– сердито спросил Роджер.
– Я бедный человек, месье, – недовольно отозвался мэтр Пикар, – и не могу отказывать клиенту, не имея явных доказательств его нечестности. А заботиться о своих кошельках – дело постояльцев. Будь вы более разборчивы в выборе друзей, не лишились бы ваших пряжек. – Повернувшись, он неуклюже поплелся через холл в свои комнаты в задней части дома.
Проглотив упрек, на который сам напросился, Роджер вошел в гостиницу. В общем зале не было никого, кроме старика в синем костюме, с седой шевелюрой и светло-голубыми глазами, который был здесь вчера вечером. Сейчас он не пил и не был пьяным, а просто сидел с удрученным видом, глядя на свои ботинки.
Бросив на него взгляд, Роджер вновь стал искать выход из ужасающей ситуации, в которой оказался. Джорджина не принесла особой жертвы, подарив ему несколько старомодных драгоценностей, которыми никогда не пользовалась, однако дала их ему с определенной целью, а кража сделала эту цель недостижимой, поэтому Роджер чувствовал, что, позволив себя ограбить, здорово подвел Джорджину.
Роджер не был достаточно взрослым и крепким, чтобы устроиться матросом на корабль, плывущий в Англию, но ему пришло в голову, что за несколько оставшихся фунтов он мог бы уговорить какого-нибудь капитана грузового судна взять его на борт и позволить ему отработать недостачу, исполняя обязанности юнги. Куда более сложная проблема вставала перед ним после высадки в Англии. Одно Роджер твердо решил: он ни за что на свете не вернется домой и не станет просить прощения у отца, ибо, поступив так, он больше никогда не сможет посмотреть в глаза Джорджине. Ситуация выглядела донельзя мрачной – потеряв средства для блистательного старта, которыми снабдила его Джорджина, Роджер должен был всеми правдами и неправдами добиться успеха без них.
Внезапно голос старика прервал ход его мыслей:
– С вашей стороны было бы чрезвычайной любезностью, месье, если бы, руководствуясь щедростью, которую я вижу на вашем открытом лице, вы купили глоток выпивки старому страждущему ближнему.
Кроме них, в комнате никого не было, и, поняв, что призыв обращен к нему, Роджер снова почувствовал гнев. Он достаточно пострадал от случайного знакомства в этой же комнате, чтобы получить хороший урок. Хорошо помня льстивое восхищение де Рубека его французским языком и комплименты Му-Му по адресу его голубых глаз, Роджер сразу же расценил отзыв старика о его открытом лице как вступление к дальнейшей атаке на его тощий кошелек.
– Когда вы достигнете моего возраста, месье, – продолжал старик, – научитесь читать мысли людей по их лицам. Ваше лицо явилось для меня открытой книгой огорчений и бед. Я также пребываю в печали, так как был слаб и глуп. Не могу назвать себя достойным сыном церкви и уже много лет не был на исповеди, но вижу немало правды в церковной доктрине, гласящей, что разделенное горе уменьшается наполовину. Почему бы нам не исповедаться друг другу в причинах нашей печали и, если вы будете настолько любезны, не поискать временного утешения на дне бокала коньяку или кальвадоса?
Старик говорил медленно, четко и с достоинством, поэтому Роджер легко его понял. Трата еще нескольких франков не слишком изменила бы состояние его отощавших финансов, а между тем он чувствовал сильное желание излить кому-нибудь душу. Поднявшись, Роджер окликнул официанта и, подойдя к столу старика, поклонился и сказал:
– Вы правы, месье. Фортуна сыграла со мной скверную шутку, и я с сожалением услышал, что она повернулась спиной и к вам. Меня зовут Брук, Роджер Брук, и я счастлив предложить вам выпивку. Что вы предпочитаете?
– Коньяк, и, пожалуйста, двойную порцию, если не сочтете это злоупотреблением вашей щедростью. Что касается сорта, то я непривередлив. Крепкий напиток, именуемый в этом караван-сарае «Fine maison», достаточно хорош для меня.
Роджер заказал себе стакан малаги, и, когда официант удалился, старик продолжил:
– Мое имя – Аристотель Фенелон, и по деловым соображениям я именую себя доктором. Не стану вас уверять, как уверял многих других, что удостоился высших научных степеней в самых знаменитых университетах, но я изучаю человечество. Я зарабатываю на жизнь, и, когда Фортуна мне улыбается, зарабатываю сравнительно неплохо, пользуясь тщеславием женщин и доверчивостью мужчин. В своей неисчерпаемой мудрости Господь Бог создал природу таким образом, что каждое ее звено поддерживает другое, и, внушив большому числу мужчин и женщин желание улучшить дело Его рук, став более сильными или красивыми, чем они есть, Он снабдил меня средствами существования.
