Мэтью вложил в его ладонь толстый цилиндр из холодной латуни.
Дрожащими пальцами Зуга раздвинул секции подзорной трубы, но не успел молодой Баллантайн поднести ее к глазам, как дерево, за которым скрылся слон, зашаталось, словно на него налетел ураган. До них донесся слабый хруст древесины, похожий на жалобный протест живого существа. Высокое дерево медленно наклонилось и опрокинулось. Его треск эхом прокатился по утесам, как грохот пушечного выстрела.
Охотник поднял подзорную трубу и положил на предупредительно подставленное плечо Мэтью. Потом навел на резкость. Слон, возникший в поле зрения, показался чуть ли не рядом. Его голову обрамляла крона выкорчеванного дерева. Широкие уши были огромными, как грот клипера, слон лениво хлопал ими, и Зуга различил над массивной серой холкой фонтанчики пыли.
Он отчетливо видел, как из маленького глаза по сухой морщинистой щеке проползла слезинка, оставляя темный влажный след. Зверь поднял голову, и Зуга ахнул: такими невероятно громадными оказались дуги испещренных пятнами желтых бивней. Один клык был короче другого, на свежем изломе сверкала белоснежная слоновая кость.
На глазах у Зуги слон вытянул хобот с гибкими мясистыми пальцами на конце и захватил горсть нежных свежих листьев с упавшего дерева. Гигант орудовал хоботом с ловкостью опытного хирурга. Потом оттопырил треугольную нижнюю губу и запихнул листья глубоко в глотку. От удовольствия на старческих воспаленных глазах выступили слезы.
Настойчивые хлопки по плечу вернули Баллантайна к действительности. Он раздраженно оторвался от подзорной трубы. Ян Черут указывал куда-то выше по склону.
Из леса вышло еще двое слонов. Зуга навел подзорную трубу на них, и у него перехватило дыхание. Он думал, что первый слон огромен, а тут появился другой, такой же большой. Но следом шел третий, и Зуга глазам своим не верил.
Сержант шептал ему на ухо, едва сдерживая волнение, и от этого его голос звучал хрипло, а узкие глаза сверкали.
— Молодые слоны — его аскеры, его индуны. Они его глаза и уши. Ведь он так стар, что наверняка почти оглох и больше чем наполовину ослеп, но посмотри на него. Разве это не царь?
Старый слон был высок и сухощав, почти на голову выше своих сородичей, но плоть его, казалось, давно иссохлась. Кожа на массивных костях висела мешковатыми складками. Он был худ той худобой, какая иногда встречается у стариков, время пощадило только кожу, натянутые жилы да хрупкие кости. Мэтью правильно описал его, слон двигался медленно, словно каждый сустав отзывался ревматической болью, а тяжесть бивней, которые он носил добрую сотню лет, вконец истощила его.
Когда-то бивни были символом его величия, они и до сих пор великолепны. Они выступали в разные стороны и затем снова поворачивали внутрь, так, что концы их почти встречались. Изящные линии были идеально выверены, слоновая кость отливала нежным сливочным оттенком. Этими бивнями он вел битвы за верховенство в стаде, валил деревья в лесах, обрывал с них кору и выкапывал корни из каменистой земли, и ничто не нарушило их совершенства.
Но теперь тяжелые бивни стали для него непосильным бременем, причиняли боль старым челюстям, он устал от них и низко опустил голову. Много лет прошло с тех пор, как это грозное оружие наводило страх на его стадо. Не меньше воды утекло и с тех времен, когда он искал общества молодых самок и шумливых голосистых слонят.
Ныне длинные желтые бивни являли для него смертельную опасность, причиняли неудобство и боль. Они привлекали к нему человека, единственного его врага в природе. Охотники, казалось, беспрестанно шли по его следу, а запах человека предвещал вспышки и громовые раскаты заряжаемых с дула ружей, жгучие укусы заостренной стали, вонзающейся в усталое старческое тело.
В нем глубоко засели обломки кованых железных ножек от котелков и круглые пули из закаленного свинца. Пули, застрявшие над костяной твердыней его черепа, покрылись хрящевой оболочкой и образовали под кожей бугры величиной со спелое яблоко, а шрамы от стрел, от острых копий, от обожженных на костре деревянных кольев в ловчих ямах слились в блестящие серые рубцы и затерялись среди складок и морщин безволосой серой шкуры.
