— Быстрее! — Кохлер перегибался через перила ограждения рубки, погоняя своих людей, когда они прилаживали стропы вокруг чудовищного оружия, осторожно поднимали груз на натянувшихся канатах и переносили его на борт. Второй лихтер со своей смертоносной ношей уже стоял рядом. Пока торпеду аккуратно опускали в передний люк и подавали в пустой торпедный аппарат под палубой, первый лихтер, борясь с течением, уже шел назад к берегу.
Быстро светлело, усилия экипажа и чернокожих партизан стали отчаянными, превозмогая усталость, изо всех сил они старались завершить погрузку, прежде чем наступивший день откроет их врагу.
Лотар выехал с последней торпедой, небрежно сидя верхом на ее блестящей спине, словно на своем арабском скакуне. Командир, наблюдая за ним на рассвете, обнаружил, что еще свирепее возмущается и ненавидит его за то, что он высок, позолочен солнцем и красив. Ненавидит за небрежное высокомерие, за страусиные перья на шляпе и золотые кудри до плеч, но больше всего — за то, что сейчас Лотар ускачет в пустыню и оставит ему только одну возможность: снова спуститься в холодные и смертельно опасные воды.
— Капитан, — Лотар выбрался из лихтера и вскарабкался по трапу на мостик боевой рубки, его красивое лицо светилось от возбуждения, — один из моих людей только что прискакал в лагерь. Он добирался из Окахандьи пять дней и привез новости. Великолепные новости!
Кохлер попытался сделать так, чтобы волнение Лотара не заразило и его самого, но руки начали дрожать по мере того, как тот продолжал.
— Помощник портового инспектора в Кейптауне — один из наших. Они ожидают, что английский тяжелый линейный крейсер «Инфлексибл» через восемь дней прибудет в Кейптаун. Он покинул Гибралтар пятого числа и идет прямо туда.
Подводник нырнул в люк, Лотар, подавив отвращение, последовал за ним вниз по стальному трапу. Кохлер уже нетерпеливо склонился над штурманским столиком с измерительным циркулем в руках, забрасывая вопросами своего штурмана.
— Дайте мне крейсерскую скорость линейных крейсеров противника!
Штурман быстро пролистал папки разведданных.
— Расчетная скорость двадцать два узла при двухстах шестидесяти оборотах, командир.
— Ха! — Кохлер мелом наносил приблизительный курс от Гибралтара вдоль западного побережья африканского континента, вокруг огромного выступа и дальше, к мысу Доброй Надежды.
— Ха! — снова произнес он, на этот раз с наслаждением. — Мы можем быть на боевой позиции к восемнадцати ноль-ноль сегодня, если отплывем через час, «Инфлексибл» к тому времени просто не успеет пройти мимо.
Кохлер поднял голову от карты и оглядел столпившихся вокруг офицеров.
— Английский линейный крейсер, господа, но не обычный крейсер. «Ифлексибл» тот самый корабль, что потопил «Шарнхорст» у Фолклендских островов. Трофей! Да еще какой трофей для нас! И мы принесем его кайзеру и Das Vaterland!
Если не считать двух впередсмотрящих, на мостике субмарины У-32 командир Курт Кохлер стоял один и ежился от холодного морского тумана, несмотря на плотный белый свитер с круглым горлом, который надел под синюю тужурку.
— Запустить дизель, подготовиться к погружению! — Он нагнулся над переговорной трубой, и тут же лейтенант как эхо подтвердил его команду.
— Есть запустить дизель, подготовиться к погружению.
Палуба задрожала под ногами Кохлера, и дизельный выхлоп вырвался у него над головой. От масляной вони сгоревшей солярки ноздри Курта расширились.
— Корабль готов к погружению! — подтвердил голос лейтенанта, и командир почувствовал, что с плеч свалилась тяжелейшая ноша. Как он волновался все эти полные беспомощности и уязвимости часы заправки и погрузки боеприпасов! Однако все позади — опять корабль под ногами ожил, весь в его распоряжении, и чувство облегчения приободрило, несмотря на усталость.
— Скорость семь узлов. Новый курс двести семьдесят градусов. — В то время как повторяли приказ, сдвинул фуражку с украшенным золотым шнуром козырьком на затылок и направил бинокль в сторону суши.
Тяжелые деревянные лихтеры уже волоком перетащили и спрятали среди дюн; на песке остались только следы от их килей. На берегу не было никого, кроме одинокой фигуры всадника на лошади.