В этот момент принесли напитки, и доктор сказал, подняв рюмку слегка дрожащей рукой:
– За ваше здоровье, щедрый и любезный юноша. Поверьте, это лучший тост, который я могу провозгласить за вас. При здоровом теле не существует душевных расстройств, с которыми нельзя было бы справиться, а при здоровом духе смех не может долго не срываться с губ.
– За ваше здоровье, – отозвался Роджер и добавил, поставив стакан: – Боюсь, мой французский далек от совершенства. Прав ли я, считая вас торговцем снадобьями?
– Правы, но это не все. – Аристотель Фенелон тряхнул седой шевелюрой. – Я могу предоставить панацею от тысячи недугов. Могу вырывать зубы, вправлять вывихи и исцелять злокачественные сыпи. Особой областью моей деятельности является смягчение наказаний, налагаемых Венерой на своих неосторожных почитателей. Я также могу приготовить зелье, которое заставит любую девушку благосклонно взирать на своего возлюбленного. Но довольно обо мне. Старость привычна к неприятностям и готова философски ожидать поворота судьбы, в то время как молодость всегда нетерпеливо жаждет утешения. Поведайте мне, какова причина сердитого выражения, которое я заметил на вашем лице, когда впервые набрался храбрости к вам обратиться.
– Возможно, вы знакомы с шевалье де Рубеком? – начал Роджер. – Человеком в красном, который был здесь вчера вечером?
Доктор кивнул:
– Я ни разу не беседовал с ним, но часто видел его здесь последние несколько дней. С виду он веселый парень, но его физиономия не вызывала у меня особого доверия.
Роджер скорчил гримасу:
– Увы, месье доктор, у меня отсутствует способность судить о людях по их лицам. Я доверился ему, и это дорого мне обошлось.
После этого признания Роджер описал свои ночные приключения и то, как его ограбили этим утром. Он больше не видел смысла скрывать, каким образом у него оказались драгоценности, и понимал, что если рассчитывает на совет доктора, то должен подробно описать свои обстоятельства. Роджер рассказал о причине, по которой покинул дом, и о том, что застрял во Франции почти без гроша в кармане.
Старый Аристотель проницательно оценил ситуацию:
– Боюсь, мой юный друг, у вас мало перспектив вернуть имущество, если не обратитесь в полицию, а ваше нежелание это делать вполне обоснованно. Что до будущего, то вам, вполне возможно, удастся найти капитана, который позволит отработать переезд через пролив, особенно если вы предложите ему pourboire в виде пары луидоров. Но в Англии вы окажетесь между Сциллой и Харибдой. Жизнь сурова к тем, кто, не владея никаким ремеслом, вынужден просить милостыню или перебиваться случайными заработками. Мой искренний совет – заставить умолкнуть вашу гордость и помириться с отцом.
– Этого я не сделаю, – упрямо заявил Роджер, – потому что вряд ли мне грозит что-либо хуже, чем морская служба. К тому же тут замешана моя честь. Я слишком высоко ценю мнение леди, которая дала мне драгоценности, чтобы вернуться домой через четыре дня с поджатым хвостом, даже если смогу сегодня вечером найти подходящее судно.
– Восхищаюсь присущей вам твердостью, хотя вашим аргументам недостает логики, – промолвил доктор. – Но, увы, не вижу альтернативы.
Несколько минут они сидели молча, потом Роджер осведомился:
– А какой вред Фортуна причинила вам?
– К сожалению, я сам повинен в своих несчастьях. – Аристотель Фенелон поднял наполовину опустошенную рюмку с коньяком. – Юности доступны всевозможные радости, а старости – лишь немногие, поэтому у меня вошло в привычку злоупотреблять янтарной жидкостью, которая прогоняет все заботы. В такие дни, должен признаться, один глоток лишь усиливает жажду. Моя научная деятельность становится все менее успешной, я выхожу из строя на несколько дней, а когда ко мне возвращается ясность мышления, осознаю, что пропил все до последнего су.
– Насколько я понимаю, – вставил Роджер, – сегодня как раз один из таких дней, так как сейчас вы, несомненно, трезвы.
