Тролль снова издал звук, вроде помеси ворчания и рычания; на мгновение его глубоко посаженные глаза обратились на Найла, и тот был рад распознать в них проблеск дружелюбия. Затем тролль повернулся и неторопливо последовал своей дорогой вниз по ступеням, а вожак людей-хамелеонов развернулся в противоположном направлении.
Найл ошибся, полагая, что гигантская каменная лестница продолжалась вниз; на самом деле, выступ круто повернул вправо, а затем устремился круто вверх. Здесь стало понятно, что, кто бы ни вытесал лестницу, он намеревался прорубить дорогу к священному озеру, поскольку путь стал грубым и неровным, часто сужаясь до нескольких футов. В одном месте выступ и вовсе исчез, обрушившись во время камнепада; но кто-то вырезал низкий и узкий проход в утесе, по которому дюжину ярдов пришлось пробираться на корточках, пока он вновь не вывел на выступ.
Подъем продолжался около полумили, холодный ветер ударил в лица путников, смешавшись с резавшим глаза паром снизу. Тут вновь пришлось ползти, но Найл рад был почувствовать долгожданный запах влажной земли. Несколько минут спустя ветер усилился, и они вышли в прохладу звездной ночи.
Они вышли на горный склон, тоннель позади них был укрыт так хорошо, что Найл не разглядел его, когда обернулся. Дул зябкий ветер, трава под ногами была покрыта островками жесткого снега. Но он все-таки наблюдал окружающее с повышенной восприимчивостью, поэтому и трава, и снег необычайно поразили его; они словно манили взглянуть поближе. Но у него не было такой возможности: его сопровождающие уже шли дальше.
Дороги, ведущей вниз с горы, не было видно, но это, как подумал Найл, не удивительно, поскольку в противном случае тропа могла привлечь внимание и указать путь к священному озеру. Когда они направились к лежащей внизу долине, Найл поймал себя на том, что сожалеет о потере плаща, который остался в сумке, лежавшей где-то на дне реки.
Десять минут спустя он так выдохся, пробираясь между валунами и торчавшими из земли утесами, что больше не чувствовал холода. В паре мест он заметил дуновение сернистого запаха и догадался, что, должно быть, рядом находились трещины, из которых сочился газ.
Он также впервые обратил внимание на глубину различия между человеческим любопытством и его относительным отсутствием у людей-хамелеонов. Ничто из того, что он усвоил в Белой башне, не могло прояснить происхождение необыкновенного природного ландшафта, который он только что покинул, но он знал достаточно, чтобы предположить, что эта гора и обступившие ее холмы сформировались в результате вулканической активности. Но почему она была полой внутри? Это окончательно ставило его в тупик. И все же людей-хамелеонов это совершенно не интересовало; они просто принимали свое жилище как должное.
Ответом на вопрос Найла являлось то, что гигантская пещера под ним сформировалась в результате выброса столба горячего газа, который поднялся из глубины Земной мантии шестьдесят пять миллионов лет назад и проложил себе путь к поверхности, вздыбив громадный купол более сотни миль в диаметре. Эта гора и окружающие холмы состояли из базальтовой лавы, которая эродировалась непогодой до тех пор, пока не остался лишь тончайший слой, отделявший купол от Земной поверхности. И, хотя вулкан вновь пробудился, извергая расплавленную магму, купол в конечном итоге должен был обрушиться, образуя гигантский кратер, вроде тех, что покрывают лунную поверхность.
Шероховатая поверхность выветренной скалы под ногами подсказала Найлу, что перед ним - следы грандиозного извержения, однажды изничтожившего в этой области все живое.
В двадцати пяти милях к югу высились невидимые под светом звезд башни города пауков, и они направлялись прямо к ним. Найл подсчитал, что с тех пор, как он покинул дом, прошло всего двадцать четыре часа, и рассудил, что большую часть этого времени провел под землей. Приятно было после этого снова вдохнуть холодный ночной воздух.
У подножия горы идти стало легче, и они двинулись вдоль пенящегося потока, который вытекал из глубокой долины и продолжал свой путь через заросли березы и ясеня. Хотя здесь не было видно никакой тропы, люди-хамелеоны шли вперед с безошибочным чувством направления, которое говорило о том, что здесь им был знаком каждый дюйм. Они бесшумно шагали по ковру опавших листьев, а затем совершенно неожиданно принялись подниматься по склону, по которому добрались до тоннеля и своей пещеры. Для Найла это было столь же отрадно, как вернуться домой.
