Машина накренилась и отклонилась от курса, сделав вираж, который поставил Майкла боком к своре преследователей, и хотя голубой «альбатрос» на сей раз промахнулся, другие начали появляться один за одним, причем каждую атаку отделяли от предыдущей доли секунд. Небо было заполнено ярко раскрашенными крыльями и фюзеляжами. Грохот выстрелов по самолету Майкла стал постоянным и невыносимым, СЕ-5а завалился на крыло и вошел в штопор.
Небо, и облака, и лоскуты земли вперемешку с яркими «альбатросами» с их сверкающими и стрекочущими пулеметами слились в головокружительном калейдоскопе. Он почувствовал еще один удар, на этот раз в ногу, чуть ниже промежности. Взглянув, увидел, что пробит пол кабины, а злосчастная деформированная пуля разорвала ему бедро. Артериальная кровь выбивалась яркими струйками. Майкл видел когда-то, как оруженосец-зулус, растерзанный раненым буйволом, вот так же истек кровью из порванной бедренной артерии: умер за три минуты.
Потоки пулеметного огня неслись в Майкла со всех сторон, а он не мог защищаться, так как самолет не слушался, вращаясь в штопоре, норовисто подбрасывая нос вверх, а затем роняя его снова в неукротимом ритме.
Майкл сражался с машиной, налегая на руль направления, и пытался остановить это вращение; от усилий кровь из бедра пошла сильнее, и он почувствовал первую головокружительную слабость. Ведя самолет одной рукой, большим пальцем другой прижал артерию, и пульсирующие красные струйки стали меньше. И снова Майкл, выжимая ручку управления от себя, терпеливо упрашивал изувеченный самолет прекратить задирать нос кверху и сильно увеличивал скорость, чтобы вывести машину из штопора. Она подчинялась с трудом, и Майкл старался не думать о пулеметном огне, который рвал его в клочья со всех сторон.
Облака и земля перестали вращаться, когда витки штопора замедлились, и машина стала падать прямо. Тогда Майкл, работая лишь одной рукой, сумел вытянуть ее нос наверх и почувствовал огромную перегрузку, но самолет наконец возвратился в горизонтальное, положение, и мир повернулся перед глазами.
Майкл взглянул в зеркало и увидел, что голубой «альбатрос» обнаружил его и прижимается все ближе к хвосту для нанесения последнего, решающего удара.
Но прежде, чем «шпандау» смог снова начать свой грохот и треск, он почувствовал, как по лицу стремительно пробежало нечто холодное и сырое. Это длинные узкие серые полоски облаков обволокли открытую кабину, и тут свет совсем померк, а самолет оказался внутри тусклого, слепого мира, тихого и безмолвного, где «шпандау» не осквернит молчания небес. Они не найдут его в облаках.
Глаза автоматически сосредоточились на крохотных стеклянных трубочках искусственного горизонта, наполненных глицерином и установленных на приборной доске; аккуратными движениями Майкл отрегулировал их, и теперь СЕ-5а летел сквозь облака ровно и прямо. Затем легонько повернул машину по компасу в сторону Морт Омм.
Его сильно затошнило — это была первая реакция на страх и напряжение боя. Он глотал слюну и тяжело дышал, чтобы прогнать тошноту, и тогда почувствовал новый прилив слабости. Ощущение было такое, словно его череп стал ловушкой для летучей мыши. Темные мягкие крылья бились где-то позади глаз, зрение ослабло, а перед глазами мелькали темные пятна.
Поморгал, чтобы стряхнуть тьму, и посмотрел вниз. Большой палец руки все еще зажимал рану. Майкл никогда не видел столько крови. В крови была вся рука, пальцы стали клейкими. Рукав куртки пропитан кровью по локоть. Она превратила бриджи в промокшую массу и стекла вниз в сапоги. Лужи крови стояли на полу кабины, она свертывалась в сгустки, напоминавшие джем из черной смородины, а струйки при каждом движении самолета скользили взад и вперед.
На минуту он отпустил ручку управления, наклонился вперед, поддерживаемый ремнями, и пощупал у себя за спиной. Обнаружил еще одно пулевое ранение: в трех дюймах от позвоночника и чуть выше поясницы. Выходного отверстия не было. Пуля сидела внутри, в животе нарастало ощущение набухания и растяжения по мере того, как брюшная полость наполнялась кровью.
Машина стала заваливаться на крыло, и Майкл схватился за ручку управления, чтобы выровнять ее, но эта простая операция потребовала много времени. В пальцах будто покалывало иглами, и было очень холодно. Реакция замедлилась, так что каждое движение, даже самое маленькое, давалось с усилием.