– Вы правы, мой юный друг, – признал доктор. – Но это утро застало меня в куда худшем положении, чем обычно при подобных обстоятельствах.
– Что вы имеете в виду?
– Как вы, возможно, догадались, я странствующий лекарь. Не многие знают Францию лучше меня, ибо за прошедшие сорок лет я исходил ее вдоль и поперек. Я странствую из одной деревни в другую, продавая мои травы и снадобья всем, кому удается внушить желание их купить. Не отрицаю, что– многие из них сильнодействующие! Это необходимо, иначе бедняки, их приобретшие, сочтут себя одураченными. Часто приходится набивать их желудки порохом, дабы убедить, что они вылечились. Иногда это вопрос жизни и смерти, причем зачастую неизвестно, какой исход предпочтительнее для этих бедняг. Но, Бог свидетель, ошибаюсь я редко, а избавляю от страданий многих ближних, которые вообще не могли бы позволить себе лечиться, не будь странствующих лекарей вроде меня.
Роджер не нашел в этом признании ничего нового. Подобные знахари, бродящие по сельской местности и устанавливающие свои будки на ярмарках, были так же обычны в Англии, как и во Франции, и он уже в начале беседы догадался, каким способом доктор Аристотель Фенелон зарабатывает себе на жизнь.
– Почему же, истратив ваши деньги, вы не заработаете их снова? – спросил Роджер.
– В том-то вся и беда, месье. – Светло-голубые глаза доктора встретились с глазами юноши. – У меня вошло в привычку в конце каждого месяца, прибывая в большой город, давать себе маленький отпуск. О приятных, но неприбыльных удовольствиях, в которых я провожу эти краткие сезоны досуга, я вам уже говорил. Но каждый раз, заново приступая к работе, я должен покупать лекарства, мази и целебные воды, а также горшочки, бутылки и флаконы для их упаковки. Я взял себе за правило откладывать для этой цели несколько луидоров из последнего заработка. Но на сей раз, будучи под действием алкоголя, я пропил и эти запасы.
– Весьма печально. К этому привели какие-то особые обстоятельства или такое случалось и раньше?
– В очень редких случаях я доходил до полной потери рассудка, но признаюсь, что такое бывало и прежде.
– Тогда почему вам не поступить так же, как вы прежде поступали в аналогичных ситуациях?
– Ваше разумное, но не вдохновляющее суждение, мой друг, – вздохнул доктор Аристотель, – приносит мне мало утешения. Оно приговаривает меня к возвращению на стезю обычной медицины, а иногда приходится посетить полдюжины деревень, не найдя никого, кому требуется вырвать зуб или вправить кость. Я вынужден влачить самое жалкое существование, пока я не смогу накопить маленький капитал для очередной покупки лекарств и мазей.
Снова наступила краткая пауза. Казалось, единственная польза, которую могут принести друг другу товарищи по несчастью, – это поведать о своих горестях.
Наконец доктор поставил пустую рюмку и кашлянул:
– Как насчет того, чтобы повторить, месье, хотя с моей стороны и неблагородно пользоваться великодушием человека, которому дорог каждый франк.
Роджеру нравился старик – инстинкт подсказывал ему, что он пусть и слабоволен, но добр и умен, а цена еще пары порций не ставила под угрозу и без того призрачную перспективу его возвращения в Англию, поэтому он вышел из комнаты и снова заказал напитки.
Роджер вернулся, и доктор, поблагодарив его, добавил, словно ему это внезапно пришло в голову:
– Не будет ли нескромным осведомиться, месье, сколько денег у вас осталось?
Не видя особого вреда в обнародовании своих ресурсов, Роджер ответил:
– Чуть более четырех луидоров – около тридцати семи крон, чтобы быть точным.
– Этого было бы достаточно… – пробормотал доктор.
– Достаточно для чего, месье?
– Ну, чтобы приобрести новый комплект лекарств и мазей.
Роджер улыбнулся:
– Как бы мне ни хотелось облегчить ваши заботы, вы должны понимать, что в настоящий момент я не в состоянии одолжить вам денег.