Возвратившиеся из трудного похода люди повалились бы на землю и заснули. Люди-хамелеоны замерли, усевшись на толстую подстилку из сухих листьев, одни - опираясь на замшелые стены, другие - сидя прямо, и просто расслабились. Найл поборол желание улечься и принялся наблюдать, как утомление вытекает из конечностей в сидячем положении. За какие-то полчаса усталость ушла, и он погрузился в состояние умиротворенного покоя.
Забурчал желудок: с тех пор, как он ел в последний раз, прошло немало часов. Найл заподозрил, что его чувство голода передалось другим, поскольку, стоило ему об этом подумать, как вокруг него засуетились, и пару минут спустя ему вручили кувшиноподобный сосуд, полный воды. На сей раз, землистый привкус доставил ему столько же радости, сколько стакан меда дома, напомнив о его любимом блюде, ванильной орхидее, которую дворцовые повара добавляли в свою сдобную выпечку. Даже плавающие в сосуде частицы, которые, как он теперь разглядел, были травянисто-зеленого цвета, казалось, делали вкус воды более изысканным, все равно что кусочки цедры апельсина в апельсиновом соке. Вода утоляла и голод, и жажду. Но он заметил кое-что еще: эта жидкость позволила ему сблизиться со своими спутниками настолько, что их разумы стали ему столь же ясны, как его собственный. Этот напиток буквально являлся его причастием к их братству.
Но что больше всего поразило Найла, так это то, что людей-хамелеонов совершенно не клонило в сон. Причиной тому была не только их способность к глубокому расслаблению, но и то, что их разумы были взаимосвязаны так, что они все время ощущали друг друга. Сонный человек постепенно забывает о существовании внешнего мира. Осознавать то, что происходит вокруг, как понял Найл, и означало пребывать в состоянии бодрствования. Поддерживаемые активностью разума окружающих люди-хамелеоны едва ли могли проваливаться в сон, словно ребенок на собственном дне рождения. Благодаря этому рядом с людьми-хамелеонами человеком овладевало блаженное чувство уюта и неослабевающего интереса, словно он сидел у огня в кругу приятной компании.
В этот момент внимание Найла привлек доносившийся откуда-то звук, в чем-то напоминавший человеческую речь. Он вскоре определил, что звук исходит от вожака людей-хамелеонов, сидевшего рядом. "Рот" на лицевой стороне его головы двигался и оттуда вылетали эти речеподобные звуки. Но они были до странного неразборчивы, и Найлу казалось, что он слышит шум ветра.
Он почувствовал острое разочарование из-за того, что не в состоянии был что-либо понять. И, словно реагируя на его мысль, звуки внезапно приобрели ясность и отчетливость. Теперь Найл мог различить, что это не было ни одним из человеческих языков. Основной звук был немного похож на скрип ветвей на ветру, однако это "поскрипывание" не было монотонным, оно несколько напоминало медленно проигрываемую мелодию, причем не один инструмент, а созвучную игру множества музыкантов. Очевидно, люди-хамелеоны разговаривали. Но о чем?
Не успел Найл задать себе этот вопрос, как узнал ответ на него. Они пользовались речью не так, как люди, которые располагают слова в определенном порядке, словно костяшки домино. Здесь же словами служило что-то вроде музыки. Но, в отличие от музыки людей, не имеющей определенного смысла, язык людей-хамелеонов был очень точен. Он развился из их опыта общения и предназначался для передачи этого опыта.
Войдя в это обобщенное сознание, Найл внезапно понял, что люди-хамелеоны были довольно-таки похожи на людей в общем смысле этого слова: их день был заполнен различными делами. Контролируя обширную территорию, они должны были бродить вокруг нее, поодиночке или вдвоем, общаясь с деревьями, кустами, травами и такими животными как кроты, земляные черви, ползающие в траве змеи, лягушки и ящерицы. Для этих не отличающихся разумом созданий привычнее было пребывать в изоляции друг от друга, в состоянии вроде полусна. Задачей людей-хамелеонов было служить ментальными перемычками между ними, заставляя их осознавать присутствие друг друга и наделяя их ощущением общности, которое распространялось от населяющих деревья клещей и личинок до мышей, водяных крыс и белок.
