— Понятно.
— Адвокат случайно прочел о твоем спасении в одной из парижских газет и написал мне, чтобы разъяснить ситуацию. К несчастью, долги графа де Тири были значительными, а, как тебе слишком хорошо известно, дом и все внутри сгорело во время пожаров. Адвокат провел подсчеты. После уплаты всех долгов и затрат на ведение дела, включая довольно-таки значительный гонорар самому этому парню, тебе остается весьма скромная сумма.
Здоровый инстинкт собственника пробудился в Сантен мгновенно. Она коротко спросила:
— Сколько?
— Боюсь, чуть меньше двух тысяч фунтов стерлингов. Адвокат пришлет чек, как только мы отправим подтверждение, должным образом подписанное и заверенное. К счастью, я сам — член суда присяжных, мы сами сможем оформить это частным образом.
Когда наконец чек прибыл, Сантен открыла счет в банке «Лейдиберг» на полученную сумму под три с половиной процента дохода, побаловав себя подарком, удовлетворившим ее новую страсть к скорости. Она истратила сто двадцать фунтов стерлингов на новую сверкающую черную модель «форда», отделанную поблескивавшей латунью. Когда Сантен в первый раз ворвалась на подъездную дорожку к дому со скоростью в тридцать миль в час, вся челядь высыпала на порог, чтобы выразить свой восторг по поводу нового чудо-автомобиля. Даже Гарри поспешил из библиотеки, водрузив на лоб свои очки в золотой оправе. Впервые же решился отругать Сантен.
— Прежде чем совершать такие вещи, ты должна посоветоваться со мной, дорогая, ибо мне не хочется, чтобы ты проматывала свои собственные сбережения, как-никак я обеспечиваю твою жизнь, а кроме того, — он вдруг явно опечалился, — кроме того, я сам ужасно хотел купить тебе машину на твой день рожденья. А теперь ты испортила все мои планы.
— О, папочка, ну, пожалуйста, прости. Ты уже столько дал нам, мы так любим тебя за это.
Это была правда, Сантен полюбила этого мягкосердечного человека почти так же, как любила собственного отца. А в каком-то смысле даже сильнее, ибо ее чувства к Гарри подкреплялись все возраставшим уважением к нему от осознания его явно недооцененных талантов и удивительных скрытых качеств, выражавшихся в необыкновенной человечности и стойкости перед лицом испытаний. Сначала он лишился ноги, потом судьба отняла у него жену и сына. И только в самое последнее время стала благосклонна к нему, окружив горячо любящими людьми.
К Сантен Гарри относился как к хозяйке дома, в этот вечер он собрался обсудить с ней список гостей на обед, заранее запланированный ими.
— Я должен предупредить тебя на счет этого Робинсона. Я и сам, сказать откровенно, сто раз подумал, прежде чем пригласить его.
Мысли Сантен витали в другом направлении, о списке приглашенных она сейчас не думала.
— Простите, папа. Я прослушала, что вы сказали. Боюсь, я просто размечталась.
— Господи Боже, — улыбнулся Гарри. — А я-то думал, что я один в семье мечтатель. Я рассказывал тебе об одном из наших почетных гостей.
Полковник любил устраивать обеды раза два в месяц, не чаще, и обычно приглашал не более десяти человек.
— Я люблю послушать, что люди говорят, — объяснил он. — Ненавижу, если пропускаю какую-нибудь любопытную историю, рассказанную на другом конце стола.
Гарри славился своим изысканным вкусом в еде, а кроме того, он собрал один из лучших винных погребов в стране. Своего шеф-повара зулуса он переманил из Национального Клуба в Дурбане, а потому получить приглашение на обед к нему стремились многие, хотя поездка в его поместье обычно подразумевала путешествие на поезде и остановку на ночь в Тейнисграале.
— Пусть милейший Джозеф Робинсон имеет титул баронета, под которым, кстати сказать, скрывается во многих отношениях беспринципный негодяй, слишком хитрый, чтобы его поймали за руку. Вполне возможно, что у него денег больше, чем у самого старого Сесила Джона, — между прочим, копи «Робинсон Дир» и «Робинсон Голдмайн» принадлежат ему, так же как и банк Робинсона. Но при этом он самый большой скряга, каких я когда-либо встречал в своей жизни. Может истратить 10 000 фунтов на картину, но не даст и пени голодающему. Кроме всего прочего, бессердечный тиран и, повторяю, самый жадный из всех знакомых мне людей. И не удивительно, что, когда премьер-министр только заикнулся о присвоении ему титула пэра, повсюду раздались такие вопли возмущения, что он вынужден был отказаться от этой затеи.
— Если это такой ужасный тип, зачем вы его приглашаете, папа?
