Я тщетно ломал себе голову над тем, как передать ей наши новости. Прошу вас проститься с ней от моего имени и объяснить, почему я вынужден уехать, не увидевшись с ней.
Виконт колебался:
– Я намеревался лишь сам проститься с ней и выразить формальные соболезнования по поводу гибели ее жениха на дуэли, как будто я только что об этом узнал. Раз Атенаис был известен ваш план, она сразу же поймет, кто его убил.
– Этого недостаточно, – возразил Роджер. – Это всего лишь половина истории, которая не в состоянии предупредить Атенаис о буре, собирающейся разразиться над ее прелестной головкой в результате злобы и глупости ее брата. Я искал способ подготовить ее к отцовскому гневу, который обрушится на нее из-за меня, а ваше намерение проститься с ней перед отъездом в Бретань предоставляет такую возможность.
– Звучит убедительно. Если бы я смог увидеться с Атенаис наедине, то охотно передал бы ей ваше сообщение. Но вы забываете, что мадам Мари-Анже непременно будет присутствовать при нашей беседе.
– Ну и что из того? Она все равно узнает правду завтра утром. Нет никакого смысла утаивать это от нее. Умоляю, говорите с обеими полностью откровенно, чтобы у Атенаис было хотя бы немного времени обдумать ситуацию.
– Вы правы, – согласился виконт. – Ну, больше вам не следует медлить. Желаю вам скорого и безопасного путешествия.
– И вам того же, дорогой друг! – горячо отозвался Роджер. – Я никогда не забуду вашу доброту и надеюсь, что мы встретимся вновь при более счастливых обстоятельствах.
Двое молодых людей крепко пожали друг другу руки, потом Роджер пришпорил лошадь и быстро поскакал дальше.
Было около половины десятого, и уже совсем стемнело. Совещание назначили на десять, и Роджер сомневался, что сможет успеть за полчаса. Его беспокоило не то, что маркиз будет сердит на него за опоздание, а что совещание может оказаться кратким и решение примут до его прибытия. В стремлении наверстать время, упущенное из-за отказа де Келюса драться, он безжалостно вонзал шпоры в бока лошади.
Несмотря на полумрак, Роджер быстро миновал окраины Парижа и не щадил измученное животное даже на мощеных улицах. Часы на церкви били четверть одиннадцатого, когда он проезжал Тюильри. Спустя пять минут Роджер проскакал мимо длинной вереницы карет, стоявших у особняка Рошамбо, и свернул во двор.
Спрыгнув с взмыленной лошади, он бросил поводья конюху, выбежавшему на стук копыт, и помчался к входу в особняк.
Когда Роджер добрался до двери, его поразила внезапная мысль. Было слишком поздно подниматься в свою комнату и приводить себя в порядок перед собранием, как он планировал вначале, и хотя все это можно было проделать внизу, Роджер не мог появиться перед маркизом при шпаге. Быстро отстегнув оружие, он прислонил его к каменной стене в темном углу, где его было легко подобрать на обратном пути.
Когда Роджер вошел в холл, двое дежурных лакеев испуганно вскрикнули при виде крови на его лице, но он пробормотал, что это пустяки, и быстро нырнул в туалетную комнату. Вымыв лицо и руки и причесав волосы, Роджер попросил одного из слуг наскоро почистить его одежду и помчался наверх.
В своем рабочем кабинете он обнаружил Пентандра, обуреваемого дурными предчувствиями на его счет. Маркиз пребывал в бешенстве из-за исчезновения Роджера и велел Пентандру приготовить стол для совещания, но ответил отказом на его предложение вести протокол.
В качестве простейшего объяснения своего опоздания, ушиба на лбу и дыры на плече, проделанной в ткани шпагой де Келюса, Роджер заявил, что на него напали разбойники, и осведомился:
– Уже все прибыли? Давно началось собрание?
– Не более четверти часа, – ответил Пентандр. – Большинство прибыло еще до десяти, но архиепископ Тулузский немного опоздал.
Все, что хотел знать Роджер, – это явился ли на собрание новый премьер-министр. Взяв лист бумаги, он быстро написал:
«Монсеньор!
Приношу Вам свои нижайшие извинения за неудобства, которые могло причинить мое отсутствие. Я имел несчастье подвергнуться нападению грабителей, что лишило меня возможности явиться к Вам ранее».