Таким образом, человеческая точка зрения, что природа полна вражды и противоборства, была ошибочной, как теперь понимал Найл. Инстинктивные способности людей-хамелеонов служили для установления гармонии, как врожденные способности музыканта для создания чарующих звуков.
Найл поймал себя на том, что размышляет, какую роль в этой гармонии играют тролли. Доступ к разумам людей-хамелеонов тут же обеспечил ему ответ. Их задачей было преобразование сырой энергии Земли - электрической силы молний и высвобождаемой камнями под давлением пьезоэлектрической энергии - в жизненную энергетику, питавшую почвенные микроорганизмы, которые создавали живую ауру Земли. Каждый тролль был чем-то вроде силовой станции, и поэтому им требовались гигантские размеры и масса. Тролль, который провел их к священному озеру, весил больше, чем если бы он состоял из цельной глыбы гранита. Тролли встречались повсюду, где в изобилии имелся кварц, например, в таких местах, как священная гора и Долина Мертвых.
В отличие от задачи троллей, которую те выполняли непрерывно, активность людей-хамелеонов менялась в зависимости от сезона. Сейчас, в начале зимы, когда природа готовилась ко сну, дел у них было поменьше. Но даже в такое время у них было что обсудить, собираясь под конец дня вместе, подобно компании крестьян, сидящих за стойкой бара в местном пабе. Их язык был построен на рифмах и образах, а на заднем плане все время проступало ощущение звуков ветра и бегущей воды. Фактически слоги этого языка можно было сравнить со звуками, которые издает ветер, когда натыкается на препятствия вроде деревьев, или с потоком, когда он разбивается о камни или гальку.
Таким образом, Найл смог "послушать", как двое людей хамелеонов описывали (причем их слова образовывали контрапункт, как в музыке) лесистую сторону холма и семейство мышей, которые устроили свое гнездо у корней того же дерева, что и сова. Найл ощущал себя путником, вслушивающимся в беседу двух друзей, чувствуя любопытство и вместе с тем отстраненность.
Затем случилось нечто, повергшее его в замешательство. Он больше не "слушал" беседу, как и не находился в подземной пещере. Он стоял на склоне холма во многих милях от пещеры и глядел на то, как снуют в своем гнезде у корней мыши. Все было абсолютно реальным: наполовину спрятавшаяся в облаках луна, ветки, шуршавшие на ветру, движение древесной тли под куском гнилой древесины. И хотя он прекрасно понимал, что все еще сидит в пещере людей-хамелеонов, все выглядело настолько материальным, что могло легко убедить его в обратном.
То, что произошло, было для него очевидно: он очутился в ментальном мире людей-хамелеонов. А они явно обладали способностью к воспроизведению действительности иных времен и мест, намного превосходящей человеческую.
На самом деле, он уже переживал раньше нечто подобное. Когда великий предводитель пауков Хеб Могучий описывал противостояние людей и пауков, завершившееся победой последних, его слова вызвали в воображении до боли реалистичные сцены жестокой бойни. Но тогда Найл приписал это действию собственного воображения, наделившего эти образы жизненностью.
Внезапно Найл вновь оказался в пещере, но лишь на мгновение. Заговорил следующий человек-хамелеон; на сей раз, речь шла о стайке рыб, живущих ниже по течению. В прошлом году, во время таяния снегов, исключительное по размерам наводнение повредило запруду, где зимовали многие из них, впадая в спячку среди ила и палых листьев, устилавших дно. Найл видел вывороченные с корнями деревья, слой ила, который долгие годы недвижно лежал на дне и был смыт наводнением, водяных крыс, барахтавшихся в бурных потоках, в которых многие из них разбились или утонули. Для Найла с его неприятными воспоминаниями о том, как он сам чуть не утонул, это переживание оказалось настолько реалистичным, что он невольно принялся ловить ртом воздух, словно с головой погрузился в кипящий водоворот.