– Я и не думал просить о займе, – поспешил заверить его доктор. – Мне пришел в голову совсем другой проект. Как следует из ваших слов, вы твердо решили ни при каких обстоятельствах не полагаться на милосердие вашего отца и единственно возможный выход для вас – это искать случайные заработки, странствуя по английским деревням. Но во Франции жизнь куда дешевле и приятнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Я бедный человек, месье, – недовольно отозвался мэтр Пикар, – и не могу отказывать клиенту, не имея явных доказательств его нечестности. А заботиться о своих кошельках – дело постояльцев. Будь вы более разборчивы в выборе друзей, не лишились бы ваших пряжек. – Повернувшись, он неуклюже поплелся через холл в свои комнаты в задней части дома.
Проглотив упрек, на который сам напросился, Роджер вошел в гостиницу. В общем зале не было никого, кроме старика в синем костюме, с седой шевелюрой и светло-голубыми глазами, который был здесь вчера вечером. Сейчас он не пил и не был пьяным, а просто сидел с удрученным видом, глядя на свои ботинки.
Бросив на него взгляд, Роджер вновь стал искать выход из ужасающей ситуации, в которой оказался. Джорджина не принесла особой жертвы, подарив ему несколько старомодных драгоценностей, которыми никогда не пользовалась, однако дала их ему с определенной целью, а кража сделала эту цель недостижимой, поэтому Роджер чувствовал, что, позволив себя ограбить, здорово подвел Джорджину.
Роджер не был достаточно взрослым и крепким, чтобы устроиться матросом на корабль, плывущий в Англию, но ему пришло в голову, что за несколько оставшихся фунтов он мог бы уговорить какого-нибудь капитана грузового судна взять его на борт и позволить ему отработать недостачу, исполняя обязанности юнги. Куда более сложная проблема вставала перед ним после высадки в Англии. Одно Роджер твердо решил: он ни за что на свете не вернется домой и не станет просить прощения у отца, ибо, поступив так, он больше никогда не сможет посмотреть в глаза Джорджине. Ситуация выглядела донельзя мрачной – потеряв средства для блистательного старта, которыми снабдила его Джорджина, Роджер должен был всеми правдами и неправдами добиться успеха без них.
Внезапно голос старика прервал ход его мыслей:
– С вашей стороны было бы чрезвычайной любезностью, месье, если бы, руководствуясь щедростью, которую я вижу на вашем открытом лице, вы купили глоток выпивки старому страждущему ближнему.
Кроме них, в комнате никого не было, и, поняв, что призыв обращен к нему, Роджер снова почувствовал гнев. Он достаточно пострадал от случайного знакомства в этой же комнате, чтобы получить хороший урок. Хорошо помня льстивое восхищение де Рубека его французским языком и комплименты Му-Му по адресу его голубых глаз, Роджер сразу же расценил отзыв старика о его открытом лице как вступление к дальнейшей атаке на его тощий кошелек.
– Когда вы достигнете моего возраста, месье, – продолжал старик, – научитесь читать мысли людей по их лицам. Ваше лицо явилось для меня открытой книгой огорчений и бед. Я также пребываю в печали, так как был слаб и глуп. Не могу назвать себя достойным сыном церкви и уже много лет не был на исповеди, но вижу немало правды в церковной доктрине, гласящей, что разделенное горе уменьшается наполовину. Почему бы нам не исповедаться друг другу в причинах нашей печали и, если вы будете настолько любезны, не поискать временного утешения на дне бокала коньяку или кальвадоса?
Старик говорил медленно, четко и с достоинством, поэтому Роджер легко его понял. Трата еще нескольких франков не слишком изменила бы состояние его отощавших финансов, а между тем он чувствовал сильное желание излить кому-нибудь душу. Поднявшись, Роджер окликнул официанта и, подойдя к столу старика, поклонился и сказал:
– Вы правы, месье. Фортуна сыграла со мной скверную шутку, и я с сожалением услышал, что она повернулась спиной и к вам. Меня зовут Брук, Роджер Брук, и я счастлив предложить вам выпивку. Что вы предпочитаете?
– Коньяк, и, пожалуйста, двойную порцию, если не сочтете это злоупотреблением вашей щедростью. Что касается сорта, то я непривередлив. Крепкий напиток, именуемый в этом караван-сарае «Fine maison», достаточно хорош для меня.
Роджер заказал себе стакан малаги, и, когда официант удалился, старик продолжил:
– Мое имя – Аристотель Фенелон, и по деловым соображениям я именую себя доктором. Не стану вас уверять, как уверял многих других, что удостоился высших научных степеней в самых знаменитых университетах, но я изучаю человечество. Я зарабатываю на жизнь, и, когда Фортуна мне улыбается, зарабатываю сравнительно неплохо, пользуясь тщеславием женщин и доверчивостью мужчин. В своей неисчерпаемой мудрости Господь Бог создал природу таким образом, что каждое ее звено поддерживает другое, и, внушив большому числу мужчин и женщин желание улучшить дело Его рук, став более сильными или красивыми, чем они есть, Он снабдил меня средствами существования.