Без своих аскеров он бы давно пал жертвой охотников. Маленькое стадо из трех слонов связывала странная тесная дружба, и продолжалось это лет двадцать, а то и больше. Вместе они прошли десятки тысяч километров. От Кашанских гор на далеком юге через выжженные безводные земли пустыни Калахари, вдоль сухих речных русел, где им приходилось опускаться на колени и бивнями раскапывать песок в поисках воды. Вместе они барахтались в мелководном озере Игами, где от крыльев водоплавающих темнело небо над головой, сдирали кору с деревьев в лесах по берегам Линьяти и Чобе, переправлялись через эти широкие реки, ступая по дну и выставив над поверхностью лишь кончики задранных хоботов.
Год за годом кружили они по великому круговому пути, который пролегал через необжитые земли, лежавшие севернее Замбези, наслаждаясь плодами в лесах, разбросанных на тысячи километров один от другого, переходя на новое пастбище, как только поспевал очередной урожай ягод.
Они пересекали реки и озера, подолгу нежились в горячих болотах Сёдд, где в полдень температура доходила до пятидесяти градусов, успокаивая боль в старческих костях. Но вскоре жажда странствий снова гнала их вперед, замыкая круг: они шли на юг через горные хребты, через низкие поймы великих рек, тайными путями и древними тропами, проложенными их предками. Впервые они прошли по ним еще слонятами, бок о бок с матерью.
Но в последний десяток лет на их пути все чаще вставали люди, там, где раньше их никогда не было. На севере, по берегам озер, попадались арабы в белых халатах, с длинноствольными джезайлями. На юге им переходили дорогу высокие бородачи в грубой домотканой одежде, они охотились верхом на крепких косматых пони; и повсюду они натыкались на маленьких юрких бушменов со зловредными отравленными стрелами или воинов нгуни — те выходили на охоту отрядами по тысяче человек и загоняли зверей в засады, где их ждали украшенные перьями копьеметатели.
С каждым годом территория обитания слонов сокращалась, на древних родовых пастбищах их поджидали все новые опасности. Старый слон устал, у него болели кости, бивни тянули книзу. Но он все шел и шел вверх по склону, к истокам тропы, двигаясь с неторопливой решимостью, исполненный достоинства. Его вел древний инстинкт, потребность в открытых пространствах, память о сладости плодов, что зреют в затерянных лесах на берегах далекого озера.
— Надо спешить.
Голос Яна Черута застал Зугу врасплох. Царственное старое животное словно гипнотизировало его, в душе родилось странное чувство дежа-вю, словно когда-то он уже пережил этот миг, словно эта встреча была ему предначертана судьбой. Старый слон вызывал у него восторженный ужас, ощущение величия, неподвластности времени, и ему не хотелось возвращаться к действительности.
— День быстро угасает, — не отставал Ян Черут, и Зуга оглянулся через плечо. Солнце опускалось в облака, как смертельно раненный воин, истекающий кровью.
— Да, — признал он и нахмурился, увидев, что Черут снимает обмотки и брюки.
Сержант свернул их и вместе с одеялом и мешком провизии запихнул в расщелину скалы.
— Так я побегу быстрее, — с мимолетной усмешкой объяснил он в ответ на немой вопрос Зуги.
Майор последовал его примеру, скинул ранец и снял матерчатый пояс, на котором висели нож и компас. Теперь он был в хорошей форме для бега. Однако он не стал снимать брюки. В худых желтых ягодицах Яна Черута не было ни капли солидности, а болтающийся желтый пенис игриво выглядывал из-под полы рубахи. Существуют условности, которые обязан соблюдать офицер Ее Величества, твердо решил Зуга, и одна из них — не снимать брюк на людях. Он пошел за маленьким готтентотом по узкому карнизу. Они выбрались на лесистый склон, и поросшие лишайником стволы сразу же сузили их поле зрения до десятка метров. Однако, поднимаясь по склону, они успели расслышать треск и хруст в той стороне, где слон со сломанным бивнем объедал листву с выкорчеванного дерева.
Ян Черут быстро пробирался по лесу. Он обошел аскера, стараясь держаться от него подальше, и приблизился к вожаку. Дважды он останавливался, чтобы проверить направление ветра. Ветер устойчиво дул вниз по склону, им в лицо, и разноцветные листья у них над головой дрожали и вздыхали.
Они прошли почти сотню метров, как вдруг чавканье кормившегося слона внезапно смолкло; сержант снова остановился, его спутники тоже застыли на месте. Все бессознательно задержали дыхание и прислушались, но уловили только шелест ветра и напевный плач цикады среди ветвей.