То, что случилось потом, порядком его озадачило. Его пронзила мысль, что течение реки такой силы, должно быть, уже унесло его заплечную сумку в море. Его мысль вошла в общий поток сознания, и, поскольку он был гостем, автоматически приковала к себе больше внимания, чем какая-либо другая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Найл ошибся, полагая, что гигантская каменная лестница продолжалась вниз; на самом деле, выступ круто повернул вправо, а затем устремился круто вверх. Здесь стало понятно, что, кто бы ни вытесал лестницу, он намеревался прорубить дорогу к священному озеру, поскольку путь стал грубым и неровным, часто сужаясь до нескольких футов. В одном месте выступ и вовсе исчез, обрушившись во время камнепада; но кто-то вырезал низкий и узкий проход в утесе, по которому дюжину ярдов пришлось пробираться на корточках, пока он вновь не вывел на выступ.
Подъем продолжался около полумили, холодный ветер ударил в лица путников, смешавшись с резавшим глаза паром снизу. Тут вновь пришлось ползти, но Найл рад был почувствовать долгожданный запах влажной земли. Несколько минут спустя ветер усилился, и они вышли в прохладу звездной ночи.
Они вышли на горный склон, тоннель позади них был укрыт так хорошо, что Найл не разглядел его, когда обернулся. Дул зябкий ветер, трава под ногами была покрыта островками жесткого снега. Но он все-таки наблюдал окружающее с повышенной восприимчивостью, поэтому и трава, и снег необычайно поразили его; они словно манили взглянуть поближе. Но у него не было такой возможности: его сопровождающие уже шли дальше.
Дороги, ведущей вниз с горы, не было видно, но это, как подумал Найл, не удивительно, поскольку в противном случае тропа могла привлечь внимание и указать путь к священному озеру. Когда они направились к лежащей внизу долине, Найл поймал себя на том, что сожалеет о потере плаща, который остался в сумке, лежавшей где-то на дне реки.
Десять минут спустя он так выдохся, пробираясь между валунами и торчавшими из земли утесами, что больше не чувствовал холода. В паре мест он заметил дуновение сернистого запаха и догадался, что, должно быть, рядом находились трещины, из которых сочился газ.
Он также впервые обратил внимание на глубину различия между человеческим любопытством и его относительным отсутствием у людей-хамелеонов. Ничто из того, что он усвоил в Белой башне, не могло прояснить происхождение необыкновенного природного ландшафта, который он только что покинул, но он знал достаточно, чтобы предположить, что эта гора и обступившие ее холмы сформировались в результате вулканической активности. Но почему она была полой внутри? Это окончательно ставило его в тупик. И все же людей-хамелеонов это совершенно не интересовало; они просто принимали свое жилище как должное.
Ответом на вопрос Найла являлось то, что гигантская пещера под ним сформировалась в результате выброса столба горячего газа, который поднялся из глубины Земной мантии шестьдесят пять миллионов лет назад и проложил себе путь к поверхности, вздыбив громадный купол более сотни миль в диаметре. Эта гора и окружающие холмы состояли из базальтовой лавы, которая эродировалась непогодой до тех пор, пока не остался лишь тончайший слой, отделявший купол от Земной поверхности. И, хотя вулкан вновь пробудился, извергая расплавленную магму, купол в конечном итоге должен был обрушиться, образуя гигантский кратер, вроде тех, что покрывают лунную поверхность.
Шероховатая поверхность выветренной скалы под ногами подсказала Найлу, что перед ним - следы грандиозного извержения, однажды изничтожившего в этой области все живое.
В двадцати пяти милях к югу высились невидимые под светом звезд башни города пауков, и они направлялись прямо к ним. Найл подсчитал, что с тех пор, как он покинул дом, прошло всего двадцать четыре часа, и рассудил, что большую часть этого времени провел под землей. Приятно было после этого снова вдохнуть холодный ночной воздух.
У подножия горы идти стало легче, и они двинулись вдоль пенящегося потока, который вытекал из глубокой долины и продолжал свой путь через заросли березы и ясеня. Хотя здесь не было видно никакой тропы, люди-хамелеоны шли вперед с безошибочным чувством направления, которое говорило о том, что здесь им был знаком каждый дюйм. Они бесшумно шагали по ковру опавших листьев, а затем совершенно неожиданно принялись подниматься по склону, по которому добрались до тоннеля и своей пещеры. Для Найла это было столь же отрадно, как вернуться домой.
