рыло заметил это. Но его остановившиеся в живых «тени» были на местах. А, Руфус, догадался вор…
* * *
Руфус пришел в себя. Первое, что увидел, — потолок любимой «Червивой груши». Повернул голову. По полу к нему бежал и уже почти добрался ручеек крови. Ручеек этот вытекал из кучи тряпья, имеющей человеческие очертания. Вот только что это за куча? Руки чернее смолы, а на них… на них красные пятна обнаженного мяса. Голову можно распознать только по глазам. Глазам, совсем вылезшим из орбит. На месте рта — сгусток белой пены.
Бедный трактирщик не потерял сознания, хотя ему очень захотелось забыться, а потом очнуться, и чтобы ничего этого не было. Но нет, на сей раз его сознание выдержало. И он продолжал осматриваться, лежа неподвижно, лишь вертя головой.
В его трактире схватились насмерть ночные гости и утренние, воры-«тени» и необъяснимые чернокожие, одетые в дурацкие мешки. Вон справа двое скачут вокруг небольшого стола на четверых едоков. Черный человек пытается дотянуться до белого своим тонким копьем, а «тень» защищается оловянным блюдом из-под хлеба и пытается сблизиться с противником, чтоб достать того коротким кинжалом. Еще одна парочка затеяла похожую возню у стойки. Вор (Руфус даже неожиданно припомнил его кличку — Выдра) швырял в наседающего чернокожего всем, что попадалось под руку: посудой, стульями, тряпкой, горстью медяков. А главарь ночных пришельцев с изувеченной физиономией отбивался на лестнице аж от двух страшил с копьями.
Сейчас про Руфуса забыли, сейчас у него есть шанс ускользнуть из «Груши». Стоит ли дожидаться, что будет, когда о нем вспомнят? Нет уж.
Руфус мысленно попросил Митру посодействовать, после чего проворно вскочил, побежал так, как не бегал с самого детства, и невредимым выскочил за дверь. Он понесся по улице, не разбирая дороги и без всякого представления о том, куда надо сейчас бежать и зачем.
Глава XVII
Главный воин узнавал о ягуаре, изготовившемся среди ветвей для коварного прыжка, за сотню шагов до него. Главный воин слышал дыхание змеи, притаившейся в траве, на дыхание наносил удар боевой палкой и убивал змею. Разве его могли застать врасплох какие-то трусливые белые пауки?
Шагнув за дверь, Главный воин прыгнул головой вперед; коснувшись пола, перекувырнулся и оказался в центре комнаты на корточках. Распрямляясь, он сумел скинуть и отбросить от себя мешкообразное одеяние.
— Стража! — Со стороны захлопнувшейся двери к дикарю подходил Деливио с двумя подчиненными. — Лечь на пол! На пол, я сказал!
Но этот вдруг раздевшийся догола сумасшедший и не думал подчиняться. Стоял и озирался.
«Кто это такой? Почему в комнате Конана? Где Вайгал, где его дружок? Что происходит?» — только и успел подумать Деливио, как все началось.
* * *
Пауки сжимали кольцо. Один из них что-то грозно шипел. Пришла пора их убивать. Настал час Мстящего Удава!
Дикарь задрал голову, закатил глаза, широко открыл белозубый рот, оскалился, замолотил кулаками в грудь и выбросил из себя пронзительный, совершенно звериный вопль. Мгновение спустя он согнул колени, наклонился, коснувшись пальцами пола и вроде бы неловко, кособоко, но с поразительной проворностью побежал к столу, придвинутому к окну. Неожиданно ускорившись, он вскочил на стол и оттуда прыгнул, распрямляясь в полете, на третьего стражника Деливио, стоявшего в трех шагах от того места.
Все началось внезапно и совершилось настолько быстро, что Деливио и его люди осознали происходящее только тогда, когда нагой чернокожий безумец сбил с ног их товарища. Алебарда отлетела в сторону — стражник не успел ею воспользоваться. Меч его остался в ножнах. Сам он упал на пол спиной. Зубы оказавшегося сверху дикаря впились в шею поверженного стражника. Дикарь тут же резко дернул головой, как поступает лев, отдирая куски мяса у убитого полосатого осла, и кровь хлынула из рваной раны на форменную одежду охранника сенатора. Обезумевший убийца выплюнул лоскутья кожи и кровь, отпустил жертву, пытающуюся зажать рану на шее руками, и на четырех конечностях, как настоящее дикое животное, резво метнулся в сторону.
— Алебардами! Насмерть! — закричал Деливио, Он уже подбежал к раненому и опустился рядом на колени. — Чего ждете, убейте его! Живо!
Растерявшихся, промешкавших около дверей стражников приказ начальника привел в состояние действия.
— Ты слева, я справа. — Один из стражников указал другому острием алебарды на дикаря, забившегося в противоположный от двери угол. Второй кивнул, приставил свою алебарду к стене и вытащил из ножен меч.
* * *
Главный воин чувствовал: воплощение Пьйонги — мужа Нанги здесь, в этой пещере. Он сейчас убьет оставшихся пауков и заберет его…
* * *
Деливио пытался остановить кровь у раненого — в то время как его парни приближались к вжавшемуся в угол комнаты дикарю, готовясь растерзать его. В том, что они именно растерзают ублюдка, ранившего их товарища, начальник стражи не сомневался. Лично ему живым этот полоумный не нужен. Если он и связан как-то с Конаном и Вайгалом (хотя маловероятно), то невооруженным глазом видно: добиться от него ничего не удастся.