Роджер сделал это из страха, что, если он не даст объяснений, разгневанный маркиз может выставить его из «зала совета», как только он там появится. Держа бумагу в руке, Роджер почти бесшумно открыл дверь комнаты, потихоньку проскользнул внутрь и быстро огляделся.
На собрании присутствовали пятнадцать дворян, участвовавшие в прошлой конференции, а также Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузский и ныне премьер-министр Франции, сидевший справа от маркиза. Фиолетовое облачение прелата свидетельствовало о высоком духовном сане, а его алебастровая рука легко теребила большой крест с бриллиантами и сапфирами, свисавший с шеи на атласной ленте.
Когда Роджер вошел в зал, де Кастри описывал подробности военно-морских приготовлений в Бресте для захвата голландских портов. Архиепископ внимательно слушал, но маркиз, рисовавший какие-то фигуры на лежащем перед ним листе бумаги, поднял голову и сердито посмотрел на Роджера. Обойдя на цыпочках большой овальный стол, Роджер вложил свою записку в руку маркиза, низко поклонился и направился к своему столику у двери.
Заняв обычное место, Роджер ощутил внезапное чувство облегчения. В последний раз он оказывает «скромные услуги» этому черствому и бессердечному аристократу. Через час или два он снова станет хозяином самому себе – по крайней мере, на время, – а в течение недели либо навсегда освободится от необходимости проявлять ставшее ненавистным раболепие, либо займет тюремную камеру. Отогнав эти мысли, Роджер сосредоточил внимание на происходящем в комнате.
Через несколько минут ему стало ясно, что до сих пор это было всего лишь повторением предыдущего собрания. Очевидно, де Ренваль и граф де Майбуа уже доложили о ситуации в Соединенных провинциях, а сейчас министры информировали о готовности французских вооруженных сил нанести молниеносный удар.
Покуда фразы и аргументы, которые Роджер уже слышал, бойко слетали с языков де Бретея, де Полиньяка и остальных, мысли юноши унесли его далеко от зала собрания. Он снова видел перед собой критические фазы жестокого поединка с де Келюсом, вспоминал циничную улыбку де Перигора, объявившего о намерении привести любовницу убитого к себе на ужин, заявление виконта о том, что он собирается посетить Атенаис перед бегством в Бретань. Роджер с тоской думал о том, что станет с Атенаис и увидит ли он ее когда-нибудь вновь. К своему крайнему огорчению, Роджер был вынужден признать, что последнее в высшей степени маловероятно, так как теперь ничто не могло предотвратить ее заточение в монастырь, а если ему удастся бежать в Англию, то он никогда не сможет вернуться во Францию, не подвергая опасности свою жизнь.
Прошел целый час, прежде чем архиепископ спросил мнение министра иностранных дел, который еще не брал слово. Месье де Монморен не обнаружил никаких признаков колебаний, которые проявлял в прошлый раз, и открыто встал на сторону камарильи поджигателей войны.
Слушавший вполуха Роджер понял, что важное решение вскоре будет принято и что ему следует сосредоточиться. Последние полчаса он чувствовал себя полностью истощенным. Во время скачки в Париж возбуждение, вызванное недавней победой, и стремление успеть на собрание не давали ему полностью осознать свое физическое состояние. Но, сидя в комнате совета, Роджер все сильнее ощущал напряжение, которое ему пришлось испытать. Дуэль оказалась чертовски изнурительной, а полученные во время ее повреждения, вначале едва заметные, теперь давали о себе знать. Кровь из пореза на плече засохла, и рубашка прилипла к ране, которая в результате болела при каждом движении; на лбу – в том месте, куда угодила рукоятка шпаги де Келюса, – вздулась большая шишка, которая медленно наливалась тупой, раздражающей болью.
Граф де Монморен едва кончил говорить, как маркиз устремился в атаку. Сначала его тон был сдержанным, и, пока он излагал хорошо продуманные аргументы, Роджер задумался, что ему делать, когда собрание закончится.
Основная часть денег, которые он скопил на службе у месье де Рошамбо, лежала в отдельной сумке, которая находилась в его рабочем кабинете, в сундуке, вместе с деньгами маркиза. У Роджера был ключ от сундука. Как только собрание завершится и маркиз удалится в свои апартаменты, он должен взять свои деньги (шотландская предусмотрительность подсказала ему добавить к ним двадцать луидоров из денег маркиза, которые причитались ему за истекший август), проскользнуть вниз, прихватить шпагу, оседлать лучшую лошадь в конюшне и скакать прочь во весь опор.