Гарри театрально вздохнул.
— Это та цена, которую я вынужден платить за свое искусство, дорогая. Я намерен выудить из этого типа некоторые факты, которые мне нужны для моей новой книги. Он единственный из живущих, кто может сообщить их мне.
— Ты хочешь, чтобы я охмурила его для тебя?
— О, нет, нет! Этого, к счастью, делать не придется, но ты могла бы надеть какое-нибудь симпатичное платье, мне кажется.
Сантен выбрала платье из желтой тафты с лифом, расшитым мелким жемчугом. Как всегда, Анна помогала ей причесывать волосы и одеваться к обеду.
Она вышла из своей ванной, что являлось одной из больших и очень приятных привилегий ее новой жизни, закутав влажное тело в купальный халат и обмотав полотенцем голову. Шла по желтому деревянному полу, оставляя на нем мокрые следы.
Анна сидела на краю кровати и перешивала крючок и петлю на спинке платья, откусывая нитку зубами и выплевывая кусочки на пол.
— Я выпустила целых три сантиметра. По-моему, ты зачастила на всякие обеды, юная леди.
И с осторожностью разложив платье на кровати, Анна встала позади Сантен, чтобы причесать ее.
— Я действительно очень хочу, чтобы ты села с нами за обеденный стол, — ворковала та. — Здесь ты не прислуга.
Сантен не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что связь между Анной и Гарри крепнет и расцветает с каждым днем. Но до сих пор она не находила подходящего предлога, чтобы заговорить об этом со старым другом, хотя не терпелось разделить с ней эту радость — пусть не ее собственную.
Анна схватила серебряную щетку для волос и стала сильными размашистыми движениями расчесывать ей волосы, запрокинув назад голову.
— Ты хочешь, чтобы я попусту тратила время на то, чтобы слушать эту болтовню, похожую на гусиное гоготание?
И Анна так умело имитировала шипящие звуки английского языка, что Сантен расхохоталась от восторга.
— Нет уж, спасибо. Я ни слова не понимаю во всей этой умной болтовне. Старая Анна будет чувствовать себя гораздо счастливее и принесет гораздо больше пользы на кухне, приглядывая за ухмыляющимися черными плутами.
— Но папа Гарри так хочет, чтобы ты присоединилась ко всем нам, он так много говорил мне об этом. Думаю, ты ему нравишься все больше.
Смешно поджав губы, Анна фыркнула.
— Ну, ладно, хватит этой чепухи, молодая леди, — суровым голосом произнесла она и стала прилаживать тонкую золотистую сетку на волосы Сантен, пряча ее непослушные кудри под желтыми битками, густо разбросанными по сетке. — Pas mal! (Неплохо!) — Отошла и одобрительно кивнула.
— Ну, а теперь платье.
Она направилась, чтобы принести платье с кровати, пока Сантен, скинув с себя халат, стояла перед зеркалом голая.
— Шрам на ноге заживает очень хорошо, но ты по-прежнему ужасно коричневая, — подытожила было Анна, но внезапно умолкла, держа желтую тафту на вытянутых руках, пристально смотря на Сантен и растерянно хмурясь.
— Сантен! — чуть не взвизгнула она. — Когда у тебя последний раз были плохие женские дни?
Та инстинктивно наклонилась, подхватила халат и прикрылась им, словно защищаясь.
— Я была больна, Анна. Сотрясение мозга, и воспаление на ноге.
— Когда в последний раз у тебя были плохие дни?
— Ты просто не понимаешь. Я была больна. Разве ты не понимаешь, когда у меня было воспаление легких, тоже была задержка…
— Но не с тех же пор, как ты вырвалась из пустыни! — Анна сама ответила на свой вопрос. — Не с тех же пор, как ты пришла из пустыни с этим немцем, с этой помесью, этим немцем-африканесом!
Отбросив платье в сторону, она стянула с Сантен халат.
— Нет, Анна, я просто была больна. — Сантен вся дрожала. До этой самой минуты ее мозг как будто напрочь отвергал ту ужасную возможность, которая только что была высказана вслух.
Анна осторожно приложила свою мозолистую руку к животу Сантен, и та съежилась от этого прикосновения.
— Я ни одной минуты не верила ему, этому негодяю с кошачьими глазами и желтыми волосами и с этой здоровенной штукой под брюками. Теперь я понимаю, почему ты даже разговаривать с ним не захотела, когда мы уезжали, почему ты смотрела на него, как на врага, а не как на своего спасителя.
— Анна, у меня и раньше бывали задержки. Это могло бы…
— Он тебя изнасиловал, моя бедная девочка! Он надругался над тобой! Что ты могла поделать? Разве не так?