— Он пошел поближе к остальным, — шепнул наконец Черут. Зуга тоже был уверен, что слон еще не догадался об их приближении. Ветер держался ровный, зверь не мог их учуять. Зуга знал, что зрение у слонов слабое, а слух и обоняние очень острые, но они не издали ни звука.
Однако при этом отчетливо проявились преимущества, которые три слона извлекали из своей дружбы. Охотнику всегда трудно точно определить, где находится каждый из них, особенно в таком густом лесу, как этот, но два аскера, видимо, всегда прикрывали вожака и защищали. Чтобы подойти к нему, охотнику пришлось бы преодолеть этот заслон.
Стоя на месте и прислушиваясь, Зуга спросил себя, действительно ли между тремя животными существует настоящая привязанность, находят ли они удовольствие в обществе друг друга и будут ли аскеры скорбить или горевать, когда старый слон в конце концов падет с ружейной пулей в голове или в сердце.
— Пошли! — Ян Черут молча махнул рукой, и они двинулись дальше вверх по склону, пригибаясь под низкими ветвями. Зуга держался немного в стороне от готтентота, чтобы тот не закрывал ему обзор и линию огня. Он целиком превратился в зрение и слух. Где-то выше по склону хрустнул сломанный сучок, и они опять замерли, затаив дыхание. Этот звук приковал все их внимание, и ни Ян Черут, ни Зуга не заметили, как приблизился аскер.
Слон стоял и ждал, застывший, как гранитное изваяние. Его морщинистая серая шкура была шершавой, как поросший лишайниками ствол дерева, тени, отбрасываемые низким солнцем, размывали очертания громадного тела, и он сливался с лесом, серый и призрачный, как туман, так что они прошли в двадцати шагах от него и не заметили.
Он пропустил охотников и встал против ветра. Едва только едкая вонь пожирателя зверей — человека густой волной через лес докатилась до него, он вобрал полный хобот зловонного воздуха, поднес кончик ко рту и обдул небольшие обонятельные органы, расположенные над верхней губой. Сосочки раскрылись, как мягкие влажные бутоны роз, и слон-аскер взревел.
Его рев взметнулся до небес и прокатился по горным пикам. В нем звучала ненависть и боль, ужасная память о резком запахе человека, оставшаяся после сотен давних встреч. Слон-аскер заревел опять и всей громадной тушей ринулся вверх, чтобы растоптать источник этого зловещего запаха.
Зуга обернулся. Пронзительный вопль все еще звенел у него в ушах. Мощная атака сотрясла весь лес. Густые заросли разверзлись, раскололись, как штормовая волна о скалу, и появился слон.
Майор сам не заметил, как вскинул ружье, он лишь понял, что смотрит на животное сквозь прицел «шарпса». После громоподобного рева, открывшего атаку, грохот выстрела показался глухим далеким хлопком. Он увидел, как коротким облачком взвилась пыль над головой слона, увидел, как дернулась серая кожа, словно у жеребца, ужаленного пчелой. Охотник протянул руку назад и ощутил в ладони шершавое деревянное ложе большого слонового ружья. Он снова не успел осознать своих движений, но в грубой прорези ружейного прицела слон оказался гораздо ближе. Зуге пришлось откинуть голову, чтобы взглянуть на громадную голову снизу вверх, а длинные стволы из желтой слоновой кости протянулись над ним, застилая небо. На конце левого бивня он ясно различил фарфорово-белый излом.
Он услышал, как приблизился сержант, его оглушил взволнованный крик:
— Skiet horn! — Стреляй!
Тяжелое ружье ударило его в плечо, он отшатнулся и увидел, как из горла слона ударил крошечный фонтанчик крови, яркий, как алое перо фламинго. Зуга протянул руку за следующим заряженным ружьем, но понял, что не успеет выстрелить еще раз.
Он с удивлением заметил, что не ощущает страха, хоть и знал, что его можно считать мертвецом. Слон уже над ним, его секунды сочтены, тут и говорить не о чем, но он все равно упорно цеплялся за жизнь. Он взял другое заряженное ружье и, вскинув дуло вверх, нажал натугой курок.
