Робин в свое время достаточно внимательно слушала рассказы Зуги об охоте и поняла, что необходимо держаться с подветренной стороны, а в тростниках, где видимость ограничивалась метром-другим, а две сотни мычащих коров с телятами поднимали невероятный гам, им удалось подползти на расстояние, с которого не промахнулся бы и самый неопытный стрелок.
Готтентоты беспрерывно палили из ружей, и Робин, забыв обо всем на свете, тоже стреляла в гущу громадных зверей, которые с громким мычанием мчались мимо нее, вспугнутые первым выстрелом.
Когда осела пыль, а легкий ветерок отнес прочь густую завесу порохового дыма, они нашли в тростниках шесть убитых животных. Ее команда пришла в восторг, они разрубили туши на крупные куски, нанизали их на длинные шесты и с песнями перенесли в лагерь. Их восторг сменился изумлением, когда Робин велела взять целую буйволиную ляжку, отнести к хижине на просяном поле и оставить там.
— Эти люди — пожиратели корней и грязи, — терпеливо объясняла Юба. — Мясо для них слишком хорошо.
— Ради этого мяса мы рисковали жизнью, — возразил было капрал, но, поймав взгляд Робин, осекся, кашлянул и пошарил ногой в пыли. — Номуса, разве нельзя дать им чуть меньше, чем целую ногу? Из копыт получается хорошее жаркое, а эти люди — дикари, им все равно, что есть, — умолял он. — Целую ногу…
Она отослала его, и он пошел прочь, бормоча и горестно покачивая головой.
Ночью Юба разбудила ее, и они сидели, прислушиваясь к тихому рокоту барабанов и пению, доносившимся из деревни на холме. Там явно шел праздничный пир.
— Они небось ни разу в жизни не видели столько мяса сразу, — сердито проворчала малышка-нгуни.
Там, где они оставили буйволиное мясо, Робин наутро нашла корзину с полутора десятками куриных яиц величиной с голубиные и два больших глиняных горшка просяного пива. При взгляде на серую пузырящуюся жижу Робин едва не вывернуло наизнанку. Она отдала пиво капралу и велела распределить между людьми. Ее спутники выпили его, смачно причмокивая губами и кивая головой с видом знатоков, почавших бутылку старого кларета. На их лицах было написано такое наслаждение, что доктор утихомирила взбунтовавшийся желудок и тоже попробовала немного. Напиток был кислым, освежающим и достаточно крепким. Готтентоты тут же начали болтать и хрипло смеяться.
Взяв по корзине полувысушенной буйволятины, Робин и Юба вернулись на поле. Робин была уверена, что обмен подарками доказал возможность установления дружеских контактов. Они сели под навесом и стали ждать. Проходили часы, но никто из машона не появился. Неподвижная полуденная жара сменилась прохладным тенистым вечером, и тогда Робин впервые заметила среди зарослей проса легкое шевеление. Это не был ни ветер, ни птица.
— Не двигайся, — предупредила она Юбу.
Из зарослей медленно показался человек, хрупкий, сутулый, одетый в лохмотья кожаной юбки. Робин не могла сказать кто это, мужчина или женщина, потому что не осмеливалась смотреть на него прямо, боясь спугнуть.
Человек вышел из зарослей проса, робко присел на корточки и нерешительными шажками двинулся к ним, то и дело надолго замирая. Он был таким худым, морщинистым и высохшим, что походил на распеленутую мумию, которую Робин когда-то видела в египетском зале Британского музея.
Это, несомненно, был мужчина, наконец разобрала она, украдкой взглянув в его сторону. Под короткой юбочкой при каждом шажке болтались съежившиеся, сморщенные гениталии.
Когда он подобрался ближе, Робин разглядела, что шапка его курчавых, как баранья шерсть, волос побелела от старости, а глаза под морщинистыми веками с тяжелыми мешками проливали слезы страха, словно иссушенное старое тело исторгало последние капли оставшейся в нем жидкости.
Ни Юба, ни Робин не шелохнулись и не бросили на него ни одного прямого взгляда, пока он не подполз к ним на дюжину шагов. Тогда Робин медленно повернула к нему голову. Старик всхлипнул от страха.
Было ясно, что его выбрали в послы как наименее ценного соплеменника, и Робин спросила себя, какими угрозами его вынудили спуститься с вершины холма.