Возвратившиеся из трудного похода люди повалились бы на землю и заснули. Люди-хамелеоны замерли, усевшись на толстую подстилку из сухих листьев, одни - опираясь на замшелые стены, другие - сидя прямо, и просто расслабились. Найл поборол желание улечься и принялся наблюдать, как утомление вытекает из конечностей в сидячем положении. За какие-то полчаса усталость ушла, и он погрузился в состояние умиротворенного покоя.
Забурчал желудок: с тех пор, как он ел в последний раз, прошло немало часов. Найл заподозрил, что его чувство голода передалось другим, поскольку, стоило ему об этом подумать, как вокруг него засуетились, и пару минут спустя ему вручили кувшиноподобный сосуд, полный воды. На сей раз, землистый привкус доставил ему столько же радости, сколько стакан меда дома, напомнив о его любимом блюде, ванильной орхидее, которую дворцовые повара добавляли в свою сдобную выпечку. Даже плавающие в сосуде частицы, которые, как он теперь разглядел, были травянисто-зеленого цвета, казалось, делали вкус воды более изысканным, все равно что кусочки цедры апельсина в апельсиновом соке. Вода утоляла и голод, и жажду. Но он заметил кое-что еще: эта жидкость позволила ему сблизиться со своими спутниками настолько, что их разумы стали ему столь же ясны, как его собственный. Этот напиток буквально являлся его причастием к их братству.
Но что больше всего поразило Найла, так это то, что людей-хамелеонов совершенно не клонило в сон. Причиной тому была не только их способность к глубокому расслаблению, но и то, что их разумы были взаимосвязаны так, что они все время ощущали друг друга. Сонный человек постепенно забывает о существовании внешнего мира. Осознавать то, что происходит вокруг, как понял Найл, и означало пребывать в состоянии бодрствования. Поддерживаемые активностью разума окружающих люди-хамелеоны едва ли могли проваливаться в сон, словно ребенок на собственном дне рождения. Благодаря этому рядом с людьми-хамелеонами человеком овладевало блаженное чувство уюта и неослабевающего интереса, словно он сидел у огня в кругу приятной компании.
В этот момент внимание Найла привлек доносившийся откуда-то звук, в чем-то напоминавший человеческую речь. Он вскоре определил, что звук исходит от вожака людей-хамелеонов, сидевшего рядом. "Рот" на лицевой стороне его головы двигался и оттуда вылетали эти речеподобные звуки. Но они были до странного неразборчивы, и Найлу казалось, что он слышит шум ветра.
Он почувствовал острое разочарование из-за того, что не в состоянии был что-либо понять. И, словно реагируя на его мысль, звуки внезапно приобрели ясность и отчетливость. Теперь Найл мог различить, что это не было ни одним из человеческих языков. Основной звук был немного похож на скрип ветвей на ветру, однако это "поскрипывание" не было монотонным, оно несколько напоминало медленно проигрываемую мелодию, причем не один инструмент, а созвучную игру множества музыкантов. Очевидно, люди-хамелеоны разговаривали. Но о чем?
Не успел Найл задать себе этот вопрос, как узнал ответ на него. Они пользовались речью не так, как люди, которые располагают слова в определенном порядке, словно костяшки домино. Здесь же словами служило что-то вроде музыки. Но, в отличие от музыки людей, не имеющей определенного смысла, язык людей-хамелеонов был очень точен. Он развился из их опыта общения и предназначался для передачи этого опыта.
Войдя в это обобщенное сознание, Найл внезапно понял, что люди-хамелеоны были довольно-таки похожи на людей в общем смысле этого слова: их день был заполнен различными делами. Контролируя обширную территорию, они должны были бродить вокруг нее, поодиночке или вдвоем, общаясь с деревьями, кустами, травами и такими животными как кроты, земляные черви, ползающие в траве змеи, лягушки и ящерицы. Для этих не отличающихся разумом созданий привычнее было пребывать в изоляции друг от друга, в состоянии вроде полусна. Задачей людей-хамелеонов было служить ментальными перемычками между ними, заставляя их осознавать присутствие друг друга и наделяя их ощущением общности, которое распространялось от населяющих деревья клещей и личинок до мышей, водяных крыс и белок.