Роджер чувствовал, что де ла Тур д'Овернь был прав, утверждая, что приказ об их аресте не появится до утра. Ему пришла в голову мысль попытаться увидеть Атенаис. Желание утешить ее и снова заключить в свои объятия было поистине мучительным, но по нескольким причинам Роджер с неохотой решил не делать такой попытки.
В теперешних обстоятельствах последнее свидание не только не принесло бы Атенаис утешения, а, напротив, усилило бы ее терзания, а его надежда на спасение заключалась в том, чтобы добраться до одного из портов на Ла-Манше прежде, чем туда придет его описание вместе с приказом капитанам судов, отплывающих в Англию, задержать его. Чтобы пробраться к Атенаис, ему пришлось бы ждать, пока все в доме уснут, а потом тайком проникнуть к ней в спальню. Если его обнаружат там, маркиз может убить Атенаис, а если даже Роджер сможет выбраться оттуда незаметно, то потеря нескольких драгоценных часов почти наверняка приведет к его аресту и гибели.
Маркиз повысил голос, и его речь стала более быстрой. Роджер еще никогда не слышал, чтобы он говорил так страстно и убедительно. Сверкая голубыми глазами, месье де Рошамбо склонился к архиепископу и излагал свои тезисы. Франция на грани неминуемого хаоса. Спасти монархию могут только церковь и дворянство. Мысли народа необходимо отвлечь от безнадежной путаницы во внутренних делах на внезапные ослепительные триумфы за рубежом. Молниеносное подчинение Соединенных провинций наполнит пустую казну Франции и даст ей передышку для реорганизации. Прежде чем народ успеет вновь задуматься о внутренних бедах, голландские порты станут базами французского флота, и подданные его величества проникнутся духом грядущих побед. Следующим летом можно будет осуществить вторжение в Англию. Осенью 1788 года могущество коварного Альбиона будет сломлено навсегда, а Франция превратится в богатую и процветающую властительницу мировой империи.
Лицо архиепископа оставалось спокойным и бесстрастным. Он продолжал играть тяжелым драгоценным крестом, не давая ни словом, ни жестом малейших указаний на то, какое впечатление произвела на него горячая речь маркиза. Все в комнате знали, что архиепископ – пустой, тщеславный и крайне честолюбивый человек. Месье де Рошамбо предлагал ему путь к спасению от бесчисленных трудностей, справиться с которыми было не под силу весьма ограниченным способностям премьер-министра. Но если этот дерзкий и хитроумный план увенчается успехом, де Бриенн войдет в историю, затмив славу Рони , Мазарини, Кольбера и даже Ришелье. Он станет самым могущественным премьер-министром, какие когда-либо были во Франции, и если пожелает, то без особых препятствий добьется тиары понтифика и окончит свои дни на папском престоле. Может ли тщеславный, честолюбивый прелат противостоять такому искушению?
Когда маркиз кончил говорить, в комнате наступило гробовое молчание. Никто не шевелил ни единым мускулом, глаза всех были устремлены на бледное лицо архиепископа. Наконец прелат медленно повернулся к месье де Рошамбо и промолвил:
– Вы правы, месье маркиз. Только смелость и решительность могут спасти Францию от ужасной катастрофы. Могу вас поздравить – ваши доводы убедили меня. Я даю санкцию месье де Монморену написать письмо в предлагаемых вами выражениях лидерам голландских республиканцев, гарантируя им вооруженную поддержку Франции в их восстании против штатгальтера.
Снова наступило молчание. Маркиз был бледен, как привидение, но в его глазах светилось торжество. Внезапно присутствующие дали волю своим чувствам. Когда архиепископ поднялся, чтобы выйти из-за стола, они разразились шумными приветственными криками. Лебезя перед премьер-министром и называя его величайшим государственным деятелем из всех, каких только знала дюжина поколений французов, они сопровождали его вниз, оставив Роджера на десять минут в одиночестве.
Зная, что маркиз и некоторые из гостей вернутся, как только архиепископ сядет в карету, он оставался у своего столика, обуреваемый потоком эмоций.