Очень медленно и спокойно, словно перед ней был робкий дикий зверек, Робин протянула старику кусок полусырого буйволиного мяса. Как и говорила Юба, эти люди существуют только за счет своего скудного урожая да еще корней и плодов, которые они собирают в лесу. Мясо было редким лакомством, и он впился в него таким горящим взглядом, что Робин поняла: старику и понюхать не дали буйволиной ляжки. Он умирал с голоду. Язык вывалился из беззубого рта, старик набрался храбрости, подполз ближе и выставил когтистые костлявые пальцы, сложив ладони чашечкой в просительном жесте.
— Вот, возьми. — Робин вложила в руки машона кусок мяса.
Старик жадно схватил его и принялся обсасывать со всех сторон, громко чмокая и теребя мясо голыми деснами. Изо рта у него тянулись серебристые ниточки слюны, глаза снова наполнились слезами, но уже не от страха, а от удовольствия.
Робин радостно засмеялась, старик быстро заморгал глазами и вдруг громко закудахтал. Звук получился таким смешным, что Юба тоже рассмеялась. Веселый смех молодых женщин рассыпался серебряным звоном. Почти сразу же плотная листва просяных зарослей зашелестела, и из нее медленно вышли еще несколько темных полуголых фигур. Женский смех рассеял их тревогу.
В селении на холме жило не больше сотни человек — мужчины, женщины и дети. Робин и Юба начали карабкаться по крутой извилистой тропинке, и все жители до одного вышли, чтобы поглазеть на них. Они смеялись и хлопали в ладоши. Седой старик, лопаясь от гордости, вел Робин за руку и громко объяснял окружающим, что это он их привел. Он то и дело останавливался и, шаркая ногами, исполнял короткий победный танец.
Матери поднимали младенцев повыше, детишки подбегали потрогать ногу Робин и, визжа от собственной храбрости, удирали вверх по тропе.
Тропа повторяла очертания холма, проходила между створками оборонительных ворот и ныряла под обнесенные стеной террасы. На каждом крутом откосе над тропой были сложены груды валунов, готовых обрушиться на голову врагу, но нынешнее восхождение Робин было триумфальным. Они вошла в деревню, и их приветствовала толпа танцующих и поющих женщин.
Деревня состояла из расположенных по кругу крытых листьями хижин без окон, с низкими дверными проемами. Стены были из оштукатуренной глины. Позади каждой хижины возвышался амбар из того же материала, стоящий на сваях, чтобы уберечь зерно от червей. Если не считать нескольких худосочных цыплят, домашних животных не было.
Центральный двор и все пространство между хижинами были чисто выметены, в деревне царил дух порядка и чистоты. Робин увидела красивых сильных людей. Их стройные, гибкие фигуры напомнили дочери великого путешественника, что они почти исключительно вегетарианцы.
У них оказались живые, умные лица, смех и пение, которыми ее приветствовали, звучали весело и непосредственно.
«И этих людей Зуга расстреливал, как животных», — думала она, оглядываясь вокруг.
Для нее в тени поставили низенькую резную табуретку, а Юба опустилась рядом на корточки. Как только Робин села, старик с важным видом что-то провозгласил, и одна из молодых девушек, хихикая, поднесла Робин горшок просяного пива. Только после того, как она отпила глоток, толпа затихла и расступилась, пропуская верховного владыку.
На нем красовался головной убор из звериного меха, точно такой же, как тот, что они видели на голове вождя в ущелье на слоновьей дороге. На плечи наброшена накидка из шкур леопарда, старых и потрепанных, возможно, символ власти вождя, передававшийся по наследству. Он сел на другую табуретку лицом к Робин. Это был человек средних лет, с приятным насмешливым лицом и, вероятно, живым воображением — он внимательно смотрел, как белая женщина объясняется с ним знаками, и отвечал ей мимикой и жестами, которые Робин легко понимала.
На языке жестов он спросил ее, откуда она пришла. Робин указала на север и сделала руками столько кругов по ходу движения солнца, сколько дней они шли. Он хотел знать, кто ее муж и сколько у нее детей. То, что у нее нет ни мужа, ни детей, привело всю деревню в изумление.
Принесли еще несколько глиняных горшков с пивом, и у Робин слегка закружилась голова, порозовели щеки, заблестели глаза. Юба относилась к хозяевам свысока.
— У них нет даже коз! — презрительно заметила она.
— Может быть, их похитили ваши храбрые юноши, — язвительно ответила Робин и, приветствуя вождя, подняла горшок с пивом.