В этот момент принесли напитки, и доктор сказал, подняв рюмку слегка дрожащей рукой:
– За ваше здоровье, щедрый и любезный юноша. Поверьте, это лучший тост, который я могу провозгласить за вас. При здоровом теле не существует душевных расстройств, с которыми нельзя было бы справиться, а при здоровом духе смех не может долго не срываться с губ.
– За ваше здоровье, – отозвался Роджер и добавил, поставив стакан: – Боюсь, мой французский далек от совершенства. Прав ли я, считая вас торговцем снадобьями?
– Правы, но это не все. – Аристотель Фенелон тряхнул седой шевелюрой. – Я могу предоставить панацею от тысячи недугов. Могу вырывать зубы, вправлять вывихи и исцелять злокачественные сыпи. Особой областью моей деятельности является смягчение наказаний, налагаемых Венерой на своих неосторожных почитателей. Я также могу приготовить зелье, которое заставит любую девушку благосклонно взирать на своего возлюбленного. Но довольно обо мне. Старость привычна к неприятностям и готова философски ожидать поворота судьбы, в то время как молодость всегда нетерпеливо жаждет утешения. Поведайте мне, какова причина сердитого выражения, которое я заметил на вашем лице, когда впервые набрался храбрости к вам обратиться.
– Возможно, вы знакомы с шевалье де Рубеком? – начал Роджер. – Человеком в красном, который был здесь вчера вечером?
Доктор кивнул:
– Я ни разу не беседовал с ним, но часто видел его здесь последние несколько дней. С виду он веселый парень, но его физиономия не вызывала у меня особого доверия.
Роджер скорчил гримасу:
– Увы, месье доктор, у меня отсутствует способность судить о людях по их лицам. Я доверился ему, и это дорого мне обошлось.
После этого признания Роджер описал свои ночные приключения и то, как его ограбили этим утром. Он больше не видел смысла скрывать, каким образом у него оказались драгоценности, и понимал, что если рассчитывает на совет доктора, то должен подробно описать свои обстоятельства. Роджер рассказал о причине, по которой покинул дом, и о том, что застрял во Франции почти без гроша в кармане.
Старый Аристотель проницательно оценил ситуацию:
– Боюсь, мой юный друг, у вас мало перспектив вернуть имущество, если не обратитесь в полицию, а ваше нежелание это делать вполне обоснованно. Что до будущего, то вам, вполне возможно, удастся найти капитана, который позволит отработать переезд через пролив, особенно если вы предложите ему pourboire в виде пары луидоров. Но в Англии вы окажетесь между Сциллой и Харибдой. Жизнь сурова к тем, кто, не владея никаким ремеслом, вынужден просить милостыню или перебиваться случайными заработками. Мой искренний совет – заставить умолкнуть вашу гордость и помириться с отцом.
– Этого я не сделаю, – упрямо заявил Роджер, – потому что вряд ли мне грозит что-либо хуже, чем морская служба. К тому же тут замешана моя честь. Я слишком высоко ценю мнение леди, которая дала мне драгоценности, чтобы вернуться домой через четыре дня с поджатым хвостом, даже если смогу сегодня вечером найти подходящее судно.
– Восхищаюсь присущей вам твердостью, хотя вашим аргументам недостает логики, – промолвил доктор. – Но, увы, не вижу альтернативы.
Несколько минут они сидели молча, потом Роджер осведомился:
– А какой вред Фортуна причинила вам?
– К сожалению, я сам повинен в своих несчастьях. – Аристотель Фенелон поднял наполовину опустошенную рюмку с коньяком. – Юности доступны всевозможные радости, а старости – лишь немногие, поэтому у меня вошло в привычку злоупотреблять янтарной жидкостью, которая прогоняет все заботы. В такие дни, должен признаться, один глоток лишь усиливает жажду. Моя научная деятельность становится все менее успешной, я выхожу из строя на несколько дней, а когда ко мне возвращается ясность мышления, осознаю, что пропил все до последнего су.
– Насколько я понимаю, – вставил Роджер, – сегодня как раз один из таких дней, так как сейчас вы, несомненно, трезвы.