Нависшая над ним туша громадного животного дрогнула, слон не был уже так близок. Зуга с содроганием понял, что слон разворачивается, раненый зверь не мог больше выносить боль от выстрелов из крупнокалиберного ружья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Дрожащими пальцами Зуга раздвинул секции подзорной трубы, но не успел молодой Баллантайн поднести ее к глазам, как дерево, за которым скрылся слон, зашаталось, словно на него налетел ураган. До них донесся слабый хруст древесины, похожий на жалобный протест живого существа. Высокое дерево медленно наклонилось и опрокинулось. Его треск эхом прокатился по утесам, как грохот пушечного выстрела.
Охотник поднял подзорную трубу и положил на предупредительно подставленное плечо Мэтью. Потом навел на резкость. Слон, возникший в поле зрения, показался чуть ли не рядом. Его голову обрамляла крона выкорчеванного дерева. Широкие уши были огромными, как грот клипера, слон лениво хлопал ими, и Зуга различил над массивной серой холкой фонтанчики пыли.
Он отчетливо видел, как из маленького глаза по сухой морщинистой щеке проползла слезинка, оставляя темный влажный след. Зверь поднял голову, и Зуга ахнул: такими невероятно громадными оказались дуги испещренных пятнами желтых бивней. Один клык был короче другого, на свежем изломе сверкала белоснежная слоновая кость.
На глазах у Зуги слон вытянул хобот с гибкими мясистыми пальцами на конце и захватил горсть нежных свежих листьев с упавшего дерева. Гигант орудовал хоботом с ловкостью опытного хирурга. Потом оттопырил треугольную нижнюю губу и запихнул листья глубоко в глотку. От удовольствия на старческих воспаленных глазах выступили слезы.
Настойчивые хлопки по плечу вернули Баллантайна к действительности. Он раздраженно оторвался от подзорной трубы. Ян Черут указывал куда-то выше по склону.
Из леса вышло еще двое слонов. Зуга навел подзорную трубу на них, и у него перехватило дыхание. Он думал, что первый слон огромен, а тут появился другой, такой же большой. Но следом шел третий, и Зуга глазам своим не верил.
Сержант шептал ему на ухо, едва сдерживая волнение, и от этого его голос звучал хрипло, а узкие глаза сверкали.
— Молодые слоны — его аскеры, его индуны. Они его глаза и уши. Ведь он так стар, что наверняка почти оглох и больше чем наполовину ослеп, но посмотри на него. Разве это не царь?
Старый слон был высок и сухощав, почти на голову выше своих сородичей, но плоть его, казалось, давно иссохлась. Кожа на массивных костях висела мешковатыми складками. Он был худ той худобой, какая иногда встречается у стариков, время пощадило только кожу, натянутые жилы да хрупкие кости. Мэтью правильно описал его, слон двигался медленно, словно каждый сустав отзывался ревматической болью, а тяжесть бивней, которые он носил добрую сотню лет, вконец истощила его.
Когда-то бивни были символом его величия, они и до сих пор великолепны. Они выступали в разные стороны и затем снова поворачивали внутрь, так, что концы их почти встречались. Изящные линии были идеально выверены, слоновая кость отливала нежным сливочным оттенком. Этими бивнями он вел битвы за верховенство в стаде, валил деревья в лесах, обрывал с них кору и выкапывал корни из каменистой земли, и ничто не нарушило их совершенства.
Но теперь тяжелые бивни стали для него непосильным бременем, причиняли боль старым челюстям, он устал от них и низко опустил голову. Много лет прошло с тех пор, как это грозное оружие наводило страх на его стадо. Не меньше воды утекло и с тех времен, когда он искал общества молодых самок и шумливых голосистых слонят.
Ныне длинные желтые бивни являли для него смертельную опасность, причиняли неудобство и боль. Они привлекали к нему человека, единственного его врага в природе. Охотники, казалось, беспрестанно шли по его следу, а запах человека предвещал вспышки и громовые раскаты заряжаемых с дула ружей, жгучие укусы заостренной стали, вонзающейся в усталое старческое тело.
В нем глубоко засели обломки кованых железных ножек от котелков и круглые пули из закаленного свинца. Пули, застрявшие над костяной твердыней его черепа, покрылись хрящевой оболочкой и образовали под кожей бугры величиной со спелое яблоко, а шрамы от стрел, от острых копий, от обожженных на костре деревянных кольев в ловчих ямах слились в блестящие серые рубцы и затерялись среди складок и морщин безволосой серой шкуры.