Вождь хлопнул в ладоши, давая знак барабанщикам браться за дело. Барабаны были сделаны из полых стволов деревьев, били в них парой коротких деревянных колотушек. Барабанщики орудовали ими так яростно, что вскоре пот ручьями заструился по их лицам, а глаза под гипнотическим воздействием ритма стали стеклянными. Вождь сбросил леопардовую накидку и пустился в пляс, крутясь и подскакивая, его ожерелья и браслеты весело зазвенели.
На груди у него красовалась подвеска из слоновой кости, отполированной до белоснежного блеска. Солнце давно село, и в ней, посверкивая, отражались блики костра. Робин не сразу заметила украшение, поначалу оно было прикрыто накидкой, но теперь скачущий белый диск все чаще приковывал ее взгляд.
Форма диска была слишком правильной, и, когда вождь, подпрыгивая, приблизился к ее табуретке, чтобы выполнить особенно хитроумный пируэт, Робин заметила, что по краям диск украшен каким-то повторяющимся узором. В следующий миг ее сердце подскочило от волнения — узор оказался не орнаментом, а надписью. Робин не разобрала, на каком языке, но шрифт был латинский, она не обозналась. Вождь удалился, чтобы пройтись перед барабанщиками и вдохновить их на удвоенные усилия.
Робин пришлось дождаться, пока вождь выбьется из сил и, задыхаясь, приковыляет к своей табуретке и утолит жажду густым серого цвета пивом. Тогда она смогла наклониться вперед и получше разглядеть узор.
Она ошиблась. Диск был сделан не из слоновой кости, а из фарфора, этим и объяснялась его белизна и правильная форма. Этот предмет был произведен в Европе — круглая крышка небольшого горшочка наподобие тех, в каких продаются зубные порошки или мясные консервы. Надпись была сделана по-английски, аккуратные заглавные буквы складывались в слова:
ПЕРЕЧНАЯ ПАСТА «ПАТУМ ПЕПЕРИУМ» — УСЛАДА ДЖЕНТЛЬМЕНА.
Робин похолодела от волнения. Она хорошо помнила, в какую ярость пришел отец, когда в буфете их дома в Кингслинне кончился этот деликатес. Ей, маленькой девочке, пришлось под дождем бежать по деревенской улочке в бакалейную лавку, чтобы купить горшочек пасты.
«Это моя единственная слабость, единственная слабость», — вспомнились ей слова отца, когда он намазывал ароматную пасту на поджаренный хлеб. Его гнев уже умерился настолько, что он был готов обратить все в шутку.
Без моей «Услады джентльмена» у меня вряд ли хватит сил пересечь Африку.
Когда мать Робин отправилась в свое последнее злосчастное путешествие в Африку, в ее багаже была дюжина ящиков этой «услады». Фарфоровая крышечка могла попасть сюда одним-единственным путем.
Робин протянула руку и коснулась ее, но вождь тут же переменился в лице и отскочил подальше. Пение и барабанный бой внезапно прервались, вся деревня оцепенела от ужаса, и гостья поняла, что фарфоровая крышечка была талисманом, обладавшим великой волшебной силой, и горе постигнет деревню, если его коснется чужая рука.
Она попыталась умилостивить вождя, но тот быстро набросил на плечи леопардовую накидку и гордо прошествовал через всю деревню к своей хижине. Праздник явно был окончен. Остальные жители деревни подавленно разбрелись вслед за вождем, и с ней остался только седой беззубый старец, по-прежнему обходительный, как будто ничего не случилось. Он проводил Робин к хижине, которую заранее отвели для нее.
Почти всю ночь она без сна лежала на плетеной соломенной циновке. Робин не давало уснуть радостное возбуждение от того, что она нашла доказательство, подтверждающее, что отец проходил здесь, но в то же время ее беспокоило, что она разрушила отношения с вождем машона и не сможет больше ничего узнать об украшении и, следовательно, об отце.
Ей не скоро представилась возможность снова увидеться с вождем и загладить свой промах. Туземцы сторонились незваной гостьи, очевидно, надеясь, что она вскоре уйдет, но Робин упрямо не покидала деревни на холме. Навещал ее только преданный старик, потому что белая женщина была самым важным событием, случившимся в его долгой жизни, и он не собирался отказываться от нее ни ради вождя, ни ради кого-либо еще.
В конце концов ей ничего не оставалось, как послать вождю щедрый подарок. Она вручила ему последние бусы сам-сам и топор с двусторонним лезвием.
Вождь не мог устоять перед таким царским подношением и, хотя и держал себя холоднее и сдержаннее, чем в первый раз, внимательно выслушал Робин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95