Предательский захват Соединенных провинций в результате переворота 10 сентября – первый и важнейший шаг заговора, который должен привести к уничтожению Британии, – казался теперь неизбежным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Виконт колебался:
– Я намеревался лишь сам проститься с ней и выразить формальные соболезнования по поводу гибели ее жениха на дуэли, как будто я только что об этом узнал. Раз Атенаис был известен ваш план, она сразу же поймет, кто его убил.
– Этого недостаточно, – возразил Роджер. – Это всего лишь половина истории, которая не в состоянии предупредить Атенаис о буре, собирающейся разразиться над ее прелестной головкой в результате злобы и глупости ее брата. Я искал способ подготовить ее к отцовскому гневу, который обрушится на нее из-за меня, а ваше намерение проститься с ней перед отъездом в Бретань предоставляет такую возможность.
– Звучит убедительно. Если бы я смог увидеться с Атенаис наедине, то охотно передал бы ей ваше сообщение. Но вы забываете, что мадам Мари-Анже непременно будет присутствовать при нашей беседе.
– Ну и что из того? Она все равно узнает правду завтра утром. Нет никакого смысла утаивать это от нее. Умоляю, говорите с обеими полностью откровенно, чтобы у Атенаис было хотя бы немного времени обдумать ситуацию.
– Вы правы, – согласился виконт. – Ну, больше вам не следует медлить. Желаю вам скорого и безопасного путешествия.
– И вам того же, дорогой друг! – горячо отозвался Роджер. – Я никогда не забуду вашу доброту и надеюсь, что мы встретимся вновь при более счастливых обстоятельствах.
Двое молодых людей крепко пожали друг другу руки, потом Роджер пришпорил лошадь и быстро поскакал дальше.
Было около половины десятого, и уже совсем стемнело. Совещание назначили на десять, и Роджер сомневался, что сможет успеть за полчаса. Его беспокоило не то, что маркиз будет сердит на него за опоздание, а что совещание может оказаться кратким и решение примут до его прибытия. В стремлении наверстать время, упущенное из-за отказа де Келюса драться, он безжалостно вонзал шпоры в бока лошади.
Несмотря на полумрак, Роджер быстро миновал окраины Парижа и не щадил измученное животное даже на мощеных улицах. Часы на церкви били четверть одиннадцатого, когда он проезжал Тюильри. Спустя пять минут Роджер проскакал мимо длинной вереницы карет, стоявших у особняка Рошамбо, и свернул во двор.
Спрыгнув с взмыленной лошади, он бросил поводья конюху, выбежавшему на стук копыт, и помчался к входу в особняк.
Когда Роджер добрался до двери, его поразила внезапная мысль. Было слишком поздно подниматься в свою комнату и приводить себя в порядок перед собранием, как он планировал вначале, и хотя все это можно было проделать внизу, Роджер не мог появиться перед маркизом при шпаге. Быстро отстегнув оружие, он прислонил его к каменной стене в темном углу, где его было легко подобрать на обратном пути.
Когда Роджер вошел в холл, двое дежурных лакеев испуганно вскрикнули при виде крови на его лице, но он пробормотал, что это пустяки, и быстро нырнул в туалетную комнату. Вымыв лицо и руки и причесав волосы, Роджер попросил одного из слуг наскоро почистить его одежду и помчался наверх.
В своем рабочем кабинете он обнаружил Пентандра, обуреваемого дурными предчувствиями на его счет. Маркиз пребывал в бешенстве из-за исчезновения Роджера и велел Пентандру приготовить стол для совещания, но ответил отказом на его предложение вести протокол.
В качестве простейшего объяснения своего опоздания, ушиба на лбу и дыры на плече, проделанной в ткани шпагой де Келюса, Роджер заявил, что на него напали разбойники, и осведомился:
– Уже все прибыли? Давно началось собрание?
– Не более четверти часа, – ответил Пентандр. – Большинство прибыло еще до десяти, но архиепископ Тулузский немного опоздал.
Все, что хотел знать Роджер, – это явился ли на собрание новый премьер-министр. Взяв лист бумаги, он быстро написал:
«Монсеньор!
Приношу Вам свои нижайшие извинения за неудобства, которые могло причинить мое отсутствие. Я имел несчастье подвергнуться нападению грабителей, что лишило меня возможности явиться к Вам ранее».