Кохлер смотрел на него, а Лотар де ла Рей сорвал широкополую шляпу со своей меднокудрой головы, и страусиные перья заколыхались, когда он помахал ею. Капитан поднял в приветствии правую руку, и всадник умчался, все еще размахивая шляпой, галопом влетел в сплошные заросли тростника, что закрывал долину меж двух высоко вздымавшихся дюн. Встревоженная туча многокрасочных водоплавающих птиц поднялась с поверхности лагуны и закружилась над грозными дюнами, а лошадь и наездник исчезли.
Командир повернулся спиной к суше, длинный заостренный нос подводной лодки врезался в неподвижную завесу серебряного тумана. Корпусу была придана форма палаша длиною в сто семьдесят футов. Наносить удары по врагу ему помогал огромный 600-сильный дизельный двигатель, и Кохлер даже не пытался подавить перехватывавшее дыхание чувство гордости, которое всегда ощущал в начале плавания.
Он не строил иллюзий относительно того, что разрешение мирового конфликта зависит от него и его товарищей-офицеров из подводного флота. Но в их силах было разрушить страшную патовую ситуацию в траншеях на суше, где две громадные армии находились лицом к лицу, словно измученные боксеры-тяжеловесы — ни один из них не обладал достаточной силой для решающего удара, и обе армии медленно гнили среди жидкой грязи, делая чудовищные усилия, чтобы победить.
Именно стройные, скрытные и смертоносные подводные корабли еще могли бы отчаянно и безрассудно вырвать победу, прежде чем дойдет до переломной точки. Если бы только кайзер решился с самого начала использовать свои субмарины во всей полноте их возможностей, размышлял Курт Кохлер, насколько иначе бы все обернулось!
В сентябре 1914 года, в самый первый год войны, одна-единственная лодка У-9 потопила три британских крейсера один за другим, но даже после такой убедительной демонстрации германское верховное командование колебалось использовать оружие, данное ему в руки, боясь гнева и осуждения во всем мире, опасаясь пересудов о «грязных подводных убийцах».
Бесспорно, после гибели американцев на потопленных кораблях «Лузитания» и «Арабик» американские угрозы также послужили сдерживанию применения подводного оружия. Кайзер опасался разбудить спавшего американского гиганта и боялся того, что вся его мощь будет брошена против Германской империи.
Теперь же, когда было уже почти слишком поздно, германское верховное командование позволило наконец подводным лодкам поднять якоря, и результаты оказались ошеломляющими, превзошедшими все ожидания.
За последние три месяца 1916 года торпеды потопили союзные суда общим водоизмещением более трехсот тысяч тонн. И это только начало; невероятно, но лишь за первые десять дней апреля 1917 года было уничтожено судов водоизмещением в двести пятьдесят тысяч тонн, а всего за месяц — в восемьсот семьдесят пять тысяч тонн. Союзники дрогнули от такого страшного удара.
Теперь же, когда два миллиона свежих рвущихся в бой молодых американцев были готовы пересечь Атлантический океан и принять участие в боевых действиях, обязанностью каждого офицера и матроса германского подводного флота становилось принесение любой жертвы, какая бы ни потребовалась. И если боги войны распорядились поместить такой известный британский тяжелый линейный крейсер, как «Инфлексибл», на сходящийся курс с его потрепанным маленьким судном, Курт Кохлер с радостью отдаст собственную жизнь и жизнь своего экипажа за возможность разрядить в этот корабль торпедные аппараты.
— Скорость двенадцать узлов, — произнес Курт в переговорную трубу. Это предельная скорость субмарины У-32 в надводном положении, необходимо добраться до места боевого дежурства как можно быстрее. Хотя расчеты указывали, что «Инфлекеибл» должен пройти на расстоянии от ста десяти до ста сорока морских миль от берега, командир не очень-то надеялся на возможность хорошего перехвата, даже в том случае, если они достигнут района боевого дежурства прежде, чем пройдет крейсер.
С мостика У-32, где располагались впередсмотрящие, видно всего на семь миль, дальность эффективного пуска торпед составляла две тысячи пятьсот ярдов, намеченная же жертва способна постоянно поддерживать скорость в двадцать два узла и более. Кохлеру нужно маневрировать своим кораблем в пределах двух тысяч пятисот ярдов от идущего полным ходом крейсера, но шанс, что он просто обнаружит его, был один из многих тысяч. Даже если это и удалось бы, то, вероятно, лишь затем, чтобы понаблюдать, как характерная, в форме треноги, мачта корабля проплывет мимо, а его корпус даже не поднимется из-за ограниченного горизонта подлодки.