Тем не менее боли не было, чувствовалось только распространявшееся вниз от поясницы к коленям онемение. Майкл убрал большой палец, чтобы проверить, как рана в бедре, и немедленно оттуда брызнула сильная струя яркой крови, похожая на перо фламинго, и он поспешно перекрыл артерию снова и сосредоточился на управлении.
Долго еще до Морт Омм? Попытался вычислить, но мозг работал медленно и путанно. Девять минут от Кантена, сколько уже он летит? Повернул руку, чтобы были видны часы. Обнаружил, что ему, как ребенку, приходится считать деления на циферблате.
«Нельзя выходить из облаков слишком скоро: они будут поджидать меня». Циферблат часов расплылся перед глазами.
Серебристые облака заволновались вокруг, и возникло чувство, что он падает. Майкл уже склонился было к ручке, чтобы воспрепятствовать этому, но выучка заставила сдержаться и проверить пузырьки в стеклянных трубочках искусственного горизонта: они все еще были расположены на одной линии.
— Сантен, — вдруг произнес он, — сколько сейчас времени? Я опоздаю на свадьбу. — Почувствовал, что паника проступает сквозь болото его слабости и крылья тьмы еще сильнее бьются перед глазами.
— Я обещал ей. Я поклялся! — Проверил часы. — Шесть минут пятого — этого не может быть. — Подумал, что сходит с ума. — Чертовы часы врут! — Он терял чувство реальности.
СЕ-5а вырвался из слоя облаков сквозь один из разрывов. Майкл быстро поднял руку, чтобы защитить глаза от света, а затем оглянулся вокруг.
Он находился на верном направлении, узнал дорогу, железнодорожную линию и летное поле в форме звезды между ними. «Еще шесть минут лета». Вид земли вернул ощущение реальности. Посмотрел наверх. Там увидел немцев, кружащихся, как стервятники над добычей льва, и ожидающих, чтобы Майкл появился из-за облаков. Они заметили самолет и начали поворачиваться на своих радужных крыльях, но он снова погрузился в облака, и холодные влажные складки обволокли его, скрыли от жестоких глаз противника.
— Я должен сдержать свое обещание, — пробормотал Майкл. Потеря контакта с землей запутала его, голова закружилась. Он дал СЕ-5а медленно опуститься через слой облаков и опять вылетел на свет. Под ним была знакомая местность, гряда холмов и линия фронта остались далеко позади, а впереди — лес, деревня и церковный шпиль, такие мирные и идиллические.
«Сантен, я возвращаюсь домой».
И страшная усталость навалилась на Майкла, ее огромная тяжесть, казалось, душила, вдавливала его в кабину.
Он с трудом повернул голову и увидел шато. Розовая крыша была маяком, непреодолимо притягивавшим к себе, нос самолета развернулся к нему, казалось, сам по себе.
— Сантен, — шептал Майкл. — Я иду… подожди меня, я иду. — И темнота сомкнулась над ним, так что ему показалось, что он, падая, отступает по длинному туннелю.
В ушах шумело, и это было похоже на шум морского прибоя, который слышится в раковине, и Майкл изо всех оставшихся сил старался увидеть сквозь тьму в этом все более сужавшемся туннеле ее лицо и услышать сквозь шум моря ее голос.
— Сантен, где ты? О, Господи, где же ты, моя любовь?
Сантен стояла перед тяжелым зеркалом в раме из орехового дерева, покрытого позолотой, и смотрела на свое отражение темными серьезными глазами.
— Завтра я уже буду мадам Мишель Кортни, — торжественно произнесла она, — и больше никогда Сантен де Тири. Разве это не значительная мысль, Анна? — Дотронулась до своих висков. — Как ты думаешь, я буду себя чувствовать по-другому? Конечно же, такое важное событие наверняка изменит меня.
— Очнись, дитя, — ткнула ее в бок Анна. — Еще так много нужно сделать. Времени мечтать нет. — Она подняла объемистую юбку и накинула ее Сантен через голову, затем, стоя сзади, застегнула пояс
— Интересно, Анна, смотрит ли сейчас мама? Интересно, знает ли, что я — в ее платье, и рада ли за меня?
Анна заворчала в ответ, опускаясь на колени, чтобы проверить оборку. Сантен разгладила на бедрах нежные старинные кружева и прислушалась к приглушенному звуку мужского смеха, доносившегося из большого салона этажом ниже.