Роджер сделал это из страха, что, если он не даст объяснений, разгневанный маркиз может выставить его из «зала совета», как только он там появится. Держа бумагу в руке, Роджер почти бесшумно открыл дверь комнаты, потихоньку проскользнул внутрь и быстро огляделся.
На собрании присутствовали пятнадцать дворян, участвовавшие в прошлой конференции, а также Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузский и ныне премьер-министр Франции, сидевший справа от маркиза. Фиолетовое облачение прелата свидетельствовало о высоком духовном сане, а его алебастровая рука легко теребила большой крест с бриллиантами и сапфирами, свисавший с шеи на атласной ленте.
Когда Роджер вошел в зал, де Кастри описывал подробности военно-морских приготовлений в Бресте для захвата голландских портов. Архиепископ внимательно слушал, но маркиз, рисовавший какие-то фигуры на лежащем перед ним листе бумаги, поднял голову и сердито посмотрел на Роджера. Обойдя на цыпочках большой овальный стол, Роджер вложил свою записку в руку маркиза, низко поклонился и направился к своему столику у двери.
Заняв обычное место, Роджер ощутил внезапное чувство облегчения. В последний раз он оказывает «скромные услуги» этому черствому и бессердечному аристократу. Через час или два он снова станет хозяином самому себе – по крайней мере, на время, – а в течение недели либо навсегда освободится от необходимости проявлять ставшее ненавистным раболепие, либо займет тюремную камеру. Отогнав эти мысли, Роджер сосредоточил внимание на происходящем в комнате.
Через несколько минут ему стало ясно, что до сих пор это было всего лишь повторением предыдущего собрания. Очевидно, де Ренваль и граф де Майбуа уже доложили о ситуации в Соединенных провинциях, а сейчас министры информировали о готовности французских вооруженных сил нанести молниеносный удар.
Покуда фразы и аргументы, которые Роджер уже слышал, бойко слетали с языков де Бретея, де Полиньяка и остальных, мысли юноши унесли его далеко от зала собрания. Он снова видел перед собой критические фазы жестокого поединка с де Келюсом, вспоминал циничную улыбку де Перигора, объявившего о намерении привести любовницу убитого к себе на ужин, заявление виконта о том, что он собирается посетить Атенаис перед бегством в Бретань. Роджер с тоской думал о том, что станет с Атенаис и увидит ли он ее когда-нибудь вновь. К своему крайнему огорчению, Роджер был вынужден признать, что последнее в высшей степени маловероятно, так как теперь ничто не могло предотвратить ее заточение в монастырь, а если ему удастся бежать в Англию, то он никогда не сможет вернуться во Францию, не подвергая опасности свою жизнь.
Прошел целый час, прежде чем архиепископ спросил мнение министра иностранных дел, который еще не брал слово. Месье де Монморен не обнаружил никаких признаков колебаний, которые проявлял в прошлый раз, и открыто встал на сторону камарильи поджигателей войны.
Слушавший вполуха Роджер понял, что важное решение вскоре будет принято и что ему следует сосредоточиться. Последние полчаса он чувствовал себя полностью истощенным. Во время скачки в Париж возбуждение, вызванное недавней победой, и стремление успеть на собрание не давали ему полностью осознать свое физическое состояние. Но, сидя в комнате совета, Роджер все сильнее ощущал напряжение, которое ему пришлось испытать. Дуэль оказалась чертовски изнурительной, а полученные во время ее повреждения, вначале едва заметные, теперь давали о себе знать. Кровь из пореза на плече засохла, и рубашка прилипла к ране, которая в результате болела при каждом движении; на лбу – в том месте, куда угодила рукоятка шпаги де Келюса, – вздулась большая шишка, которая медленно наливалась тупой, раздражающей болью.
Граф де Монморен едва кончил говорить, как маркиз устремился в атаку. Сначала его тон был сдержанным, и, пока он излагал хорошо продуманные аргументы, Роджер задумался, что ему делать, когда собрание закончится.
Основная часть денег, которые он скопил на службе у месье де Рошамбо, лежала в отдельной сумке, которая находилась в его рабочем кабинете, в сундуке, вместе с деньгами маркиза. У Роджера был ключ от сундука. Как только собрание завершится и маркиз удалится в свои апартаменты, он должен взять свои деньги (шотландская предусмотрительность подсказала ему добавить к ним двадцать луидоров из денег маркиза, которые причитались ему за истекший август), проскользнуть вниз, прихватить шпагу, оседлать лучшую лошадь в конюшне и скакать прочь во весь опор.