Таким образом, человеческая точка зрения, что природа полна вражды и противоборства, была ошибочной, как теперь понимал Найл. Инстинктивные способности людей-хамелеонов служили для установления гармонии, как врожденные способности музыканта для создания чарующих звуков.
Найл поймал себя на том, что размышляет, какую роль в этой гармонии играют тролли. Доступ к разумам людей-хамелеонов тут же обеспечил ему ответ. Их задачей было преобразование сырой энергии Земли - электрической силы молний и высвобождаемой камнями под давлением пьезоэлектрической энергии - в жизненную энергетику, питавшую почвенные микроорганизмы, которые создавали живую ауру Земли. Каждый тролль был чем-то вроде силовой станции, и поэтому им требовались гигантские размеры и масса. Тролль, который провел их к священному озеру, весил больше, чем если бы он состоял из цельной глыбы гранита. Тролли встречались повсюду, где в изобилии имелся кварц, например, в таких местах, как священная гора и Долина Мертвых.
В отличие от задачи троллей, которую те выполняли непрерывно, активность людей-хамелеонов менялась в зависимости от сезона. Сейчас, в начале зимы, когда природа готовилась ко сну, дел у них было поменьше. Но даже в такое время у них было что обсудить, собираясь под конец дня вместе, подобно компании крестьян, сидящих за стойкой бара в местном пабе. Их язык был построен на рифмах и образах, а на заднем плане все время проступало ощущение звуков ветра и бегущей воды. Фактически слоги этого языка можно было сравнить со звуками, которые издает ветер, когда натыкается на препятствия вроде деревьев, или с потоком, когда он разбивается о камни или гальку.
Таким образом, Найл смог "послушать", как двое людей хамелеонов описывали (причем их слова образовывали контрапункт, как в музыке) лесистую сторону холма и семейство мышей, которые устроили свое гнездо у корней того же дерева, что и сова. Найл ощущал себя путником, вслушивающимся в беседу двух друзей, чувствуя любопытство и вместе с тем отстраненность.
Затем случилось нечто, повергшее его в замешательство. Он больше не "слушал" беседу, как и не находился в подземной пещере. Он стоял на склоне холма во многих милях от пещеры и глядел на то, как снуют в своем гнезде у корней мыши. Все было абсолютно реальным: наполовину спрятавшаяся в облаках луна, ветки, шуршавшие на ветру, движение древесной тли под куском гнилой древесины. И хотя он прекрасно понимал, что все еще сидит в пещере людей-хамелеонов, все выглядело настолько материальным, что могло легко убедить его в обратном.
То, что произошло, было для него очевидно: он очутился в ментальном мире людей-хамелеонов. А они явно обладали способностью к воспроизведению действительности иных времен и мест, намного превосходящей человеческую.
На самом деле, он уже переживал раньше нечто подобное. Когда великий предводитель пауков Хеб Могучий описывал противостояние людей и пауков, завершившееся победой последних, его слова вызвали в воображении до боли реалистичные сцены жестокой бойни. Но тогда Найл приписал это действию собственного воображения, наделившего эти образы жизненностью.
Внезапно Найл вновь оказался в пещере, но лишь на мгновение. Заговорил следующий человек-хамелеон; на сей раз, речь шла о стайке рыб, живущих ниже по течению. В прошлом году, во время таяния снегов, исключительное по размерам наводнение повредило запруду, где зимовали многие из них, впадая в спячку среди ила и палых листьев, устилавших дно. Найл видел вывороченные с корнями деревья, слой ила, который долгие годы недвижно лежал на дне и был смыт наводнением, водяных крыс, барахтавшихся в бурных потоках, в которых многие из них разбились или утонули. Для Найла с его неприятными воспоминаниями о том, как он сам чуть не утонул, это переживание оказалось настолько реалистичным, что он невольно принялся ловить ртом воздух, словно с головой погрузился в кипящий водоворот.
То, что случилось потом, порядком его озадачило. Его пронзила мысль, что течение реки такой силы, должно быть, уже унесло его заплечную сумку в море. Его мысль вошла в общий поток сознания, и, поскольку он был гостем, автоматически приковала к себе больше внимания, чем какая-либо другая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66