— Я так счастлива, что генерал смог приехать. Разве он не красавец, Анна, совсем как Мишель? А эти глаза… Ты обратила внимание, какие у него глаза?
Анна снова заворчала, но на этот раз более выразительно, на мгновение руки замерли, когда подумала о генерале.
«Да, вот это — настоящий мужчина», — сказала она себе, глядя, как Шон Кортни появляется из «роллс-ройса» и подходит к парадной лестнице шато.
— Он так великолепно выглядит в форме и с наградами, — продолжала Сантен. — Когда Мишель станет старше, я буду настаивать, чтобы он отрастил такую же бороду. Такой внушительный вид…
Снизу послышался новый взрыв хохота.
— Они с папой понравились друг другу, тебе не кажется, Анна? Послушай-ка их!
— Я надеюсь, что они оставят немного коньяку для гостей, — раздраженно ответила Анна и тяжело поднялась на ноги, затем в сомнениях остановилась, держа руку на пояснице и обдумывая внезапно пришедшую в голову мысль.
— Нам, наверное, нужно было бы поставить на стол голубой дрезденский сервиз, а не сервиз севрского фарфора. Он бы лучше смотрелся рядом с розовыми розами.
— Тебе бы подумать об этом вчера, — быстро вмешалась Сантен. — Я не собираюсь всем этим заниматься снова.
Обе проработали весь предыдущий день и большую часть вечера и ночи, чтобы возродить салон, закрытый с тех самых пор, как уехали слуги. Шторы пропитались пылью, словно мукой, а высокие потолки были так утканы паутиной, что сцены из мифологии, украшавшие их, почти скрылись от глаз.
Они закончили уборку с покрасневшими глазами и чихая, а потом принялись за чистку потускневшего и в пятнах столового серебра. Затем пришлось вымыть и вытереть каждый предмет красно-золотого севрского обеденного сервиза. Граф, многословно протестовавший («Ветерана битвы при Седане и служаку армии Второй империи принуждают работать словно простого слугу!»), был силой мобилизован на помощь.
Наконец все сделано. Салон опять в своем великолепии, паркетный пол из хитро пригнанных и украшенных деревянных кусков блестел, натертый воском, нимфы, богини и фавны танцевали, прыгали и преследовали друг друга по всему куполу потолка, столовое серебро сияло, а первые из взлелеянных Анной оранжерейных роз горели при свечах подобно огромным драгоценным камням.
— Нам следовало сделать еще несколько пирогов, — беспокоилась Анна, — у этих солдат аппетит как у лошадей.
— Они не солдаты, они летчики, — поправила ее Сантен, — и у нас достаточно еды, чтобы накормить всю союзную армию, а не только одну-единственную эскадрилью… — Она остановилась посреди фразы. — Анна, слышишь?
Анна вразвалку подошла к окну и выглянула на улицу.
— Это они! Как рано! — Грузовик грязно-коричневого цвета с чопорным стародевическим видом на высоких узких колесах еле двигался по длинной, посыпанной гравием подъездной аллее; его кузов был заполнен офицерами эскадрильи, которые не находились на дежурстве. За рулем сидел адъютант с зажатой в зубах трубкой и с неподвижным и испуганным выражением на лице, направлявший машину по неровному пути от одного края широкой аллеи к другому, громко поощряемый и одобряемый пассажирами.
— Ты заперла кладовую? — тревожно спросила Анна. — Если это дикое племя найдет еду прежде, чем мы будем готовы ее подать…
Анна рекрутировала своих приятельниц из городка, тех, кто не бежал от войны, и кладовая представляла собой пещеру Алладина с холодными пирогами и паштетами, чудесными местными деликатесами из мяса и дичи, с ветчинами и яблочными пирогами, заливным из свиных ножек и трюфелей и дюжиной других вкусных вещей.
— Они приехали так рано не из-за еды. — Сантен присоединилась к Анне у окна. — У папы ключи от погреба. Значит, к ним будет проявлено внимание.
Отец Сантен уже спустился до половины мраморной лестницы, чтобы приветствовать летчиков, и адъютант так внезапно затормозил, что двое из его пассажиров приземлились на переднее сиденье рядом с ним, запутавшись в ногах и руках друг друга.
— Послушайте, — воскликнул он с очевидным облегчением, оттого что уже никуда не надо двигаться, — вы, должно быть, и есть славный старый граф, а? Мы — авангард, или, как по-вашему, le d'avant garde, разве не так?