– Вы правы, мой юный друг, – признал доктор. – Но это утро застало меня в куда худшем положении, чем обычно при подобных обстоятельствах.
– Что вы имеете в виду?
– Как вы, возможно, догадались, я странствующий лекарь. Не многие знают Францию лучше меня, ибо за прошедшие сорок лет я исходил ее вдоль и поперек. Я странствую из одной деревни в другую, продавая мои травы и снадобья всем, кому удается внушить желание их купить. Не отрицаю, что– многие из них сильнодействующие! Это необходимо, иначе бедняки, их приобретшие, сочтут себя одураченными. Часто приходится набивать их желудки порохом, дабы убедить, что они вылечились. Иногда это вопрос жизни и смерти, причем зачастую неизвестно, какой исход предпочтительнее для этих бедняг. Но, Бог свидетель, ошибаюсь я редко, а избавляю от страданий многих ближних, которые вообще не могли бы позволить себе лечиться, не будь странствующих лекарей вроде меня.
Роджер не нашел в этом признании ничего нового. Подобные знахари, бродящие по сельской местности и устанавливающие свои будки на ярмарках, были так же обычны в Англии, как и во Франции, и он уже в начале беседы догадался, каким способом доктор Аристотель Фенелон зарабатывает себе на жизнь.
– Почему же, истратив ваши деньги, вы не заработаете их снова? – спросил Роджер.
– В том-то вся и беда, месье. – Светло-голубые глаза доктора встретились с глазами юноши. – У меня вошло в привычку в конце каждого месяца, прибывая в большой город, давать себе маленький отпуск. О приятных, но неприбыльных удовольствиях, в которых я провожу эти краткие сезоны досуга, я вам уже говорил. Но каждый раз, заново приступая к работе, я должен покупать лекарства, мази и целебные воды, а также горшочки, бутылки и флаконы для их упаковки. Я взял себе за правило откладывать для этой цели несколько луидоров из последнего заработка. Но на сей раз, будучи под действием алкоголя, я пропил и эти запасы.
– Весьма печально. К этому привели какие-то особые обстоятельства или такое случалось и раньше?
– В очень редких случаях я доходил до полной потери рассудка, но признаюсь, что такое бывало и прежде.
– Тогда почему вам не поступить так же, как вы прежде поступали в аналогичных ситуациях?
– Ваше разумное, но не вдохновляющее суждение, мой друг, – вздохнул доктор Аристотель, – приносит мне мало утешения. Оно приговаривает меня к возвращению на стезю обычной медицины, а иногда приходится посетить полдюжины деревень, не найдя никого, кому требуется вырвать зуб или вправить кость. Я вынужден влачить самое жалкое существование, пока я не смогу накопить маленький капитал для очередной покупки лекарств и мазей.
Снова наступила краткая пауза. Казалось, единственная польза, которую могут принести друг другу товарищи по несчастью, – это поведать о своих горестях.
Наконец доктор поставил пустую рюмку и кашлянул:
– Как насчет того, чтобы повторить, месье, хотя с моей стороны и неблагородно пользоваться великодушием человека, которому дорог каждый франк.
Роджеру нравился старик – инстинкт подсказывал ему, что он пусть и слабоволен, но добр и умен, а цена еще пары порций не ставила под угрозу и без того призрачную перспективу его возвращения в Англию, поэтому он вышел из комнаты и снова заказал напитки.
Роджер вернулся, и доктор, поблагодарив его, добавил, словно ему это внезапно пришло в голову:
– Не будет ли нескромным осведомиться, месье, сколько денег у вас осталось?
Не видя особого вреда в обнародовании своих ресурсов, Роджер ответил:
– Чуть более четырех луидоров – около тридцати семи крон, чтобы быть точным.
– Этого было бы достаточно… – пробормотал доктор.
– Достаточно для чего, месье?
– Ну, чтобы приобрести новый комплект лекарств и мазей.
Роджер улыбнулся:
– Как бы мне ни хотелось облегчить ваши заботы, вы должны понимать, что в настоящий момент я не в состоянии одолжить вам денег.
– Я и не думал просить о займе, – поспешил заверить его доктор. – Мне пришел в голову совсем другой проект. Как следует из ваших слов, вы твердо решили ни при каких обстоятельствах не полагаться на милосердие вашего отца и единственно возможный выход для вас – это искать случайные заработки, странствуя по английским деревням. Но во Франции жизнь куда дешевле и приятнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79