Сантен поняла, какой выход предлагает Анна, и ей до ужаса захотелось согласиться.
— Он заставил тебя, моя девочка, разве нет? Скажи Анне.
— Нет. Он не принуждал меня.
— Ты позволила ему? Ты разрешила?.. — в лице Анны появилась брезгливость.
— Я была до такой степени одинока. — Сантен упала на стул, закрыв лицо руками. — Я не видела ни одного белого человека почти два года, а он был так добр и так красив; кроме того, я была обязана ему своей жизнью. Разве ты не понимаешь, Анна? Пожалуйста, скажи, что понимаешь!
Анна обхватила ее своими крепкими полными руками, Сантен прижалась к ее мягкой теплой груди, и обе замолчали, потрясенные и испуганные.
— Ты не можешь родить его, — сказала наконец Анна. — Нам нужно избавиться от этого.
Страшный смысл ее слов напугал Сантен еще больше, она задрожала всем телом, пытаясь ухватиться за любую спасительную мысль.
— Мы не можем принести еще одного незаконнорожденного в Тейнисграаль, они такого не выдержат. Стыд ужасный. Они приняли одного, но ни минхерц, ни генерал не в состоянии будут принять другого. Ради всея нас, ради семьи Мишеля и Шаса и тебя самой, ради всех, кого ты любишь, избавься от этого. Выбора у тебя нет.
— Анна, я не могу сделать такое.
— Ты любишь человека, который наградил тебя этим?
— Нет. Больше не люблю. Я ненавижу его. О, Господи, как я его ненавижу!
— Тогда избавься от его творения, пока он не уничтожил тебя и Шаса, и всех нас.
Обед превратился в кошмар. Сантен сидела в самом конце длинного стола и вежливо улыбалась, хотя сгорала от стыда. Этот ублюдок, засевший в ее животе, казался ядовитой змеей, свернувшейся клубком и приготовившейся к удару.
Высокий, пожилой мужчина, сидевший подле нее, бубнил что-то, пыхтя носом, чем нестерпимо раздражал Сантен. Кроме того, весь свой монолог он посвятил почти исключительно ей одной. Его лысая голова, загоревшая на солнце, напоминала почему-то яйцо ржанки, однако глаза старца были пустыми и странно безжизненными, как у мраморной статуи. Сантен никак не могла сосредоточиться на том, что он говорил, да и бормотал он нечто совершенно невнятное, словно на неизвестном языке.
Ее собственные мысли блуждали далеко, переключившись на угрозу, вновь нависшую над ней, угрозу всему ее существованию и существованию ее сына. Она знала, что Анна, конечно, права. Ни генерал, ни Гарри Кортни не позволят, чтобы в Тейнисграале появился еще один незаконнорожденный. Если они даже смогут смириться с тем, что она совершила, — а разум и чувства подсказывали, что они не смогут сделать это, — то и тогда никогда не допустят, чтобы была попрана не только честь умершего Майкла, но и честь всей их семьи. Такое было невозможно, и то, что предлагала Анна, было для нее единственным выходом.
Она подскочила на стуле, чуть не вскрикнув. Мужчина, сидевший рядом, положил вдруг под столом руку ей на бедро.
— Извините, папа. — Сантен торопливо отодвинула стул, Гарри бросил на нее озабоченный взгляд через весь стол. — Я должна выйти на минуту. — И понеслась на кухню.
Увидев ее до крайности расстроенное лицо, Анна кинулась навстречу и повела в кладовую, заперев за собой дверь.
— Помоги мне, Анна, я совсем потеряла голову и страшно боюсь. И еще этот жуткий старик… — Сантен тряслась, как в лихорадке.
Анна тихонько гладила ее по спине, и через некоторое время девушка прошептала:
— Ты права. Мы должны избавиться от этого.
— Поговорим завтра, — мягко сказала Анна. — А сейчас сполосни глаза холодной водой и возвращайся в столовую, пока не разразился скандал.
Отпор Сантен послужил своей цели. Высокий с лысой головой местный магнат даже не взглянул в ее сторону, когда она вернулась и заняла свое место. Теперь он обращался к женщине, сидевшей по другую руку, но все остальные слушали его с холодным вниманием, какое только и может уделяться одному из богатейших людей мира.
— Тогда были времена что надо, — вещал старик. — Страна была открыта для всех, а состояние можно было найти под каждым булыжником, просто слоняясь туда-сюда. Барнато начал торговлю с коробки сигар, к тому же дерьмовых, а когда Родс выкупил его дело, он выписал ему чек на 3 000 000 фунтов, самый крупный чек, выданный здесь на то время, хотя, должен признаться, я сам выписывал чеки и покрупнее с тех пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89