— А, конечно! — Граф схватил его руку. — Наши храбрые союзники. Добро пожаловать! Прошу! Могу ли я предложить вам маленький стаканчик чего-нибудь?
— Вот видишь, Анна. — Сантен улыбнулась, отвернувшись от окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Небо, и облака, и лоскуты земли вперемешку с яркими «альбатросами» с их сверкающими и стрекочущими пулеметами слились в головокружительном калейдоскопе. Он почувствовал еще один удар, на этот раз в ногу, чуть ниже промежности. Взглянув, увидел, что пробит пол кабины, а злосчастная деформированная пуля разорвала ему бедро. Артериальная кровь выбивалась яркими струйками. Майкл видел когда-то, как оруженосец-зулус, растерзанный раненым буйволом, вот так же истек кровью из порванной бедренной артерии: умер за три минуты.
Потоки пулеметного огня неслись в Майкла со всех сторон, а он не мог защищаться, так как самолет не слушался, вращаясь в штопоре, норовисто подбрасывая нос вверх, а затем роняя его снова в неукротимом ритме.
Майкл сражался с машиной, налегая на руль направления, и пытался остановить это вращение; от усилий кровь из бедра пошла сильнее, и он почувствовал первую головокружительную слабость. Ведя самолет одной рукой, большим пальцем другой прижал артерию, и пульсирующие красные струйки стали меньше. И снова Майкл, выжимая ручку управления от себя, терпеливо упрашивал изувеченный самолет прекратить задирать нос кверху и сильно увеличивал скорость, чтобы вывести машину из штопора. Она подчинялась с трудом, и Майкл старался не думать о пулеметном огне, который рвал его в клочья со всех сторон.
Облака и земля перестали вращаться, когда витки штопора замедлились, и машина стала падать прямо. Тогда Майкл, работая лишь одной рукой, сумел вытянуть ее нос наверх и почувствовал огромную перегрузку, но самолет наконец возвратился в горизонтальное, положение, и мир повернулся перед глазами.
Майкл взглянул в зеркало и увидел, что голубой «альбатрос» обнаружил его и прижимается все ближе к хвосту для нанесения последнего, решающего удара.
Но прежде, чем «шпандау» смог снова начать свой грохот и треск, он почувствовал, как по лицу стремительно пробежало нечто холодное и сырое. Это длинные узкие серые полоски облаков обволокли открытую кабину, и тут свет совсем померк, а самолет оказался внутри тусклого, слепого мира, тихого и безмолвного, где «шпандау» не осквернит молчания небес. Они не найдут его в облаках.
Глаза автоматически сосредоточились на крохотных стеклянных трубочках искусственного горизонта, наполненных глицерином и установленных на приборной доске; аккуратными движениями Майкл отрегулировал их, и теперь СЕ-5а летел сквозь облака ровно и прямо. Затем легонько повернул машину по компасу в сторону Морт Омм.
Его сильно затошнило — это была первая реакция на страх и напряжение боя. Он глотал слюну и тяжело дышал, чтобы прогнать тошноту, и тогда почувствовал новый прилив слабости. Ощущение было такое, словно его череп стал ловушкой для летучей мыши. Темные мягкие крылья бились где-то позади глаз, зрение ослабло, а перед глазами мелькали темные пятна.
Поморгал, чтобы стряхнуть тьму, и посмотрел вниз. Большой палец руки все еще зажимал рану. Майкл никогда не видел столько крови. В крови была вся рука, пальцы стали клейкими. Рукав куртки пропитан кровью по локоть. Она превратила бриджи в промокшую массу и стекла вниз в сапоги. Лужи крови стояли на полу кабины, она свертывалась в сгустки, напоминавшие джем из черной смородины, а струйки при каждом движении самолета скользили взад и вперед.
На минуту он отпустил ручку управления, наклонился вперед, поддерживаемый ремнями, и пощупал у себя за спиной. Обнаружил еще одно пулевое ранение: в трех дюймах от позвоночника и чуть выше поясницы. Выходного отверстия не было. Пуля сидела внутри, в животе нарастало ощущение набухания и растяжения по мере того, как брюшная полость наполнялась кровью.
Машина стала заваливаться на крыло, и Майкл схватился за ручку управления, чтобы выровнять ее, но эта простая операция потребовала много времени. В пальцах будто покалывало иглами, и было очень холодно. Реакция замедлилась, так что каждое движение, даже самое маленькое, давалось с усилием.