Командир отбросил дурные предчувствия.
— Лейтенант Хорстхаузен, на мостик.
Когда старший помощник появился, капитан приказал как можно скорее достичь района боевого дежурства, держа корабль наготове для погружения и немедленного вступления в бой.
— Вызовете меня в восемнадцать тридцать, если не произойдет никаких перемен.
Крайнее изнурение Курта усугубилось тупой головной болью из-за дизельных паров. Перед тем как спуститься вниз, он последний раз окинул взглядом горизонт. Усилившийся ветер разрывал клубы тумана, море становилось темнее. В нем поднималась злоба претив подхлестывавшей его воздушной стихии. Субмарина зарылась носом в очередную волну, и вода вспенилась на передней части палубы. Водяная пыль брызнула пронизывающим холодом в лицо.
— Барометр быстро падает, капитан, — тихо сказал ему Хорстхаузен. — Я думаю, что нас может сильно тряхнуть.
— Оставаться на поверхности, держите скорость. — Курт пренебрег этим мнением. Он не хотел слышать ничего такого, что могло бы осложнить охоту. Соскользнул вниз по трапу и направился прямо к вахтенному журналу на штурманском столике.
Сделал запись своим аккуратным официальным почерком: Курс 270°. Скорость 12 узлов. Ветер северо-западный, 15 узлов, свежеет». Затем поставил свою полную подпись и сдавил пальцами виски, чтобы утихомирить головную боль.
«Боже мой, как же я устал», — подумал он и заметил, как штурман тайком наблюдает за его отражением в отполированной меди пульта управления главного поста. Курт опустил руки, поборов искушение немедленно лечь, и сказал рулевому:
— Я произведу осмотр корабля.
Он специально задержался в машинном отделении, чтобы поздравить механиков с быстрой и умелой заправкой корабля горючим, а в носовом торпедном отделении приказал матросам оставаться на койках, когда, пригнувшись, вошел к ним через узкий вход.
Три торпедных аппарата были заряжены и готовы к пуску, а запасные торпеды уложены в узком пространстве; их длинная блестящая масса заполняла почти все помещение и затрудняла любое движение. Матросы торпедного отделения вынуждены будут проводить большую часть времени, полусидя на своих крошечных койках, словно животные в ярусах клеток.
Курт нежно похлопал одну из торпед.
— Мы скоро освободим вам немного места, — пообещал он матросам, — как только отправим по почте эти маленькие посылки томми.
Это была древняя шутка, но люди почтительно откликнулись на нее. По их смеху капитан понял, как несколько часов, проведенных на поверхности, на чистом воздухе пустыни, освежили и оживили всех.
Оказавшись в отгороженном занавеской крохотном закутке, служившем ему каютой, Курт наконец смог позволить себе расслабиться, и страшная усталость победила его. Он не спал сорок часов, каждую минуту находясь в постоянном нервном напряжении. И все же, перед тем, как с трудом заползти на свою узкую, с бортиком, койку, взял фотографию в рамке из ниши над столом и долго смотрел на изображение безмятежной молодой женщины и маленького мальчика у ее колен, одетого в кожаные штанишки.
— Спокойной ночи, мои дорогие, — прошептал он. — Спокойной ночи и тебе, мой другой сын, которого я еще не видел.
Курта разбудил ревун погружения, завывавший как раненый зверь. Он так болезненно отдавался эхом в ограниченном пространстве стального корпуса, что силой вырвал командира из глубокого черного сна, и тот стукнулся головой о косяк койки, пытаясь выбраться из нее.
Тут же ощутил килевую и бортовую качку корабля. Погода ухудшилась, и Курт почувствовал, как палуба накренилась у него под ногами, в то время как нос лодки опустился, и она вошла под воду. Рывком раздвинул занавески и полностью одетый ворвался в центральный пост управления как раз в тот момент, когда двое впередсмотрящих кубарем скатились по трапу с мостика. Погружение было таким быстрым, что морская вода каскадом лилась им на головы и плечи, пока Хорстхаузену не удалось задраить главный люк в рубке.
Курт взял на себя командование и взглянул на часы в верхней части медного пульта управления:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89