Дикарь сопел, с места не двигался, то приседал, то выпрямлялся. Его сухощавое, мускулистое тело мелко подрагивало от возбуждения, вызванного одному ему ведомыми причинами. Стражники находились уже совсем рядом. Тот, что предпочел алебарду, не выдержал первым. Он нанес удар точь-в-точь, как учили, как на учебном плацу: левую ногу вперед, пол-оборота туловищем вправо, выброс оружия обеими руками в корпус врага. Но перед ним в этот раз было не соломенное чучело. И случилось то, что никогда не проигрывалось на тренировочных боях: противник выбросил руки в стороны, уперся ими в стены и поднял себя вверх. Острие алебарды прошло под ним, и чернокожий тут же ударил двумя ногами по древку. Стражник не удержал свое грозное оружие — оно оказалось на полу. Некий черный вихрь пронесся перед глазами неудачливого охранника — и его согнуло пополам от дикой боли в паху. Товарищ стражника, тот, что отказался от алебарды и выбрал меч, в этот момент раскроил стальным клинком доски пола в том месте, где только что видел дикаря.
Стражник, получивший удар в пах, с незапамятных времен носил на груди амулет, подарок матери, должный оберегать от насильственной смерти: тигриный клык на серебряной цепочке с вырезанной на нем личной монограммой.
Этот клык ухватила цепкая черная рука и всадила охраннику под кадык. И не успел костяной талисман прорезать столь уязвимую плоть, не успел убиваемый стражник почувствовать в себе инородное тело и боль, как дикарь вновь по-звериному, на четырех конечностях, с непостижимой быстротой отбежал в другой угол, к противоположной стене.
Деливио видел все. Он понял: надо срочно прийти на помощь. Последний дееспособный из оставшихся в комнате его людей сейчас надвигался, размахивая мечом, на забившегося в угол полоумного чужеземца, но начальник стражи боялся, что и того постигнет неудача. Он поднялся с колен и сделал то, что должен был сделать раньше. Сделал то, что всегда приносило ему победу, потому что никто этого не ожидал. Он вытащил из ножен на поясе кинжал и метнул. Правой рукой. Хотя сам был левша. И почти одновременно взмахнул другой рукой, левой, из ладони которой вырвалось нечто маленькое и блестящее. Всегда взгляд того, для кого проводился сей маневр, невольно отслеживал полет первого, более знакомого и крупного предмета; именно от него человек и уворачивался. А главная опасность исходила от предмета второго, брошенного сильнее и прицельнее, от небольшого, легко умещающегося в ладони, стального круга с острейшими зубцами по краям.
Стражник увидел, как мимо него пролетел кинжал, а следом промелькнуло и прожужжало нечто.
* * *
Главный воин не упускал из виду и того паука, что затаился в стороне. Не зря не выпускал. Подлый паук исподтишка кинул в Главного воина острое жало. Плохо кинул, — думал, воин не видит. А воин видит и убережется. Просто присядет, а жало вопьется в стену пещеры. Пьйонга! Что это?! Какая боль!..
Острые зубья бешено вращающегося круга разорвали черный кожный покров и вошли в тело, перерезая кровеносные сосуды и мышцы груди. Завязнув в ими же устроенной кроваво-мясной каше, зубцы не добрались до сердца совсем чуть-чуть, не хватило пол-оборота круга.
* * *
Ну вот, дикарь убит. И что теперь? Один человек умирает, другой, похоже, мертв. Засада провалена. По крайней мере, постояльцев трактира они переполошили. Что ж, надо спускаться вниз, одного послать за лекарем. А пока, первым делом, надо вернуть кинжал и метательный круг. Деливио направился к убитому дикарю.
* * *
Темнеет. Главный воин возвращается в живот Нанги. Пьйонгу — мужа Нанги вернут воины, идущие по его следу. Главный воин убил много пауков. Великий Пьйонга! Три слова! У него есть три слова Вудайю! Он убьет еще одного паука. Надо суметь прошептать, надо успеть прошептать…
У дикаря началась агония: корчи, последние безумные выкрики, кровавая слюна изо рта. Стражник отвернулся. Он не выносил подобные зрелища. А есть любители, знавал он таких. Под Эруком у них в роте был парень, который после сражения ходил на поле брани смотреть на умирающих и возвращался оттуда счастливым, как после свидания с подружкой.
— Сзади!!! — вдруг прогремел крик.
Стражник был хорошо вышколен. Поэтому незамедлительно отреагировал на голос командира и так, как требовалось. А еще ему повезло. Повезло в том, что не поспешил отправить, казалось бы, ненужный уже меч в ножны, держал его по-прежнему в руке.
Благодаря чему успел поднять клинок на уровень груди и остался в живых. А чернокожий дикарь с зажатым в ладони метательным кругом Деливио и с распоротым животом соскользнул на пол, окрасив меч стражника до рукояти в красное. Отряд из Черных Королевств лишился Главного воина.
Он погрузился в какой-то туман цвета крови и сколько в нем пробыл, сказать бы не мог. Почему его так поразило произошедшее в этой комнате побоище? Видимо, сказались последние пять лет, прошедшие с тех пор, как он поучаствовал в единственном в своей жизни сражении, пять лет одних лишь учебных схваток. Он отвык встречаться лицом к лицу со смертельной опасностью, отвык от вида крови. Сквозь звон, неизвестно почему наполнивший его уши, стражник услышал ставший спокойным голос своего начальника:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28