Тем не менее боли не было, чувствовалось только распространявшееся вниз от поясницы к коленям онемение. Майкл убрал большой палец, чтобы проверить, как рана в бедре, и немедленно оттуда брызнула сильная струя яркой крови, похожая на перо фламинго, и он поспешно перекрыл артерию снова и сосредоточился на управлении.
Долго еще до Морт Омм? Попытался вычислить, но мозг работал медленно и путанно. Девять минут от Кантена, сколько уже он летит? Повернул руку, чтобы были видны часы. Обнаружил, что ему, как ребенку, приходится считать деления на циферблате.
«Нельзя выходить из облаков слишком скоро: они будут поджидать меня». Циферблат часов расплылся перед глазами.
Серебристые облака заволновались вокруг, и возникло чувство, что он падает. Майкл уже склонился было к ручке, чтобы воспрепятствовать этому, но выучка заставила сдержаться и проверить пузырьки в стеклянных трубочках искусственного горизонта: они все еще были расположены на одной линии.
— Сантен, — вдруг произнес он, — сколько сейчас времени? Я опоздаю на свадьбу. — Почувствовал, что паника проступает сквозь болото его слабости и крылья тьмы еще сильнее бьются перед глазами.
— Я обещал ей. Я поклялся! — Проверил часы. — Шесть минут пятого — этого не может быть. — Подумал, что сходит с ума. — Чертовы часы врут! — Он терял чувство реальности.
СЕ-5а вырвался из слоя облаков сквозь один из разрывов. Майкл быстро поднял руку, чтобы защитить глаза от света, а затем оглянулся вокруг.
Он находился на верном направлении, узнал дорогу, железнодорожную линию и летное поле в форме звезды между ними. «Еще шесть минут лета». Вид земли вернул ощущение реальности. Посмотрел наверх. Там увидел немцев, кружащихся, как стервятники над добычей льва, и ожидающих, чтобы Майкл появился из-за облаков. Они заметили самолет и начали поворачиваться на своих радужных крыльях, но он снова погрузился в облака, и холодные влажные складки обволокли его, скрыли от жестоких глаз противника.
— Я должен сдержать свое обещание, — пробормотал Майкл. Потеря контакта с землей запутала его, голова закружилась. Он дал СЕ-5а медленно опуститься через слой облаков и опять вылетел на свет. Под ним была знакомая местность, гряда холмов и линия фронта остались далеко позади, а впереди — лес, деревня и церковный шпиль, такие мирные и идиллические.
«Сантен, я возвращаюсь домой».
И страшная усталость навалилась на Майкла, ее огромная тяжесть, казалось, душила, вдавливала его в кабину.
Он с трудом повернул голову и увидел шато. Розовая крыша была маяком, непреодолимо притягивавшим к себе, нос самолета развернулся к нему, казалось, сам по себе.
— Сантен, — шептал Майкл. — Я иду… подожди меня, я иду. — И темнота сомкнулась над ним, так что ему показалось, что он, падая, отступает по длинному туннелю.
В ушах шумело, и это было похоже на шум морского прибоя, который слышится в раковине, и Майкл изо всех оставшихся сил старался увидеть сквозь тьму в этом все более сужавшемся туннеле ее лицо и услышать сквозь шум моря ее голос.
— Сантен, где ты? О, Господи, где же ты, моя любовь?
Сантен стояла перед тяжелым зеркалом в раме из орехового дерева, покрытого позолотой, и смотрела на свое отражение темными серьезными глазами.
— Завтра я уже буду мадам Мишель Кортни, — торжественно произнесла она, — и больше никогда Сантен де Тири. Разве это не значительная мысль, Анна? — Дотронулась до своих висков. — Как ты думаешь, я буду себя чувствовать по-другому? Конечно же, такое важное событие наверняка изменит меня.
— Очнись, дитя, — ткнула ее в бок Анна. — Еще так много нужно сделать. Времени мечтать нет. — Она подняла объемистую юбку и накинула ее Сантен через голову, затем, стоя сзади, застегнула пояс
— Интересно, Анна, смотрит ли сейчас мама? Интересно, знает ли, что я — в ее платье, и рада ли за меня?
Анна заворчала в ответ, опускаясь на колени, чтобы проверить оборку. Сантен разгладила на бедрах нежные старинные кружева и прислушалась к приглушенному звуку мужского смеха, доносившегося из большого салона этажом ниже.
— Я так счастлива, что генерал смог приехать. Разве он не красавец, Анна, совсем как Мишель? А эти глаза… Ты обратила внимание, какие у него глаза?