Без своих аскеров он бы давно пал жертвой охотников. Маленькое стадо из трех слонов связывала странная тесная дружба, и продолжалось это лет двадцать, а то и больше. Вместе они прошли десятки тысяч километров. От Кашанских гор на далеком юге через выжженные безводные земли пустыни Калахари, вдоль сухих речных русел, где им приходилось опускаться на колени и бивнями раскапывать песок в поисках воды. Вместе они барахтались в мелководном озере Игами, где от крыльев водоплавающих темнело небо над головой, сдирали кору с деревьев в лесах по берегам Линьяти и Чобе, переправлялись через эти широкие реки, ступая по дну и выставив над поверхностью лишь кончики задранных хоботов.
Год за годом кружили они по великому круговому пути, который пролегал через необжитые земли, лежавшие севернее Замбези, наслаждаясь плодами в лесах, разбросанных на тысячи километров один от другого, переходя на новое пастбище, как только поспевал очередной урожай ягод.
Они пересекали реки и озера, подолгу нежились в горячих болотах Сёдд, где в полдень температура доходила до пятидесяти градусов, успокаивая боль в старческих костях. Но вскоре жажда странствий снова гнала их вперед, замыкая круг: они шли на юг через горные хребты, через низкие поймы великих рек, тайными путями и древними тропами, проложенными их предками. Впервые они прошли по ним еще слонятами, бок о бок с матерью.
Но в последний десяток лет на их пути все чаще вставали люди, там, где раньше их никогда не было. На севере, по берегам озер, попадались арабы в белых халатах, с длинноствольными джезайлями. На юге им переходили дорогу высокие бородачи в грубой домотканой одежде, они охотились верхом на крепких косматых пони; и повсюду они натыкались на маленьких юрких бушменов со зловредными отравленными стрелами или воинов нгуни — те выходили на охоту отрядами по тысяче человек и загоняли зверей в засады, где их ждали украшенные перьями копьеметатели.
С каждым годом территория обитания слонов сокращалась, на древних родовых пастбищах их поджидали все новые опасности. Старый слон устал, у него болели кости, бивни тянули книзу. Но он все шел и шел вверх по склону, к истокам тропы, двигаясь с неторопливой решимостью, исполненный достоинства. Его вел древний инстинкт, потребность в открытых пространствах, память о сладости плодов, что зреют в затерянных лесах на берегах далекого озера.
— Надо спешить.
Голос Яна Черута застал Зугу врасплох. Царственное старое животное словно гипнотизировало его, в душе родилось странное чувство дежа-вю, словно когда-то он уже пережил этот миг, словно эта встреча была ему предначертана судьбой. Старый слон вызывал у него восторженный ужас, ощущение величия, неподвластности времени, и ему не хотелось возвращаться к действительности.
— День быстро угасает, — не отставал Ян Черут, и Зуга оглянулся через плечо. Солнце опускалось в облака, как смертельно раненный воин, истекающий кровью.
— Да, — признал он и нахмурился, увидев, что Черут снимает обмотки и брюки.
Сержант свернул их и вместе с одеялом и мешком провизии запихнул в расщелину скалы.
— Так я побегу быстрее, — с мимолетной усмешкой объяснил он в ответ на немой вопрос Зуги.
Майор последовал его примеру, скинул ранец и снял матерчатый пояс, на котором висели нож и компас. Теперь он был в хорошей форме для бега. Однако он не стал снимать брюки. В худых желтых ягодицах Яна Черута не было ни капли солидности, а болтающийся желтый пенис игриво выглядывал из-под полы рубахи. Существуют условности, которые обязан соблюдать офицер Ее Величества, твердо решил Зуга, и одна из них — не снимать брюк на людях. Он пошел за маленьким готтентотом по узкому карнизу. Они выбрались на лесистый склон, и поросшие лишайником стволы сразу же сузили их поле зрения до десятка метров. Однако, поднимаясь по склону, они успели расслышать треск и хруст в той стороне, где слон со сломанным бивнем объедал листву с выкорчеванного дерева.
Ян Черут быстро пробирался по лесу. Он обошел аскера, стараясь держаться от него подальше, и приблизился к вожаку. Дважды он останавливался, чтобы проверить направление ветра. Ветер устойчиво дул вниз по склону, им в лицо, и разноцветные листья у них над головой дрожали и вздыхали.
Они прошли почти сотню метров, как вдруг чавканье кормившегося слона внезапно смолкло; сержант снова остановился, его спутники тоже застыли на месте. Все бессознательно задержали дыхание и прислушались, но уловили только шелест ветра и напевный плач цикады среди ветвей.