Роджер чувствовал, что де ла Тур д'Овернь был прав, утверждая, что приказ об их аресте не появится до утра. Ему пришла в голову мысль попытаться увидеть Атенаис. Желание утешить ее и снова заключить в свои объятия было поистине мучительным, но по нескольким причинам Роджер с неохотой решил не делать такой попытки.
В теперешних обстоятельствах последнее свидание не только не принесло бы Атенаис утешения, а, напротив, усилило бы ее терзания, а его надежда на спасение заключалась в том, чтобы добраться до одного из портов на Ла-Манше прежде, чем туда придет его описание вместе с приказом капитанам судов, отплывающих в Англию, задержать его. Чтобы пробраться к Атенаис, ему пришлось бы ждать, пока все в доме уснут, а потом тайком проникнуть к ней в спальню. Если его обнаружат там, маркиз может убить Атенаис, а если даже Роджер сможет выбраться оттуда незаметно, то потеря нескольких драгоценных часов почти наверняка приведет к его аресту и гибели.
Маркиз повысил голос, и его речь стала более быстрой. Роджер еще никогда не слышал, чтобы он говорил так страстно и убедительно. Сверкая голубыми глазами, месье де Рошамбо склонился к архиепископу и излагал свои тезисы. Франция на грани неминуемого хаоса. Спасти монархию могут только церковь и дворянство. Мысли народа необходимо отвлечь от безнадежной путаницы во внутренних делах на внезапные ослепительные триумфы за рубежом. Молниеносное подчинение Соединенных провинций наполнит пустую казну Франции и даст ей передышку для реорганизации. Прежде чем народ успеет вновь задуматься о внутренних бедах, голландские порты станут базами французского флота, и подданные его величества проникнутся духом грядущих побед. Следующим летом можно будет осуществить вторжение в Англию. Осенью 1788 года могущество коварного Альбиона будет сломлено навсегда, а Франция превратится в богатую и процветающую властительницу мировой империи.
Лицо архиепископа оставалось спокойным и бесстрастным. Он продолжал играть тяжелым драгоценным крестом, не давая ни словом, ни жестом малейших указаний на то, какое впечатление произвела на него горячая речь маркиза. Все в комнате знали, что архиепископ – пустой, тщеславный и крайне честолюбивый человек. Месье де Рошамбо предлагал ему путь к спасению от бесчисленных трудностей, справиться с которыми было не под силу весьма ограниченным способностям премьер-министра. Но если этот дерзкий и хитроумный план увенчается успехом, де Бриенн войдет в историю, затмив славу Рони , Мазарини, Кольбера и даже Ришелье. Он станет самым могущественным премьер-министром, какие когда-либо были во Франции, и если пожелает, то без особых препятствий добьется тиары понтифика и окончит свои дни на папском престоле. Может ли тщеславный, честолюбивый прелат противостоять такому искушению?
Когда маркиз кончил говорить, в комнате наступило гробовое молчание. Никто не шевелил ни единым мускулом, глаза всех были устремлены на бледное лицо архиепископа. Наконец прелат медленно повернулся к месье де Рошамбо и промолвил:
– Вы правы, месье маркиз. Только смелость и решительность могут спасти Францию от ужасной катастрофы. Могу вас поздравить – ваши доводы убедили меня. Я даю санкцию месье де Монморену написать письмо в предлагаемых вами выражениях лидерам голландских республиканцев, гарантируя им вооруженную поддержку Франции в их восстании против штатгальтера.
Снова наступило молчание. Маркиз был бледен, как привидение, но в его глазах светилось торжество. Внезапно присутствующие дали волю своим чувствам. Когда архиепископ поднялся, чтобы выйти из-за стола, они разразились шумными приветственными криками. Лебезя перед премьер-министром и называя его величайшим государственным деятелем из всех, каких только знала дюжина поколений французов, они сопровождали его вниз, оставив Роджера на десять минут в одиночестве.
Зная, что маркиз и некоторые из гостей вернутся, как только архиепископ сядет в карету, он оставался у своего столика, обуреваемый потоком эмоций.
Предательский захват Соединенных провинций в результате переворота 10 сентября – первый и важнейший шаг заговора, который должен привести к уничтожению Британии, – казался теперь неизбежным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79