Анна снова заворчала, но на этот раз более выразительно, на мгновение руки замерли, когда подумала о генерале.
«Да, вот это — настоящий мужчина», — сказала она себе, глядя, как Шон Кортни появляется из «роллс-ройса» и подходит к парадной лестнице шато.
— Он так великолепно выглядит в форме и с наградами, — продолжала Сантен. — Когда Мишель станет старше, я буду настаивать, чтобы он отрастил такую же бороду. Такой внушительный вид…
Снизу послышался новый взрыв хохота.
— Они с папой понравились друг другу, тебе не кажется, Анна? Послушай-ка их!
— Я надеюсь, что они оставят немного коньяку для гостей, — раздраженно ответила Анна и тяжело поднялась на ноги, затем в сомнениях остановилась, держа руку на пояснице и обдумывая внезапно пришедшую в голову мысль.
— Нам, наверное, нужно было бы поставить на стол голубой дрезденский сервиз, а не сервиз севрского фарфора. Он бы лучше смотрелся рядом с розовыми розами.
— Тебе бы подумать об этом вчера, — быстро вмешалась Сантен. — Я не собираюсь всем этим заниматься снова.
Обе проработали весь предыдущий день и большую часть вечера и ночи, чтобы возродить салон, закрытый с тех самых пор, как уехали слуги. Шторы пропитались пылью, словно мукой, а высокие потолки были так утканы паутиной, что сцены из мифологии, украшавшие их, почти скрылись от глаз.
Они закончили уборку с покрасневшими глазами и чихая, а потом принялись за чистку потускневшего и в пятнах столового серебра. Затем пришлось вымыть и вытереть каждый предмет красно-золотого севрского обеденного сервиза. Граф, многословно протестовавший («Ветерана битвы при Седане и служаку армии Второй империи принуждают работать словно простого слугу!»), был силой мобилизован на помощь.
Наконец все сделано. Салон опять в своем великолепии, паркетный пол из хитро пригнанных и украшенных деревянных кусков блестел, натертый воском, нимфы, богини и фавны танцевали, прыгали и преследовали друг друга по всему куполу потолка, столовое серебро сияло, а первые из взлелеянных Анной оранжерейных роз горели при свечах подобно огромным драгоценным камням.
— Нам следовало сделать еще несколько пирогов, — беспокоилась Анна, — у этих солдат аппетит как у лошадей.
— Они не солдаты, они летчики, — поправила ее Сантен, — и у нас достаточно еды, чтобы накормить всю союзную армию, а не только одну-единственную эскадрилью… — Она остановилась посреди фразы. — Анна, слышишь?
Анна вразвалку подошла к окну и выглянула на улицу.
— Это они! Как рано! — Грузовик грязно-коричневого цвета с чопорным стародевическим видом на высоких узких колесах еле двигался по длинной, посыпанной гравием подъездной аллее; его кузов был заполнен офицерами эскадрильи, которые не находились на дежурстве. За рулем сидел адъютант с зажатой в зубах трубкой и с неподвижным и испуганным выражением на лице, направлявший машину по неровному пути от одного края широкой аллеи к другому, громко поощряемый и одобряемый пассажирами.
— Ты заперла кладовую? — тревожно спросила Анна. — Если это дикое племя найдет еду прежде, чем мы будем готовы ее подать…
Анна рекрутировала своих приятельниц из городка, тех, кто не бежал от войны, и кладовая представляла собой пещеру Алладина с холодными пирогами и паштетами, чудесными местными деликатесами из мяса и дичи, с ветчинами и яблочными пирогами, заливным из свиных ножек и трюфелей и дюжиной других вкусных вещей.
— Они приехали так рано не из-за еды. — Сантен присоединилась к Анне у окна. — У папы ключи от погреба. Значит, к ним будет проявлено внимание.
Отец Сантен уже спустился до половины мраморной лестницы, чтобы приветствовать летчиков, и адъютант так внезапно затормозил, что двое из его пассажиров приземлились на переднее сиденье рядом с ним, запутавшись в ногах и руках друг друга.
— Послушайте, — воскликнул он с очевидным облегчением, оттого что уже никуда не надо двигаться, — вы, должно быть, и есть славный старый граф, а? Мы — авангард, или, как по-вашему, le d'avant garde, разве не так?
— А, конечно! — Граф схватил его руку. — Наши храбрые союзники. Добро пожаловать! Прошу! Могу ли я предложить вам маленький стаканчик чего-нибудь?
— Вот видишь, Анна. — Сантен улыбнулась, отвернувшись от окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89