— Он пошел поближе к остальным, — шепнул наконец Черут. Зуга тоже был уверен, что слон еще не догадался об их приближении. Ветер держался ровный, зверь не мог их учуять. Зуга знал, что зрение у слонов слабое, а слух и обоняние очень острые, но они не издали ни звука.
Однако при этом отчетливо проявились преимущества, которые три слона извлекали из своей дружбы. Охотнику всегда трудно точно определить, где находится каждый из них, особенно в таком густом лесу, как этот, но два аскера, видимо, всегда прикрывали вожака и защищали. Чтобы подойти к нему, охотнику пришлось бы преодолеть этот заслон.
Стоя на месте и прислушиваясь, Зуга спросил себя, действительно ли между тремя животными существует настоящая привязанность, находят ли они удовольствие в обществе друг друга и будут ли аскеры скорбить или горевать, когда старый слон в конце концов падет с ружейной пулей в голове или в сердце.
— Пошли! — Ян Черут молча махнул рукой, и они двинулись дальше вверх по склону, пригибаясь под низкими ветвями. Зуга держался немного в стороне от готтентота, чтобы тот не закрывал ему обзор и линию огня. Он целиком превратился в зрение и слух. Где-то выше по склону хрустнул сломанный сучок, и они опять замерли, затаив дыхание. Этот звук приковал все их внимание, и ни Ян Черут, ни Зуга не заметили, как приблизился аскер.
Слон стоял и ждал, застывший, как гранитное изваяние. Его морщинистая серая шкура была шершавой, как поросший лишайниками ствол дерева, тени, отбрасываемые низким солнцем, размывали очертания громадного тела, и он сливался с лесом, серый и призрачный, как туман, так что они прошли в двадцати шагах от него и не заметили.
Он пропустил охотников и встал против ветра. Едва только едкая вонь пожирателя зверей — человека густой волной через лес докатилась до него, он вобрал полный хобот зловонного воздуха, поднес кончик ко рту и обдул небольшие обонятельные органы, расположенные над верхней губой. Сосочки раскрылись, как мягкие влажные бутоны роз, и слон-аскер взревел.
Его рев взметнулся до небес и прокатился по горным пикам. В нем звучала ненависть и боль, ужасная память о резком запахе человека, оставшаяся после сотен давних встреч. Слон-аскер заревел опять и всей громадной тушей ринулся вверх, чтобы растоптать источник этого зловещего запаха.
Зуга обернулся. Пронзительный вопль все еще звенел у него в ушах. Мощная атака сотрясла весь лес. Густые заросли разверзлись, раскололись, как штормовая волна о скалу, и появился слон.
Майор сам не заметил, как вскинул ружье, он лишь понял, что смотрит на животное сквозь прицел «шарпса». После громоподобного рева, открывшего атаку, грохот выстрела показался глухим далеким хлопком. Он увидел, как коротким облачком взвилась пыль над головой слона, увидел, как дернулась серая кожа, словно у жеребца, ужаленного пчелой. Охотник протянул руку назад и ощутил в ладони шершавое деревянное ложе большого слонового ружья. Он снова не успел осознать своих движений, но в грубой прорези ружейного прицела слон оказался гораздо ближе. Зуге пришлось откинуть голову, чтобы взглянуть на громадную голову снизу вверх, а длинные стволы из желтой слоновой кости протянулись над ним, застилая небо. На конце левого бивня он ясно различил фарфорово-белый излом.
Он услышал, как приблизился сержант, его оглушил взволнованный крик:
— Skiet horn! — Стреляй!
Тяжелое ружье ударило его в плечо, он отшатнулся и увидел, как из горла слона ударил крошечный фонтанчик крови, яркий, как алое перо фламинго. Зуга протянул руку за следующим заряженным ружьем, но понял, что не успеет выстрелить еще раз.
Он с удивлением заметил, что не ощущает страха, хоть и знал, что его можно считать мертвецом. Слон уже над ним, его секунды сочтены, тут и говорить не о чем, но он все равно упорно цеплялся за жизнь. Он взял другое заряженное ружье и, вскинув дуло вверх, нажал натугой курок.
Нависшая над ним туша громадного животного дрогнула, слон не был уже так близок. Зуга с содроганием понял, что слон разворачивается, раненый зверь не мог больше выносить боль от выстрелов из крупнокалиберного ружья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95